Заславский (2)

вовало созыву сессии «Международного института печати».

— Вы приглашали меня, босс,— сказал, почтительно кланяясь, Лестер Маркел.— Чего изволите?

— Садитесь... Да садитесь же! Чего торчите, как столб? Вы же не лакей. Вы независимыйжурналист. Понимаете, вы н е з а в и с и м ы й . . .

-*• Слушаюсь, 'босс. Чего изволите?

— Чего изволю! Да вы понимаете, что должны держя^ь^я как независимый? Ну что вы на меня так глядите, как если бы я вас собирался палкой ударить? Эх вы! Правду умеете говорить?

—Как вам будет угодно, босс. Если нужно правду, Лйожно и правду.

—На кой черт мне правда! Это вы должны так говорить, чтобы казалось правдой. Мне надо, чтобы вам

верили. Вы все плохо работаете. А особенно разболтались наши журналисты в Западной Европе. За что мы им платим? Чем больше мы всаживаем в европейскую печать, тем больше нас там не любят. Сделайте так, чтобы нас любили.

—Слушаю, босс. Сделаем.

—Ничего вы не сделаете! Ну, соберитесь там, потолкуйте, подумайте... Думать можете?

—Чего изволите?

—Вы кто: официантили журналист?

—Был официантом. Теперь журналист. Но это все равно, боое. Прикажете — мы сервируем правду.

—Сервируйте ложь, но под правду. Понимаете, так: посередке ложь куском, а по бокам — гарнир из лом-

тиков правды. Ну, идите, совещайтесь, тряхните мозгами,.. Мозги есть?

— С.зеленым горошком,босс.

На открытии второй сессии «Международного инсти-

тута печати» Лестер Маркел говорил, беспокойно озираясь:

— Мы, независимые журналисты, должны говорить правду, то есть так говорить, чтобы все поверили, что это правда. Но как это сделать? Ка-ак?

На этот вопрос сессия неответила.

1953 год.

ЗЦ

О СТАРЫХ МОЩАХ И НОВЫХ ЭТИКЕТКАХ

Волни Херд состоит руководителем парижского бюро американской газеты ^«Крисчен сайенс монитор». В течение четырех лет он встречал много немцев, французов и жителей других стран Западной Европы. Печальный опыт привел его к заключению, что большинство евродейцев относится враждебно к капитализму. Добро бы ати европейцы были только рабочими или только коммунистами. Нет, Волни Херд убедился в том, что враждебное отношение к капиталистическому строю очень широко распространено в самых широких кругах Франции и Германии.

«Почему это так?» — размышлял Херд. Его взволно-

вало то, что в Западной Европе он обнаружил широкое распространение «социалистических теорий».

Это удручало Херда, который очень хотел бы пере*

Херд так и озаглавил свою статью: «Народный капитализм — как перенести его в Европу?»

Народный капитализм—это звучит так же, как черные белила или белая чернота. Капитализм — это строй антинародный по своей природе. Херд предвидел, что его спросят, как же выглядит этот странный «народный

капитализм», похожий на сказочное существо:

Не мышонок, не лягушка, А неведома зверюшка.

Хеод заявляет, что «народный капитализм» существует, однако он... непостижим.«Народный капитализм,— пишет Херд,— нельзя понять путем чтения книг».

Это жестокий приговор всей экономический буржуазной науке. Тысячи книг написаны в США и в Западной

Европе в оправдание американского капитализма. Тысячи газет ежедневно рекламируют мудрость американских банкиров, руководителей монополий. И вое это,

оказывается, непостижимо! Груды буржуазной экономи-

312

ческой литературы — это лишь бумажная труха,»— таков вывод из рассуждений Херда.

Остается, однако, открытым вопрос: как же все-та- ки постичь непостижимое и, что еще труднее, как не-

постижимое перенести в Европу?

Отзет подсказывается религиозным опытом. Должно

произойти чудо. Как верующие убеждаются в чуде мощей? Они совершают паломничество к ним. Блажной,

если не блаженный, Херд зовет страждущих экономическим кризисом предпринять паломничество в США и

там приложиться к. чудотворным мощам «народного капитализма». Он пишет:

«Если бы полдюжины (!) высших руководителей главных партий в каждой западноевропейской стране

было послано в Соединенные Штаты и они пробыли бы там достаточно долго, скажем, три месяца, чтобы в пра-

.вильном свете увидеть народный капитализм не только глазами рабочего, но и глазами администрации, тогда

европейцы, которые руководят делами Еворпы, получили бы наконец полезное представление оо этой естест-

венной импровизации и о стране, которая породила ее». Таким образом, вернувшись из США, полдюжины

апостолов живо насадили бы «американский образ жизни» под новым наименованием «народного капитализ-

ма»! «Антиамериканизм» как рукой сняло бы от одного глотка настоенной на американских мощах святой во-

дички.

Однако как бы не вышло совсем по-другому... Вернутся апостолы из Америки и скажут: видели, прикла-

дывались— ничего нового! У нас безработица, у них безработица; у нас рост дороговизны, у них рост дороговизны; у нас падение реальной заработной платы, у них падение ее же.

Конечно, в мистическом бормотании блажного Волни Херда о чудотворных мощах «народного капитализма» столько же здравого смысла, сколько в умилительных

рассказах монахов и странников о чудесах Лурда или Афонской горы. Но это не случайное явление.

Все большее число обманутых людей ищет выхода из невыносимого положения, созданного империалистической политикой. «Американский образ жизни» — это

псевдоним капитализма в самой реакционной его фор-

313

ме. И никакие юродивые вроде Волни Херда не спасут репутации капитализма, какие бы новые этикетки они на него ни наклеивали,

1953 год.

СОВРЕМЕННЫЙ КАНДИД

(По Вольтеру)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

КАК КАНДИД ПОТЕРЯЛ СВОИ УЧАСТОК ЗБМЛЙ,

ВКОТОРОМ рН НУЖДАЛСЯ, И КАК НАШЕЛ ЗАЩИТУ,

ВКОТОРОЙ НЕ НУЖДАЛСЯ

Мы оставили Кандида и его друзей, когда они на-

конец обрели покой на маленьком участке земли. Участок приносил много. «Кунигунда, правда, была очень некрасива, но она превосходно пекла пироги; Пакета вышивала; старуха заботилась о белье». Это счастье дли-

лось недолго, всего полтора столетия, но годы летели, как минуты.

Выйдя однажды утром из домика, Кандид с изумлением увидел незнакомых иностранцев, которые ходили по его участку и топтали цветы.

— Здравствуйте, господа! — вежливо сказал Кандид.— Кто вы такие и чем помешали вам мои цветы?

— К черту цветы вместе с тобою! — ответил один из

иностранцев.— Мы приехали из-за океана, и нам нужен твой участок!

Кандид из всех заокеанских жителей знал только гурона (см. Вольтер «Простодушный»). Он решил, что перед ним гуроны. Зная их простодушие, которое иногда называли дикостью, Кандид сказал кротко, чтобы не раздражать незнакомцев:

— Участок нужен мне самому. А зачем он понадобился вам?

— Мы строим военную базу — аэродром. Отсюда бу-

дут летать на бомбежку. А первым вылетишь ты, и притом кверху ногами.

3!4

Гуроны захохотали. Один из них сказал снисходительно:

—Мы приехали сюда, туземец, чтобы защищать тебя.

—От кого? — спросил Кандид.

—От врагов, которые растопчут твой сад, вырубят

деревья и снесут дом.

В это время другие гуройы валили деревья, а огромный танк двинулся на домик Кандида.

Философ Панглос, слушавший беседу Кандида с добрым гуроном, спросил в свою очередь:

— Скажи, уважаемый иностранец, если дело сводится к тому, чтобы сносить дома, уничтожать посевы и обрекать людей мирного труда на безработицу и голод, то каково же различие между нашими врагами, которых

мы не видим и не знам, и нашими защитниками, которых мы видим?

Доброму гурону, видимо, не понравился философский вопрос доктора Пангаоса, и он крикнул своим спутникам:

— Эти туземцы — красные! Они не хотят видеть в нас своих благодетелей. Уберите их во имя их блага!

Гуроны немедленно и с большим удовольствием выполнили приказ. При этом они повредили Кандиду два ребра, вывихнули руку доктору Панглосу и мимоходом

нанесли урон женской чести Кунигунды, а заодно и Пакеты.

Усевшись на придорожном камне, Кандид и Панглос обсуждали создавшееся положение.

— Неужели ты, мой мудрый учитель,— сказал Кандид,— и теперь стоишь на том, что все к лучшему на свете?

Они принесли нам свободу, которая является высшим благом. А для того, чтобы мы оценили это благо по достоинству, они предварительно связали нас «помощью». Благословим же ярмо, которое гуроны надели нам на шею!

— Надо сказать: не благословим, а ратифицируем,— поправил Кандид, который читал газеты, презираемые

Панглооом, и был ближе к современности,— но я не со-

315

гласен с этим. Наша страна малая и слабая; ей, подобно Кунигунде, трудно защищать свою честь. Мы поищем страну большую и сильную, чтобы возделывать там землю и мирно вкушать пледы своих трудов.

И они направились во Францию.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ,

В КОТОРОЙ КАНДИД ВЫЯСНЯЕТ, ЧТО ТАКОЕ СУВЕРЕНИТЕТ

Кандид и его спутники обходили прекрасную Францию. Крестьяне трудились на полях и в виноградниках, рабочие — на заводах и в мастерских. Они были приветливь!, но печальны. Кандид замечал всюду упадок промышленности и земледелия, запущенность и нищету.

Кандид спрашивал о причинах такой разрухи.

—Война,— говорили ему,— расходы на войну.

—Зачем же нужна война, которая разоряет вас?

—Она нужна тем, кого обогащает.

— Я понимаю,— сказал Кандид,— так было и раньше, когда я посещал вашу страну. Миллионы семейств трудились и жили в нужде для того, чтобы благоденствовало одно королевское семейство. Это семейство обладало чрезвычайнымаппетитом.

— Теперь у нас двести таких семейств. Им нужна

война.

— Это плохая семейственность,— сказал Кандид.

— Это буржуазная республика, — сказал француз. Направляясь дальше на север, Кандид и его спутни-

ки остановились перед преградой. Надпись на ней гласила: «Посторонним вход воспрещается».

Кандид обратился к одноногому человеку, который сидел у дороги и меланхолически «урил трубку:

—Не скажете ли, добрый человек, можем ли мы пройти по этой дороге?

—Вы не из-за океана?

—Нет, мы не гуроны.

—Ну, так вы посторонние.Вам нельзя.

—А кто вы?

—Я француз.

—Значит, вы свой?

—Нет, я посторонний.

316

Кандид присел рядом с одноногим.

—Я вижу по вашей одежде,— сказал он,—-что вы бывший солдат. Где вы потеряли ногу?

—Воевал во Вьетнаме, будь он неладен!

—Из-за-*ге'го?

—Из-за суверенитета.

—Я не совсем понимаю, что это значит,— сказал Кандид. -

Подумав, бывший солдат сказал:

— Наши хозяева отнимают во Вьетнаме у туземцев суверенитет оружием. Это война. А здесь они уступают суверенитет оптом и в розницу. Это они называют миром.

Доктор Панглос заметил:

— Я слышал, что самая оживленная торговля суверенитетом процветает в немецком городе Бонне. Вре-

мена меняются. Когда наша милая Пакета продавала свою любовь, она и не думала, что торгует своим суверенитетом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

КАК КАНДИД И ПАНГЛОС ЧЕСТВОВАЛИ В ПАРИЖЕ ПАМЯТЬ ВОЛЬТЕРА Ц. ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Панглос сказал:

— В Париже происходит чествование памяти великого французского философа, писателя-сатирика Воль-

тера. Прошло сто семьдесят пять лет после его смерти. Примем участие в торжестве.

— Очень хорошо,— согласилась, Кунигунда,—пой-

философов. Я предлагаю отправиться в Сорбонну, где я, думаю, мы найдем весь цвет французской мудрости.

— Вы философ,— сказала^Кунигунда,— идите к фи-

лософам. Я не знаю, что у них будет. А рабочий клуб приглашает нас на торжественный вечер памяти Вольтера.

И они разошлись в разные стороны: Кандид и Кунигунда — в рабочий клуб, Панглос — в Сорбонну.

Когда Панглос вошел в аудиторию, на кафедре старый лысый человек заканчивал свою речь.

— Итак,— говорил оратор,— отмечая стосемидеся-

317

типятилетие со дня смерти человека, который принес столько беспокойства столпам французского благочестия, мы должны помянуть добрым словом не его, а тех, кто охранял народ от его тлетворной проповеди, от его злой

насмешки над нами. Почтим же тех, кто изгнал его из Франции, кто томил его в тюрьме. Воздадим благодар-

ность палачу, который, не имея возможности сжечь самого Вольтера, сжег бестрепетной рукой его знаменитого «Кандида». Вольтер был бесчестным и безбожным коммунистом.

— Прошу прощения,— сказал доктор Панглос,— но

вы ошибаетесь. Я лично знал Вольтера. Он был противником коммунизма и защищал частную собственность. Он был врагом мракобесия и стоял за науку и разум...

—Он был коммунистом! — закричали старики.

—Нет, он не был коммунистом. Но он боролся за свободу слова...

—Коммунист!

—Он осуждал захватническиевойны..,

—Коммунист!!

—Он был честным французским патриотом и боролся за независимость родины...

—Коммунист, коммунист, коммунист!!! —ревели ученые и философы.— Арестуйте этого вольтерьянца-комму- ниста!

Ине успел доктор Панглос опомниться, как очутил-

ся за решеткой в полицейском участке. К своему крайнему удивлению, он встретился здесь с Кандидом. Они

бросились друг другу в объятия.

— За что же вас схватили, мой добрый учитель? — спросил Кандид.

—За то, что я не соглашался с оратором, которыйпоносил Вольтера.А вас за что?

—За то, что соглашался с оратором, который восхвалял Вольтера как великого мыслителя и просветите-

— Я сказал, что Вольтер всегда был великим гражданином Франции. Находите ли вы и теперь, дорогой,, учитель, что все к лучшему на свете?

318

— Безусловно, мой милый Кандид Во-первых, если бы нас не избили и не арестовали из-за Вольтера, мы так и не поняли бы, кто же во Франции свои, а кто чужой. Во-вторых, мы убедились в том, что дело Вольтера бессмертно, потому что его наследство перешло во владение к рабочему классу, к народу Франции.

/953 гЬЪ,

ВОЛЬТЕР НА БРОДВЕЕ

Вольтеровский Кандид испытал все бедствия средневековья. Причиной были его молодость, честность, вольнодумство. Он, как известно, был избит знатным бароном в Вестфалии за «низость» происхождения, попал в солдаты и прогнан сквозь палочный строй в Пруссии, торжественно высечен отцами-инквизиторами на площади в Лисабоне, ограблен в Южной Америке.

И вот философская повесть «Кандид» обогащается ныне новой, посмертной влавой: «О том, как Кандид попал в^США и как с ним там расправились».

Кандида в США не высекли за свободомыслие. Этот метод экзекуции устарел. Его не бросили в тюрьму за дружбу с Франклином, одним из создателей конституции США. Зато Кандида подвергли современной пытке «американским образом жизни».

Как сообщает нью-йоркский корреспондент газеты «Франс-суар», Кандида сделали главным персонажем новой американской оперетки. Циничные дельцы Брод-

вея выпотрошили все идейное, философское содержание повести, вытравили ее сатирический дух, начинили сюжетный остов визгом, хрюканьем и ржанием джаза и отдали свое изделие на потеху мещанской толпе, ничего, не слышавшей о Вольтере. Кто узнает в балаганных купле^гах, в кривляний американских герлс сверкающую са-

тиру Вольтера против мракобесов и деспотов, против тупоумных гонителей свободы и разума!

Такое обращение с великими памятниками мировой классической литературы не ново в практике американских гангстеров от искусства. Они сфабриковали «комикс» о том, как красотка-миллионерша от роковойлюб-

319

ви бросилась под экспресс,— это была... «Анна Каренина» на двадцати четырех страницах. Они выпустили на акран уголовный боевик «Кто же убил старушку?» —это было «Преступление и наказание» с традиционными картинами бешеной погони полиции за скачущим преступником. Теперь очередь дошла до вольтеровского «Кандида»; в его американизированном варианте фцлософцптимист Панглос будет отплясывать с Кунигундой бу- ги-вуги под гнусавые стоны саксофона...

Изуродовав Вольтера, американская пошлость, возможно, прибьет к европейским берегам и новую оперетку с Бродвея.

Но здесь она встретит подлинного Вольтера, бн ж$- вет в передовой, прогрессивной, демократической литературе и остается разящей сатирической грозой для мракобесия, тупоумия, алчности и пошлости всех современных представителей прогнившего общественного строя

1954 год.

БРАТЬЯ ПЕРВОМАИ

...Первомай был выслежен в последние-дни апреля в одном из рабочих кварталов Нью-Йорка. Схваченный агентами, он был приведен в сенатскую комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.

Вот протокол допроса:

—Назовите ваше имя.

—Первомай.

—Это ваша советская кличка. А ваше настоящее

имя?

—Уверяю вас, сенатор, это — мое настоящее американское имя.

—Ха-ха! Мистер Первомай.

—А не то-ва-рищ ли Первомай?

—Да, для друзей товарищ.

— Ну, вот. Значит, вы признаете, что вы русский?

—Нет, сенатор, не признаю. Я американец.

—В таком случае вы советский агент?

320