§ 67. Относительность противоположения формы и содержания в языке
Поскольку язык представляет собой внутренне сложное многокомпонентное и многоуровневое образование материального и идеального порядка, то вполне логично допустить, что взаимодействие в нем формы и содержания и их элементов имеет многоступенчатый и относительный характер. Именно на эту сторону взаимоотношений данных категорий указывали В. Гумбольдт (4, с. 72—73), Потебня (10, с. 178 и др.), Г. Шпет (3, с. 14 и др.). Разумеется, это обстоятельство не исключает приложения этих категорий к языку в целом. Но в этом случае взаимоотношение формы и содержания языка приобретает весьма обобщенный, глобальный характер, что и отразилось в приведенном выше определении формы В. Гумбольдтом (4, с. 71). В отвлеченности этого определения упрекали В. Гумбольдта некоторые исследователи формы. В соответствии с этим определением (а также и фактически) следует, что мы не можем наблюдать форму языка как таковую во всем ее проявлении, в ее единстве, как и само содержание, а следовательно, и язык в целом, в его существовании в качестве действительного явления. Обо всех этих фактах— о форме, содержании и языке в целом — мы судим по фрагментам их реализации в речевой деятельности человека и по этим частностям пытаемся воссоздать более или менее верное представление об указанных категориях. Именно внутренняя взаимосвязь частностей формы свидетельствует о ее един-
205
стве и определенности. Это единство — объективно и стихийно — проявляется в речеобразовании говорящего, владеющего данным языком.
Диалектика взаимоотношения формы и содержания в языке предполагает, таким образом, относительность их противоположения. По-тебня: «Форма и содержание — понятия относительные: В, которое было содержанием по отношению к своей форме А, может быть формой по отношению к новому содержанию, которое назовем С...» (10, с. 178).
В своем формировании языковая мысль претерпевает ряд преобразований. В этом ступенчатом движении мысли, осуществляемом с помощью языка, каждая предшествующая ступень выступает формой последующей, т. е. в такой связи она служит структурным организующим элементом последующей ступени при ее образовании и развитии. Особое место в этом движении, приводящем в конечном итоге к осмысленному соединению звука и значения, занимает внутренняя форма слова.
В пределах языка с помощью внутренней формы слова, т. е. представления или признака, положенного в основу названия, вместе с оформляющими слово грамматическими и словообразовательными аффиксами образуется «ближайшее значение» слова. В такой связке «ближайшее значение» выступает содержанием слова. Но само оно, будучи воспроизводимой в речи логико-семантической рамкой, которая заполняется в речи конкретным предметным содержанием, выступает по отношению к нему формой.
Потебня иллюстрирует относительность противопоставления формы и содержания примерами соотношения различного типа значений как внутри одного и того же языка, так и в разных языках. Если ближайшее значение выступает формальным по отношению к дальнейшему, то «по отношению к грамматическим категориям само это формальное значение является вещественным» (6, с. 20). Однако и это противопоставление окажется относительным, если мы будем иметь в виду разные языки. Понятие формального (грамматического) и содержательного значения меняется от языка к языку. «Есть языки,— пишет Потебня,— в коих подведение лексического содержания под общие схемы, каковы предмет и его пространственные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз нового усилия мысли. То, что мы представляем формою, в них является лишь содержанием, так что грамматической формы они вовсе не имеют» (6, с. 20).
Наблюдая за характером выражения содержания в языке, по возможности, на всю глубину языковой системы — от значения морфемы до актуального содержания высказывания, образованного в индивидуальных речевых условиях,— мы приходим к выводу, что язык представляет собой синтез синтезов. Сама по себе форма языка есть единство или синтез членораздельного звука (внешняя форма) и «внутриязыковых значений». Форма языка наполняется в акте речи конкретным вещественным значением, в результате образуются смыс-206
лы участвующих языковых единиц, в которых органично сливаются классификационность, абстрагированность внутриязыковых значений, например, значения слова (логико-семантической схемы), и вновь образованный на основе восприятия обозначаемого предмета мыслительный материал. Здесь и происходит синтез синтезов (об этой стороне языка см. монографию Г. Шпета (3).
Единицы речи — слово, словосочетание, предложение — это всегда единый мыслительный акт, о единстве которого свидетельствует ряд формальных и содержательных его показателей. Эти образования наделены особыми, неповторимыми качествами, отличными от качеств составляющих их элементов и не представляющими собой простой суммы этих качеств. То есть и в этих случаях происходит синтез.
Синтез — идеальный, внешне не выраженный, как правило, процесс. Он и обнаруживается как таковой по несводимости качеств элементов, создавших путем слияния данное явление — новое качественное образование. Отсюда та идиоматичность, которая отмечается лингвистами как существенная черта языковых единиц, особенно наблюдаемая у тех, которые имеют выраженное строение (ср., например, определения значения слова А.И. Смирницкого, Д.Н. Шмелева, где идиоматичность лексического значения объявляется существенной его чертой). Так, в строении слова выделяются его отдельные элементы: корень, суффикс, приставка, окончание. Но значение слова как единого целого не есть простая сумма значений этих элементов. Их синтез происходит в мышлении и не отражен видимым их присутствием в составе слова. О синтезе, в частности, свидетельствует исторически меняющееся строение слова, которое может не влиять на его значение (см.: опрощение, переразложение, потеря внутренней формы слова и др.).
Исследование формы и содержания языка, по нашему мнению, не продвинулось в зарубежном и отечественном языкознании со времени В. Гумбольдта и Потебни, рассматривавших эту проблему как фундаментальную в науке о языке. Заявившие об этой проблеме основоположники теоретического языкознания указывали на ее сложность и таинственность. «...Понятие содержания (насколько оно составляет предмет языкознания) и формы слова,— отмечал Потебня,— еще весьма не ясны» (6, с. 71). Высказанные этими учеными продуктивные суждения, хотя и не сведенные в явно выраженную, законченную концепцию, не были творчески использованы в немногих работах по этой теме в последующее время.
В языкознании распространено мнение, что собственно содержанием языка являются закрепленные в лексической системе значения слов (19, с. 352—407; 20 и др.). С этим мнением можно было бы согласиться, если бы авторы указывали на относительность противоположения формы и содержания в пределах языка. Между тем целью речевого обмена не является сообщение его участниками содержания этих значений.Предварительное знание этих значений является для участников условием обмена мыслями. И было бы весьма странно,
207
если
бы мы вдруг стали объяснять в разговоре,
что такое стол,
потолок есть,
спать и
т. п. Все это говорит о том, что эти
«внутриязыковые значения» выступают
в речи формой. Люди, во-первых, не думают
о значениях
слов, которые употребляют; и, во-вторых,
от людей, которые свободно
владеют данным языком, и нет оснований
ожидать, что они легко сумеют правильно
определить значения таких слов. Точное,
корректное
определение значения требует тонкого
языкового чутья и достаточно
высокой степени профессионализма.
Остроумно писал о возможности
говорящих определять значения слов,
которые они употребляют, Б. Рассел:
«...В утверждении, что человек, правильно
употребляющий
слово, должен уметь раскрыть его значение,
не больше логики,
чем в утверждении, что правильно
движущиеся планеты должны
знать законы Кеплера» (21, с. 38).
ЛИТЕРАТУРА
Шептулин А.П. Система категорий диалектики. М., 1967.
Мельников Г.П. Истоки и состояние современной системной лингвистики//Лин- гвистика на исходе XX века: истоки и перспективы. Тезисы международной конферен ции. М., Т. II. 1995.
Шпет Г. Внутренняя форма слова. М., 1927.
Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
Рамишвили Г. В. Вильгельм фон Гумбольдт — основоположник теоретического языкознания///>ибЬл!>д/я В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., 1958. Т. 1—2.
Потебня А.А. История русского языка. Лекции, читанные в 1882/3 академическом году в Харьковском университете/Публикация С.Ф. Самойленко//Потебняньсы читан- ня. Кмв, 1981.
Павлов В.М. Проблема языка и мышления в трудах Вильгельма Гумбольдта и в неогумбольдтианском языкознании//Язык и мышление. М., 1967.
Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме. М.; Л., 1936.
Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1934.
Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. М., 1974.
Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., Т. IV. 1941.
Потебня А.А. Основы поэтики//Вопросы теории и психологии творчества СПб 1910. Т. II. Вып. 2.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.
Овсянико-Куликовский Д.Н. О значении научного языкознания для психологии мысли//Вопросы теории и психологии творчества. Т. 1 (без даты издания). Харьков.
Лезин Б.А. Художественное творчество как особый вид экономии мысли//Воп- росы теории и психологии творчества. Т. 1 (без даты издания). Харьков.
18. Овсянико-Куликовский Д.Н. Введение в ненаписанную книгу по психологии умственного творчества (научно-философского и художественного)//Собр. соч. СПб.,
Галкина-Федорук ЕМ О форме и содержании в языке//Мышление и язык. М.,
Плотников Б.А. О форме и содержании в языке. Минск, 1989.
Analysis of Mind. London, 1924/Цит. по: Налимов В.В. Вероятностная модель языка. М., 1974.
208