О.Л. Остроухов внешняя политика китая в эпоху реформ

Политика КНР — внутренняя и внешняя — нередко предстает на страницах самых разных изданий как некий архаичный антипод всевозможных модных построений, включающих помимо “постиндустриальности” “создание демократических институтов”, “открытого общества” и т.п.

Между тем китайская внешняя политика не только чутко реагировала на “постиндустриальность”, которую в Китае обычно называют “новой технологической революцией”, реже — “информационной революцией”. На мой взгляд, международная ситуация оказалась мощным рычагом приобщения КНР к достижениям научно-технического прогресса и в известном смысле — инструментом создания (сохранения) постиндустриальных заделов в китайском обществе. Более того, рискну заметить, что сама внешняя политика Китая содержит в себе некоторый элемент “постиндустриальности” — если под последней иметь в виду информационное и научное обеспечение международной политики. Только за последние восемь лет в КНР создано 22 научно-исследовательских института, занимающихся прогнозированием в различных областях знаний, включая внешнеполитическую проблематику. В этой части внешняя политика КНР, например, очень выгодно отличается от внешней политики позднего СССР и нынешней России — во многом ставшей одной из причин выпадания этой страны не только из состояния приближенности к постиндустриальной стадии, но даже и из режима простого промышленного воспроизводства. Не говоря уж о негативном воздействии этой политики на финансовое положение РФ, которое прямо противоположно китайским позициям в аналогичной сфере.

Яркой иллюстрацией приобретений, совершенных при помощи точного анализа международной обстановки, кропотливой и активной внешнеполитической деятельности, является, безусловно, восстановление китайского суверенитета над Сянганом — одним из крупнейших постиндустриальных анклавов в Азии — с сохранением и даже усилением всех его информационно-маркетинговых и финансовых функций в хозяйстве Китая.

Справедлива, вероятно, и более широкая постановка проблемы: именно внешнеполитический курс КНР, точнее — его своевременная корректировка в рамках общей смены парадигмы развития, обеспечил Пекину разветвленные, сравнительно дешевые и, вдобавок, постоянно расширяющиеся каналы получения реальных плодов “постиндустриаль-ности”.

1. Парадигма китайской реформы — основа взвешенности внешней политики кнр

По проблемам реформы в КНР, формально исчисляемой с конца 1978 года, написано немало. Расхожим является представление о том, что на пути экономических преобразований Китай прошел гораздо большее расстояние, чем в области политических изменений. Общим местом у многих авторов статей о КНР стало противопоставление заметных шагов по маркетизации экономики, высоких темпов экономического роста, укрепления связей с мировым хозяйством и т.п. с “законсервированностью” политической организации китайского государства и общества (при этом имеются в виду “сохранение авторитарной власти” КПК, “отсутствие гражданских политических свобод”, “произвол партийно-государственной бюрократии над населением страны” и др.).

При этом с сохранением авторитаризма в КНР, “азиатским способом” контроля над экономикой часть аналитиков связывает успехи страны в экономическом развитии. Другие же, наоборот, видят в чрезмерной роли партийно-государственного надзора основное препятствие для перехода КНР в разряд “современных рыночных цивилизаций”. Общим пороком обоих подходов является переоценка уровня экономических достижений КНР и недооценка изменений в политической жизни страны. Необходимо отметить, что Китай за два десятилетия реформ прошел по пути политических преобразований значительный путь. И достижения здесь ничуть не меньше, — а, может, даже и больше, — чем в экономике, если иметь в виду глубину изменений.

Прежде всего, экономические реформы были бы невозможны без смены политико-идеологической парадигмы развития. На смену левацкому лозунгу “классовую борьбу — во главу угла” в свое время пришла принципиально иная установка “практика — критерий истины”. В реальности это означало преобладание прагматического подхода к решению экономических проблем, отказу от не оправдавших себя идеологических догматов в деле хозяйственного строительства (“Не важно какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей”). Не менее важно, что одним из основных приоритетов нового руководства стали стремление к бесконфликтному, по возможности, развитию общественно-политических отношений, внимание к укреплению социальной стабильности.

В ходе поиска наиболее оптимальных концепций и механизмов реформы дэновским руководством стимулировался определенный плюрализм мнений в обсуждении различных национальных проблем. Конечно, партийный контроль над прессой сохранялся, временами усиливаясь или ослабевая, но это не очень мешало китайским авторам выражать свое мнение по тем или иным специальным вопросам. Особенно это было характерно для 80-х годов. Но и после трагических событий на площади Тяньаньмэнь и последовавшим за ними ужесточением идеологического контроля над средствами массовой информации, определенный плюрализм мнений (при условии, что критика не затрагивала фундаментальных основ государственно-политического устройства КНР) не являлся чем-то невозможным.

Демократизация политической жизни в КНР и значительное ослабление влияния старых идеологических догматов на умонастроения китайцев в сочетании с приоритетом задач хозяйственного развития обусловили активизацию разработок по формированию новых внешнеполитических концепций Китая. Последние стали органичной частью нового курса.

Нынешняя внешняя политика КНР строится на концептуальных установках, разработанных в 80-е годы. Еще до коллапса мировой социалистической системы, распада СССР и крушения двухполюсного мира китайское руководство выработало достаточно продуктивную и, подчеркнем, новую парадигму отношений КНР с внешним миром. Процесс ее создания был постепенным, что характерно для китайских реформ в целом.