!Учебный год 2023-2024 / A_G_Karapetov_Ekonomicheskiy_analiz_prava_2016

тельную силу контракта с тем, что должник однажды выразил свое согласие на принуждение, войдя в юридически действительный договор, т.е. осознанно и самостоятельно ограничив свою личную свободу1.

Во-вторых, другой вариант обоснования принудительной силы контракта также строится на некоторой этической рефлексии, но делает акцент не на заранее выраженной воле лишить себя свободы от принуждения, а на самом факте предоставления обещаний, в которые облекаются обязательства сторон (теория обещания). Такое объяснение видит ключ к ответу на поставленный нами вопрос в признании аморальности обмана и неверности слову. Одной из функций государства является охрана основ общественной морали. Если нарушать обещания с точки зрения господствующей в большинстве культур этики плохо и порицаемо само по себе, то кажется вполне естественным, что общество в лице государства соответствующим образом реагирует на такие нарушения и в отношении договорных обещаний.

В-третьих, иногда в зарубежном праве выдвигаются те или иные варианты «деликтной теории»2, которая считает соблюдение договора своего рода воздержанием от совершения деликта, а нарушение договорного обязательства – простым деликтом, влекущим необходимость

1  Наиболее ярко «волевая теория» договора была выражена в трудах немецких пандектистов и французских цивилистов второй половины XIX в. См.: Kotz H., Flessner A. European Contract Law. Oxford: Clarendon Press, 1998. P. 7–8. Близкую позицию занимают и некоторые современные зарубежные правоведы. Например, Вернер Флюм (Flume) видит основание обязательной силы контрактов в том, что они являются результатом самоопределения сторон и свободного установления прав и обязанностей. См.: Flume W. Rechtsgeschäft. P. 7 (цит. по: Beale H., Hartkamp A., Kotz H., Tallon D. Cases, Materials and Text on Contract Law. Oxford: Hart Publishing, 2002. P. 116).

2  См., например: Gilmore G. The Death of Contract. Ohio State University Press, 1995. P. 1. Близко к данной теории подошел знаменитый английский теоретик договорного права Патрик Атийя, который видел политико-правовое основание принципа принудительной силы договорных обязательств либо в том, что должник уже получил имущественное предоставление от кредитора и отказ в защите требования кредитора, таким образом, будет способствовать неосновательному обогащению (benefit-based contractual liability), либо в том, что кредитор понес в ожидании исполнения некие убытки, компенсация которых должна поставить его в то положение, в котором он находился бы, не будь договор вовсе заключен (reliance-based liability). Соответственно, «голые» ожидания, вытекающие из консенсуального договора и не подкрепленные фактическим осуществлением кредитором своего исполнения или понесенными им в ожидании возложенного на должника исполнения убытками, правом, на взгляд Атийи, защищаться не должны. В некотором смысле договорное право, следуя идее Атийи, растворяется в деликтном праве и регулировании неосновательного обогащения. Подробнее см.: Atiyah P.S. Essays on Contract. Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford University Press, 2001. P. 58. Этот взгляд получил ранее некоторое отражение, пожалуй, в самой знаменитой статье по американскому договорному праву, написанной в 1930-е годы Лоном Фуллером и Уильямом Пердью (Fuller L.L., Perdue W.R., Jr. The Reliance Interest in Contract Damages (part 1 & 2) // Yale Law Journal. 1936–1937. Vol. 46. P. 52 ff., 419).

компенсировать те потери, которые кредитор тщетно понес, полагаясь на заключенный контракт. Так, знаменитый американский судья Оливер Уэнделл Холмс в частной переписке замечал, что заключение договора в общем и целом есть то же самое, что и совершение деликта, за исключением лишь того, что в первом случае ответственность поставлена под отлагательное условие нарушения договора1.

В-четвертых, может быть выделена еще и «кондикционная теория», согласно которой основное значение имеют не сама сделка и обещания должника, а то, что одна из сторон на основании договора получает некое экономическое удовлетворение, а другая в случае неисполнения своего встречного обещания получит неосновательное обогащение, на ликвидацию которого право и должно нацеливаться2. Соответственно,

вэтой парадигме контракт до его исполнения одной из сторон мало что значит, а исковую защиту получает только та сторона, которая уже исполнила свои обязательства.

Выдвигалось и множество иных теорий3, но все они не способны

вполной мере объяснить, почему государство как структура, обеспечивающая общественное благо на собираемые с населения средства, повсеместно берет на себя дорогостоящие функции по наказанию должников, отступающих от своих договорных обещаний.

Пожалуй, наиболее близко к истине располагается экономическое обоснование данного феномена. В последнее время в зарубежной правовой науке достаточно популярна идея о том, что основной причиной придания обязательной силы контрактам являются соображения экономической эффективности (теория эффективности)4. Она вбирает

всебя некоторые элементы вышеуказанных теорий, но дает им сугубо утилитарное и экономическое обоснование. Эта теория позволяет объяснить, почему право чаще всего продолжает настаивать на принудительной защите договорных прав даже тогда, когда общественная мораль требует милости к должнику, и тогда, когда в результате различных изменений в экономических условиях сделка теряет свой Парето-улучшающий статус. Действительно, изначальный расчет сторон в отношении взаимовыгодности сделки может расстроиться из-за различных обстоятельств, и исполнение сделки не будет влечь

1  Цит. из частной переписки О.У. Холмса по: Atiyah P.S. Essays on Contract. Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford University Press, 2001. P. 58.

2  Как мы показали выше, элементы такой теории защищает, в частности, Патрик Атийя.

3  См., например: Kimel D. From Promise to Contract: Towards a Liberal Theory of Contract. Oxford: Hart, 2003; Barnett R. The Consent Theory of Contract // Columbia Law Review. 1986. Vol. 86. P. 269 ff.

4  См., например: Schwartz A., Scott R.E. Contract Theory and the Limits of Contract Law // Yale Law Journal. 2003. Vol. 113. P. 541 ff.

улучшение по Парето. Почему бы праву не отказать в таком случае в защите договорного права?

Экономический анализ дает следующий ответ. С развитием экономической теории с конца XVIII в. стало понятно, что без принудительной силы контрактов исчезают гарантии, необходимые для долгосрочного планирования и инвестирования. Отсутствие судебной защиты договорных прав оставляет исполнение договоров на голое усмотрение одной из сторон. Многочисленные «сети доверия» (в терминологии Чарльза Тилли1), пронизывающие современную ресурсоемкую и крайне сложную экономику, без придания контрактным обещаниям принудительной силы зависели бы исключительно от морального осуждения со стороны общества и фактора репутации или индивидуальной честности. Но издержки морального осуждения далеко не всегда оказываются выше выгод от оппортунизма, фактор деловой репутации действительно часто сдерживает произвол, но далеко не всегда, а индивидуальная честность теперь, когда религиозные и общинные императивы утратили свою эффективность, оказывается не вполне надежной опорой, особенно если речь идет о странах с невысоким уровнем социального капитала (доверия)2.

Когда экономический оборот выходит за рамки узкой и сплоченной социальной группы (например, друзей или семьи, этнической или религиозной общины), внутри которой царит относительно высокий уровень межличностного доверия, оказывается, что все то, что абсолютно неприемлемо среди «своих» (например, умолчание о скрытых дефектах товара, максимально интенсивное использование слабых переговорных возможностей контрагента и т.п.), оказывается допустимым с «чужими»3. В современных условиях доверять честному слову контрагента, к сожалению, не всегда приходится.

Соответственно, дисфункция социальных норм провоцирует в условиях отсутствия правовой защиты договорных прав формирование условий для постоянных нарушений принятых обязательств. В таких условиях каждая из сторон будет бояться инвестировать в исполнение договора, так как эти так называемые специфические инвестиции (specific investments), грозящие превратиться в случае срыва контракта в чистые убытки, «привязывают» ее к данному контракту и делают ее подверженной шантажу со стороны контрагента. Последний, осоз-

1  О понятии сетей доверия см.: Тилли Ч. Демократия. М., 2007. С. 102–110.

2  Под социальным капиталом в современной социологии и экономике обычно понимают единство ценностей внутри общества, готовность активно и добровольно сотрудничать с согражданами и межличностное доверие. Подробнее о роли социального капитала в развитии эффективной экономики см.: Фукуяма Ф. Доверие. М., 2006.

3  Олейник А.Н. Институциональная экономика. М., 2012. С. 189.

навая это снижение «переговорной силы» первой стороны, получает стимулы вымогать изменение условий заключенного договора в свою пользу под страхом безнаказанного отказа от исполнения договора1. В отсутствие судебной защиты договорных прав опасения в отношении возможности оказаться жертвой такого шантажа или понести чистые убытки в виде тщетных «специфических инвестиций» просто блокируют заключение сколько-нибудь сложных и долгосрочных договоров, предполагающих значительные инвестиции и кредитование, а это снижает возможности экономического роста и, соответственно, противоречит соображениям общественной пользы2.

Риск возникновения некомпенсируемых убытков в результате несения расходов с опорой на факт заключения договора существенно повышает трансакционные издержки и делает невозможным заключение множества потенциально взаимовыгодных контрактов. При увеличении уровня гарантированных издержек, связанных с заключением и исполнением договора, на величину ожидаемых потерь от срыва контракта по вине контрагента (уровень возможных убытков, умноженный на процент вероятности того, что контрагент передумает исполнять договор) общий уровень издержек часто оказывается выше любой возможной выгоды. В итоге миллионы потенциально эффективных трансакций блокируются, что опять же сдерживает возможности экономического развития и противоречит общественным интересам (если, конечно, исходить из того, что бо́льшая часть членов общества заинтересована в таком развитии).

Выдающийся институциональный экономист Дуглас Норт писал: «Вопросы соблюдения условий соглашения… являются (и всегда были) очень серьезным препятствием для развития специализации и разделения труда. Соблюдение соглашений не представляет проблемы, если в этом заинтересована как одна, так и другая сторона. Но в отсутствие институциональных ограничений преследование только собственных интересов тормозит сложные формы обмена из-за сомнений по поводу того, что другая сторона сочтет для себя выгодным соблюдать соглашение. Трансакционные издержки отражают эту неопределенность путем

1  В экономической науке данная проблема известна как проблема вымогательства, основанного на осуществлении «жертвой» специфических инвестиций в исполнение договора (hold-up problem). Классический пример: инвестиции арендатора в ремонт снятого помещения делают слабыми его переговорные позиции по отношению к арендодателю. Это в отсутствие правовой защиты обязательств стимулировало бы арендодателя шантажировать арендатора, осуществившего такие инвестиции, разрывом сотрудничества на случай, если тот не согласится на увеличение арендной платы. Подробнее см.: Кузьминов Я.И., Бендукидзе К.А., Юдкевич М.М. Курс институциональной экономики: институты, сети, трансакционные издержки, контракты. М., 2006. С. 340–342.

2  Posner R.A. Economic Analysis of Law. 8th ed. New York: Aspen Publishers, 2010. P. 116.

включения премии за риск, размеры которой зависят от вероятности нарушения партнером соглашения и, соответственно, возникновения дополнительных издержек у другой стороны. На протяжении всей истории размер этой премии был настолько высок, что мешал развитию сложных форм обмена и таким образом ограничивал возможности экономического роста… Ни самостоятельное обеспечение соглашения сторонами, ни установление доверия между ними не могут быть полностью успешными. Дело не в том, что идеология или нормы якобы ничего не значат, напротив, они имеют огромное значение... Однако

всложных обществах становятся все более выгодными такие формы поведения, как оппортунизм, обман и мошенничество. Поэтому так важна третья сила, выполняющая функции принуждения. Высокая производительность современного богатого общества несовместима с политической анархией»1.

Иначе говоря, весь относительно сложный оборот неминуемо бы рухнул, если бы правовая система не обеспечивала судебную защиту договорных прав2. При отсутствии судебной защиты договорных прав создавались бы все условия для деградации оборота до примитивного состояния, при котором начинает доминировать модель непосредственного обмена результатами личного труда по принципу «из рук в руки». Отсутствие судебной защиты договоров ограничило бы возможности эффективного экономического оборота и развития

вцелом. Соответственно, судебная защита договорных прав утилитарно направлена на максимизацию экономической эффективности

вдолгосрочной перспективе путем создания гарантий в отношении будущего поведения должника, предотвращения проблемы «вымогательства» и снижения трансакционных издержек. Многие исследователи отмечают, что повышение эффективности системы судебной защиты договорных прав сформировало одно из важных условий для промышленной революции в Европе3.

При этом принцип pacta sunt servanda и неизбежность судебной защиты договорных прав тем более необходимы, чем слабее социальные нормы и неформальные нормативные установки на соблюдение договоров.

1  См.: Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997. С. 52, 55. Дальнейшее развитие идеи государственного принуждения к соблюдению соглашений как базового условия развития экономики см.: Норт Г., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки: концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011. С. 48–49.

2  Fuller L. The Morality of Law. Yale University Press, 1969. P. 28.

3  Сото Э. де. Иной путь: экономический ответ терроризму. 2-е изд. Челябинск, 2008. С. 189.

По этой причине праву стоит продолжать настаивать на исполнении договорных обязательств и предоставлять кредитору помощь

взащите своих договорных прав и тогда, когда после заключения договора в силу изменения обстоятельств (роста издержек, появления более выгодной альтернативы и т.п.) сделка для одной из сторон перестала отвечать критерию эффективности по Парето и эта сторона передумала исполнять свои обещания.

Кнастоящему моменту приведенное выше утилитарно-экономиче- ское понимание истоков идеи обязательности договорных обязательств

втех или иных вариациях является, пожалуй, наиболее распространенным в рамках традиции экономического анализа права.

Безусловно, вполне понятно, что такое сугубо утилитарно-эконо- мическое объяснение истории появления системы судебной защиты договорных прав дескриптивно не вполне точно. Трудно поверить

вто, что со времен древних царств законодатели и суды придавали принудительную силу контрактным обязательствам, руководствуясь исключительно соображениями общественной пользы и экономической эффективности. Даже если учитывать и чисто интуитивные оценки целесообразности, то такие законодательные нормы и судебные решения, без сомнения, были тесно переплетены и с рядом иных нормативных факторов (в первую очередь априорно-этиче- ских). Поэтому было бы разумно считать сугубо утилитарно-эко- номическое обоснование принципа pacta sunt servanda, возможно, основным, но ни в коем случае не исключительным источником возникновения феномена судебной защиты договорных обязательств.

В нормативном же плане экономическое объяснение, пожалуй, действительно открывает глаза на наиболее убедительные резоны сохранять и совершенствовать систему судебной защиты договорных прав в будущем. Другие политико-правовые основания (например, этические) этого феномена выступают в качестве факультативных аргументов и сами по себе вряд ли были бы достаточны для появления системы судебной защиты договорных прав, если бы в некой вновь образованной стране принималось политическое решение о предоставлении судам такой функции.

Думается, наиболее разумным решением является утверждение принципа, согласно которому в случаях, когда в отношении совершенной сделки не введены те или иные ограничения свободы договора, судебная защита договорных прав признается в качестве своего рода опровержимой презумпции. Принцип свободы личности может быть ущемлен в силу заключенных контрактов, если иное не диктуется политико-правовыми и иными нормативными соображениями, бо-

лее весомыми, нежели те принципы, которые лежат в основе общей презумпции принципа pacta sunt servanda1.

Безусловно, эта презумпция может быть опровергнута в ряде случаев. Например, право может отказывать в судебной защите прав из алеаторных сделок игр и пари, не видя никакой общественной пользы в совершении подобных сделок. Если за счет большинства обычных двусторонних договоров опосредуются экономический обмен и приращение экономического благосостояния обеих сторон по принципу Парето, то в случае с карточной игрой по определению выигрыш одного равен проигрышу другого, и мы имеем игру «с нулевой суммой». Такого рода сделки не приводят к перемещению благ в руки тех, кто ценит их выше. А так как запрещать такого рода сделки и ограничивать свободу договора также нет особого смысла, вполне естественным решением выглядит признание за обязательствами из игр и пари натурального характера. Государство, тратя колоссальные средства на поддержание системы судебной защиты договорных прав, пытается стимулировать продуктивные, влекущие улучшение по Парето взаимодействия, но тратить эти средства для поощрения взаимодействий непродуктивных бессмысленно2. С точки зрения этики исполнять свой карточный долг человек обязан, но тратить средства налогоплательщиков для принуждения к исполнению такого долга нет никакой необходимости. Соответственно, вполне естественно, что право такие обязательства признает действительными, но отказывается их защищать при помощи аппарата государственного принуждения. Этот пример наглядно демонстрирует, что именно утилитарные, а не этические соображения лежат в основе функционирования системы судебной защиты договорных прав.

Глава 2. КОМПЕНСАЦИОННАЯ ЗАЩИТА ДОГОВОРНЫХ ПРАВ

§ 1. Модель полной компенсационной защиты в договорном праве

Полное возмещение убытков должником

Когда речь заходит о возмещении убытков в связи с нарушением договора, сразу же обостряется вопрос о природе самой компенсации. Что есть компенсация убытков? Традиционно выделяются две основные формы возмещения договорных убытков.

1  О презумптивной природе идеи об обязательности соблюдения контракта см.: Atiyah P.S. Essays on Contract. Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford University Press, 2001. P. 148.

2  The Law and Economics of Irrational Behavior / Ed. by F. Parisi and V.L. Smith. Stanford University Press, 2005. P. 80.

Первая состоит в том, что должник возмещает кредитору те потери, которые последний понес в надежде на исполнение договора (так называемый негативный интерес или reliance damages). Такое возмещение восстанавливает статус-кво, каким оно было до заключения договора. В результате кредитор восстанавливает свое экономическое благосостояние по модели, близкой к той, что имеет место при деликтной ответственности.

Вторая состоит в том, что должник уплачивает в качестве убытков такую сумму, которая должна поставить кредитора в то положение, в котором он находился бы, если бы договор был надлежащим образом исполнен (так называемый позитивный интерес или expectation damages). Такое возмещение не восстанавливает статус-кво, а переносит кредитора в такое экономическое состояние, в которое он попал бы по результату надлежащего исполнения договора. В рамках такого расчета убытков кредитор может, в частности, взыскать с должника упущенную выгоду, которую кредитор намеревался извлечь в результате исполнения договора.

В истории гражданского права эти две формы расчета убытков за нарушение договора находились в постоянном конфликте. Одни юристы исходили из того, что возмещение позитивного интереса несовместимо с компенсационной природой ответственности. Взгляды, ставящие под сомнение компенсационный характер защиты позитивного интереса или вовсе отказывающиеся признавать допустимость такой санкции, высказывались некоторыми средневековыми теологами (Каетан Тиенский1), современными экономистами (М. Ротбард2), философами права (Дж. Рац3), американскими (Л. Фуллер и У. Пердью4) и англий-

1  Cajetan. Commentaria to Summa theological, supra note 134, at II-II. Q.88, a. 1; Q.113, a.1 (цит. по: Gordley J. Contract Law in the Aristotelian Tradition / P. Benson (ed.). The Theory of Contract Law. New Essays. Cambridge University Press, 2001. P. 327).

2  Ротбард М. Этика свободы. Ч. II. Гл. 14 // http://libertynews.ru/node/508. Ротбард пишет, что возникшие на основе договора ожидания кредитора правом защищаться не должны, так как воля и свобода должника неотчуждаемы. Если должник передумал исполнять договор, кредитору не остается ничего иного, кроме как смириться с этой превратностью судьбы, и не стоит рассчитывать ни на получение обещанного по суду, ни на взыскание денежного эквивалента обещанного. Единственным исключением является ситуация, когда нарушение договора будет влечь кражу собственности контрагента (например, когда должник уже получил от кредитора имущество и отказывается платить).

3  Raz J. Promises in Morality and Law // Harvard Law Review. 1982. Vol. 95. P. 927 ff. 4  Этому вопросу Лон Фуллер и Уильям Пердью посвятили опубликованную в сере-

дине 1930-х годов статью, которая по настоящее время является чуть ли не самой цитируемой в американской науке статьей по договорному праву. В ней авторы поставили под сомнение примат правила о возмещении позитивного интереса (expectation damages) в договорном праве и выдвинули тезисы в пользу того, что основной формой договорной ответственности должно быть возмещение негативного интереса (reliance dam-

скими теоретиками договорного права (П. Атийя1). Некоторые из них не шли настолько далеко, чтобы призывать полностью отказаться от защиты позитивного интереса2, но ставили под сомнение компенсационную природу этой формы договорной ответственности.

По сути идея о неприемлемости защиты ожиданий кредитора приводила к размыванию границы между деликтным и договорным правом с точки зрения объема компенсационной защиты3. В основе этой идеи лежит представление о том, что компенсационная природа договорной ответственности проявляется только в гарантии покрытия ущерба, вызванного доверием к обещаниям должника. Сторонники такого подхода отмечают, что только такая форма договорной ответственности отвечает критерию коррективной (коммутативной) справедливости и «принципу предотвращения вреда» (harm principle), основополагающей идее современного либерального консенсуса, столь ярко представленной в работе Дж.С. Милля. Напомним, что согласно принципу предотвращения вреда свобода одного лица может быть легитимно ограничена обществом и государством только тогда, когда она причиняет вред другому лицу4. Когда нет вреда, а есть лишь нереализованные ожидания, нет и оснований для ограничения свободы должника передумать исполнять свои обязательства и применения к нему в этом случае аппарата принуждения. По мнению сторонников защиты негативного интереса, взыскание убытков, ставящих кредитора в положение, в котором он находился бы, будь договор исполнен, вручает кредитору денежный эквивалент того, чего у него никогда не было, и поэтому компенсацией

вбуквальном смысле не является5.

Вто же время на настоящий момент абсолютно доминирующей позицией в праве всех известных нам стран является признание приоритета защиты позитивного интереса при нарушении договорных прав.

ages). См.: Fuller L.L., Perdue W.R. The Reliance Interest in Contract Damages (parts 1 & 2) // Yale Law Journal. 1936–1937. Vol. 46. P. 52, 373 ff.

1  Atiyah P.S. Essays on Contract. Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford University Press, 1986. P. 158–178.

2  Например, Джозеф Раз, отказываясь считать возмещение позитивного интереса компенсационной санкцией, все же видит основание для защиты позитивного интереса в предотвращении не вреда конкретному кредитору, а «институционального вреда» практике договорных отношений. См.: Raz J. Promises in Morality and Law // Harvard Law Review. 1982. Vol. 95. P. 934.

3  Основным сторонником теории поглощения договорной ответственности институтом ответственности деликтной во второй половине ХХ в. был английский теоретик договорного права Патрик Атийя. См.: Atiyah P.S. Essays on Contract. Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford University Press, 1986. P. 40–42.

4  Mill J.S. On Liberty. Penguin Books, 1974. P. 141–162.

5  Fuller L.L., Perdue W.R. The Reliance Interest in Contract Damages (part 1) // Yale Law Journal. 1936–1937. Vol. 46. P. 53, 56.

Этот подход разделяется классической европейской цивилистической догматикой, законодательством и судебной практикой всех известных нам стран1, большинством теоретиков договорного права2, российскими дореволюционными3 и современными цивилистами4 и даже теми теоретиками частного права, которые ставят во главу угла принцип коррективной справедливости5. В рамках новой редакции ГК РФ, вступившей в силу 1 июня 2015 г., этот подход к расчету убытков за нарушение обязательства прямо отражен в п. 2 ст. 3936.

Такой подход означает, что договорное обещание создает для кредитора не просто ожидание или надежду, а полноценное имущественное право. Нарушение этого права путем неисполнения обещания по своим последствиям равнозначно причинению вреда вещным или иным абсолютным правам.

Этот же подход в основном поддерживается большинством сторонников экономического анализа права7. Основное преимущество защиты позитивного интереса состоит в том, что она усиливает стимулы к исполнению договора, а тем самым предсказуемость и стабильность

1  Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR) / Ed. by C. von Bar and E. Clive. Sellier European Law Publishers, 2009. P. 944 ff.

2  См., например: Benson P. The Unity of Contract Law / P. Benson (ed.). The Theory of Contract Law. New Essays. Cambridge University Press, 2001. P. 137; Friedman D. The Performance Interest in Contract Damages // Law Quarterly Review. 1995. Vol. 111. P. 628 ff.; Barnett R.E. A Consent Theory of Contract // Columbia Law Review. 1986. Vol. 86. P. 304; Smith S. Towards a Theory of Contract / J. Horder (ed.). Oxford Essays in Jurisprudence Fourth Series. Oxford University Press, 2000. P. 126; Scanlon T.M. Promises and Contracts / P. Benson (ed.). The Theory of Contract Law. New Essays. Cambridge University Press, 2001. P. 93 ff.; Fried C. Contract as Promise: A Theory of Contractual Obligation. Cambridge, Massachusetts, 1981. P. 17.

3  Гражданское уложение. Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссии по составлению Гражданского уложения. Том второй / Под ред. И.М. Тютрюмова. СПб., 1910. С. 249.

4  Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. 3-е изд. М., 2011. С. 646.

5  Эрнест Вайнриб, пожалуй, самый известный современный апологет коррективной справедливости как базовой, системообразующей идеи частного права, примиряет идею возмещения позитивного интереса с принципом коррективной справедливости с кантианских позиций, объясняя договорное правопритязание кредитора как притязание на обещанное положение вещей. Подрыв последнего должником, отступающим от договора, лишает кредитора того, что у него уже есть. Тем самым Вайнриб пытается разрешить дилемму, обозначенную сторонниками защиты негативного интереса. См.: Weinrib E.J. Corrective Justice. Oxford University Press, 2012. P. 148–156.

6  Пункт 2 ст. 393 ГК РФ гласит: «Возмещение убытков в полном размере означает, что в результате их возмещения кредитор должен быть поставлен в то положение, в котором он находился бы, если бы обязательство было исполнено надлежащим образом».

7  Birmingham R. Breach of Contract, Damage Measures, and Economic Efficiency // Rutgers Law Review. 1970. Vol. 24. P. 284–286.