295_p1785_D6_8904

ности не был существенным). Его «мысли о жизни личной и жизни общества» возникали, развивались «одновременно и попутно» [IV, с. 451]. Для Живаго это было ощутимое единство, но не тождественность. Он не причислял себя ни к одному из лагерей, он не был «за» или «против» кого-то, но он всегда был включен в ход истории вместе со всеми. Во время боя партизанского отряда с белогвардейцами доктор не может остаться в стороне от происходящего, хотя он легко это мог сделать: «Однако созерцать и пребывать в бездействии среди кипевшей кругом борьбы не на живот, а на смерть было немыслимо и выше человеческих сил. И дело было не в верности стану, к которому приковала его неволя, не в его собственной самозащите, а в следовании порядку совершавшегося, в подчинении законам того, что разыгрывалось перед ним и вокруг него» [IV, с. 332]. Так этика отступает перед императивом нераздельности: Живаго вопреки статусу врача начинает стрелять, но по обгорелому дереву, а те,

глубоко личное, переживаемое, поэтому ему было чуждо все то, что не проходило проверку чувствами, даже революция. Таков безусловный аргумент Живаго, который он приводит Ливерию Микулицыну, доказывая разность их взглядов: «Я допускаю, что вы светочи и освободители России, что без вас она пропала бы, погрязши в нищете и невежестве, и тем не менее мне не до вас и наплевать на вас, я не люблю вас, и ну вас всех к черту» [IV, с. 337] (курсив наш. – Ю. Б.).

«Отрешенное единство» было свойственно также и Ларе. Ей и Живаго «начала ложной общественности, превращенной в политику, казались жалкой домодельщиной и оставались непонятны» [IV, с. 498]. Они были наделены тонкостью восприятия всеединства жизни – истинного всеединства, а не ложного, искусственного, поэтому их никогда не покидало

171

«наслаждение общей лепкою мира, чувство отнесенности их самих ко всей картине, ощущение принадлежности к красоте всего зрелища, ко всей вселенной» [IV, с. 498]. Сопричастность общему потоку бытия открыла им трагическую свободу существования в истории.

В представлении Пастернака свобода тесно связана с понятием жертвенности (о чем было сказано в 3 главе). Жизнь как жертва и свободное избрание этого пути является условием плодотворного бессмертия. Важно не просто осознать свою причастность к жизни и ее бесконечному проявлению, но и «усилить» этот момент. Воплощением воли к исполнению своего жизненного долга в творчестве Пастернака стали образы лейтенанта Шмидта, Юрия Живаго, а также Гамлета и Христа (в стихотворениях к роману). В этот ряд вписывается и эпизодический женский образ – Христина Орлецова – героиня, появляющаяся лишь в эпилоге романа; о ней рассказывает Дудоров. Ее подвиг и смерть на войне – пример жертвенной свободы. Дудоров замечает: «Снести тяжесть смерти Орлецовой помогает мне свет самопожертвования, которым озарен и ее конец, и жизнь каждого из нас» [IV, с. 504].

Жертва озаряет светом бессмертия не только человека, идущего на этот шаг, но и других людей. Жертвенность обостряет осознание бессмертия, придавая жизни особый, священный смысл. Высшее достижение человеческого духа – преумножить силу жизни, усилить ее бессмертное звучание. Не случайно за свой подвиг, который в войну совершали многие, Христину «церковь к лику святых причла» [IV, с. 501], и не случайно, что ее имя (имя комсомолки!) созвучно имени Христа.

Подобная жертвенность дает оправдание следующим поколениям, где, как и прежде, будут такие, как Христина, и такие, как Танька Безочередева, одинаково причастные к общему существованию, но по-разному влияющие на ход истории. История в этом понимании предстает как путь обретения лич-

172

ного духовного бессмертия ради всеобщего продолжения жизни. Последующие поколения будут продолжать эту работу, это понимает Лара: «Она тут для того, чтобы разобраться в сумасшедшей прелести земли и все назвать по имени, а если это будет ей не по силам, то из любви к жизни родить себе преемников, которые это сделают вместо нее» [IV, с. 76]. Это та историческая преемственность, провозвестником которой явилось христианство: «Века

ипоколенья только после Христа вздохнули свободно. Только после него началась жизнь в потомстве,

ичеловек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме» [IV, с. 13].

Таким образом, свобода, оставаясь сверхценностью в аксиологической системе философии жизни Б. Пастернака, становится «единственным историческим содержанием» [IV, c. 514]. Обретение свободы превозмогает пафос личной самобытности (в отличие от взглядов Ницше), окрашиваясь христианским восприятием, поэтому свобода как жертвенное следование своему предназначению дарует свободу другим существованиям (через подвиг творчества, подвиг любви, воинский подвиг и т. д.). Эта мысль является заключительным аккордом прозаической части романа «ДЖ». Гордон и Дудоров так и не обрели ту духовную свободу, которую искали всю жизнь и которая оказалась мнимой в их подчинении менталитету эпохи, но обрести истинную свободу духа они смогли благодаря книге стихов Юрия Живаго: «Счастливое, умиленное спокойствие за этот святой город и за всю землю, за доживших до этого вечера участников этой истории и их детей проникало их и охватывало неслышною музыкой счастья, разлившейся далеко

кругом. И книжка в их руках как бы знала все это и давала их чувствам поддержку и подтверждение» [IV, c. 514]. Последние слова указывают на особую роль книги стихов Живаго: это вещая книга, потому что возвещает о свободе существования во времени.

173

4.3. Целостность книги как воплощение бессмертия

В романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» философское содержание облачается в особую художественную форму. Текст вместе с собственно «романом» включает в себя цикл стихотворений, принадлежащих главному герою. Такая структура произведения акцентирует внимание на общем замысле книги. Необходимо выяснить качество целостности поэтической и прозаической составляющих романа, определить их художественно-смысловую связь друг с другом.

Мы не располагаем никакими письменными источниками, где бы сам Б. Пастернак раскрывал замысел композиционного строения романа. В литературоведческих исследованиях цикл стихотворений Юрия Живаго чаще всего рассматривается как дополнение к роману «ДЖ», что, с нашей точки зрения, искажает суть произведения и не отражает авторское мировидение.

И. Н. Сухих, рассуждая о «Докторе Живаго», говорит, что «оправданием и подлинным завершением прозаической формы становятся все-таки стихи из романа» [132, c. 39]. Исследователь имеет в виду, что, хотя Пастернак больше внимания уделял именно прозаической части романа, воспринимал ее как свой долг, тем не менее, вопреки воле писателя, в своем художественном воплощении стихи превзошли прозу и поэтому являются ее «оправданием». Из этой оценочной позиции вытекает и то предположение, что текст романа постепенно подводит читателя к стихотворному циклу. Прозаическая часть романа, по мнению И. Н. Сухих, достигает своей духовной и идейной высоты во многом благодаря стихам Юрия Живаго.

Вопрос о художественной «удаче» или «неудаче» прозаической части романа возник сразу после появления «Доктора Живаго». Мы считаем нецелесообразным касаться данного аспекта, поскольку Пастернак был, прежде всего, поэтом, лириком, поэто-

174

му его прозаические произведения «не подчиняются» законам эпоса. Его лирическое мышление возобладало над эпической формой. Да и сам вопрос о «предпочтении» стихов или прозы для анализа авторской позиции бессмыслен. Очевидно, что стихотворения Юрия Живаго и роман «ДЖ» неотделимы друг от друга. Их необходимо рассматривать не с точки зрения иерархических отношений, а с точки зрения синтагматических.

Другой исследователь, И. Межаков-Корякин, пишет: «В создании высших культурных ценностей, в служении искусству, в творчестве Пастернак видит путь к бессмертию человеческой личности. Поэтомуто “Доктор Живаго” и заканчивается циклом стихотворений героя романа, являющихся медиумом, с помощью которого личность поэта общается с будущими поколениями. Так утверждается принцип, что общение смертных бессмертно» [85, c. 102]. Действительно, Живаго обретает бессмертие в творчестве, он продолжает жить в стихах. Если бы его стихотворения были даны внутри текста романа, то они прекратили бы свое «существование» в момент смерти героя. А вынесенные в отдельную главу, за пределы романа, в котором завершилась жизнь героя, они становятся образом воскрешения поэта. Но философский смысл бессмертия по Пастернаку кроется гораздо глубже и выходит за рамки понимания бессмертия как приобщения к вечному через «общение смертных» или «служение искусству».

И. Смирнов в книге «Роман тайн “Доктор Живаго”» определяет пастернаковский роман как преамбулу к главному и единственному произведению – стихам Юрия Живаго. С его точки зрения, творческая позиция писателя, его мировоззрение, его решенные и нерешенные вопросы, а также вся жизнь Юрия Живаго и сам роман – все это лишь ради стихотворений и в них самих. И. Смирнов говорит о смерти Юрия Живаго как о закономерности, выполненной миссии. То, что герой должен был сделать, он сделал, а именно: произошло «обожение», как

175

утверждает исследователь. Вся система координат по Смирнову строится на богопостижении. Живаго познал Бога, он достиг божественной гармонии, и теперь ему ничего не остается, как умереть. Дальнейшая его жизнь – «жизнь-в-тексте» [129, c. 193]. Развивая эту мысль, Игорь Смирнов говорит о том, что поэзия Юрия Живаго «вдохновлена Христом» [129, c. 190], она есть доказательство существования Божьего. Таким образом, философские искания Пастернака Смирнов видит как сотворение текста, который открывается как новая форма теоморфного существования.

Безусловно, христианский подтекст присутствует в романе, в особенности в стихах Юрия Живаго. Но это христианство не в каноническом его воплощении. Следует заметить, что отнюдь не все стихи посвящены евангельской тематике. Самого героя романа трудно назвать человеком, страстно ищущим Бога, а его смерть, лишенную какого-либо возвы- шенно-символического описания, – окончанием некоей миссии. Да, Христос – ключевая фигура в стихах Живаго, но что постигает поэт через его образ? Для ответа на этот вопрос следует внимательнее изучить стихотворный цикл именно в связи с контекстом прозаической части романа.

«Стихотворения Юрия Живаго» как «субстрат» прозаического текста

«Стихотворения Юрия Живаго» – это и последняя, заключительная часть романа Пастернака, это и книга в книге (произведение главного героя романа), это и воплощение жизни поэта после его смерти. Чаще всего внимание исследователей привлекают так называемые евангельские стихотворения Юрия Живаго: «Август», «Рождественская звезда», «Гефсиманский сад» и др. Из не относящихся к этой группе наибольший интерес вызывают «Гамлет» и «Сказка», которые можно обозначить как философские. Многие работы посвящены подробному анализу того или иного из названных стихотворений, но собственно лирические стихотворения цикла («Бабье

176

лето», «Ветер», «Весенняя распутица» и др.) остаются в стороне. Пожалуй, среди них отмечена только «Зимняя ночь». Тем не менее, они не случайно оказались в стихотворной тетради Живаго, и делать искусственную «выборку» тем из всего цикла нам кажется неверным. Мы попытаемся рассмотреть все стихотворения как единое целое и выяснить, что их связывает друг с другом и какую роль они играют в романе.

В письме к О. Фрейденберг от 20 марта 1954 г. Пастернак рассказывает о работе над стихотворениями к роману: «Писать их гораздо легче, чем прозу, а только проза приближает меня к той идее безусловного, которая поддерживает меня и включает в себя и мою жизнь, и нормы поведения и пр. и пр., и создает то внутреннее душевное построение, в одном из ярусов которого может поместиться бессмысленное и постыдное без этого стихописание» [X, c. 22]. Из этих размышлений следует, что стихи являются частью романа, они не самостоятельны, они обретают свою сверхзначимость лишь тогда, когда вступают в союз с прозой. Создаются они в период написания романа, становясь таким же важным явлением жизни героя, как и те события, что описываются в тексте романа. Приведем хронологическую таблицу написания этих стихотворений:

177

В 1946 и 1947 годах было написано по 5 стихотворений к роману, в 1949 году – 6 стихотворений и в 1953 году – 9. Созданные в одно время стихотворения наиболее близки друг другу по внутреннему содержанию и тематике, поэтому в окончательной композиции цикла стихи одного года создания, как правило, расположены рядом. Так, большинство стихотворений 1947 и 1949 годов объединены «библейской» тематикой. А стихотворения 1953 года (они были напечатаны в 1954 году в журнале «Знамя», №4 до опубликования романа) в основном связаны с судьбой Живаго и носят «личный» отпечаток.

В цикл стихотворений Юрия Живаго Пастернак включил далеко не все стихи, которые он писал для своего героя в годы работы над романом. Производился определенный отбор в соответствии с замыслом писателя. С этим же связана композиция цикла. Если расположить стихотворения из тетради Юрия Живаго в хронологическом порядке (как их писал Пастернак), то заключительными будут стоять «Август» и «Разлука». Но завершить книгу разлукой, прощанием, смертью, похоронами поэт не мог, поскольку его герой должен был воскреснуть. В романе утверждается мысль о бессмертии человека не где-либо и когда-нибудь, не после Страшного Суда, а здесь и сейчас. И хотя в цикле стихотворений к роману Пастернак активно прибегает к евангельским сюжетам из жизни Христа, в этих стихах нет изображения моментов Распятия и Воскресения. Они лишь упоминаются, однако не только в «библей-

178

ских», но и в так называемых «бытовых» стихах Живаго, то есть в проекции на современность. «Смерть можно будет побороть // Усильем Воскресенья», – заявлено почти в начале цикла, в стихотворении «На Страстной», хотя завершающим станет «Гефсиманский сад», где изображена картина последней ночи Христа перед распятием. Нарушается историческая хронология, но это несоответствие было важно для построения композиции, отвечающей раскрытию идеи бессмертия. Во-первых, роман заканчивается не смертью героя, а его творческим воплощением в стихах. Во-вторых, заключительным аккордом в стихотворном цикле становится не Распятие и Воскресение Христа после смерти, а утверждение Воскресения еще до смерти, осознание его в жизни, почему и смерть не воспринимается как катастрофа (в самом романе отсутствует трагическое восприятие смерти).

Еще одна особенность художественного построения романа «ДЖ» – «преемственность» авторства: формально Пастернак отдает свои стихи герою романа – Юрию Живаго. Поэтому рассматривать этот цикл можно с двух ракурсов: как лирику Пастернака и как поэзию его лирического героя.

В романе впервые о том, что Живаго пишет стихи, сказано в ч. 3, гл. 2. В это время Юра оканчивал медицинский университет. В тексте есть упоминание о том, как он вместе с другими студентами препарировал человеческие трупы в морге, и в этом Юрий Живаго чувствовал тайну, тайну жизни и смерти. Вопросы жизни и смерти, воскрешения и возможного бессмертия станут важнейшим направлением его духовных поисков и главной темой его стихов. Живаго «еще с гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний» [IV, c. 66]. Но он был слишком молод для такой книги, поэтому пока «отделывался вместо нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь этюды к большой задуманной картине» [IV, c. 66–67]. В этих строках легко узнать самого Пастернака. Писатель тоже всю жизнь

179

готовился к «книге жизнеописаний», и таким произведением стал роман «ДЖ».

Известно, что первая книжка стихотворений Юрия Живаго вышла в 1917 году (соотнося Пастерна- ка-поэта и Живаго-поэта, нельзя не вспомнить, что в 1917 году Б. Пастернак работал над книгой «СМЖ»). Ее выпустили Гордон и Дудоров без ведома самого Юрия Живаго. В дальнейшем Юрий Андреевич также редко прикладывал руку к выходу своих стихотворений в свет. Чаще об этом заботились окружающие его люди. Лара, боясь, что Живаго забудет свои стихи, просит его их записать, как только появится возможность. Так, известно, что Живаго занес в тетрадь во время пребывания в Варыкино «в уклоняющихся от прежнего вида редакциях» [IV, c. 434] стихотворения «Рождественская звезда», «Зимняя ночь» и некоторые другие. Тетрадь стихов Юрия Живаго, которая составляет последнюю главу романа,

– во многом заслуга сводного брата Евграфа, который посвятил поэтическому наследию Юрия много времени после его смерти. Помогала восстанавливать и собирать стихи Лара. Так соединяются два начала: «организующий», привносящий порядок случай (Евграф) и стихийность (Лара).

Каким образом судьба Юрия Живаго соотносится с судьбой его лирического героя и можно ли действительно видеть в его стихотворениях решение вопроса бессмертия? Для ответа на эти вопросы необходимо выявить связи между отдельными стихами и жизнью доктора Живаго. В статье «Живаго жизнь: стихи и стихии» И. Н. Сухих отмечает: «Ни одна лирическая ситуация не имеет прямых параллелей с “частными случаями” прозаического текста» [132, c. 41]. Мы попытаемся опровергнуть эту точку зрения. Конечно, трудно определить, когда то или иное стихотворение было написано героем, многие из них дорабатывались на протяжении многих лет, но некоторые пересечения с текстом романа все же выделить можно. Эту попытку мы и предприняли.

180