!!Гражданский процесс 23-24 г / Курылев С.В. - Избранные труды по ГПП

В этих строках, как в капле воды, отразился весь Сергей Васильевич с его деликатностью и обязательностью. Кроме того, он был не терпящим пустозвонства и показухи, чрезвычайно скромным человеком. Например, свои заработанные кровью боевые награды он, как мне кажется, никогда не надевал. Не носил он и колодок с орденскими лентами. А в его сугубо гражданской внешности совершенно невозможно было угадать ветерана Великой Отечественной войны.

Вспоминаются несколько эпизодов, свидетельствующих об исключительной скромности и щепетильности Сергея Васильевича. Однажды вместе с приятелем по университету Борисом Кадером – будущим заместителем прокурора Туркменской ССР, а после распада СССР – заместителем прокурора Псковской области – мы пришли в один из иркутских кинотеатров. Неподалеку от нас заняли места Сергей Васильевич со своим закадычным другом – доцентом Василием Адамовичем Шкурко, преподававшим на факультете уголовное право. Перед показом кинофильма по обыкновению тех лет демонстрировался киножурнал, сюжеты которого должны были показать достижения социалистического народного хозяйства, преданность советских людей партии Ленина и ее идеалам

ит.п. В числе «лучших людей» была показана некая доярка, заученным голосом сообщившая, что, «встав на стахановскую вахту в честь ХХ съезда родной Коммунистической партии», она приняла на себя социалистические обязательства надоить столько-то литров молока на каждую корову. На это хотя и вполголоса, но так, что было достаточно слышно в соседних рядах, немедленно прореагировал Сергей Васильевич. После некоторой литературной обработки сказанная им фраза могла бы прозвучать следующим образом: «Чего ты хвастаешь? Ты сначала надои, а потом хвастай!» К слову сказать, сам Сергей Васильевич в рядах «родной Коммунистической партии» никогда не состоял.­

Летом 1957 г. вместе с Борисом Кадером поездом мы отправились в путешествие в Москву и Ленинград. В этом же плацкартном вагоне волею случая оказался и Сергей Васильевич с женой и двумя маленькими дочерьми. Причем у ­семейства Курылевых были неудобные боковые места. Но на все наши с Борисом уговоры поменяться местами Сергей Васильевич отвечал категорическим отказом.

Еще один запомнившийся случай произошел в декабре 1965 г. Сергею Васильевичу нужно было на сутки остановиться в Москве,

ион принял предложение разделить со мной крошечную комнату в аспирантском общежитии на Соколе. По случаю прибытия

«дяди» из Минска у коменданта были получены раскладушка и постельные принадлежности. Когда же после скромного ужина и беседы Сергею Васильевичу было предложено занять стационарную кровать, он гневно взглянул на меня и с репликой «За кого ты меня принимаешь?» расположился на раскладушке. А на память об этой встрече осталась подаренная Сергеем Васильевичем книга «Объяснения сторон как доказательство в советском гражданском процессе» с дарственной надписью и датой: 2 декабря 1965 г.

Кстати сказать, в аспирантском общежитии, а до того в аспирантуре ВЮЗИ в конечном итоге автор этих строк оказался в связи с некоторыми событиями в жизни самого Сергея Васильевича. Эти события довольно неожиданно сыграли очень серьезную, быть может, даже решающую роль в моей судьбе. Дело в том, что в 1960 г. вслед за своим приятелем доцентом В.А. Шкурко С.В. Курылев перебрался в Минск. Там в 1960–1961 гг. работал старшим научным сотрудником отдела правовых наук АН БССР, а последующие семь лет – доцентом и профессором кафедры гражданского права и процесса Белорусского государственного университета.

В связи с отъездом Сергея Васильевича из Иркутска встал вопрос о том, чтобы попытаться найти ему какую-то замену. И вот волею судеб в ноябре 1961 г. не без колебаний и раздумий я оказался в должности преподавателя кафедры гражданского права

ипроцесса юридического факультета Иркутского государственного ­университета. Пробыл я в этом качестве два года, понял почем фунт преподавательского лиха и принял решение попытаться поступить в аспирантуру. Но было не вполне ясно, куда направить свои стопы – в Свердловск к профессору К.С. Юдельсону, по учебнику которого 1956 г. издания изучали гражданский процесс тогдашние студенты-юристы, или в Москву, где кафедрой гражданского процесса заведовал профессор М.А. Гурвич. Когда я обратился по данному вопросу к Сергею Васильевичу, то его совет был вполне определенным – в Москву к профессору М.А. Гурвичу. Более того, Сергей Васильевич написал о моей скромной персоне своему бывшему научному руководителю и дал мне соответствующие рекомендации. Так благодаря Учителю моя судьба навсегда оказалась связанной с гражданским процессом, а также с ВЮЗИ

иего правопреемниками – МЮИ и МГЮА.

Всегда и во всем Сергей Васильевич был предельно честен, и терпеть не мог каких-либо проявлений непорядочности, в том числе был абсолютно нетерпим к фактам плагиата. В письме от 28 декабря 1967 г. он сообщал: «Не так давно пришлось на заседа-

нии кафедры разоблачать плагиат некоей нашей аспирантки по процессу… Когда я привел примеры сплошного плагиата во всех трех главах, воцарилось неловкое молчание. А потом кое-кто даже стал пытаться взять под защиту… Вот до чего дожили!»

Думается, что нетерпимость ученого к проявлениям плагиата объяснялась не только его абсолютной научной честностью, но

иобстоятельствами несколько иного плана. Чуть ли не сразу после публикации первых работ С.В. Курылева появились авторы, излагавшие его фундаментальные идеи без надлежащих ссылок на источник заимствования. Такого рода ситуация, в сущности, продолжается и до настоящего времени. В частности, разница между прямыми и косвенными доказательствами в ряде учебников

ииных работ излагается в соответствии с идеями С.В. Курылева, однако нередко без ссылок на его фундаментальные труды. Но довольно о грустном…

Вряде писем Сергея Васильевича обсуждался волновавший в свое время автора этих строк вопрос о выборе «большой темы». Учитель давал мне добрые советы, а также проявлял участие

ик иным важным для меня житейским проблемам.

Говоря о тех данных, которыми должны обладать исследователи процесса, С.В. Курылев в письме от 28 декабря 1967 г. писал: «…в каждой области человеческой деятельности надо иметь помимо всех прочих данных и нечто дополнительное. Для музыки – это просто слух. Для спорта сложнее, но тоже объективные данные – сантиметры, метры, секунды и проч. Для процесса надо иметь “слух” к процессу. Он есть у М.А. Гурвича (недаром он переквалифицировался из цивилиста в процессуалиста…)».

Вписьме от 18 января 1968 г. Сергей Васильевич сообщал, что

всвязи с определенными кадровыми изменениями его приглашает на работу в Саратовский юридический институт заведующий кафедрой гражданского процесса профессор К.С. Юдельсон. Отклоняя это предложение, Сергей Васильевич предложил заместить образовавшуюся в Саратове вакансию моей скромной персоной и просил «подготовиться к возможному приглашению».

Последняя и весьма трагическая весточка от Учителя была датирована 18 февраля 1968 г. Отвечая на поставленный мной ­вопрос, связанный с подготовкой коллективом кафедры гражданского процесса ВЮЗИ задачника по гражданскому процессу, Сергей Васильевич писал: «Никаких возражений против использования задачника (подготовленного в Минске с его участием – А. Б.), конечно, быть не может… Ни о чем больше писать не в состоянии. Кладут в больницу. Говорят, надолго. И ничего

хорошего не обещают. Все летит кувырком. Не знаю, удастся ли выкарабкаться.

Желаю успехов и всего самого наилучшего. Ваш С. Курылев». К сожалению, «выкарабкаться» из железных объятий болезни

ему не удалось. Вероятно, к этому было много причин – генетические особенности его организма, пребывание на фронте, три ранения, тяжелая в бытовом отношении жизнь советского ученого, постоянные стрессы на бытовой и околонаучной почве и т.д. Но наверное, в их ряду была и еще одна и не самая последняя причина. Как и многие талантливые русские люди, Сергей Васильевич был не чужд того, что ныне именуется вредными привычками. Вероятно, эти привычки, в частности курение, в конечном итоге не могли не сказаться на его здоровье. Впрочем, без упоминания об этих привычках, как бы к ним ни относиться, светлый образ Сергея Васильевича был бы неполным, до известной степени обедненным.

Может показаться странным, но такого рода привычки творчеству талантливейшего ученого, видимо, не мешали, а быть может, и в этом заключается парадокс истинно русского человека, в чем-то и помогали. В связи с этим вспоминается случай, имевший место в начале декабря 1965 г. Вечером Сергей Васильевич употребил изрядное количество национального русского напитка, а утром следующего дня сделал блистательный доклад на совместном заседании нескольких секторов Института государства и права АН СССР.

В связи со смертью Сергея Васильевича в журнале «Правоведение» был опубликован некролог. В частности, в нем было сказано следующее:

«3 ноября 1968 г. после тяжелой продолжительной болезни на 50-м году жизни скончался видный ученый-процессуалист, профессор кафедры гражданского права и процесса Белорусского университета, доктор юридических наук Сергей Васильевич Курылев.

…С.В. Курылев успешно сочетал свою многолетнюю педагогическую деятельность с активной научно-исследовательской работой по актуальным вопросам общей теории права и процессуального права.

…Обладая глубокими разносторонними знаниями, С.В. Куры­ лев с творческим воодушевлением занимался педагогической работой. Его лекции по гражданскому процессу, по спецкурсу “Прокурор и адвокат в советском суде” и другие виды занятий проходили на высоком научном и методическом уровне, отличались содержательностью и систематичностью изложения, возбуждали

самобытнейшим и талантливейшим ученым, явно опередившим свое время.

В связи с подготовкой настоящего издания самые искренние слова благодарности нужно адресовать дочери Сергея Васильевича – доценту Белорусского государственного университета Ольге Сергеевне Курылевой; кафедре трудового права и гражданского процесса Минского государственного университета, возглавляемой доцентом Иваном Николаевичем Колядко, а также организаторам проекта «Наследие права».

Александр Тимофеевич Боннер,

доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского процесса Московской юридической академии им. О.Е. Кутафина, заслуженный деятель науки Российской Федерации

Проблемы

гражданского

процессуального

права

Понятие материальной истины в советском правосудии

(Статья)

Статья А. Ривлина (Социалистическая законность, 1951. № 11) посвящена одному из важнейших вопросов процессуальной теории – проблеме материальной истины. В самом деле, не зная, что (какую истину) призван устанавливать суд при разбирательстве уголовных и гражданских дел, нельзя правильно решить почти ни одну из проблем доказательственного права.

Возьмем, например, вопрос о допустимости доказательств в гражданском процессе. К чему должен стремиться (а следовательно, и как поступать) суд при решении спора по договору, заключенному с нарушением предписанной законом формы, при отсутствии предустановленных доказательств? Должен ли суд ограничиться констатированием отсутствия предустановленных доказательств, а следовательно, недоказанностью иска, или же суд, несмотря на отсутствие предустановленных доказательств, обязан все же в силу ст. 5 ГПК стремиться к установлению действительных взаимоотношений сторон, к установлению наличия или отсутствия, например, факта получения имущества по такой-то сделке (денег по договору займа, дарения и т.д.)? Как может повлиять на решение суда неосуществление стороной возложенного на нее бремени доказывания? Кто является субъектом доказывания?

Все эти, а также иные вопросы нельзя правильно решить без уяснения проблемы материальной истины, без решения вопроса, к чему должен стремиться советский суд.

Правильная постановка и решение вопроса о материальной истине имеет также большое значение и с точки зрения научнопедагогической. Действительно, до сих пор в учебной, популярной и даже теоретической процессуальной литературе существует

лиц». В противовес такому определению А. Ривлин приходит

квыводу, что понятие материальной истины, кроме фактического момента, должно заключать в себе «надлежащую общественнополитическую оценку фактов, установленных судом» и правильную правовую оценку установленных по делу фактов, связанную с правильной общественно-политической оценкой этих фактов и явлений.

Второй вопрос А. Ривлин также решает иначе, чем это, как правило, делалось. В уголовно-процессуальной литературе шел спор, является ли с философской точки зрения материальная истина абсолютной истиной, или же она истина относительная. А. Ривлин считает такую постановку вопроса неправильной, являющейся следствием «механического перенесения философских понятий абсолютной и относительной истин в работу суда», и приходит

квыводу, что материальная истина не может быть отнесена ни

кразряду абсолютных, ни к разряду относительных истин, она является объективной истиной.

Насколько же правильна постановка и предложенное А. Ривлиным решение указанных двух вопросов, относящихся к проблеме материальной истины?

А.Ривлин в понятии материальной истины различает два самостоятельных (хотя и связанных друг с другом) момента: правильность общественно-политической оценки фактов и правильность правовой оценки фактов. Так ли это? Существуют ли такие самостоятельные моменты, даже безотносительно к проблеме материальной истины? Я думаю – нет. Нет, мне кажется, в советском правосудии таких двух самостоятельных моментов, двух оценок. Есть одна правильная правовая оценка фактов, являющихся предметом рассмотрения суда.

Можно говорить о двух самостоятельных (конечно, связанных друг с другом) моментах – фактическом и правовом, ибо суд может правильно установить факты, но дать им неправильную правовую оценку, неправильно применить закон. Но разве может быть положение, чтобы суд дал фактам правильную правовую оценку, но неправильную общественно-политическую? Разве правильность правовой оценки не означает для советского суда тем самым и правильности политической оценки?! Да, означает.

Общественно-политическая оценка нужна суду не как нечто самостоятельное, а нужна как средство для правильной правовой оценки тех или иных фактов. Правильность правовой оценки вместе с тем означает и правильность общественно-политической оценки. Поэтому разделять эти моменты на два самостоятельных