учебный год 2023 / Алексеев, Восхождение к праву

мо оттенить то обстоятельство, что право представляет собой продукт Разума с большой буквы, т. е. не в одной лишь плоскости высших психофизических особенностей индивида — существа биологического мира, а как выражающего эти особенности вселенского явления (творения) мирозданческого порядка.

Качество права как объективированного бытия Разума в области внешних практических отношений проявляется в следующем.

В о - п е р в ы х , в том, что конструируемое Разумом представление о праве выступает в виде чистого права, т. е. идеального образа права, "освобожденного" (путем логической операции) от воздействия и влияния опыта, чувственных факторов, предмета, изменчивых фактических отношений — от всего того, что к нему в реальной жизни "примешивается"} т. е. от политических и экономических целей, от классовой, национальной, иной групповой воли, политических интересов, диктата власти, эгоизма и каприза правителя, требований, вытекающих из экономических и политических интересов, практических соображений, и т. д.

Во - в т о р ы х , оно выступает как "чистое" в связи

столько что отмеченным обстоятельством также и пото-

му, что Разум обнаруживает в этом идеальном образе смысл права, его логику и предназначение, обусловленные его мирозданческой природой, местом и ролью в жизни людей.

Инаконец, в - т р е т ь и х , в нем в свою очередь реализуется, находит объективированную жизнь не просто разум, а разум как вселенское явление и притом чистый Разум, его достоинства высшего вселенского явления (творения) мирозданческого порядка, его сила, мощь, богатство, проявляющиеся в высоких свершениях ума, созидания, творчества. То есть такие феномены Разума, которые находятся на другом полюсе по отношению к "разумным" деяниям людей, сопряженным с биологическими и социальными негативами человеческого бытия и нередко дающим о себе знать в изощренном

коварстве, предумышленном злодействе, изворотливой хитрости, иных людских пороках.

Скажу сразу, конечно же, подобного стерильно чистого права (да к тому же, скажем так, "дважды очищенного" — и на уровне права, и на уровне разума) как некой реально функционирующей юридической системы в нашей земной жизни не было, нет и не будет никогда. Право по самой своей природе призвано пребывать в самой гуще сложного, прекрасного и грешного, бытия и функционировать в системе реальных, практических жизненных отношений. Оно всегда существовало и неизменно будет существовать в противоречивой паутине экономических, политических, нравственных отношений, в переплетении с ними, во взаимосвязи с идеологией и властью, а также под воздействием воли и страстей конкретных земных людей, которые в свою очередь подвержены влиянию, проникновению в них многообразных чувственных факторов, импульсов подсознания, увлечений, эмоций, заблуждений, иллюзий, мифов.

Да и сам вопрос о таком праве (т. е. о праве как явлении Разума) не возникал и не мог возникнуть до того, как в человечестве, в его бытии не назрела острая необходимость фактического перехода народов к последовательно демократическим, либеральным цивилизациям и не сложились предпосылки и условия для этого перехода. Словом, до того, как идеи, дух, идеалы Французской революции (а также первые шаги по конституированию демократической политической системы в Северной Америке и в Европе к концу XVIII в.) потребовали того, чтобы среди человеческих ценностей в противовес произволу, самочинному господству власти, страстей и капризам правителей было возвышено право как институт цивилизации и был определен тот образ (понятие) такого права, которое необходимо для новой, последовательно демократической, либеральной эпохи в истории человечества. Такой образ, которого даже в сугубо практической жизни "требует сам разум", притом "...чистый, a priori

законодательный разум, не принимающий в соображение ни одной из эмпирических целей"1.

Смею утверждать, что такое никем конкретно не поставленное и не сформулированное "задание Истории" и было реализовано философской мыслью конца XVIII в., обосновавшей идеальный образ чистого права. А затем — пусть и не всегда в адекватной терминологии и без философских констатации — подхвачен и продолжен другими мыслителями, в основном правоведами, исследовавшими, казалось бы, абстрактные юридические построения, конструкции. И именно в них, в абстрактных юридических построениях, конструкциях, обнаруживающих высшие, утонченные интеллектуальные свершения, затрагивающие как раз "прозу жизни" — многообразные практические отношения.

Стало быть, чистое право — это не выдумка идеалиста, не продукт простого кабинетного сочинительства. Оно — прежде всего найденный философией и правоведением плодукт Истории и Времени, который реально воплощается в практической жизни.

Здесь, как уже упоминалось, перед нами эффект своего рода "двойного очищения": образ права, освобожденный от чувственных и иных влияний, выступает в качестве продукта Разума, который в свою очередь также "очищен" от всего чувственного, преходящего. В этом отношении "чистое право" представляет собой по своей сути реальное бытие ч и с т о г о Разума, притом, как можно предположить, чистого Разума в его высшем выражении, которое возможно в реальной (внешней), практической жизни людей.

Насколько такая характеристика чистого права представляется существенной, может быть подтверждено рядом доводов.

Вот один из них. Необходимость разумного регулирования и разумного управления в обществе, причем такого, когда реализуются самые высокие значения Разума,

во все века при всех социальных системах, политических режимах и правителях выдвигалась в качестве неизменно высшей задачи, будто бы при данной власти реально осуществляемой. Да и в жизни во все века все правители неизменно изображали и рекламировали свои решения в качестве "единственно разумных".

Но никогда, ни при каких социальных системах, политических режимах и правителях, такая задача реально, практически не реализовалась и не могла быть реализованной по определению. Ибо какие бы ни предпринимались усилия для того, чтобы регулирование и управление в обществе возвести в ранг "разумного", они неизбежно подвержены воздействию чувственных факторов, влиянию времени, переменчивого опыта, личностных, нередко корыстных мотивов, страстей, иллюзий, догм.

В реальной, практической жизни людей, общества существует только один институт, который в сфере регулирования (управления) внешних, практических отношений способен — к тому же при наличии многих обязательных условий (да и то, скажем так, не до конца, не предельно) — сделать Разум соответствующим самым высоким его показателям, т. е. чистым.

Это — право.

Притом право, которое, даже в качестве "чистого", оставаясь идеальным образом и не претендуя на то, чтобы реально и в полном объеме стать некой идеальной юридической системой, тем не менее остро нуждается в п р а к т и ч е с к о й р е а л и з а ц и и в ходе демократического и правового развития общества в виде осуществления ряда принципов, требований. Иначе гово-

ря, стать образцом, эталоном для практического действования. Кант говорит, что мы придем к повергающим в отчаяние выводам, "если не допустим, что чистые принципы права имеют объективную реальность, т. е. если не допустим их осуществимость"1.

Да, иначе действительно неизбежны весьма грустные выводы ("повергающие в отчаяние"). Ибо чистое право как идеальный образ в реальном последовательно демократическом, цивилизационно-либеральном развитии, необходимая, и притом ключевая ступень, открывающая путь к формированию правового общества в соответствии с требованиями современного естественного права, его современного "юридического выражения" — права человека, что и предопределяет высокое место права в нашей жизни.

И не это ли предрекаемое знаменитым философом отчаяние, соединенное с пониманием великой миссии права в жизни людей, ощущается в словах И. А. Покровского, написанных им в 1918 г., уже после большевистского переворота, о том, что критерий права "доминирует над критерием интереса и составляет такое понятие, без которого мы не можем ни мыслить, ни действовать"1? Наверное, это так, тем более что отзвуки первых впечатлений о коммунистическом строе слышатся и в таких словах русского правоведа: "Как бы ни рисовался нам будущий желательный социальный строй, он должен быть оправдан как строй правый и справедливый; без этого он будет ощущаться всеми, даже теми, для кого он выгоден, как голое насилие"2.

Что же представляет собой чистое право по своей природе, если оно является — хотя и нуждающимся в осуществлении — идеальным образом? По известной номенклатуре правовых явлений оно, по всем данным, может быть охарактеризовано в качестве правосознания. Но правосознания как активной силы3, и притом силы особо-

1Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: Изд-во МГУ. С. 232.

2Там же. С. 230.

3См.: Соловьев Э. Ю. Указ. соч. С. 191. Отметив, что в правосознании содержится мощный активный потенциал, автор пишет: "Правосознательный ригоризм настоятельно необходим для ныне переживаемого нами этапа общественного обновления. На мой взгляд, он важнее даже

таких безусловно ценных и желательных установок, как чуткость и милосердие. И никто не учил ему лучше создателя трансценденталь ной этики".

го рода. Такой силы, основу и существо которой образуют естественные потребности общества, если угодно, естественное право на современном этапе развития человечества. И значит, правосознания, которое в соответствии с особенностями чистого права, необходимости его реального осуществления выражается в определенных категориях (принципах), имеющих характер требований, от реализации которых решающим образом зависит наше будущее, формирование и развитие правового гражданского общества.

Эти требования и находят, как мы видели, выражение в категориях (принципах) чистого права, что имеет существенное значение для реального, действующего права, его развития, практики юриспруденции [II. 13. 2].

2. На подступах к пониманию тайны права. Харак-

теристика общетеоретических проблем под углом зрения логики права, показала, что сама органика правовой материи, рассматриваемой с сугубо инструментальной стороны как система правовых средств, такова, что она не-

избежно выводит на субъективные права. На то, что в центре механизма правового регулирования, в сердцевине сложных соотношений, сцеплений правовых средств (типов, систем) неизменно оказываются правовые возможности, связанные с собственным поведением субъектов, и гарантии таких возможностей [II. 9. 2].

При рассмотрении этой проблемы мы ранее, в предшествующем изложении, оказались в тупике. Теория права (как на аналитическом уровне, так и на уровне инструментальном — теории правовых средств) сама по себе не дает ответа на вопрос об основаниях этой, в сущности, главной тайны материи права, которая приобрела в связи с этим чуть ли не мистический оттенок.

Но вот сейчас сам ход рассмотрения философско-пра- вовой проблематики — теперь уже по логике науки — определил путь решения указанной проблемы, перспективу ее вполне научно обоснованного решения.

Определяющий момент здесь — это как раз научные представления о чистом праве в его соотношении с Ра-

зумом (тоже чистым). Именно эти представления раскрывают указанную ранее тайну правовой материи, ее органическую "устремленность" к субъективным правам, позволяют увидеть как раз в этой "устремленности", изначальной "заданное™" исконный смысл и историческое предназначение права в жизни людей, обусловленные его мирозданческой природой,

Источник же такой органической "устремленности" правовой материи кроется именно в том, что право (чистое право) с философской стороны — это объективированное бытие Разума. Притом Разума, здесь уместно сказать об этом еще раз, не с точки зрения одних лишь психофизических особенностей индивидов как существ биологического мира, во многом связанных у людей с зоологическими, сугубо эгоцентрическими интересами, зовами подсознания, эмоциями и страстями, а именно чистого Разума, в котором раскрываются высшие начала жизни людей. Начала, среди которых, напомню, первое место занимают идеалы и ценности свободы.

Вот и получается, что своеобразное сцепление частиц правовой материи, когда оно объективно, как бы само собой выстраивается в направлении субъективных прав

(ее, казалось бы, невесть откуда взявшаяся собственная логика) — не нечто хаотически случайное и не некое мистическое "предначертание", а вполне понятное, впол-

не объяснимое проявление высоких требований Разума.

И здесь, с рассматриваемых позиций, иной "заданности", иной "устремленности" в правовой материи, даже анализируемой с сугубо инструментальной стороны, и

быть не может. Она, правовая материя, представляя позитивное право как объективированное бытие Разума, только так — с "настроенностью" на субъективные права — и может существовать в человеческом сообще-

стве. Причем, как это ни парадоксально, независимо от практического использования правовой материи. В самых прозаических переплетениях практической жизни. Даже такого использования, когда в ней на первое,место вы-

двигаются юридические обязанности, меры ответственности, пусть даже самые что ни на есть жесткие (хотя в этом случае и происходят немалые деформации в правовой материи).

§2. Рациональные начала права

1.О "базисе" права. При рассмотрении истоков права (права в его собственной плоти, т. е. в качестве чистого права) приходится затронуть представления, имеющие до настоящего времени известное распространение в науке,

вобщественном мнении. Особенно в нашем Отечестве, в России.

В соответствии с постулатами ортодоксального марксизма в правоведении, безраздельно господствовавшего

вусловиях советского общества в течение многих десятилетий, в качестве исходной и решающей философской основы для понимания права неизменно рассматривались положения о "базисе и надстройке". Даже сейчас, когда общественные науки в России все более и более освобождаются от идеологических фантомов и ортодоксальных догм, эти положения оцениваются в представлениях ряда авторов как нечто положительное, что и в новых условиях может быть воспринято от марксизма. Да и вообще признание заслуг Маркса в обосновании зависимости характера общественного развития и самой сути институтов общества "от экономики" ("экономического базиса") до нынешнего времени довольно широко распространено в мире, в том числе среди философов и правове-

дов различных мировоззренческих ориентации, включая специалистов по проблематике права и веры1.

Между тем положения о "базисе и надстройке" в том виде, в каком они были канонизированы марксизмом, нуждаются, следует думать, в основательной критической проверке, в переосмыслении. Особенно с точки зре-

1 См.; Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования.

М., 1998. С. 514 и ел.

ния предмета этой книги — реальных процессов, характерных для возникновения, функционирования и развития такого важнейшего института общества в условиях цивилизации, как право.

Нет слов, экономика, экономическое положение данного общества — важный фактор, определяющий реальное состояние общества, саму возможность и перспективу его развития (и в позитивных и, увы, негативных направлениях), а отсюда содержание и направленность политики в данном обществе, практических действий людей, условия и возможности формирования тех или иных институтов. Экономика, ее основы и механизмы (рыночные, государственно-властные) накладывают свою печать на институты общества: демократию, парламентаризм, право, партийную систему и другие общественные институты, стороны общественной жизни. И такое влияние, как это отмечалось при рассмотрении права-регулятора, может быть значительным1. И при решении конкретных проблем — ключевым, определяющим (общим местом в

1 Рассматривая первооснову права, вполне оправданно пойти даже дальше разделяемой многими мировоззренческими доктринами формулы о бытии, его определяющем значении для права, и видеть в праве органический и глубинный элемент самого социального строя данной страны, его цивилизационных устоев. В чем-то, плюс к тому, еще и связанных с природной средой.

Например, ряд специалистов по сравнительному праву соотносит сам феномен общего, прецедентного права в его классическом, английском образце с "матросским образом жизни" англичан, исключающим строгое планирование на будущее, жесткую регламентацию в заранее отработанных нормах закона изменчивых общественных отношений. Не меньше оснований связывать с суровой северной природой своеобразие юридических систем стран, относящихся к скандинавской (в широком смысле) группе — Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании. В том числе стремление этих стран к правовой интеграции, "деловой и единообразный настрой" в решении сложных юридических проблем.

Главное же — это то обстоятельство, что проникая в самые глубины, недра социального строя, всей народной жизни, юридические порядки становятся каким-то неотъемлемым, неподатливыми для ка- кого-либо внешнего влияния элементом жития, быта, самого образа жизни людей, сложившегося в данной общности. Некоей твердой константой в потоке бурной, суетной, текущей изо дня в день жизни, ее условий — порой весьма существенных, казалось бы, — таких, которые как будто бы должны кардинально и разом поменять условия и характер всего поведения человека, а отсюда и юридическую регламентацию этого поведения.

законотворческой деятельности стал сам по себе факт бесплодности каких-либо законодательных новаций в пользу людей, если они не обеспечены финансовыми ресурсами).

Вместе с тем необходимо с предельной строгостью проводить принципиальное различие между таким общим (именно общим!) влиянием экономики на жизнь данного общества, на его состояние и возможности, с одной стороны, а с другой — постулируемым значением экономики в качестве фактора, создающего, формирующего его ин-

ституты. Суть вопроса в том, что сами институты, из которых складывается общество, в том числе право, формы государства, институты духовной жизни и др., при всей их зависимости от внешних факторов и условий напрямую, пусть и "в конечном счете", не выводимы из экономики. Их "появление на свет", их бытие не вписываются в то соотношение между разнообразными элементами общества, когда бы экономика в виде производственных отношений образовывала некий "базис", а все остальное в жизни людей (многообразные институты, формы нравственной, духовной, интеллектуальной жизни) составляло всего лишь "надстройку" над этим экономическим базисом.

Соотношение здесь — и современная гуманитарная мысль все более и более утверждается в этом — сложное, основанное на действии многих факторов, в том числе духовных, нравственных, которые взаимодействуют друг с другом, порой меняются местами, когда одни из них возвышаются, другие теряют свою силу, сходят со сцены.

При этом подробное исследование права подтверждает то обстоятельство, что, наряду с фактором преимущественно экономического порядка (собственностью, рынком) на жизнь общества решающим образом влияют еще две силы — "власть" и "идеи"1. И это, понятно, еще не все. Размышляя над проблемой о "научном идеале" понимания права, о факторах, влияющих на право, Э. Рабель

См.: Проблемы теории права. 2-е изд. М., 1995. С. 24—27.

говорит: "Материалом для размышления о проблемах права должно служить право всей земли, прошлое и настоящее, связь права с почвой, климатом и расой, с историческими судьбами народов — война, революция, основание государства, порабощение; с религиозными и этическими представлениями; тщеславием и творческой силой отдельных личностей; потребностью в производстве и потреблении товаров; интересами слоев, партий, классов. Воздействуют духовные течения всех видов — так как ни один феодализм, либерализм, социализм — производит каждый другое право — и последовательность избранных путей развития права и, не в последнюю очередь поиск государственного и правового идеала. Все это взаимно обусловливается в социальном, экономическом, правовом оформлении"1.

И если уж оправданно утверждать, что в обществе среди многообразных факторов, влияющих на общественную жизнь, — всего того, что может быть названо диктатом бытия, должен все же наличествовать какой-то исходный "базис", то надо видеть, что для человека, для сообщества людей — существ разумных — подобный "базис" (в особенности, в отношении институтов общества, самого их "появления на свет") следует искать в Разуме, в его высших проявлениях, в разумной деятельности людей2.

1 Rabel E. Aufgabe und Notwendigkeit der Rechtsvergeichimg. S. 3ff). Ha

русском языке: Равель Э. Задачи и необходимость сравнительного пра воведения / Пер. под научн. ред. Б. М. Гонгало. Екатеринбург, 2000. С. 16—17. При всей основательности приведенных суждений, обращает на себя внимание то обстоятельство, что и они главным образом дела ют ударение на внешних факторах и условиях, которые также охва тываются общей формулой — "диктат бытия". Даже такие, казалось бы, обстоятельства субъективного порядка, как "связь с религиозны ми и этическими представлениями", "воздействие различных духов ных течений", "последовательность избранных путей развития пра ва", представляют собой не только факты существующей действи тельности, но и в конечном итоге вполне обоснованно поставлены ав тором в зависимость от существующего строя, от социального, эконо мического "оформления".

2 И не потому ли, возникает предположение, Кант, встретившись с необходимостью раскрыть секреты права, вполне оправданно обра тился именно к разуму (чистому, практическому, способности сужде ния) и, когда затем вновь вернулся к вопросам права, именно с разу мом связал само его, права, существование и развитие?

Если это верно, то в чем тут дело? Не в том ли, что влияние любой внешней силы на поведение человека, его образ действия, поступки, включая те, которые идут от экономики, собственности, власти, а ближайшим образом — от естественного права, так или иначе проходит "через его голову" — его мысль, чувства, другие стороны духовной жизни. Да, отчасти в этом. Но не только и, пожалуй, даже не столько в этом.

Суть дела в другом. В том, что именно в результате разумной деятельности людей известные формы этой де-

ятельности объективируются, обретают самостоятельное автономное бытиеу отчуждаются в самостоятельные объективированные образования, то есть как раз ста-

новятся институтами, — процесс, в котором существенную роль играет важнейшее проявление разумной деятельности — письменная речь, письменность, дающая, по приведенному ранее свидетельству Рикёра, эффект "семантической автономии".

И хотя в результате институализации известных форм человеческой деятельности сложившиеся в этой связи институты по современным критериям и оценкам могут иметь негативное, антисоциальное значение (скажем, институты государства, выраженные в тираническом режиме власти, объединения тоталитарного толка), принципиально важным для человечества, его судьбы является то, что сами по себе эти институты, изначально, по своей сути, и особенно в своем развитом виде, несут в себе позитивный потенциал Разума. И что именно в таких институтах высшие проявления Разума, самые значимые его ценности могут объективироваться, входить в мир наличных реальностей, отсюда закрепляться, на-

капливаться, обогащаться и получать в таком качестве непрерывное бытие во времени как феномены культуры для всех людей, для будущих поколений.

Принципиальная важность существования и развития самого феномена "институты" под углом зрения содержащегося в них потенциала Разума состоит помимо всего иного в том, что именно с данной стороны они способны

помочь человеку не только противостоять случайностям и хаосу бытия, но и таким исторически заложенным в человеке биосоциальным программам поведения людей (по своей силе и инерции имеющим, увы, по большей части доминирующее значение в людских поступках), как стремление к господству в системе иерархии, агрессивность, подавление слабого, захват и присвоение окружающих предметов, сфер и объектов господства. Именно с данной стороны институты, объективирующие требования Разума в его высших значениях, способны воспринять, сделать практическими реальностями другие природные задатки

— те, которые выражают стремление к свободе, своей собственности, творчеству, наконец, к тому, что может быть названо "правом", уважением к нему. А в связи с этим обеспечивать стабильность (постоянное воспроизводство) социальной системы и статуса людей, которое построено на идеалах и ценностях Разума, высших духовных начал.

Социальным институтом, содержащим и накапливающим позитивный потенциал Разума, в условиях цивилизации и является право.

3. Догма права (система правовых средств) как объективированное выражение чистого разума. Правовая ма-

терия, характеризующая его строение, внешние формы бытия и реализацию, — не нечто "примитивное", "формалистичное" и "схоластичное", что-то близкое к канцелярщине и буквоедству (что подспудно, а иной раз и открыто звучит в суждениях, критикующих юридический позитивизм), а, напротив, интеллектуально высокое и значимое явление.

Такая характеристика и такие оценки относятся прежде всего к догме права, т. е. к праву в нашей реальной, практической жизни, в которой отработанные документальные формы, закрепляющие юридические нормы, соединены с интеллектуальными конструктивными построениями, выработанными на практике, наукой, в законодательстве.

Сами по себе юридические нормы со своей логической структурой, многообразными разновидностями, субъективные юридические права и обязанности в их многообразных сочетаниях, складывающиеся на их основе сложные юридические конструкции и многое другое, относящееся к юридической догме, представляют собой (если, понятно, вычесть из юридических норм, содержащихся в нормативных документах, некоторые общие правила и приемы делопроизводства, оргтехники, ну и субъективные недоработки, промахи, так сказать, "формалис-

тические излишества") не что иное, как объективированные, отлитые в строгие логические правовые структуры достижения ума, свершения мысли.

Если даже не идти дальше самой по себе догмы права во всех ее разновидностях и проявлениях (строения правовой материи; юридических норм во всех их разновидностях; их внешних форм, источников права; форм реализации), то и в этом случае есть весомые основания утверждать о ее высоком интеллектуальном статусе, отличающемся рядом особенностей.

Одна из таких особенностей — высокий уровень объективизации сложных и тонких правовых структур, который в ряде случаев (в сфере источников права) достигает даже степени чувственно осязаемой ("грубо-веществен- ной") реальности. Другая особенность — категории догмы права представляют собой одну из наиболее высоких разновидностей интеллектуальной деятельности вообще, деятельности по созданию и введению в единую систему нормативных обобщений.

Если же расширить угол зрения и рассматривать всю систему правовых средств, то и здесь — пусть и не так наглядно (вследствие отсутствия во всех случаях такой отработанной внешней формы, как в догме права) — перед нами предстает так или иначе объективированная правовая материя. И здесь заключенный в правовой материи потенциал долженствования, в котором имеется "заряженность" на то, чтобы "должное" становилось сущим,

относится к самым глубинным императивам разумной

жизни (кажется, далеко не во всем постигаемой нами, людьми).

Самая же существенная из особенностей правовой материи в целом состоит в том, что здесь Разум, свершения ума и мысли в ходе общественного развития объективировались в сфере внешних, практических отношений, преломились через требования оптимального их регулирования, становятся по мере общественного и правового прогресса своего рода сплавом ума и опыта, принципов и практики, их кристаллизации и обобщений. При этом — обратим внимание на этот пункт — в данном случае вполне оправданно говорить именно о чистом Разуме, ибо отмеченный "сплав ума, принципов, опыта и практики" потому и находит себе обобщенную объективированную жизнь в устойчивых, твердых формах и конструкциях, что последние рассчитаны на постоянное, непрерывное использование в отношении самых различных конкретных ситуаций, случаев и общественных связей.

Не затрагивая другие особенности догмы права и всей системы правовых средств (они требуют самостоятельного подробного освещения), важно в виде некоторого итога сказать о том, что догма права и вся система правовых средств представляют собой не только саму по себе реальную правовую жизнь и отсюда исходную и в этом отношении незаменимую основу правовых исследований самого высокого науковедческого уровня (общетеоретических и философских), но и сами по себе, с учетом ранее сделанных пояснений и оговорок, есть не что иное, как р е а л ь и о е, н а л и ч н о е б ы т и е Разума.

4. "Писаный разум". В связи с характеристикой права как объективированного бытия Разума следует напомнить ту специфическую черту правовой материи, в соответствии с которой в ее состав входят правовые идеи [II. 7. 6]. Под этим углом зрения особого внимания заслуживают

юридические ценности римского частного права.

Конечно, то обстоятельство, что классификации, формулы, термины, выработанные две тысячи лет тому назад в Древнем Риме (и в не меньшей мере характер-

ный для римского общества "дух права"), сохранились и имеют существенное значение в правовой жизни современного общества, — факт поразительный. По сути дела, перед нами живой, первозданный элемент культуры античности, перешагнувший через тысячелетия, и вот в таком виде — в виде своего рода "кусочка" Древнего Мира (не единственный ли это случай в мировой культуре?) действует в наши дни. Чем все это можно объяснить?

Ведь само по себе римское частное право имело прецедентный характер, представляло собой, по выражению О. Шпенглера, "право мгновения", казалось бы, в этой связи касалось сугубо практической жизни древнего общества, давным-давно ушедшего в прошлое, в небытие?

И вот здесь необходимо сделать ударение как раз на том, что правовые ценности римского частного права — это в основном ценности выработанных в то время правовых идей. Появление же на свет этих идей связано с двоякого рода обстоятельствами.

Прежде всего со свободой духа, мысли и интеллекта, проявившейся в Древнем Риме вслед за Древней Грецией во многих сферах духовной •жизни. Во многих, но главным образом все же в области юриспруденции, ставшей источником ряда других направлений развития науки, гуманитарной творческой мысли (в частности, риторики, литературной речи, словесности). Решающую роль наряду с особенностью позитивного права с необходимостью тщательной отработки его письменной формы, сыграли здесь высокий престиж и высокое социальное положение римских правоведов, в особенности в "золотой век" римской юриспруденции (II—III вв. н. э.), когда открылись широкие возможности во имя почета, престижа — jus gonoris — проявить по вопросам права силу утонченного и оригинального ума. Этим и отличались знаменитые древнеримские правоведы, такие в первую очередь, как Гай, Папиниан, Ульпиан, Павел, Модестин.

Главное же, что определило значение идей, характерных для римского частного права, заключается в том, что они не плод свободного сочинительства, не результат произвольных умствований, а выводы из судебной практики, судебных прецедентов, вычлененные из них реальные правовые категории. Основное содержание многочисленных сочинений древнеримских юристов (по свидетельству историков, многие юристы Древнего Рима оставили по несколько сотен "книг", равных сообразно современным стандартам 30 — 40 томам) состояло в "мастерском решении разнообразных случаев жизни" и в этой связи — "в анализе правовых норм и в определении юридической природы конкретных правоотношений"1. А это означает — внимание! — что положения классической юриспруденции Рима по своей основе и сути представляют собой начала и принципы, которые уже содержались в самой материи римского частного права, его конструкцияху видах правоотношений. И стало быть, перед нами теоретическое выражение таких правовых реалий, в которых уже заложена исконная юридическая логика, а эта логика неизбежно "выходит" на субъективные права, их гарантии, их судебное обеспечение, значит — на юридически обеспеченную свободу субъектов, на исключение из практической жизни произвола, насилия2.

Словом, теоретические положения великих римских правоведов — вовсе не их свободное творчество, не их

1Покровский И. А. История римского права. СПб., 1998. С. 206—207.

2Вот почему мне еще раз (после краткой ремарки в книге "Философия права". С. 39) представляется важным сказать о несправедливости выс казанного в философской литературе мнения о том, что римское право представляет собой всего лишь "протоправовой" феномен; "про-

то" — по той причине, что в праве Древнего Рима не было еще тако го определения права собственности, которое сопрягалось бы с "есте ственными правами", и значит, с неотъемлемыми правами человека (см.: Право. Свобода. Демократия. Материалы "круглого стола" // Воп росы философии. 1990. № 6. С. 7). Именно в римском праве со значи тельным опережением объективных исторических процессов получила развитие и утвердилась исконная юридическая материя, в которой заложена тенденция развертывания в ней указанных гуманистических ценностей. Тем более в римском праве и опять-таки уже на уровне юридических категорий достойное место заняло и естественное права

(jus naturale).

всего лишь искусное сочинительство (и тем более не проявление, как полагают отдельные авторы, новой арабской культуры), а в научном отношении адекватное закрепление в сжатых формулах того, что уже реально было в практической юриспруденции: реально сложившихся юридических конструкций, фактической разделенности правоотношений на различные структурные части, их юридического своеобразия (юридической природы).

В то же время положения классической римской юриспруденции и опирающиеся на них последующие разработки в свою очередь обратно влияют на фактически существующие юридические отношения, на их совершенство. В особенности это касается структуры права, системы складывающихся норм и правоотношений. Тем более если видеть характерные черты этой системы под историческим углом зрения, с позиций той научной систематики, которая была дана и в учебнике Гая и в особенности — уже в более позднее время — в Дигестах, содержащихся в кодификации Юстиниана, а в Новое время — в современных кодификациях гражданского законодательства.

Ведь само существо пандектистики — пандектной системы (в отличие от системы институционной, ограничивающейся простой классификацией основных юридических институтов по главным практически значимым рубрикам — "лица", "вещи", "иски") состоит в обобще-

ниях весьма высокого порядка, которые утверждаются спонтанно, в судебной практике или вырабатываются на уровне науки, а затем "переносятся" в живую юридическую материю. Причем представляется важным еще раз обратить внимание на то, что с рассматриваемой точки зрения пандектистика вовсе не сводится к одному лишь выделению во всей системе гражданско-правовых норм "общей части" (как это подчас трактуется в литературе по гражданскому праву), а характеризуется наличием и в научных построениях, и в самой материи права известных "обобщенных конструкций". Таких, как, например, конструкция "обязательство", отразившая как нечто еди-

ное то общее, что характерно и для договорных, и для внедоговорных правоотношений. И что, следует добавить, ориентирует сообразно "логике и духу пандектистики" к новым обобщениям высокого уровня, которые приводят в итоге к формированию "общей части" и в обязательственном праве, и в праве собственности, в других подразделениях.

Таким образом, своеобразие и сила правовых идей, выросших на основе римской юриспруденции, заключа-

ется в том, что эти идеи, существующие в плоти самой материи объективного права (либо спонтанно, преиму-

щественно в виде прецедентов складывающиеся в ней, либо переносимые в нее наукой, в свою очередь также отражающей те или иные реалии самого юридического бытия).

Словом, что ни говори, утвердившаяся многие столетия тому назад оценка римского частного права как "писаного разума", — вовсе не образная гипербола, а схваченная знатоками юриспруденции поистине сущностная черта этой древнейшей юридической системы со стороны ее интеллектуального содержания.

5. Правовые идеи в истории права. Судьба правовых идей, источником которых стало римское частное право, драматична.

После "открытия" в средневековых университетах Европы в начале второго тысячелетия христианской эры, казалось бы, уже ушедшего в небытие римского частного права и проработки его конструкций и идей глоссаторами и постглоссаторами, возникшее в этой связи "право университетов" предстало по своим внешним характеристикам в виде некоего собрания научных абстракций по юриспруденции, оторванного от потребностей судебной практики, реальной деловой жизни.

И вот в средневековой Европе, особенно в германских землях, сложилась и к XVI—XVII вв. утвердилась в качестве господствующей юриспруденция, опирающаяся на идеи римского права. И эта юриспруденция, выдвигающая на первый план юридические конструкции и содер-

жащиеся в них правовые идеи, стала восприниматься как "арифметика понятий", ориентированная на теоретизирующих и далеких от мирских забот университетских профессоров. Юриспруденция в связи с этим обрела дурную славу дисциплины низшего сорта, заскорузлой догмы права, пандектистики, оторванной от реальной жизни и практики, — поприща рафинированной, схоластической, бессодержательной игры ума. Как отмечается в современной литературе, "римское право появилось на "сцене средневековья"как "профессорское право", вновь "открытое" профессорами североитальянских университетов. Позднее уже другие профессора стали шлифовать его и развивать далее на основе принципов гуманизма и с помощью методов схоластики. И наконец, опять же только профессора преподавали римское право... Поэтому после рецепции римского права оно приобрело академически-

теоретический, а не судебно-практический характер, как в Англии"1.

Эта дурная слава в какой-то мере перенеслась и на замечательное кодификационное свершение XIX в., на ГГУ — Германское гражданское уложение 1896 (1900) г., которое до сей поры нередко оценивается как "дитя немецкого пандектного права и его глубокомысленной.» учености"2. Для германского Уложения, по мнению многих людей, характерен к тому же топорный канцелярский стиль, чрезвычайно сложное построение фраз, прямотаки готическая громоздкость изложения. Такого рода не очень-то благоприятные оценки как будто бы подтверждаются также тем, что ГГУ как таковое в отличие от других замечательных достижений кодификационной культуры XIX в. не было воспринято (реципировано) в других странах.

Но если это верно (или хотя бы именно такова доминирующая характеристика Уложения), то, спрашивается, откуда и почему в отношении этого же кодификаци-

1Цвайгерт К., Кгтц X. Указ. соч. Т. 1. С. 384.

2Там же. С. 222,