Богданова О. В.. Поэма А. Блока «Двенадцать» (мистико-поэтическая философия)

писателя о вечере 5 июля 1919 года: «Вчера в Институте Зубова Гумилев читал о Блоке лекцию — четвертую. Я уговорил Блока пойти. Блок думал, что будет бездна народу, за спинами к<ото>рого можно спрятаться, и пошел. Оказались девицы, сидящие полукругом. <…> Гумилев читал о “Двенадцати” — вздор — девицы записывали. Блок слушал, как каменный. <…> Когда кончилось, он сказал очень значительно, с паузами: мне тоже не нравится конец “Двенадцати”. Но он цельный, не приклеенный. Он с поэмой одно целое. Помню, когда я кончил, я задумался: почему же Христос? И тогда же записал у себя: “к сожалению, Христос. К сожалению, именно Христос”»1.

Очевидно, что сожаление Блока («к сожалению, Христос») было связано не с самим образом Христа, а с его «известностью», с «традиционностью» трактовки его образа, что привносило некоторую «путаницу» в поэму, затуманивало и ретушировало чистоту мистической идеи «Двенадцати». Дело в том, что воплощением сакрального Святого Духа в мировой эзотерике могли быть Моисей, Соломон, Пифагор, Корнелий Агриппа и мн. др. В докладе «Крушении гуманизма» Блок предлагал свой вариант — Человек-Артист, творец и художник. «Я утверждаю, наконец, что исход борьбы решен и что движение гуманной цивилизации сменилось новым движением, которое также родилось из духа музыки; теперь оно представляет из себя бурный поток, в котором несутся щепы цивилизации; однако в этом движении уже намечается новая роль личности, новая человеческая порода; цель движения — уже не этический, не политический, не гуманный человек, а человек-артист; он, и только он, будет способен жадно жить и действовать в открывшейся эпохе вихрей и бурь, в которую неудержимо устремилось человечество». О нем Блок говорил в статье «Искусство и революция»: «Возвратить людям всю полноту свободного искусства может только великая и всемирная Революция, которая разрушит многовековую ложь цивилизации и поднимет народ на высоту артистического человечества <…> Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем. Это будет уже не самодовольное ничтожество; это будет новый человек, новая ступень к артисту»2.

1 Чуковский К. И. Александр Блок. С. 439–492. О том в дневниках Блока

(см.: Блок А. А. Собр. соч. Т. 7. М., 1973. С. 326, 330).

2 «Искусство и революция (По поводу творения Рихарда Вагнера)»

(12 марта 1918 г.).

21

Между тем образ Человека-Артиста был (бы) труден для интерпретации и понимания «массовым» читателем. Блок же стремился к известной открытости текста и поддерживал уровень доступности поэмы не только посвященным, но и профанам. В этом смысле силуэт Христа более других эзотерических образов синтезировал в себе общность символических прочтений и соответствовал пониманию как «низов», так и «верхов»1. Поэтому в дневниковой записи от 18 февраля 1918 года поэт подтверждал: «Что Христос идет перед ними — несомненно». А 10 марта 1918 года пояснял: «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно бы давно “учло” то обстоятельство, что “Христос с красногвардейцами”. Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нём...» О новом Христе, творце и артисте, Блок думал написать пьесу (запись-проспект в дневнике от 7 января 1918 г.) — он «не мужчина, не женщина», «Иисус — художник». И о нем же — в дневнике 25 января 1918 года: «Думы, думы — и планы, столько, что мешает приняться за что-либо прочно. А с в о е бы писать (Иисус)».

Потому мистик и символист Блок обратился к знакомому образу Христа, но инновировал его, причем не на поверхностном словесновизуальном2, а на сущностно-семантическом уровне3. Блоковский ранний мистический образ Радость-Страдание (драма «Роза и крест») в «Двенадцати» трансформировался в образ-понятие Радость-Радость, и как следствие оказывался воплощенным в образе знакомого «архетипического» Христа, но лишенного тернового венца страдания. Об-

1 Заметим, что образ «розенкрейцеровского» Христа появлялся в поэзии Блока и раньше: «Вот он — Христос — в цепях и розах…» (1905).

2Допустимо предположить, что самый поверхностный уровень разграничения традиционного Христа и блоковского Христа мог быть зафиксирован в изменении графики имени.

3Оттого образ блоковского Христа вызывал и продолжает вызывать противоречивые оценки, генерирует различные смыслы и порождает неоднозначные прочтения. Исследователи видели в образе Христа черты «языческого» Христа, «старообрядческого» Христа, Христа — ницшеанского сверхчеловека, ХристаАнтихриста, Христа — воплощение Вечной Женственности, Христареволюционера и др. По мысли М. Волошина, Христос впереди красноармейцев не возглавляет шествие, а убегает от них. Столь разнородных интерпретаций в научной литературе множество.

22

новленный Христос осенен белым венчиком из роз, смыкая в себе как христианскую символику, доступную народу, так и освоенную посвященными розенкрейцерами символику Розы и Креста. На символическом уровне знамя в руках Христа становилось знамением приближающегося процветания и господства царствия Гармонии и Музыки, которое лелеяла исполненная мистики душа символиста Блока1.

Для мистически настроенного Блока не было противоречия в том, что его двенадцать красноармейцев амбивалентны — одновременно и апостолы, и разбойники и что, с одной стороны», они «без креста», идут «без имени святого», а с другой — в их речи с заметным постоянством звучит «Господи, благослови!», «Упокой, Господи, душу рабы Твоея!», «Ох, пурга какая, Спасе!» и др. «Революцьонное» настоящее для Блока — важная ступень религиозно-мистического события, но это лишь промежуточный «биполярный» этап, который вбирает в себя частично разбойничье прошлое2 и одновременно пробуждающееся святое и светлое будущее, опирающееся на жертвенную кровь. Потому «крест над вьюгой» из драмы «Роза и Крест» в поэме «Двенадцать» поэтически логично и мистически мотивированно превращается в «кровавый флаг» над вьюгою, оттеняя мотив святой жертвенности и преображения.

Впереди — с кровавым флагом,

Иза вьюгой невидим,

Иот пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос.

Право восприятия духовной истины доверено Блоком народу, в поэме — красноармейцам. Неслучайно по воспоминаниям К. И. Чуковского поэт однажды воскликнул: «А я у каждого красногвардейца вижу ангельские крылья за плечами»3. Именно народ, те же

1Ср. Д. С. Мережковский: «Не против Христа, а со Христом — к свободе. Христос освободит мир — и никто, кроме Христа. Со Христом — против рабства, мещанства и хамства» (статья «Грядущий хам», 1906).

2Ср. «Россия» (1908): «Какому хочешь чародею / Отдай разбойную красу…»

3Чуковский К. И. Александр Блок. С. 439–492.

23

«варварские массы», по Блоку, есть носитель и хранитель духа музыки, в нем заключен потенциал грядущего жизненного обновления и очищения. Любопытно, что и жертва в образе блудницы Катьки, героини, несомненно, «из бездны народной», растворяется и смыкается поэтом внутри и вокруг видимо-невидимого Христа: жемчуг ее «зубов» («Зубки блещут жемчугом...») искрится в «снежной россыпи жемчужной», окружающей, завихряющей сына Божьего, скрепляя земную материальность и небесную духовность.

Таким образом, в сложной и неоднозначной поэтической образности Блок воплощал в поэме «Двенадцать» собственный, очень личностный вариант космогонической системы, своеобразное философ- ско-поэтическое представление о путях достижения торжества Космоса и воцарения Мировой Души, в конечном итоге — Духа Музыки. В понимании мировой астральной утопии, которую моделировал Блок, принципиально важным являлось то, что поэт был симво- листом-розенкрейцером. Сеть символов, репрезентирующих мистические глубины (или точнее — вершины) поэтического пространства «Двенадцати», знаменует собой универсальную систему мистикоиррациональнных процессов эволюционирования мира, духовного взаимодействия человека и Вселенной, трех ступеней личностного самосовершенствования.

Врамках поэмы логико-ментальные суждения и представления уступали место поэтическим обобщениям и сопоставлениям. Процесс реформации мира и человека регламентирован Блоком в образах холода, тьмы, вьюги, завлекающих в область хаоса, материальности, безнравственности, тогда как свет, белизна, чистота, белые розы сим-

волизируют жертвенное восхождение в область ирреального знания и достижения духовного совершенства1.

Вконцептологическом плане блоковская философско-мисти- ческая триада, воплощенная в тексте «Двенадцати», предстает в следующей эволюционной иерархии:

I. Первозданный хаос

II. Алтарный жертвенник

1 Если говорить о некой литературной матрице, которой был близок Блок, можно вспомнить о «Божественной комедии» Данте и о трех томах «Мертвых душ» Н. В. Гоголя. Неслучайны столь частые обращения Блока в период обдумывания «триады» к гоголевским текстам и параллелям.

24

III. Космос и Гармония

На уровне колористической цветописи космоконцепция Блока обретает вид:

I. белое и черное (дуализм мистериальных первооснов мироздания)

II. красно-кровавое (неизбежная жертвенности революции) III. белое (торжество духовной субстанции)

Наконец, на образно-персонажном уровне посредством системы героев:

I. голодный пес

II. 12 красноармейцев

III.Иисус (Исус) Христос в белом венчике из роз

—где «пес холодный», «пес безродный» есть традиционный зооморфический образ воплощения мирового вселенского зла1, красноармейцы суть образы разбойников и апостолов, одновременно творящих и приносящих жертву, Христос — «банализированная» персонификация сакрального G, мистического образа блоковского Человека-Артиста, который

Иза вьюгой невидим,

Иот пули невредим,

то есть совершенное воплощение Вселенского Разума.

В воспоминаниях о Блоке Корней Чуковский писал: «С 1905 года Блок все двенадцать лет только и думал о ней <о революции>. И, повторяю, не только не боялся ее, но чем дальше, тем страстнее призывал. Она — в этом он был твердо уверен — выжжет, словно каленым железом, все пакостное, тошнотворное, злое, чем невыносима для него современность. Она преобразит всю вселенную, и тогда он навеки спасется от своей “острожной тоски” бытия. Только революция может истребить эту “падаль” (опять-таки его выражение). Потому-то он звал ее так громко и требовательно:

1 Ср. «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова: сопровождающий Воланда образ черного пуделя.

25

Эй, встань, и загорись, и жги! Эй, подними свой верный молот! Чтоб молнией живой расколот Был мрак, где не видать ни зги!

Из поэтов его поколения никто так не верил в мощь революции»1.

Другое дело, что в поэме «Двенадцать» Блок воплотил представление не о реальных революционных событиях октября 1917 года, а о мистической Революции, образ которой поэт вынашивал в продолжение всей жизни2.

В статье «Интеллигенция и революция» (1918) Блок писал: «Дело художника, обязанность художника — видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит “разорванный ветром воздух”. Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью. Когда такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов, это называется революцией. Меньшее, более умеренное, более низменное — называется мятежом, бунтом, переворотом. Но это называется революцией». И далее: «Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного; верить не в “то, чего нет на свете”, а в то, что должно быть на свете».

Но еще более ответственна миссия поэта. По мысли Блока, «поэт — сын гармонии; и ему дана <…> роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых, освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих, внести эту гармонию во внешний мир»3. В этом поэт видел собственное предназначение.

1Чуковский К. И. Александр Блок. С. 439–492.

2В этом контексте точка зрения И. А. Есаулова о поэме Блока «Двенадцать» воспринимается ошибочной: «…вопреки распространенному мнению, в поэме нет не только изображения нового мира и новой жизни — даже в самой латентной форме, но наличествует тотальная деструкция всех столпов прежнего мира и прежней жизни…» (см. подробнее: Есаулов И. А. Русская классика: новое понимание. СПб.: РХГА, 2017. 550 с. С. 297).

3«О назначении поэта. Речь, произнесенная в Доме литераторов на торжественном собрании в 84-ю годовщину смерти Пушкина» (10 февраля 1921 г.).

26

Однако реальность обманула Блока. Октябрьская революция 1917-го не совпала с мистическими планами и проектами поэта1. Запись в дневнике от 18 апреля 1921 года свидетельствует о трагическом понимании случившегося Блоком: «Жизнь изменилась… вошь победила весь свет…» — и в определении «вошь» слышатся отголоски раскольниковской теории о двух типах людей.

По словам Р. Иванова-Разумника, «спасение Россией», на которое надеялся Блок, «не состоялось», «исход из пустыни одиночества на поля родины снова кончился душевным одиночеством…»2

1В 1921 г. Блок напишет в стихотворении «Пушкинскому Дому»: «Но не эти дни мы звали, / А грядущие века!..»

2Иванов-Разумник Р. Вершины. Пг., 1923. С. 24.

27