Этюды о жизни и криминологическом творчестве

71

публикаций составит более 800 единиц. Но, если отсеять менее значимые статистические единицы, то можно говорить о шестистах публикациях. В соавторстве опубликовано немного. Я не люблю «соавторствовать». В этом случае я вынужден идти в колее. А я не люблю ограничений в творчестве. Что касается самого дорогого для меня произведения, то это книга о нашей с женой юности, односельчанах, о неописуемой природе. Назвал я свое творение «Поэзия нашей жизни». Книгу я написал к своему 60-летию, а сыктывкарские друзья (я в то время работал в Сыктывкарском госуниверситете) помогли мне ее издать. Точнее сделали мне юбилейный подарок… В отношении самой удачной, точнее успешной работы мог бы назвать опубликованную монографию «Криминология: научные и новации». Однако надеюсь, что в скором времени я отнесу к этой категории пока что не опубликованную (над ней работают редакторы) другую монографию – «Криминология как «расширенная наука» о преступности: время становления и развития». Это ретрологическая работа. Термин непривычен, но я его использовал, обозначив им учение о прошлом во имя развития настоящего уголовной теории. Это учение направлено на исследование социально-юридических явлений, их состояний и особенностей в историческом и настоящем времени, составляющих многосторонний предмет криминологии в ее «расширенном» значении, можно сказать, уголовной теории. «Расширенная» – в значении «общетеоретическая». О такой науке, или всестороннем учении о криминале, писали многие из основоположников уголовного права и криминологии, в частности Франц Лист, А.А. Пионтковский, а сегодня, например, – В.В. Лунеев.

Геннадий Николаевич были ли Вы автором отрицательной рецензии,

отзыва?

– К сожалению был. Но не в отношении рецензии, отзыва, а более серьезного – заключения о несоответствии установленным законодательством критериям докторской диссертации и лишения соответствующей ученой степени. Мне выпала неприятная участь возглавить комиссию диссертационного совета по разбирательству этого «плагиаторского» дела. Вам, Владислав Ни-

72

колаевич, эта проблема знакома больше, чем мне. Вы немало писали и пишете об этом. Так вот, наше заключению было положено в основу решения диссертационного совета. В итоге ученый был лишен докторской степени.

Вы подготовили ряд работ в соавторстве. Кто из соавторов произвел

на Вас особое впечатление и почему?

– Соавторов у меня было немного. К сожалению, у меня нет оснований для особого впечатления по отношению к соавторам, собственно, как и у них по отношению ко мне. Наша совместная работа – это мозговой штурм, поиск консенсуса, компромисс. Тут не до впечатлений. Я, по мере возможности, сторонюсь соавторства именно только поэтому.

Сколько Вами как научным руководителем, консультантом подготовлено учеников – кандидатов и докторов наук и кого из них Вы можете от-

метить особо?

– Сразу же скажу, что «ученик» в моем понимании прежде всего школьник. В меньшей степени я осознаю это слово в значение «последователь». Например, студент, с которым мы работаем, и он действительно чемуто реально, зримо у меня учится, например, методике контент-анализа, проведению исследования и т.д. Нередко все это воплощается в дипломную работу, магистерскую диссертацию. Можно назвать этого студента учеником? И сколько тогда у меня их? Во всем этом научно-педагогическом общении студент получает помощь преподавателя. Правда, где-то приходится и корректно воспитывать. Но он не ученик, а человек изучающий науку, готовящийся к профессиональной деятельности. Я не учу его, а помогаю учиться. Приведу такой лестный для меня пример. Как-то я получил письмо от бывшей студентки, которая поздравляла меня с Днем уголовного розыска и Днем учителя. В постскриптуме написала: «Контент-анализ СМИ... одно из самых запоминающихся моментов в учебной деятельности!!! Спасибо, что научили анализировать!». Но научить чему-то конкретному еще не означает стать учителем. Разве мало чему мы учим друг друга в жизни?

Теперь представим то же самое, но применительно к соискателю ученой степени. Я также помогаю соискателю в его научных поисках, советую,

73

настаиваю, соглашаюсь или не соглашаюсь и т.п. В результате – успешная защита, и он заслуживает ученую степень. Никак не могу назвать его своим учеником. В том и другом случае инициатива идет от него самого, он управляет процессом познания, а не я. Это очень важно понимать. У него формируются другие ценностные представления, интересы, определяется собственное направление научной деятельности. И он может и не быть моим последователем, т.е. идти в фарватере моих научных интересов. Кстати, в этом случае ищущий себя в науке оказывается в определенной мере ограниченным тем же фарватером, или колеей.

И еще немаловажно учитывать дихотомию: ученик – учитель. Не могу назвать себя учителем. Во-первых, повторяю, я не инициатор процесса обучения; во-вторых, внутренне не готов и никогда не буду готовым к тому, чтобы осознавать себя учителем.

Приведу такой пример. Одна моя подопечная защитила кандидатскую диссертацию на тему «Преступность и массовая коммуникация в период предвыборной агитации». Тема, естественно, – в «фарватере» моих научных интересов. Прошло время, и девушка (в настоящее время она работает заместителем директора по учебно-методической работе юридического института) поменяла научную специальность, сейчас у нее другой научный консультант. Однако продолжает считать меня и называть своим учителем. Но это не более чем дань уважения. Она не является моим последователем.

В настоящее время кто среди Ваших детей, внуков, правнуков остался

верен юриспруденции или планирует стать юристом?

– С юриспруденцией связаны я, оба сына и старший внук Михаил.

Геннадий Николаевич, какие звания Вам присвоены и/или какими орде-

нами, наградами Вы были награждены?

– Имею звание почетного вице-президента Российской криминологической ассоциации и почетного профессора Санкт-Петербургского международного криминологического клуба. Горжусь тем, что мое имя занесено в Золотой фонд Союза журналистов Нижегородской области. Есть и награды. Имею с десяток медалей, в числе которых – «Ветеран труда», «59 лет совет-

74

ской милиции», «90 лет уголовному розыску»; медаль общероссийского общественного движения «Россия православная» «За жертвенное служение». Несколько нагрудных знаков, например, юбилейный знак «Государственная Дума. 100 лет», нагрудный знак опять же Государственной Думы «Депутатский резерв». Ну и, как у всех, – почетные грамоты, и дипломы.

Сегодня криминология как учебная дисциплина не предусмотрена в базовой (обязательной) части профессионального цикла федерального образовательного государственного стандарта высшего профессионального образования для бакалавров (Приказ Минобрнауки РФ от 04.05.2010 г. № 464 (ред. от 31.05.2011 г.)), в результате уже сегодня в отдельных вузах ее планируют исключить из программы, т.е. в перспективе на некоторых юридических факультетах она вообще не будет преподаваться. Как Вы проком-

ментируете данный факт?

– Во-первых, это нормально. Нормально в том смысле, что в государ-

стве имеет место политическая близорукость в оценке борьбы с преступностью. Сущность такой близорукости заключается в том, что, выражаясь словами профессора В.В. Лунеева, государство в борьбе с преступностью практически игнорирует криминологические возможности, и вся эта борьба сводится к формальному разрешению уголовных дел. Я бы добавил, к уголовноправовому «идолопоклонству». Во-вторых, многие криминалисты сами провоцируют чиновников на такое пренебрежение, демонстрируя неприятие единства криминологической науки с другими науками в единой уголовной теории. Опять же сошлюсь на Виктора Васильевича, который, выступая на одной из конференций остро (это позитивно в его стиле) прошелся в отношении своего рода противостояния между теоретиками уголовного права и криминологами. Профессор привел слова академика В.Н. Кудрявцева о том, что, с одной стороны, представители уголовного права, твердо стоящие на собственных принципах и догмах, пренебрежительно относятся к криминологам, считая их не юристами, а какими-то самодельными социологами; с другой стороны, криминологи не остаются в долгу, основываясь на земных, криминальных реалиях, считают своих оппонентов не учеными, а догматиками. Такие отношение сложилось еще в середине XVIII – между сторонни-

75

ками нового, антрополого-социологического направления и сторонниками традиционного направления уголовной теории, которых «новички» «обозвали», заметьте, презрительно «классической школой».

И в современных подобных оценках мне видится проявление исторически закостенелого упорства в непонимании сущности и истинного значения криминологии как общетеоретической науки. Но еще в исторические времена становления и развития криминологии эту науку рассматривали как «расширенную», или родовую науку и как – отраслевую. Мы привычно называем криминологию общетеоретической наукой криминологического цикла, а что под этим выражено, понимаем далеко не все. Я понимаю криминологию как теоретическую науку в качестве родовой науки, или учения о криминале, т.е. «социолого-уголовно-правовой и политической» системе знаний, из которой прорастают» прежде всего уголовное право, криминология (отраслевая, или преступностиведение, по Д.А. Шестакову), уголовная политика. Об этом можно прочитать в моей статье, которая опубликована в журнале «Криминология: вчера, сегодня, завтра» в его первом номере за 2015 год. Этой теме посвящена и моя монография, о которой я уже говорил.

Геннадий Николаевич, чей учебник по уголовному праву, криминологии,

уголовно-исполнительному праву Вы могли бы отметить особо и почему?

– Для меня это непосильная задача. Я даже не пытаюсь разобраться в этом море учебной литературы. Если меня интересует какой-либо вопрос, ищу на него ответ в различных источниках. Например, всегда под рукой – пятитомный фолиант «Полного курса уголовного права» под редакцией проф. А.И. Коробеева; учебник по Общей части уголовного права под редакцией профессора В.С. Комиссарова и других его коллег; двухтомник по уголовному праву под редакцией профессоров А.Н. Игнатова и Ю.А. Красикова. Не могу не отметить ваш, в смысле коллектива авторов, труд «Уголовное право России. Практический курс». Лаконично и, главное, очень доходчиво раскрыты научные положения. Такое впечатление, что авторы с готовностью, ненавязчиво консультируют читателя, которому откровенно рады. Но я, ра-

76

зумеется, больше работаю с криминологической литературой и о ней могу сказать следующее.

Во-первых, я должен исходить из формальных критериев оценки учебника по криминологии. Ведь учебник должен соответствовать учебному плану, количеству часов, причем, по видам занятий. Криминология – теоретикоприкладная наука, соответственно и в учебнике должны быть теоретическая и практическая разделы. Но мы только что констатировали: криминология как учебная дисциплина не предусмотрена в базовой (обязательной) части профессионального цикла федерального образовательного государственного стандарта высшего профессионального образования. Это означает, что криминология как учебная дисциплина может быть, а может и не быть включена вузом в вариативную, или базовую часть учебного цикла. Разрабатывается и вузовская рабочая программа, и учебник должен соответствовать этой программе, в частности соответствовать объему часов, причем, по видам занятий

– лекционных, семинарских, практических (криминология – теоретикоприкладная наука). При этом нужно помнить, что студент изучает и другие дисциплины, другие объемы часов. Нельзя не учитывать реальных возможностей студента в их изучении.

Во-вторых, форме должно соответствовать и содержание. Как мне представляется, в сегодняшнем массиве учебников (к сожалению, многие не отличаются оригинальностью; само по себе отличие еще не есть оригинальность) трудно определить какой-либо из них как преобладающе оригинальный. Мой выбор того или иного учебника или монографии определяют опять же прежде всего те положения, идеи, которые меня интересуют в настоящее время – в связи с подготовкой к учебным ли занятиям, научному докладу или написанием статьи. И меня интересуют не столько формальные требования к учебному изданию, сколько сама авторская мысль, ее смелость, проблематичность, критичность, оригинальность изложения и т.п. В частности этим отличаются учебники Я.И. Гилинского, О.В. Старкова, Д.А. Шестакова.

77

При этом я не сторонник «тяжеловесных» учебников, т.е. многотомных фолиантов. Мне представляется, что они хороши прежде всего для теоретика, аспиранта, любого творчески мыслящего, ищущего в науке, но не для студента, тем более конкретного вуза. Некоторые учебники смахивают на монографию, мягко говоря, на научно-учебное издание.

Например, мне очень интересен учебник профессора В.В Лунеева, но в объеме 686 страниц, или более 40 печатных листов (для бакалавров!), полагаю, он трудно постижим для студента. Замечательный труд («Криминология. Общая, Особенная и Специальная части») создал мой покойный друг профессор Старков Олег Викторович. 1048 страниц, или 66 печатных листов. Я писал рецензию на это роскошное произведение и признаюсь, сколько «печатных листов» моего личного времени это потребовало. Не завидую студенту, который увлечется данным произведением. А это неминуемо для мыслящего читателя. Ортодоксальный Олег Викторович завораживает.

Можно было бы сказать о приятных особенностях учебников Г.А. Аванесова, А.И. Долговой, Я.И. Гилинского, Д.А.Шестакова и ряд других авторов, но я просто не впишусь в рамки этого интервью.

Российские вузы переходят на двухуровневую систему высшего образования, первый уровень – бакалавриат, второй – магистратура. На Ваш

взгляд, что лучше специалитет или бакалавриат с магистратурой?

– Это что-то вроде условного или реального высшего образования. Вы задали вопрос скептику. Лучше всего единая система высшего образования, в которой конкурируют знания, а не деньги. Ныне расчлененная российская система высшего профессионального образования на подсистемы «специалитет», «бакалавриат», «магистратура» утратила свою целостность не только в реструктуризации. Внешне незаметный золотой телец (он же коррупционный) играет, по истине, судьбоносную роль в образовательной сфере. В единстве этого тельца сошлись две далеко неравные (бюджетная и внебюджетная) противоположности. В этом отношении значительно усугубляется участь криминологии.

78

C каждым годом в России все больше внедряется в сферу науки и образования индекс цитирования. Сегодня в ряде вузов и научных учреждений статистика цитирования активно используется для оценки потенциала ученых. На Ваш взгляд, нужно ли нам ориентироваться на количественные

данные о цитировании публикаций?

– Я понимаю этот введенный новомодный для нас, ученых показатель как статистическую, т.е. выхолощенную от всякого смысла, лишенную духа научности величину, которой оценивается интеллект ученого, и его продуктивность. Это нововведение стимулировало технологические процессы и прорывы в области индивидуального производства (то бишь, индексации) такой величины. Знаю, что некоторые мои коллеги, в том числе профессора, часами (вечерами) сидит за компъютером, прибавляя себя в индексном весе. Продвинутые специалисты в данной технологии. Впору подумать о диссертационном исследовании места и роли индексации в юридическом науковедении или индекса цитирования как имиджевого фактора ученого. Ко всему этому у меня брезгливое отношение. И без того приходится вести своего рода бухгалтерию, учитывать каждое выступление, каждую публикацию, ее объем, установленный вузовской отчетностью, и избирательным списком изданий, в которых эти публикации засчитываются вузом. Да еще, что совсем грустно, нужно рассчитывать на определенную сумму гонораров, который платит… автор за издание своего произведения. Я могу все это оценить в частности как бюрократизация и экономизация образования и науки, цель которой – самим себя обеспечивать.

Помимо индекса цитирования, какие еще показатели позволяют оце-

нивать потенциал ученых?

– Когда-то мы обходились без пресловутого индекса цитирования. О потенциале ученого-криминалиста я могу судить, во-первых, по его личностным характеристикам, которые раскрываются в дискуссиях, критических оценках, мнениях, общении, живом слове – во всем том, что содержательно наполняет слово «научность». Во-вторых, это его публикации, в которых материализуется, точнее формализуется его мысль (она сама по себе материальна), находит выражение авторская индивидуальность. В-третьих, мнение

79

научного сообщества, поскольку личность не мыслится без среды его функционирования.

Какие тенденции, перспективы развития криминологии в будущем Вы

видите?

– Вы подтолкнули меня к мысли о тех библейских камнях, которые предстоит при наступлении своего времени собрать и сложить воедино. В перевод на научный язык, систематизировать современные, «разбросанные» по частным концепциям знания о криминале. Каждая такая концепция высвечивает определенный сегмент или даже точку сегмента объекта криминологического изучения. Идет естественный процесс дробления целого на части, которые обрабатываются, шлифуются интеллектом ученого. Какие-то – пойдут в дело (систематизации знаний), какие-то отбракуются. В этом теологически навеянном подходе есть определенный смысл, однако отсутствует научность. Рассматривая проблему с другого, синергетического подхода, можно воспользоваться способом хаоса. Элементы его содержат различные качественные составляющие – антропологические, социологические, юридические, политические и др. Это во многом еще неорганизованная социальноюридическая смесь, но обладающая генетической функциональностью, а именно – порождать «порядок». Этот хаос находится в переходном его состоянии, т.е. выступает первоосновой порядка в смысле системы. Криминология есть юридическое изучение криминала значение которого охватывает множество его составляющих. В одних словарях слово «криминал» означает: «обвинение», «обвиняемый», «преступник» «вина», «преступление», «вред», «недостаток». В других – «предмет разбирательства», «дело»; «само нарушение права»; «уголовное судопроизводство». Будущая криминология (можно назвать ее уголовной теорией) как родовая наука может быть определена как систематизация и в итоге система социолого-уголовно-правовых и политических знаний о криминале, его внутренних и внешних закономерностях и методах, средствах противодействия.

80

Предметом криминологии охватываются отношения в сфере противодействия преступности, возникновение, развитие и прекращение которых связано с преступностью, ее причинами, методами и средствами противодействия. Общую цель этой родовой науки я вижу в обеспечении эффективного функционирования системы противодействия преступности. Что касается функциональности криминологии, то можно выделить три вида предназначения, или функции этой науки: концептуальная, правообразовательная и оптимизирующая.

Какие, на Ваш взгляд, в настоящее время направления криминологических исследований являются приоритетными?

–Исходя из своего видения криминологии будущего, могу предложить

исоответствующее, науковедческое направление. Науковедение дает нам предпосылочные знания. С помощью их мы можем изучать структуру, динамику, функциональность, методы и другие элементы науки и ее развитие. Цель «криминологического» науковедения я вижу в разработке теоретического понимания и объяснения (концепции) родовой науки о криминале, определение ее места и роли в социально-юридической сфере жизнедеятельности общества. «Общетеоретическая» применительно к криминологии я понимаю не как «интегративная», т.е. искусственно объединенная из частей, а как «органическая», т.е. внутренне единая по своей «природной» сущности. Уже из нее выделяются определенные части и развиваются в соответствующие отрасли.

В остальном направления нашей науки дано определились. Они лишь корректируются в процессе сложного развития общества. Это неизбежно: наука – один из инструментов социального прогресса.

Вы можете назвать свои основные направления научных поисков?

– Эти направления во многом обусловлены нашими исследованиями под эгидой невско-волжской школы, которую я имею честь представлять. Об одном из них я уже сказал – криминологическое науковедение. Меня интересуют в частности вопросы методологии, преемственности, структурирования,