ross_alek_industrii_budushchego

сотрудничать. Аналогичный процесс на протяжении многих лет идет в авиации, и в настоящее время самолеты чаще всего ведет автопилот, а человек вступает в дело только в ключевые моменты. Нужно еще многое сделать, прежде чем мы сможем однозначно сказать, что роботизированные машины более безопасны, чем автомобили с человеком за рулем. Прежде всего предстоит разработать программное обеспечение, позволяющее автоматическому водителю ездить в плохую погоду и учитывать неожиданные изменения в движении (например, когда на дороге встречается объезд или движение регулирует полицейский). Но в целом, учитывая то, как быстро идет прогресс и насколько хорошо автомобиль Google показал себя при благоприятной погоде, вполне вероятно, что по крайней мере частично роботизированные автомобили войдут в наш обиход уже в ближайшее время.

Практичность использования гугломобиля зависит от целого ряда технологических, юридических, коммерческих факторов, а также соображений безопасности. Будет ли вся эта техника исправно работать? Вправду ли она сделает наши дороги более безопасными? Поверят ли люди в нее настолько, чтобы потратить свои деньги? Что по этому поводу скажут законодатели?

Все это не просто теоретические вопросы. Хотя к 2013 году законы, разрешающие автономным автомобилям находиться на дорогах, приняли только в Калифорнии, Неваде и во Флориде, вокруг них уже сформировались огромный рынок и целая культура вождения. Автомобиль без водителя потенциально может потрясти основы современной автопромышленности и всего множества ее отраслей. Как и в случае любого другого прорыва в области робототехники, многие люди получат выгоду, для некоторых (например руководителей и акционеров Google ) она будет огромной, но кто-то неизбежно потерпит убытки. Компании, занимающиеся передовыми технологиями, уже вторглись на автомобильный рынок. Мобильное приложение Uber , которое помогает пассажирам найти себе наемных водителей, и так уже нанесло удар по такси. Но что случится, когда на этот рынок явятся роботы? Uber уже построил исследовательскую лабораторию, которая напичкана робототехниками, готовыми «запустить процесс создания парка автономных такси», что позволит исключить водителя из уравнения. По недавним подсчетам, в базе Uber 162 037 активных водителей – и этот процесс всех их отправит в утиль.

В Соединенных Штатах, как и во многих других странах, водителями такси часто работают иммигранты или те, кто выбивается из сил, чтобы подняться вверх по социально-экономической лестнице. К тому же эта профессия предполагает постоянное личное взаимодействие. Таксист – отличный источник информации для любого дипломата-новичка или ленивого журналиста. Беседа с ним может многое поведать о настроениях в народе, о политическом курсе или даже просто о том, какая ожидается погода. Пожалуй, обо всем этом может рассказать и робот – вероятно, даже с большей достоверностью. Но ведь при этом исчезнет человеческий контакт? Говоря более конкретно, если пассажиры предпочтут водителей-роботов людям, что станет с таксистом, который потеряет работу, как только следующая волна инноваций обрушится прямо на сферу услуг и ударит по ее работникам так, как никогда раньше?

Это касается не только водителей такси; курьеров могут заменить амазоновские воздушные дроны или автоматизированные фургоны. Службы доставки UPS и Google также тестируют собственные версии грузовых беспилотников. Два с половиной миллиона человек в Соединенных Штатах зарабатывают себе на жизнь вождением грузовиков, такси или автобусов, и все они окажутся в зоне риска из-за появления роботизированных автомобилей. Трудно даже вообразить все изменения, которые может повлечь за собой дальнейшее развитие событий. Как-то я разговаривал с генеральным директором компании, занимающейся разработкой высокотехнологичных систем контроля доступа (таких, например, как новая система парковки в аэропорту, которая сообщает, сколько свободных мест осталось на каждом этаже), и спросил его о том, какие подводные камни, по его мнению, таятся в будущем. И он заговорил о том, о чем я никогда раньше не задумывался:

как появление автомобилей без водителя может сказаться на работе парковок. Ведь машина может просто поехать домой и вернуться, когда потребуется. Зачем оставлять ее на стоянке аэропорта, да еще и платить за это?

Количество дронов в нашем небе и беспилотных автомобилей на наших улицах в конечном счете определится не тем, осуществимо ли это с технической и экономической точки зрения – в какой-то момент такого вопроса уже не возникнет, – а тем, примут ли люди изменения, которые повлечет за собой их появление. Кому вы скорее доверите руль: другу, родителю, человеку – или черному ящику, который не можете контролировать? Несмотря на то что автомобильные аварии случаются каждый день, будем ли мы готовы смириться с той, что вызвана сбоем в программе? Судя по тому, как тщательно исследуются причины каждой авиакатастрофы, – наверное, нет. При первой же аварии, случившейся из-за программного сбоя, раздадутся призывы отключить систему. С водителями-людьми аварии происходят каждый день. Мы привыкли к тому, что на дорогах случается более миллиона смертей в год. Но сумеем ли мы принять компьютерную систему и беспилотные автомобили, на совести которых будут вместо этого десятки или сотни тысяч жизней? Скорее всего, нет. Системе автоматического управления придется показать почти идеальный результат, прежде чем ей дадут шанс.

Мой собственный механизм

Роботы также начинают играть важную роль еще в одном месте, где мир не терпит ошибок, поскольку на кону стоит человеческая жизнь, а именно в операционных. В 2013 году было продано 1300 хирургических роботов по средней цене в полтора миллиона долларов за каждый, что составляет 6 % от числа профессиональных обслуживающих роботов и 41 % общей стоимости продаж промышленных роботов. Количество роботизированных медицинских процедур увеличивается примерно на 30 % в год, и более миллиона американцев уже подверглись роботизированной хирургии.

Роботам в медицине находится самое широкое применение. Например, в Соединенных Штатах существует хирургическая система «Да Винчи» производства Intuitive Surgical . Это минимально инвазивная роботизированная система удаленного управления, созданная для оказания помощи в сложных операциях, таких как восстановление сердечного клапана. Она используется в ходе более чем 200 тысяч операций ежегодно. Движения хирурга переводятся в более точные «микродвижения» крошечных инструментов робота. Но поскольку цена его составляет 1,8 миллиона долларов, он доступен только самым состоятельным больницам и учреждениям. Еще есть «Рэйвен», разработанный для армии США, – новый хирургический робот, способный проводить тестовые экспериментальные процедуры. При цене в 250 тысяч долларов он стал гораздо более доступным вариантом, чем система «Да Винчи», а также первым хирургическим роботом, использующим программное обеспечение с открытым исходным кодом, что могло бы способствовать появлению более дешевых систем телехирургии.

Система «Седасис» производства Johnson & Johnson , автоматизирующая введение успокаивающих лекарств пациентам, которым делают колоноскопию, позволит снизить стоимость процедуры более чем на миллиард долларов в год. Услуги анестезиологов, как правило, увеличивают цену операции на 600–2000 долларов. Применение системы «Седасис», которая уже одобрена Управлением по контролю за продуктами и лекарствами и сегодня начинает использоваться в больницах, будет стоить всего 150 долларов за процедуру. Полностью устранить нужду в анестезиологах она не сумеет. Такие системы, как «Седасис», действуют вроде автопилота – просто помогают врачу, что позволит одному анестезиологу контролировать десять одновременных процедур, а не дежурить лично в каждой операционной.

Помимо оказания помощи в рамках уже существующих процедур, роботы смогут даже добраться до таких мест, куда не дотянутся хирурги-люди. Группа исследователей Кена

Голдберга работает над роботами для лечения рака, которых можно временно имплантировать в человеческое тело для проведения лучевой терапии. Вместо излучения от внешнего источника, который повреждает здоровые живые ткани вместе с раковыми, роботы будут испускать радиолуч внутри тела, с крайне высокой точностью направляя его на раковые клетки. Используя 3D -принтер, медицинский техник может даже создать индивидуальный имплантат, который пройдет по телу пациента и встанет на место точно там, где необходимо.

Несмотря на потенциал роботизированной хирургии, важно не торопиться воспевать утопическое будущее высоких технологий. Новости о незарегистрированных травмах, вызванных роботизированной хирургией, возникают пугающе часто. По сообщениям The Journal for Healthcare Quality («Журнала о качестве здравоохранения»), хирургия с использованием системы «Да Винчи» стала причиной 174 травм и 71 смерти. Учитывая то, какое давление на страховые компании и поставщиков медицинских услуг оказывает необходимость снижения затрат, меня беспокоит возможность того, что рыночные силы начнут толкать роботов в операционную даже в тех случаях, когда было бы лучше, если бы пациентом занялся человек. Однажды роботы могут принести в сфере здравоохранения огромную пользу, но человечество совершит ошибку, если поспешит создать Доктора Робота лишь из соображений финансовой выгоды.

Роботы также оказывают влияние на медицину за пределами операционной. Семьдесят миллионов человек по всему земному шару страдают от серьезных нарушений слуха и речи. Глухоту или немоту редко можно исправить медицинским вмешательством, поэтому люди с этими проблемами зачастую живут в условиях крайней социальной изоляции. Когда я путешествовал по Украине, группа двадцатилетних студентов технического университета показала мне блестящую черно-синюю роботизированную перчатку под названием Enable Talk , которая с помощью гибких сенсоров на пальцах распознает язык жестов и через блютус переводит его в текст на экране смартфона. Этот текст, в свою очередь, преобразуется в речь, позволяя глухонемому человеку «говорить» и быть услышанным в режиме реального времени. С развитием инноваций, подобных роботизированной начинке Enable Talk , и совершенствованием сенсоров робототехника может стать не просто опорой медицины; сама грань между человеком и машиной может начать размываться.

Особенно хорошо это можно увидеть, например, побывав в начальной школе «Гринлиф» в городе Сплендора, штат Техас, у ученика которой, двенадцатилетнего Кристиана, диагностировали острый лимфобластный лейкоз. Поскольку его иммунная система была ослаблена, он не мог ходить в школу. Вместо него в первом ряду теперь сидит робот VGo , созданный компанией из Нью-Гемпшира. Робот оснащен подключенной к сети видеокамерой, что позволяет Кристиану, сидящему в собственной гостиной, на ноутбуке видеть и слышать, что происходит в классе, в режиме реального времени. Он может поднять руку (робот делает это за него) и, если учитель вызовет его, ответить на заданный вопрос, а учитель и весь класс слышат его через динамики робота. Используя робота, Кристиан покидает здание во время пожарных учений. Он ходит по коридорам вместе с другими учениками. А одноклассники общаются с Кристианом, которого привязала к дому болезнь, разговаривая с его роботом.

Французская робототехническая компания Aldebaran придумала еще одно интересное применение для роботов в классе: в 70 странах мира гуманоидный робот Нао (NAO ) высотой меньше двух футов выступает в качестве ассистента преподавателя на уроках естественных наук и информатики. Также он помогает ученикам с аутизмом общаться с другими ребятами. В одной начальной школе в Гарлеме робот Нао сидит или стоит на столах учеников и помогает им с математикой, а в это время профессор педагогического факультета Колумбийского университета (которая получила степень доктора наук в Университете Кейо в Японии) отслеживает и изучает то, как проходят их взаимодействие и педагогический процесс.

Десять лет назад те нововведения, которые сегодня используются в операционных и школах, было почти невозможно предвидеть. Исследователи, предприниматели и инвесторы, размышляя о новых способах применения робототехники, задумываются уже не только о задачах, которые машина могла бы выполнять более эффективно, чем человек. Они все больше и больше думают о вещах, сделать которые своими силами людям было бы вовсе невообразимо, – например, точечное радиационное облучение с помощью нанороботов Кена Гольдберга или робот Walk Assist от Honda , который помогает ходить людям, прикованным к инвалидной коляске.

Еще один уникальный и очень яркий пример можно увидеть в Южной Корее, где рыбаки уже давно выбились из сил, пытаясь справиться с вредящими их ремеслу медузами. Ущерб от медуз обходился мировому рыболовству и другим видам морской промышленности в миллиарды долларов каждый год – 300 миллионов в одной только Южной Корее. А потом лаборатория Urban Robotics в Корейском институте передовой науки и технологий создала «ДЖЕРОС» (JEROS) – роботизированную воронку для ликвидации медуз, огромный автономный блендер, который захватывает и уничтожает до тонны медуз в час.

Роботы и работа

Хотя некоторые задачи, выполняемые роботами, людям не под силу, их основным назначением по-прежнему остается деятельность, которой на протяжении многих столетий профессионально занимались люди. Слово «робот» вошло в обиход благодаря появившейся в 1920 году пьесе чешского писателя-фантаста Карела Чапека «Россумские универсальные роботы». Однако оно имеет более глубокие исторические корни. Этимологически термин «робот» восходит к двум чешским словам: rabota («барщина») и robotnik («холоп») – и в концепции Чапека описывает новый класс «искусственных людей», которые будут созданы, чтобы служить человечеству.

Роботы по сути своей являются результатом объединения двух давно известных тенденций: развития технологий в сфере труда и использования обслуживающего класса, который поставляет дешевую рабочую силу для высших слоев общества. С этой точки зрения использование роботов оказывается признаком технического прогресса, но одновременно и реинкарнацией рабского труда.

Производство роботов нового поколения будет становиться все более массовым и более дешевым, что сделает их относительно конкурентоспособными даже по сравнению с самыми низкооплачиваемыми рабочими. Они существенно повлияют на структуру рынка труда, а также на более общие экономические, политические и социальные тенденции. Одним из примеров этого служит тайваньская компания Foxconn , которая делает ваши айфоны, а также многие другие устройства, разработанные такими компаниями, как Apple, Microsoft и Samsung . В ее крупнейшем производственном комплексе, расположенном в индустриальной зоне Шэньчжэнь близ Гонконга, на пятнадцати отдельных заводах трудится полмиллиона рабочих.

Пожалуй, проявив и экономическую, и социологическую дальновидность в том, что касается его дела, основатель и глава Foxconn Терри Гоу в 2011 году объявил о намерении в течение последующих трех лет закупить миллион роботов для помощи своим рабочим, штат которых насчитывает приблизительно миллион человек. Гоу не раз оказывался мишенью для критики из-за плохих условий труда на его заводах и ненадлежащего обращения с рабочими. Многие из них живут прямо в здании завода и работают до 12 часов в сутки шесть дней в неделю. Но что случится с миллионом работников Гоу, когда у них появится миллион ассистентов-роботов? Хотя роботы предназначены для того, чтобы трудиться бок о бок с людьми, они также позволят Гоу не нанимать новых работников, фактически остановив создание рабочих мест на его заводах.

Пока что роботам Гоу предстоит взять на себя рутинную работу, такую как покраска,

сварка и базовая сборка. Каждый из этих роботов на сегодняшний день стоит по 25 тысяч долларов – примерно в три раза больше средней годовой зарплаты рабочего, хотя тайваньская фирма Delta планирует продавать подобное устройство за десять тысяч. К концу 2011 года в цехах Foxconn трудились десять тысяч роботов – по одному на 120 рабочих. К концу 2012 года число роботов возросло до 300 тысяч – по одному на каждых четырех рабочих. Гоу надеется, что первый полностью автоматизированный завод начнет работать в ближайшие пять-десять лет.

Зачем Foxconn вкладывает в робототехнику такой огромный капитал? Отчасти это, возможно, объясняется индивидуальным стилем управления Гоу. Вот как он выразился в статье, напечатанной в The New York Times в 2012 году: «Человеческие существа – это тоже животные, и управлять целым миллионом животных – та еще головная боль». Но Гоу также подвергается влиянию чисто рыночных сил. За последние десять лет ему удалось набрать такой огромный штат, поскольку рабочая сила в Китае была очень дешевой. Но в ходе общего экономического подъема страны заработная плата увеличилась – в сфере производства за прошедшее десятилетие в пять-девять раз, – что делает содержание большого числа рабочих все более дорогим удовольствием.

Если посмотреть на все это с экономической точки зрения, выбор между использованием человеческой рабочей силы и покупкой и эксплуатацией роботов предполагает компромисс. Человеческий труд требует очень мало капитальных затрат – то есть авансовых платежей за, например, здания, технику и оборудование, однако эксплуатационные затраты – ежедневные расходы, такие как зарплата и пособия, – будут высокими. Использование роботов предполагает диаметрально противоположную структуру бюджета: авансовые капитальные затраты будут высоки, но эксплуатационные расходы окажутся мизерными – роботам не положена зарплата. По мере того как капитальные затраты на роботов продолжают снижаться, эксплуатационные расходы на людей становятся сравнительно более высокими и, следовательно, менее привлекательными для работодателей.

Поскольку технологии непрерывно развиваются, роботы со временем уничтожат огромное количество рабочих мест. Впрочем, иные рабочие места они также создадут и будут сохранять, а помимо того, сгенерируют огромную прибыль, хотя, как мы уже видели не раз, эта прибыль распределится неравномерно. В целом роботы могут оказаться благом, освободив человека для более перспективных занятий, но только если люди разработают системы адаптации трудовых ресурсов, экономики и общества к этому неизбежному перевороту. Опасность, которой подвергнутся общества, не сумевшие подготовиться к переходу, совершенно очевидна.

Я предвижу формирование в 2020-х годах, как только роботы начнут массово появляться на рабочих местах, таких же трудовых движений протеста, которые выступали против соглашений о свободной торговле в 1990-е годы. Реалистичность, которой удастся добиться в их дизайне благодаря достижениям науки о материалах, только увеличит страх и злость. Мне уже доводилось наблюдать нечто подобное во время бурных протестов в моем новом родном городе Балтиморе весной 2015 года. Национальные и международные средства массовой информации подали ситуацию так, будто люди протестовали против расизма и жестокости полиции. Но мы, жители Балтимора, знали, что это еще не все. Хотя поводом послужила смерть двадцатипятилетнего афроамериканца в полицейском участке, сами протестующие неизменно обосновывали свои действия и лозунг «Жизни чернокожих имеют значение» (Black Lives Matter ) не просто жестокостью полиции. Дело было в ощущении безнадежности, затапливавшем бедных чернокожих людей в обществе, которое развалилось вместе с промышленной и производственной базой Балтимора, да так и осталось никому не интересным. Глобализация и автоматизация фактически вытолкнули чернокожие семьи рабочего класса с их рабочих мест. Многие едва держатся на плаву, работая на низкооплачиваемых должностях в сфере услуг.

Потеря рабочих мест в сфере производства, которую мы наблюдали в промышленно

развитых странах, повторяется во всех отраслях экономики. Теперь под угрозой оказались и работники сферы услуг – именно те, кто был защищен от потери рабочих мест во время последней волны механизации. В период недавнего экономического спада места лишился каждый двенадцатый работник продаж в Соединенных Штатах. Два профессора Оксфордского университета, изучив более 700 конкретных профессий, опубликовали исследование, в котором заявили, что более половины рабочих мест в США в ближайшие два десятилетия могут оказаться под угрозой из-за компьютеризации. 47 % американских рабочих мест показали высокий риск поглощения роботами, а еще 19 % – средний уровень риска. Тем, чью деятельность трудно автоматизировать – юристам, например, – на данный момент, возможно, бояться нечего, но те из белых воротничков, кого легче заменить на автоматы – скажем, помощники юристов, – подвергаются высокому риску. В наибольшей опасности находятся 60 % работников США, чья основная функция заключается в сборе и применении информации.

Когда я был ребенком, моя мама работала помощником юриста в суде округа Патнэм в Уинфилде, штат Западная Виргиния. В основном от нее требовалось рыться в огромных пятнадцатифунтовых книгах в поисках необходимой информации о старых судебных делах и закрытиях сделок в сфере недвижимости. Книги были настолько тяжелы, а их стопки настолько высоки, что мама имела обыкновение звать на помощь меня и моего младшего брата. Даже будучи безработным старшеклассником в доинтернетовскую эру, когда мало кто мог похвастаться домашним компьютером, я думал, что компьютер мог бы выполнять эту работу более эффективно. Но мама говорила: «Если это когда-нибудь случится, я окажусь без работы». Сегодня профессия моей мамы в значительной степени компьютеризирована. Теперь я думаю то же самое о моем отце, адвокате, который в 77 лет все еще работает и имеет юридическую практику. Фасад его офиса выходит на одну из главных улиц города Харрикейн, Западная Виргиния. Во время следующей волны глобализации его профессия окажется в опасности, поскольку компьютеры обретут способность работать с относительно шаблонными аспектами юридической практики. Роль адвоката, который излагает дело перед судьей и присяжными, механизировать не выйдет. Но огромная часть обязанностей, занимающих время большинства юристов, – разработка и пересмотр контрактов, подготовка кучи бумаг на юридическом языке для оформления продажи дома или автомобиля – будет выполняться ими только в случае самых крупных и сложных сделок.

И это лишь верхушка айсберга. Подумайте о таксистах, которых могут заменить машины без водителей. Panasonic создала 24-пальцевого робота для мытья головы, которого уже испытывают в японских салонах. Такие роботы, вероятно, появятся также в больницах и домах престарелых. Он определяет размер и форму головы клиента, а затем намыливает, промывает, увлажняет кондиционером и сушит его волосы, используя, выражаясь словами производителей, «передовые навыки ухода за кожей головы».

Потом есть еще официанты и официантки. Работа официантом упоминается в резюме миллионов людей по всему миру. Для примера: 50 % взрослых американцев когда-либо работали в ресторане; у 25 % это была первая работа. Сегодня в Соединенных Штатах официантами и официантками работают более 2,3 миллиона человек. Но, возможно, со временем немалую часть их рабочих мест займут роботы. В ресторанах по всему миру уже проходят подобные испытания. Многие страны Азии начинают экспериментировать с использованием роботов в ресторанах. В ресторане Hajime в Бангкоке принимают заказы, обслуживают клиентов и убирают со столов исключительно официанты-роботы. Подобные заведения стремительно распространяются по Японии, Южной Корее и Китаю. Эти роботы, созданные японской компанией Motoman , запрограммированы на распознавание пустой тарелки и даже могут выражать эмоции и танцевать, чтобы развлечь клиентов. Неясно только, каким образом вознаграждать их за хорошее обслуживание.

Потенциальная потеря рабочих мест может означать гораздо больше, чем лишение зарплаты, – она может повлечь за собой снижение социальной мобильности. Официантами часто нанимаются обладатели немалых амбиций и тощего кошелька. Молодежь, женщины,

представители меньшинств и те, у кого нет высшего образования, – именно они чаще всего трудятся на этой должности и используют ее, чтобы подняться по социальной лестнице. Сейчас уровень безработицы среди молодых людей в Соединенных Штатах составляет 12 %, что более чем вдвое превышает общую цифру по стране, а в большей части остального мира она еще выше. Если рабочие места базового уровня в ресторанах будут сокращены или вовсе исчезнут, насколько труднее станет людям получить первую работу? А что насчет второй?

Подобное снижение числа рабочих мест происходило и раньше. Профессор Массачусетского технологического института Эрик Бриньолфссон считает, что это «великий парадокс нашей эпохи. Производительность находится на рекордно высоком уровне, инновации никогда не двигались быстрее, и в то же время наблюдается падение среднего дохода и сокращение рабочих мест. Люди начинают отставать, потому что технологии развиваются так быстро, что наши навыки не поспевают за ними». Во время предыдущей волны глобализации огромную часть банковских кассиров заменили банкоматы, работников авиакасс – электронные киоски, а агентов туристических фирм – сайты для путешественников. Начало эпохи роботов, возможно, нанесет еще более сильный удар по сектору продаж.

Влияние роботизации на количество рабочих мест будет сильно различаться от страны к стране. В самом выгодном положении находятся государства, которые разрабатывают и производят робототехнику на экспорт, те, где находятся штаб-квартиры, инженеры и центры производства. Это Южная Корея, Япония и Германия.

Самому высокому риску подвержены такие страны, как Китай, которые при создании производственной базы опирались на дешевую рабочую силу. Из-за распространения робототехники то, что произошло с рабочими местами в сфере производства многих промышленно развитых государств, в ближайшее время может грозить развивающимся странам. Даже в Китае, где рабочая сила традиционно была самой дешевой, все более экономически выгодным ходом становится покупка роботов, как продемонстрировал Терри Гоу на примере Foxconn .

Как китайское правительство отреагирует на такое развитие ситуации? События на площади Тяньаньмэнь произошли четверть века назад, но в сознании китайских лидеров они случились едва ли не вчера. По мере роста и развития Пекин в первую очередь стремится обеспечить стабильность. Больше всего власть тревожит, что тяжелые экономические условия могут вызвать политическую нестабильность. Китайцы не хотят дожидаться протестов, подобных тем, что потрясли Балтимор.

Китайское правительство применяет двухаспектный подход: фокусируется на расширении рынка труда, инвестируя значительные средства в отрасли будущего, и сохраняет при этом низкие затраты на рабочую силу, продолжая политику принудительной урбанизации. В 1950 году 13 % населения Китая жили в городах. Сегодня туда вытеснили примерно половину населения, и правительство намерено дотянуть эту цифру до 70 % к 2025 году. Это будет означать вынужденную миграцию 250 миллионов человек из сельской местности на городские фабрики в течение десятилетия. Сегодняшний Китай насчитывает пять городов с пригородами, население которых превышает десять миллионов человек, и 160 регионов, в которых проживает более чем по миллиону. Для сравнения, в Соединенных Штатах есть две метрополии с более чем десятимиллионным населением и 48 – с более чем миллионным. Китайское правительство продолжает программу принудительной урбанизации, несмотря на крупные экологические, политические и административные препятствия, поскольку его цель состоит в том, чтобы удержать стоимость рабочей силы на низком уровне. При отсутствии непрерывного движения людей из сельских районов в города она будет расти; это просто-напросто закон спроса и предложения. Если стоимость рабочей силы продолжит расти, Китай потеряет свое преимущество на мировом рынке. Заказы, которые ранее пошли бы туда, вместо этого достанутся странам с еще более дешевой рабочей силой, таким как Шри-Ланка и Бангладеш.

Подобное решение проблемы роботизации трудно охарактеризовать иначе как

подготовку к будущему путем повторения стратегий прошлого – пусть даже они уже не способны помочь в современной действительности. Такой метод едва ли приведет к успеху на конкурентных рынках будущего, в чем можно убедиться на примере Западной Виргинии.

Экономика Западной Виргинии опиралась на угольную промышленность ХIХ и ХХ веков. Шотландско-ирландские иммигранты предоставили дешевые рабочие руки, а когда стоимость этих первых жителей Аппалачей поднялась, недорогую рабочую силу обеспечили итальянские иммигранты и афроамериканцы. Но когда машины подешевели, а рабочая сила подорожала, работодатели остановили свой выбор на машинах. В конце концов, машины не могут выйти на забастовку или заработать пневмокониоз, от которого умер мой прадед, итальянский иммигрант, работавший в угольных шахтах. Синие воротнички, которые от века питали экономику, потеряли свои рабочие места, и экономика развалилась. Штат постарел и обезлюдел. В тот день в 1971 году, когда родился я, население Западной Виргинии составляло 2,1 миллиона человек. Сегодня оно насчитывает 1,7 миллиона.

Упадок Западной Виргинии явился, по сути, неспособностью перейти от экономики, покоящейся на плечах людей, к более механизированной и опирающейся на информацию. Сегодня в горах штата добывается столько же угля, как и несколько десятилетий назад, но число шахтеров резко сократилось. В 1908 году в шахтах Западной Виргинии работали 51 777 человек, а сегодня – всего 20 076. Работники Foxconn – это шахтеры сегодняшней экономики.

Роботы принесут нам очевидную пользу во многих аспектах. Уменьшится количество травм на рабочем месте, дорожно-транспортных происшествий; хирургические процедуры станут более безопасными и менее инвазивными; появятся мириады новых возможностей: больные дети, которым нельзя выходить из дома, смогут посещать школу, а глухонемые – говорить. Это чистое благо для человечества. То же самое можно сказать и о глобализации в более широком смысле. Она преумножила богатство и благополучие людей во всем мире, но государства и регионы (такие как мой родной штат Западная Виргиния), которые не перенаправили поток рабочей силы в растущие области занятости, пришли в упадок.

Я вспоминаю людей, которые работали со мной в команде уборщиков той ночью. Сорок лет назад они могли бы найти более высокооплачиваемую работу в угольных шахтах или на фабриках. К 2020-м годам, возможно, им не удастся заработать на жизнь даже шваброй. Прямо сейчас в аэропорту Манчестера в Англии роботы-уборщики моют полы, используя для навигации лазерные сканеры и ультразвуковые датчики. Если робот встречает на пути человека, он говорит с чистейшим английским акцентом: «Простите, я мою пол», а затем огибает его.

Способность различных сообществ к адаптации будет играть ключевую роль в том, насколько конкурентоспособными и стабильными они окажутся на заре новой эры. Наибольший выигрыш получат от новых технологий те общества и компании, которые не станут просто повторять стратегии прошлого, но сумеют приспособиться и направить своих граждан к развивающимся индустриям. Робототехника – одна из них, и об остальных-то и написана эта книга. Вот почему Китай не полагается лишь на принудительную урбанизацию, призванную удешевить рабочую силу; он также вкладывает значительные средства в отрасли будущего. Инвестиции в развивающиеся сферы, такие как робототехника, необходимы, но необходима и социальная структура, которая проследит за тем, чтобы потерявшие работу люди оставались на плаву, пока не сумеют взять курс в сторону отраслей или профессий, которые предлагают новые возможности. Во многих странах, особенно в Северной Европе, сейчас идет укрепление системы социальной защиты с тем, чтобы потерявшие место работники имели шанс найти себя в новой сфере. Для этого необходимо будет часть тех миллиардов долларов прибыли, которые принесет развитие робототехники, направить в образование и повышение квалификации сокращенных водителей такси и официанток. Предполагается, что роботы требуют одних только капитальных затрат, но эти вложения не избавят от необходимости эксплуатационных расходов, которые по-прежнему требуются людям. Нам придется пересмотреть эту дихотомию и учесть текущие расходы по

поддержанию конкурентоспособности наших граждан в условиях завтрашней экономики. Нас не так легко модернизировать, как программное обеспечение.

Глава вторая Будущее человеческого механизма

Последняя по времени революция инноваций стоимостью в триллионы долларов строилась на нулях и единицах. Следующая будет построена на нашем собственном генетическом коде.

Онколог Лукас Уортман – из тех людей, кого приглашают на званый обед, чтобы произвести впечатление на остальных гостей. Он может посоветовать, какие именно фрески Диего Риверы посмотреть в Мехико, и тут же начать рассказывать о последних исследованиях в области борьбы с раком, которые сегодня проводятся в самых передовых лабораториях. В речи Уортмана, выросшего в 45 минутах езды от Чикаго, звучит характерная для Среднего Запада теплота. Держится он тихо и серьезно, у него круглое лицо, добрые голубые глаза и коротко стриженные русые волосы. На его странице в «Фейсбуке» полно фотографий, где он изображен со своей собакой Кадзу. 38-летний Уортман – парень скромный. Даже надев белый халат, он не спешит хвастаться своими достижениями или делиться своей поразительной историей.

А ведь она в самом деле поражает . Лукас работает на передовых рубежах технологий исследования генома: в своей лаборатории в Университете Вашингтона в Сент-Луисе он изучает лейкемию у мышей, создавая всеобъемлющие геномные модели заболевания. И что еще более примечательно, сам Уортман поборол острый лимфобластный лейкоз и выжил. Трижды.

По жестокому стечению обстоятельств любимым предметом Уортмана во время учебы на врача была гематология, где он разглядывал под микроскопом лейкозные препараты. Он обожал это дело. «Думаю, я стал бы лечить лейкоз, даже если бы у меня не было никакого личного опыта борьбы с ним, – говорит Уортман. – Можно диагностировать рак у пациента, просто посмотрев на мазок крови или костный мозг под микроскопом. Когда можешь найти рак, взглянув прямо на него, а не только ухаживая за больным, это приносит какое-то особое удовлетворение».

Уортман провел в Университете Вашингтона большую часть своей профессиональной жизни. И колледж, и медицинскую школу, и резидентуру он окончил в Сент-Луисе.

Университет Вашингтона также спас ему жизнь, когда все было против него. У детей ОЛЛ поддается лечению, но у взрослых часто оканчивается смертельным исходом. Уровень выживаемости для первого рецидива невелик, а для второго данных и вовсе не существует. Так что в 2011 году, когда у Уортмана в третий раз обнаружили ОЛЛ (ему тогда было 33), никто не знал средства, которое могло бы помочь. Его коллеги из Института геномики Вашингтонского университета понимали, что шансы на выживание у Уортмана невелики, но им хотелось предпринять хоть что-нибудь – что угодно, – только бы спасти своего коллегу. Они решили попробовать то, чего никогда не делали раньше: секвенировать дезоксирибонуклеиновую (ДНК) и рибонуклеиновую (РНК) кислоты раковых клеток Уортмана, а затем еще ДНК из образца его кожи, чтобы сравнить ДНК его здоровых и раковых клеток.

Все виды рака начинаются с повреждения ДНК. ДНК повреждается либо со временем, либо из-за унаследованной генетической структуры, либо при воздействии агрессивных химических веществ, таких как сигаретный дым, и в результате мутирует. Мутировавшие ДНК и РНК производят дефектный белок.

Чтобы вылечить пациента вроде Уортмана, ученым нужно знать, почему начинаются проблемы с белком – потому ли, что ДНК неверно проводит генетическое программирование, или потому, что РНК перестает играть свою роль в создании белка?

Секвенирование здоровых генов Уортмана и генома раковой клетки позволило бы однозначно определить, где произошел сбой.

Для этого команда Вашингтонского университета поместила образцы Уортмана в 26 университетских аппаратов для секвенирования и в суперкомпьютер. Эти аппараты могут быть размером с персональный компьютер, а могут быть огромными, как копировальный аппарат 1980-х годов, который занимал половину почтового отделения. Лаборатория задействовала их все, и они работали изо дня в день, все ближе и ближе подбираясь к невидимым контурам генетического текста одного конкретного человека. Через несколько недель техника Вашингтонского университета обнаружила виновника. Оказалось, что один из генов в здоровых клетках Уортмана в больших количествах производил FLT3 – белок, который, как выяснилось, подстегивал рост раковых клеток.

Секвенирование может принести больше разочарования, чем пользы. Даже когда с его помощью удается точно определить генетическую мутацию, вызвавшую заболевание, часто бывает так, что еще не найдены медикаменты или иные способы лечения, особенно если эта мутация встречается редко. Но в случае Уортмана новости оказались обнадеживающими. Фармацевтический гигант Pfizer недавно выпустил препарат «Сутент», который ингибирует FLT3 . «Сутент» предназначался для лечения рака почек, но после получения результатов анализа Уортман стал первым человеком, которому прописали этот препарат для лечения лимфобластного лейкоза.

После двух недель приема лекарства у Лукаса началась ремиссия. Вскоре он уже достаточно окреп, и его направили на пересадку костного мозга, чтобы убедиться, что рак не мутирует таким образом, что это позволит ему дать рецидив. Прошло четыре года, Уортман по-прежнему живет без рака.

Лечение дало кое-какие побочные эффекты. У Лукаса начали появляться проблемы со зрением и инфекции ротовой полости. Но Уортман однозначно уверен, что это не такая уж великая плата за то, что он остался жив. Его выздоровление – чудо, с какой стороны ни посмотри, и все же нельзя сказать, что он абсолютно вне опасности. Прогноз его врача «осторожен» – это означает, что окончательный результат неизвестен и за его состоянием будут по-прежнему внимательно наблюдать. Уортман говорит, что он до сих пор жив благодаря интенсивному генетическому секвенированию: «У меня нет в этом никаких сомнений. Секвенирование в буквальном смысле спасло мне жизнь».

Такие истории происходят редко, но лечение Лукаса Уортмана – это лишь первые проявления потенциала геномики. Однажды история Лукаса будет казаться обычным делом

– и это время настанет уже скоро.

Геномика: как расплавить рак

За последние полвека мы были свидетелями беспрецедентных достижений в области наук о жизни. Искусственное сердце, новые чудодейственные препараты, трансплантация органов и многие другие открытия продлевают жизнь и восстанавливают утерянное здоровье.

Как показывает история Лукаса Уортмана, эти достижения могут показаться незначительными по сравнению с инновациями, которые ожидают впереди. В ближайшие годы мы вступим в мир, где раковые клетки обнаруживаются с предельной точностью, где дышать можно легкими, пересаженными от домашнего скота, и где медицинские услуги лучших больниц мира можно сделать доступными в самых бедных, самых отдаленных уголках земли.

Геномные исследования продвигались вперед с головокружительной скоростью с тех самых пор, как чешский монах Грегор Мендель в середине ХIХ века обнаружил существование феномена наследственности. Но прорыв, с которого началось взаимопроникновение геномики и медицины, произошел в 1995 году, когда впервые был секвенирован геном живого организма – гемофильной палочки. Это бактерия, которая