Глава 9
СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА 1930 — СЕРЕДИНЫ 1950-х ГОДОВ
Черты новой литературной эпохи. — Создание Союза советских писателей. Партийное постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». Первый съезд советских писателей. Роль М. Горького в литературной жизни 1930-х годов.—Партийная литературная критика.— Писательская литературная критика: А.А.Фадеев, А . Н. Толстой, А. П. Платонов. — Типология литературно-критических выступлений. —А. П. Селивановский. Д. П. Мирский. — Литературная критика в свете партийных решений. — В. В. Ермилов. —Кризис литературной критики.
Многообразие литературной жизни 1920-х годов, плюрализм идейно-эстетических установок, деятельность многочисленных школ и направлений оборачивается своей противоположностью в новых общественно-литературных обстоятельствах. Если в 1920-е годы литературную ситуацию формировала и определяла именно литературная критика, то, начиная с 1929 г., литературная жизнь, как и жизнь в стране в целом, протекала в жестких тисках сталинской идеологии.
С укоренением и ожесточением тоталитаризма литература постоянно оказывалась в зоне пристального внимания партийного руководства. В роли литературных критиков выступали такие видные деятели большевизма, как Троцкий, Луначарский, Бухарин, но их литературно-критические оценки в 1920-е годы не носили характера единственно возможных, как это произойдет в 1930—50-е годы со сталинскими литературными суждениями.
Создание и внедрение концепции социалистического реализма, приведшего к унификации нашей культуры, осуществлялось одновременно с другими кампаниями, которые были призваны ознаменовать завоевания социализма.
Уже в конце 1920-х годов начались поиски термина, способного обозначить то большое и единое, что должно было стать общей для
297
всех советских литераторов творческой платформой. До сих пор неизвестно, кто первым предложил сколь неубедительное по словосочетанию и столь удачное по долгожительству понятие «социалистический реализм». Однако именно этот термин и вложенные в него идеи определили на долгие годы судьбы отечественной словесности, давая литературным критикам право то распространять его на все произведения, произросшие на советской почве, — вплоть до романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита», то отторгать сочинителей, не сумевших вписаться в строгие каноны социалистического реализма.
Вернувшийся из эмиграции по настоянию Сталина М. Горький сумел выполнить социальную функцию, возложенную на него вождем, и вместе с целой группой разработчиков, среди которых преимущественное место занимали рапповцы, помог продумать до мелочей процесс «воссоединения» советских писателей, входивших в разные группы и объединения. Так был задуман и осуществлен план создания Союза советских писателей. Следует подчеркнуть, что Союз создавался не вопреки, а в соответствии с чаяниями многих и многих советских литераторов. Большинство литературных групп было близко к самороспуску, прошла волна проработок Е. Замятина, Б. Пильняка, М. Булгакова, были сняты с редакторских постов виднейшие литературные критики эпохи — А. Воронский и В. Полонский. Рапповские издания (в 1931 г. появился еще один журнал — «РАПП») потоком печатают статьи с такими названиями: «Не все то левое, что кричит», «Беспризорные», «Букет крысиной любви», «Классовый враг в литературе». Естественно, такую ситуацию писатели оценивали как проявление несвободы и стремились избавиться от насильственной опеки РАПП.Достаточно прочитать фельетон И.Ильфа и Е.Петрова «Отдайте ему курсив» (1932), чтобы представить, почему многие советские писатели восторженно отнеслись к идее Союза.
23 апреля 1932 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Этим постановлением распускались все существующие организации, и создавался Союз советских писателей. В писательской среде отношение к постановлению было самым восторженным, будущие члены Союза еще не догадывались, что вместо РАПП приходит литературная организация небывалой мощности и неслыханных нивелирующих возможностей. Съезд советских писателей должен был состояться очень скоро, но по семейным обстоятельствам Горького это событие было отложено.
Первый съезд советских писателей открылся 17 августа 1934 г. и продолжался две недели. Съезд проходил как большой всесоюзный праздник, главным героем которого стал М. Горький. Стол президиу-298
ма возвышался на фоне огромного горьковского портрета, М. Горький открыл съезд, сделал на нем доклад «О социалистическом реализме», выступал с краткими резюме, заключал работу съезда.
Праздничная атмосфера, царившая на съезде, была подкреплена многочисленными выступлениями писателей, имена которых еще сравнительно недавно вызывали однозначно негативную оценку. С яркими речами выступили И.Эренбург и В.Шкловский, К.Чуковский и Л. Леонов, Л. Сейфуллина и С. Кирсанов. Общие чувства выразил Б. Пастернак: «Двенадцать дней я из-за стола президиума вместе с моими товарищами вел со всеми вами безмолвный разговор. Мы обменивались взглядами и слезами растроганности, объяснялись знаками и перекидывались цветами. Двенадцать дней объединяло нас ошеломляющее счастье того факта, что этот высокий поэтический язык сам собою рождается в беседе с нашей современностью»1.
Пафос восторга прерывался, когда речь заходила о литературной критике. Писатели сетовали на то, что у критиков есть красная и черная доска и писательские репутации нередко зависят от критического своеволия: «Нельзя допускать, чтобы литературный разбор произведения автора тотчас же влиял на его социальное положение» (И. Эрен-бург). Речь шла о полном и безнадежном отсутствии серьезной критики, о сохранившихся в критике рапповских замашках. А сатирик Мих. Кольцов предложил забавный проект: «ввести форму для членов писательского союза <...> Писатели будут носить форму, и она будет разделяться по жанрам. Примерно: красный кант — для прозы, синий—для поэзии, а черный — для критиков. И значки ввести: для прозы — чернильницу, для поэзии — лиру, а для критиков — небольшую дубинку. Идет по улице критик с четырьмя дубинами в петлице, и все писатели на улице становятся во фронт».
Доклад Горького и содоклады о мировой литературе, о драматургии, о прозе, о детской литературе носили констатирующий характер. Перелом в официально-торжественном течении съезда наступил после доклада Н. Бухарина, который говорил о необходимости пересмотреть литературные репутации, в связи с чем в качестве лидера новой поэтической эпохи был назван Пастернак. Доклад Бухарина носил неожиданный, а потому взрывной характер. В процессе обсуждения доклада участники съезда продемонстрировали и различие во взглядах на историю и будущее советской литературы, и разность темпераментов. Острые полемические выступления сменяли друг друга, всеобщее успокоение и ощущение причастности к единому союзу на вре-
'Первый съезд советских писателей: Стенограмма. М., 1934. С. 548.
299
мя исчезли. Но возбуждение в зале довольно скоро прошло, поскольку все понимали, к какому значительному и торжественному финалу приближается съезд.
Итоговые слова, прозвучавшие на съезде и принадлежавшие Горькому, определили литературную жизнь страны на несколько десятилетий: «В чем вижу я победу большевизма на съезде писателей? В том, что те из них, которые считались беспартийными, «колеблющимися», признали — с искренностью, в полноте которой я не смею сомневаться, — признали большевизм единственной, боевой руководящей идеей в творчестве, в живописи словом».
2 сентября 1934 г. состоялся Первый пленум правления Союза советских писателей, избранного на Всесоюзном съезде. Председателем правления Союза стал М.Горький. Вплоть до кончины писателя в 1936 г. литературная жизнь в стране проходила под знаком М. Горького, который сделал исключительно много для укоренения пролетарской идеологии в литературе, для повышения авторитета советской литературы в мире. Еще до окончательного переезда в Москву М. Горький становится инициатором издания и редактором журнала «Наши достижения», ежегодников «Год XVI», «Год XVII» и т. д. (год от начала революции), масштабных изданий «История фабрик и заводов», «История гражданской войны» — с привлечением большого количества авторов, не имевших отношения к писательской профессии.
М. Горький издает и журнал «Литературная учеба», призванный вести элементарные консультации для новоявленных писателей. Поскольку М.Горький придавал важное значение детской литературе, в параллель с уже существующими детскими журналами «Еж», «Чиж», «Мурзилка», «Пионер», «Дружные ребята», «Костер», выходит и журнал «Детская литература», где печатаются литературно-критические статьи, возникают дискуссии о книгах А. Гайдара, Л. Пантелеева, Б. Житкова,С. Маршака, К. Чуковского.
Осознав себя организатором и вдохновителем новой литературной политики, М. Горький активно участвует и в литературно-критическом процессе. В конце 1920-х годов горьковские статьи посвящены исследованию собственного писательского опыта: «Рабкорам Правды», «Заметки читателя», «О том, как я учился писать» и др. В 1930-е годы М. Горький размышляет о специфике литературного дела («О литературе», «О литературе и прочем», «О прозе», «О языке», «О пьесах»), только что открытом художественном методе пролетарской литературы («О художественном методе советской литературы», «О союзе писателей», «О подготовке к съезду») и, наконец, подчеркивает связь культурного строительства с ожесточением классовой борьбы («С кем вы, мастера культуры?», «Об анекдотах и еще кое о чем»). 300
Восторженно следит М. Горький за тем новым, что открывается ему в советской стране.
Абсолютно уверенный в том, что на строительстве Беломоро-Бал-тийского канала происходит социалистическая «перековка» вчерашних воров и бандитов, М.Горький организует многочисленный писательский десант, создавший под редакцией писателя-гуманиста огромный фолиант — книгу о Беломоро-Балтийском канале, в которой воспевался труд доблестных сотрудников ГПУ (Главного политического управления, впоследствии известного как НКВД, МГБ, КГБ), перевоспитывающих «каналармейцев». М.Горький, вероятно, не догадывался о том, с какой силой раскручивается машина по подавлению инакомыслия в советской стране. В музее Горького (в Москве) хранятся единственные, выпущенные для Горького, газетные номера, в которых материалы о политических процессах, вовсю полыхавших в стране, заменялись нейтральными журналистскими сообщениями об очередных успехах в промышленности. Между тем всемерная поддержка, которую оказывал М. Горький Сталину, была связана не только с тем, что М.Горького оградили от реальной жизни в Москве и в стране. Дело в том, что М. Горький верил в необходимость радикального усовершенствования человека.
М. Горький не раз говорил и писал о том, что не испытывает жалости к страданию, и ему казалось, что государство, возведенное в России, сможет растить людей, не обремененных комплексами сочувствия и душевной маеты. М. Горький публично раскаивался в том, что в 1918—21 годах помогал интеллигенции не умереть с голоду. Ему нравилось чувствовать себя советским человеком, причастным к великим и небывалым свершениям. Вот почему он находил высокопарные слова, характеризуя Сталина и считая его «мощной фигурой». Вероятно, не всё в словах и поступках Сталина и его сподвижников устраивало Горького, однако в дошедших до нас эпистолярных и публицистических признаниях отрицательные оценки деятельности партии и государственных структур не представлены.
Итак, после объединения писателей в единый Союз, после сплочения их вокруг.общей эстетической методологии, начинается литературная эпоха, при которой писатели хорошо осознавали, что должны подчиняться некой программе творческого и человеческого поведения.
Жесткие рамки писательской жизни регламентировались путевками в Дома творчества, квартирами в престижных писательских домах, внеочередными публикациями в крупных изданиях и издательствах, литературными премиями, продвижением по служебной лестнице в писательских организациях и — главное — доверием, доверием
301
партии и правительства. Не войти в Союз или выйти из него, быть исключенным из Союза писателей — означало лишиться права публиковать свои произведения. Литературно-писательская иерархия воздвигалась по образцу иерархии партийно-правительственной. Что такое социалистический реализм, знали теоретики литературы и литературные критики, создавшие огромное количество работ на эту тему. Когда же спросили Сталина, в чем суть социалистического реализма, он ответил: «Пишите правду, это и будет социалистический реализм». Такими лаконичными и безапелляционными формулировками отличались наиболее известные литературно-критические суждения Сталина: «Эта штука сильнее чем «Фауст» Гете (любовь побеждает смерть)» — о сказке Горького «Девушка и смерть», «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Сталин не раз встречался с писателями, давая руководящие указания и оценивая новинки литературы, он насыщал свою речь цитатами и образами из мировой классики. Сталин в роли литературоведа и критика берет на себя функции литературного суда в последней инстанции. С 1930-х годов намечается и процесс канонизации ленинских литературных идей.
♦ * ♦
На протяжении двадцати лет — с начала 1930-х до начала 1950-х годов советская литературная критика была представлена преимущественно докладами и речами, партийными резолюциями и постановлениями. Литературная критика имела возможность реализовать свои творческие потенции в интервалах от одного партийного постановления до другого и потому справедливо может быть названа партийной литературной критикой. Её сущность и методология выковывались в речах, выступлениях, статьях и официальных документах, авторами которых были И.Сталин, А.Жданов, литературные функционеры А. Щербаков, Д. Поликарпов, А. Андреев и др. Главными чертами такой литературной критики становятся жесткая определенность и непререкаемая однозначность суждений, жанровая и стилевая монотонность, неприятие «другой» точки зрения — иными словами, — идейно-эстетический монологизм.
Даже писательская литературная критика, отмеченная обычно чертами яркой индивидуальности, представляет в эти годы образцы речей и выступлений, соответствующих общему духу времени. Александр Александрович Фадеев (1901—1956), работавший в 1939— 1944 годах секретарем Президиума Союза Советских писателей, а с
302
1946 по 1953 г. генеральным секретарем Союза, свои литературно-критические выступления посвящал, как правило, связям литературы и советской действительности: «Литература и жизнь», «Учиться у жизни», «Идти прямо в жизнь — любить жизнь!» «В изучении жизни — залог успеха». Такое однообразие заглавий диктовалось потребностями сталинской эпохи: необходимо было писать и говорить об общественной роли литературы. Декларативность считалась необходимым атрибутом публицистической литературной критики.
Активно занялся литературной критикой и вернувшийся из эмиграции Алексей Николаевич Толстой (1882—1945). Отстаивавший в прежние годы принцип аполитичности искусства, Толстой начал активно говорить и писать о партийности литературы. Его статьи посвящены новаторской роли советской литературы, утверждению принципа социалистического реализма.
Иной тип литературно-критических раздумий представлен в работах Андрея Платоновича Платонова (Климентова) (1899—1951). До сих пор остается загадкой, почему столь тонкий художник, выдающийся писатель XX в., автор «Котлована» и «Чевенгура», представил целый ряд образцов литературно-критических статей, в которых Пушкин трактуется как «наш товарищ», в бессмысленной риторике советской прозы различаются черты художественной романтики, а творчество Гоголя и Достоевского интерпретируется как «буржуазное» и «отсталое». В.Перхин полагает, что специфика Платонова-критика кроется в его тайнописи — части русской потаенной речи и противостоянии цензурным условиям1. О подлинных литературно-критических способностях писателя можно судить по глубокому истолкованию им поэзии А. Ахматовой.
Вероятно, это лишь одно из объяснений. Другое, очевидно, кроется в особенностях платоновского письма вообще. Самобытное косноязычие героев платоновской прозы, пропущенное через авторскую иронию и создающее гремучую смесь опасной литературной игры, не могло не оказать влияния на платоновскую критическую прозу. Следует помнить и еще об одном: к литературной критике Платонов прибегает в годы «непечатания», и его «размышления читателя» становятся критическими оценками одного из многих пролетарских читателей, приобщившихся к большой литературе. А то, что он один из многих, «человек из массы», Платонов постоянно подчеркивает, ведя литературные обозрения словно бы от имени одного из своих литературных героев.
'См. об этом: Перхин В. Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи. СПб., 1997.
303
В центре внимания литературной критики зачастую оказывалась сама литературная критика. На одном из пленумов Правления писательского союза в 1935 г. о критике говорил известный представитель этой профессии И. М. Беспалов. В этом и последующих докладах на аналогичные темы можно найти одни и те же структурные компоненты, одни и те же клише и формулы. В докладах о состоянии и задачах советской литературной критики отчетливо определяются следующие узловые проблемы: вопрос о критике актуален, как никогда; литературная критика — составная часть социалистической культуры; необходимо бороться против пережитков капитализма в сознании людей; необходимо сплотиться вокруг партии и избегать групповщины; литература пока еще отстает от жизни, а критика от литературы; литературная критика должна подчеркивать партийность и классовость литературы.
Замечательный летописец литературной жизни, В. Каверин приводит фрагмент стенографического отчета «Диспут о критике». Заседание состоялось в Доме писателей им. Маяковского в марте 1939 г. Здесь собрались вечные конкуренты — литераторы Москвы и Ленинграда для обсуждения «критического участка советской литературы» (К. Федин). И вновь — общие фразы о высоком назначении критики, о смелости и фантазии в литературно-критическом труде.
Сохраняя общую концепцию речей и статей, посвященных задачам советской литературной критики, авторы делали поправку на время. Так, в 1930-е годы писали и о таком обязательном качестве литературной критики, как революционная бдительность.
В литературной критике 1930—40-х годов наиболее заметными были выступления И. Беспалова, И. Тройского, Б. Усиевич, Д. Лукача, Н. Лесючевского, А.Тарасенкова, Л.Скорино, В.Ермилова, З.Кедриной, Б.Брайниной, И.Альтмана, В.Гоффеншефера, М.Лифшица, Е. Мустанговой. Их статьи и рецензии определяли реальное состояние литературной жизни.
Литературная критика сталинской эпохи в своем суммарном виде являла невыразительный идеологический довесок к большой литературе, хотя на общем безрадостном фоне можно было различить и интересные находки, и точные суждения.
Алексей Павлович Селивановский (1900—1938) литературно-критическую деятельность начал в 1920-е годы. Он был одним из руководителей РАПП, сотрудничал в журналах «На литературном посту» и «Октябрь». В 1930-е годы Селивановский выпустил книги «Очерки по истории русской советской поэзии» (1936) и «В литературных боях» (1936), печатался в журнале «Литературный критик». Как и другие бывшие рапповцы, Селивановский подчеркивал: «Нас
304
выправила и выправляет партия»1. Наиболее известные его работы — «Жажда нового человека» (о «Разгроме» А. Фадеева), «Коварство и любовь Занда» (о Ю.Олеше), «Смех Ильфа и Петрова», а также статьи о Д.Бедном, Н.Тихонове, И.Сельвинском, В.Луговском. Эти и другие работы написаны с позиций социалистической партийности, художественный текст рассматривается в них в контексте вульгарно-социологических сближений с действительностью. Так, например, критик призывает создателей Остапа Бендера усилить в нем черты классового врага, а пафос советской литературы Селивановский видит в «художественном утверждении строя социалистических отношений на земле». Вместе с тем, литературно-критические работы Селиванов-ского отражают тенденции, не свойственные эпохе: это касается статей о поэзии.
Оценки Селивановского идут здесь вразрез с общепринятыми. Он пытается разобраться в ритмике и фонетических новообразованиях Хлебникова, стремится понять суть акмеизма (называя при этом имя Гумилева), продираясь сквозь терминологическую вязь эпохи («поэзия позднего буржуазного классицизма», «империалистическая поэзия», «поэзия политических обобщений»), критик расширяет поэтическое поле за счет имен, казалось бы, безнадежно утраченных эпохой 1930-х годов. Селивановский был репрессирован. Реабилитирован посмертно.
Заслуживает внимания и советский период деятельности бывшего литератора-эмигранта Дмитрия Петровича Мирского (Святопол-ка) (1890—1939). В Советской России 1930-х годов Мирский печатает ряд статей и предисловий, посвященных зарубежной словесности. Ему принадлежат также статьи о М. Шолохове, Н. Заболоцком, Э. Багрицком, П. Васильеве. Статьи и книги Мирского заметно выделялись на общем литературно-критическом фоне: он был раскован в своих суждениях и нередко позволял себе оценки, не совпадающие с оценками официозной критики. Так, Мирский был убежден в единстве русской литературы послереволюционного периода2. Несмотря на то что творческая индивидуальность критика вобрала в себя самые разные течения и тенденции, в работах Мирского был достаточно силен элемент вульгарно-социологического прочтения текстов. Мирский был репрессирован. Реабилитирован посмертно.
Вмешательство и контроль партийных органов приводили, как правило, к ухудшению литературно-общественной ситуации. С
Селивановский А. В литературных боях. М., 1959. С. 452. 2См. об этом: Перхин В. Дмитрий Святополк-Мирский // Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи. СПб., 1997. С. 205—228.
20 — 2386 305
1933 г. в стране стал выходить ежемесячный журнал «Литературный критик» под редакцией П. Ф. Юдина, а впоследствии — М. М. Розен-таля. Безусловно, и этот журнал был изданием своей эпохи, далеко не всегда при этом отвечая названию. И все же он в большой мере заполнял лакуны литературно-критической мысли, поскольку оперативная критика — обзоры, рецензии, дискуссионные статьи — соседствовали здесь с более или менее серьезными историко-литературными и теоретико-литературными работами. В результате партийным постановлением от 2 декабря 1940 г. «О литературной критике и библиографии» издание единственного в своем роде журнала было прекращено.
Еще более печальным по своим последствиям оказалось постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Этот документ, предшествовавшее его появлению обсуждение темы на Оргбюро ЦК ВКП(б) и особенно доклад А. Жданова на собрании писателей в Ленинграде не только прекратили издание журнала «Ленинград», но и содержали в себе беспардонные, оскорбительные высказывания, адресованные А.Ахматовой и М.Зощенко. После публикации Постановления и Ахматова, и Зощенко были по существу отлучены от литературно-издательского процесса; им оставалось печатать лишь художественные переводы.
Это была партийная литературная критика в её исконном четко-однолинейном выражении. Партийные решения принимались по поводу пьесы И. Сельвинского «Умка — Белый медведь» (1937) и пьесы «Домик» В.Катаева (1940), о пьесе «Метель» Л.Леонова (1940), и «т. Фадееве А.А.» (1940), о журнале «Октябрь» (1943) и журнале «Знамя» (1944). Бдительный партийный контроль над литературой подменял литературную критику. Доказательство тому — сравнительно недавно увидевший свет сборник документов, свидетельствующих о разгуле партийной цензуры1.
Литературная полемика в этих условиях казалась неуместной. Однако рудименты литературных дискуссий сохранились. Так, например, в период между 1935 и 1940 г. прошли дискуссии о формализме и вульгарном социологизме. На деле это оказались отголоски споров 1920-х годов, и главным действующим лицам — сторонникам формальной школы и представителям социологического литературоведения — был дан очередной, на этот раз — последний — бой. Если учесть, что 90% литераторов, вступивших в Союз советских писателей в 1934 г., к 1937—1938 гг. было репрессировано, можно понять, что дискуссии конца 1930-х годов были организованы сверху и протекали
Литературный фронт: История политической цензуры: 1932—1946 гг. М., 1994. 306
крайне вяло. Если в 1920-е годы «провинившийся» критик мог потерять доверие товарищей по партии, то в 1930-е годы он терял жизнь. По этому поводу персонаж булгаковского романа Азазелло говорил Маргарите: «Одно дело — попасть молотком в стекло критику Латун-скому и совсем другое дело — ему же в сердце».
После окончания публикации «Тихого Дона» М.Шолоховым литературная критика внезапно встрепенулась, и появились отклики, в которых Шолохова упрекали в неправильном завершении эпопеи, в том, что писатель измельчил образ Мелехова. Прошли короткие дискуссии об исторической романистике, о прозе Н.Островского и Д. Фурманова.
В период Великой Отечественной войны внимание партии и правительства к литературной критике было ослаблено, а собственных ярких ростков она не давала. Очередное усилие по «улучшению качества» литературной критики было предпринято в 1947 г., когда об ее состоянии и задачах говорил и писал А. А. Фадеев. К общим рассуждениям Фадеев добавил мысль о том, что социалистический реализм вполне может включать в себя и романтические элементы. Фадеева поддержал Владимир Владимирович Ермилов (1904—1965), автор запомнившейся современникам фразы, в которой лишь «слегка» была переиначена формула Н.Чернышевского: «прекрасное — это наша жизнь».
Писавший с броской яркостью и повышенной экспрессивностью, В. Ермилов, литературовед и литературный критик, начал свои выступления еще в 1920-е годы и стал печально знаменитым в годы 1930-е и 1940-е. Ермилов всегда оставался одной из самых заметных одиозных фигур в советской литературной жизни. Он был непременным деятельным участником всех литературно-партийных дискуссий разных десятилетий. Долгожитель советской литературной критики, В. Ермилов прошел большой путь и в журналистике. В 1926—29 годах он редактировал рапповский журнал «Молодая гвардия», в 1932—38 годах возглавил редакцию «Красной нови», в 1946—50 годах под его руководством выходила «Литературная газета». Несмотря на то что Ермилов входил в рапповское руководство, он легко отказался от идейных устремлений этой организации и в 1930-е годы сосредоточился на монографических исследованиях творчества М. Кольцова, М. Горького, В. Маяковского. В разные годы с конъюнктурно-догматических позиций он резко высказывался о прозе И. Ильфа и Евг.Петрова, К. Паустовского, о поэзии А. Твардовского и Л. Мартынова, о драматургии В. Гроссмана.
20* 307
В ] 936 г. в книге «Мечта Горького», написанной сразу после смерти писателя, Ермилов доказывал абсолютную связь творчества М. Горького и идей победившего социализма. В финале книги критик подробно разбирал достоинства Сталинской конституции, ставшей, по выражению Ермилова, своеобразным апофеозом горьковских идей.
В 1940-е годы Ермилов — автор ряда статей, в которых жестко декларирована мысль о партийной ответственности писателя и критика1. По утверждению Ермилова, самой демократической литературой мира может считаться литература социалистического реализма. Подозрительные «тенденции», проявившиеся в творчестве Зощенко и Ахматовой, конечно же, «глубоко враждебны советской демократии».
Ермилов без устали боролся с «политической безответственностью» и «упадничеством», с «мистическим извращением действительности» и «пессимизмом», с «гнилой схоластикой» и «теорийками», «проповедующими толстовское самоусовершенствование». Он был одним из создателей тенденциозной и трескучей литературно-критической фразеологии, усердно тиражируемой в 1930—50-е годы. По одним только названиям ермиловских работ можно легко представить, каким запретительным пафосом они были пронизаны: «Против меньшевизма в литературной критике», «Против реакционных идей в творчестве Ф. М.Достоевского», «О ложном понимании традиций», «Вредная пьеса», «Клеветнический рассказ А. Платонова» и т. п. Литературные сочинения Ермилов провозглашал оружием, необходимым для защиты «подлинной партийности» в искусстве.
Ермилов с энтузиазмом поддерживал мысль А.Жданова, высказанную им на Первом съезде писателей, что социалистический реализм должен являться методом не только советской литературы, но и советской критики. Ермилов сыграл свою роль и в борьбе с «космополитизмом» — в безжалостной государственной акции конца 1940-х годов. Он объявлял имена литераторов-«космополитов», позволявших себе усматривать в русской литературе художественные влияния мировой классики.
В 1950—60-е годы Ермилов сосредоточился на историко-литературных исследованиях, большую часть которых он посвятил А. Чехо-
См.: Ермилов В, Самая демократическая литература мира: Статьи 1946—1947 гг. М., 1947.
308
ву. Между тем и литературно-критическому труду Ермилов придавал немалое значение. После XX съезда партии, сообразуясь с новыми веяниями, критик стал писать свободнее, раскованнее, он приблизился к художественному тексту и стал обращать внимание на его поэтический строй.1 Однако Ермилов сохранил верность себе и вводил в корпус своих статей бесконечные ссылки на партийные документы, доверяя в первую очередь своевременно высказанной политической идее, а не литературно-художественному открытию. В 1960-е годы Ермилов-критик утрачивает свое прежнее влияние, и его статьи воспринимаются как рядовые явления бурного литературного процесса, привлекавшего внимание читателей совсем другими именами и художественными идеями.
В историю литературы Ермилова навсегда «ввел» В.Маяковский, недобрым словом помянувший критика в своем предсмертном письме, а до этого сочинивший один из лозунгов к спектаклю «Баня»:
Сразу
не выпарить
бюрократов рой. Не хватит ни бань
и ни мыла вам. А еще
бюрократам
помогает перо критиков —
вроде Ермилова...
В 1949 г. в стране началась «борьба с космополитизмом». В секциях Союза писателей прошла очередная волна суровых проработок. Литераторы по необходимости раскаивались, а литературные критики сосредоточились вокруг очередных «позитивных» фактов, проявившихся в демонстративно-официозной, рептильной словесности. В конце 1940 — начале 1950-х годов советская литературная критика умирала. Она вынуждена была «брать на вооружение» известную своей демагогической откровенностью теорию бесконфликтности. Критика, как и литература, обходила острые углы, радостно, с приторным ликованием, приветствуя появление литературных произведений, само название которых призвано было внушать гордость и оптимизм. Писатели мучительно соглашались на переделку написанного. Клас-
'См., например: Ермилов В. Связь времен: О традициях советской литературы. М., 1964.
309
сический пример трагического безволия — переделка А. Фадеевым романа «Молодая гвардия». Литературные критики в штыки принимали честную литературу — книги, идущие вразрез с общим настроением. Отрицательные рецензии появились по поводу стихотворений А.Твардовского, романов В.Гроссмана «За правое дело» и В.Некрасова «В окопах Сталинграда», повестей и рассказов В.Пановой. В 1940-е — начале 1950-х годов советская литературная критика переживает тяжелейший кризис.