ЛИТЕРАТУРНЫЕ ГРУППЫ 20 11

VI

      Литературное наследство Короленко чрезвычайно велико и поражает разносторонностью художественного дарования писателя. Короленко было свойственно высокое понимание писательского долга, поэтому таким гражданским пафосом веет от всего его творчества, поэтому так благородны его замыслы, безгранична его вера в силы народа. В своем труде Короленко не знал усталости, до суровости был беспощаден к себе. Он не преувеличивал, когда говорил о своей профессиональной привычке «постоянно работать с карандашом» в любых условиях и при любых обстоятельствах. Нужно было быть до конца преданным литературе, иметь твердую волю и огромное самообладание, чтобы под сводами Вышневолоцкой политической тюрьмы создать рассказ «Чудная», на арестантской барже — очерк «Ненастоящий город», в суровых условиях якутской ссылки такие произведения, как «Сон Макара» и «В дурном обществе».    Короленко является для нас образцом писателя, самым теснейшим образом связанного с жизнью. Не было «…ни одного заметного события,— писал А. М. Горький,— которое не привлекало бы спокойного внимания Короленко». В его дневниках и записных книжках упомянуты тысячи лиц, с которыми встречался писатель в жизни, записаны многочисленные факты, занесены прямо «с натуры» сотни сцен, послужившие материалом для многих его рассказов, очерков и газетных выступлений. Его Яшка-стукальщик, Тюлин, многие герои сибирских рассказов вплоть до героев «Ат-Давана» — реально существующие люди. Известно, что после опубликования рассказа «Река играет» на Тюлина — ветлужского перевозчика — ездили специально смотреть, как на прообраз героя короленковского рассказа. Бесспорно, что Короленко стремился к наиболее точному воспроизведению жизни и, изображая ее, нередко брал реальные факты и реальных лиц. На эту особенность своего творчества он часто указывал в подзаголовках рассказов, называя их «эскизами из дорожвого альбома», «из жизни в далекой стране», «из записок репортера», «из записной книжки путешественника». Но взыскательный художник был яростным врагом рабского списывания с натуры. Он неустанно напоминал молодым авторам о задаче художника не только увидеть то или иное явление, но и отразить его в наиболее характерном проявлении, «отрицая или благословляя». В своих художественных обобщениях Короленко поднимается до той типичности, глубокой правдивости изображения, которая отмечает подлинных мастеров литературы. Пользуясь в творческой работе своими дневниковыми записями, Короленко умел необычайно тонко и гармонично слить воедино поэтическую убедительность с чисто фактической достоверностью, бытовые наблюдения с художественным вымыслом.    Разрабатывая форму такого рассказа, когда действие излагается от первого лица, Короленко достигал стройной, естественно складывающейся композиции художественного произведения. Словно он запросто и задушевно беседовал с читателем. При этом писатель умел находить позицию рассказчика в зависимости от материала и замысла произведения. Когда читаешь Короленко, то видишь перед собой не только лицо, о котором идет речь, но и лицо, которое ведет речь. В этой связи нужно упомянуть о лукавом сказочнике, в духе гоголевского Панька Рудого, в «Иом-кипуре», об интеллигентном наблюдателе в «Убивце», о человеке, страстно ищущем правды, в «Не страшном». Композиции его рассказов как бы не заданы заранее, в то же время нельзя не подивиться их поэтической утонченности, гармонии формы и содержания. Говоря о рассказе «Соколинец», А. П. Чехов, чутко понимавший природу художественного творчества, писал: «Он написан как хорошая музыкальная композиция, по всем тем правилам, которые подсказываются художнику его инстинктом».    По мастерству владения языком Горький ставил Короленко в рад с Тургеневым и Чеховым. Короленко постоянно искал сильное и выразительное слово и умел слышать его из уст простого народа.    Прекрасный знанок русского языка, Короленко, создавая речевую характеристику своих героев, умело отбирал в народных говорах меткие, яркие выражения, точные эпитеты. Все эти поэтические краски входят составными элементами в язык писателя, определяют то красочное единство речи, которое по праву выдвигает Короленко в число самых выдающихся и оригинальных художников слова.    С большим мастерством изображена в рассказах и повестях Короленко природа, которая с удивительной полнотой и поэтической силой раскрывается в тесной связи с изображением человека. «Для меня Волга — это Некрасов, исторические предания о движении русского народа, это — Стенька Разин и Пугачев»,— пишет Короленко в «Истории моего современника». В рассказе «Лес шумит» трагическое повествование о возмущении крепостных крестьян Короленко ведет параллельно с описанием дремучего бора, шум которого уподобляется «тихой песне без слов», «неясному воспоминанию о прошедшем». Характер Тюлина напоминает «милую Ветлугу, способную «взыграть». В «Марусиной заимке» образ героини находится в соответствии с изображением «молодой искалеченной лиственницы». Таким образом, пейзаж у Короленко помогает раскрытию художественного замысла его произведений. В его рассказах, очерках, повестях нашло отражение все многообразие русской природы: леса Поволжья и степи Украины сменяются непроходимой сибирской тайгой, блещет спокойной красотой Волга, суровым величием веет от снежных просторов Лены. Пейзажи Короленко создают зрительное ощущение — словно они написаны красками на полотне.    «Короленко,— писала Роза Люксембург,— насквозь русский писатель… Он не только любит свою страну, он влюблен в Россию, как юноша, влюблен в ее природу, в интимные красоты каждой местности исполинского государства, в каждую сонную речку, в каждую тихую, окаймленную лесом долину, влюблен в простой народ, в его типы… в его природный юмор и его напряженное раздумье».    Посвятив свое творчество изображению жизни народа, Короленко с одинаковым мастерством показал и украинского крестьянина, и неизвестного до того в литературе ямщика с далекой Лены, и волжанина, и сибиряка, и павловского кустаря. Короленко защищал человека от враждебных ему сил собственнического строя. Писателю были ненавистны ложь, зло, насилие, на которых стояла власть буржуазии и помещиков. Большое общественное звучание имели его выступления в защиту национальных меньшинств против народоненавистнической политики царского правительства. В лучших своих произведениях он воспел мечту народа о таком общественном устройстве, в котором не будет угнетателей и угнетенных и где человек получит право на достойную жизнь.    Имеют большое художественное и историко-литературное значение и его критические статьи, а также воспоминания о писателях.    Как литературный критик и историк литературы Короленко начинает активно выступать еще с конца 80-х годов. Он является автором статей о Гоголе, Белинском, Щедрине, Гончарове, Тургеневе.    Представляют значительный интерес воспоминания Короленко о целом ряде современников и прежде всего о Чернышевском, Гаршине, Л. Толстом, Успенском, Чехове. В этих своих произведениях он достигает органического сочетания художественного портрета, живого изображения личности и исторического исследования, тонкого и вдумчивого анализа творчества. Заслуживают внимания многие его журнальные рецензии и среди них — рецензия на ранние рассказы А. С. Серафимовича, которая является одним из первых печатных отзывов о творчестве выдающегося пролетарского писателя. Вопросам эстетики посвящены многочисленные страницы дневников и записных книжек писателя. Сотнями писем Короленко откликался на произведения молодых авторов из народа, высказывая при этом ценные мысли о поэтическом мастерстве и задачах литературы.    В основе литературно-критических взглядов Короленко лежат традиции русской революционно-демократической критики XIX века. Короленко признает только то искусство, которое связано с жизнью народа и служит благородным целям освободительной борьбы. «Литература есть (и должна быть) самое демократическое из социальных явлений…— писал Короленко 24 января 1916 года литератору А. К. Лозине-Лозинскому.— Вот почему «Белеет парус» или «Горные вершины» или им подобные лирические перлы навсегда останутся не только самыми понятными, но и самыми лучшими образцами лирической поэзии, а «апельсины в шампанском» останутся виртуозными и курьезными памятниками извращения вкуса и упадка».    Короленко подчеркивает громадное значение Белинского, Некрасова, Щедрина и Чернышевского в развитии самосознания русского общества, в освободительной борьбе народа. «Подсчитайте,— писал Короленко В. А. Гольцеву 11 марта 1894 года,— ту огромную массу новых мыслей и чувств (нового отношения человека к миру), которую в свое время привел в движение Щедрин,— и вы увидите, что — проживи поэзия Фета тысячу лет, она не подымет и десятой доли этого…» В статье о Белинском он также подчеркивает значение «массы идей» великого критика, «которыми мы и за нами наши дети будут пользоваться». Блестящим образцом исследования творчества Гоголя является статья Короленко «Трагедия великого юмориста». Отмечая величайшее значение Гоголя в развитии русской литературы, Короленко в этой статье определяет писательскую драму Гоголя, как противоречие между реакционными тенденциями его взглядов и прогрессивным характером его творчества. Вслед за Белинским Короленко показывает, сколь органически чужды творческому гению Гоголя были ложные идеи «переписки с друзьями», которую буржуазная критика начала XX века объявила основной ценностью гоголевского наследства. «Горечь,— пишет Короленко в заключительной части статьи о Гоголе,— вызванная идеями «Переписки», очень живая в первые годы, давно стихла, а скорбный образ поэта, в самой душе которого происходила гибельная борьба старой и новой России,— стоит во всем своем трагическом обаянии». Тонким умением проникать в художественный мир писателя исполнены статьи Короленко о Гончарове, Гаршине, Толстом. С гордостью за русскую литературу писал Короленко о мировом значении творчества Толстого: «Можно сказать смело, что по непосредственной силе творческой фантазии, по богатству и яркости художественного материала нет равного Толстому из современных художников».    Статьи Короленко не свободны от ошибочных толкований отдельных историко-литературных проблем и некоторых сторон творчества тех писателей, о которых он писал. Так в воспоминаниях о Чернышевском, исполненных глубокого уважения и неподдельной любви к вождю русской революционной демократии, сказалось известное влияние либерально-народнических взглядов Михайловского. Короленко явно недооценил громадного значения философских взглядов Чернышевского, который, по словам В. И. Ленина, «…сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников» {В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, стр. 346.}. В статьях о Толстом Короленко незакономерно прибегает к сравнению великого русского писателя с выходцем «из первых веков христианства», этим самым ошибочно истолковывая социальные основы критики Толстого. При всем этом взятые вместе литературно-критические статьи Короленко, утверждавшие общественное предназначение литературы, решительно отвергавшие равного рода буржуазные извращения в вопросам искусства и сыгравшие глубоко положительную роль в формировании целого ряда писателей прогрессивного направления, не потеряли ни своего научного значения, ни обаяния живого писательского слова о выдающихся деятелях русской культуры и останутся как замечательные образцы передовой критики предреволюционной эпохи.    Бесспорное общественно-литературное значение имеет эпистолярное наследие Короленко. Он переписывался с Толстым, Чеховым, Горьким, Тимирязевым, с видными деятелями русского искусства, с крупнейшими писателями Украины. Письма Короленко содержат ценнейшие признания, помогающие проникнуть в его творческую лабораторию. Переписка писателя отчетливо рисует гражданский облик художника, откликавшегося на важнейшие социально-политические события, на все значительные явления общественной жизни.    Короленко постоянно выступал непримиримым врагом литературной реакции, горячим защитником всего нового и передового. Из писателей старшего поколения он был первым, кто оценил талант Горького еще до появления его рассказов в печати. Глубоко заинтересованный его громадным художественным дарованием, Короленко тщательно следил за выступлениями Горького в первый период его литературной деятельности, откликаясь на каждое новое его произведение. «Я был дружен со многими литераторами,— писал Горький в 1925 году,— но ни один из них не мог внушить мне того чувства уважения, которое внушил В. Г. с первой моей встречи с ним. Он был моим учителем недолго, но он был им, и это моя гордость по сей день». С большим сочувствием Короленко отнесся к А. С. Серафимовичу, к С. П. Подъячеву, к автору известного романа «Разин Степан» А. П. Чапыгину и многим другим передовым писателям. Многие стороны творчества Короленко близки советской литературе, в которой живут и находят свое развитие лучшие традиции писателей предшествующих поколений. Бесспорно, например, его влияние на одного из крупнейших писателей Советской Белоруссии Змитрокэ Бядули. Известный поэт Советской Латвии Ян Судрабкашн назвал Короленко в числе учителей лучших латышских писателей.    Теснейшими узами Короленко был связан с украинской литературой. Еще в 90-х годах он познакомился с творчеством украинского поэта-революционера Павла Грановского, многие годы томившегося в царской тюрьме и безвременно умершего в ссылке. Короленко принимал деятельные меры к тому, чтобы замечательный труд поэта-революционера появился в печати и стад известен украинскому народу. Самые дружественные отношения существовали у Короленко с выдающимся украинским писателем М. Коцюбинским и замечательным драматургом и театральным деятелем Карпенко-Карым. Многие годы общался Короленко с таким мастером украинской прозы, как Панас Мирный. Творчество Короленко нашло высокую оценку у крупнейших представителей украинской литературы. Леся Украинка мечтала о том времени, когда его произведения будут переведены на украинский язык. Своим «любимым автором» называл Короленко Коцюбинский, который оценил его творчество как «книгу жизни», «удивительно понятой и удивительно верно отраженной великим художником».    В нашей стране творчество Короленко пользуется широкой популярностью. Советские люди чтят его, как выдающегося писателя, отдавшего свой талант на защиту человека от уродств капиталистического строя. Они видят в нем горячего патриота, варившего в могучие силы своего народа Книги писателя переведены почти на все языки народов Советского Союза, в том числе и на языки тех народов, о которых Короленко писал тогда еще, когда они не имели своей письменности и жили под чудовищным гнетом царизма. Его произведения, вошедшие в богатое наследие классической литературы, не потеряли своего художественного значения и продолжают служить и сейчас делу борьбы с темными силами мировой реакции. С ранних лет Короленко примкнул к революционному народническому движению. В 1876 году за участие в народнических студенческих кружках он был исключён из академии и выслан в Кронштадт под надзор полиции.

В Кронштадте молодому человеку пришлось зарабатывать себе на жизнь собственным трудом. Он занимался репетиторством, был корректором в типографии, перепробовал ряд рабочих профессий.

По окончании срока ссылки Короленко возвратился в Петербург и в 1877 поступил в Горный институт. К этому периоду относится начало литературной деятельности Короленко. В июле 1879 года в петербургском журнале «Слово» была напечатана первая новелла писателя «Эпизоды из жизни „искателя“». Этот рассказ Короленко первоначально предназначал для журнала «Отечественные записки», однако первая проба пера оказалась неудачной — редактор журнала М. Е. Салтыков-Щедрин вернул молодому автору рукопись со словами: «Оно бы и ничего… да зелено… зелено очень». Но ещё весной 1879 года по подозрению в революционной деятельности Короленко вновь был исключён из института и выслан в Глазов Вятской губернии.

3 июня 1879 года вместе с братом Илларионом писатель в сопровождении жандармов был доставлен в этот уездный город. Писатель оставался в Глазове до октября, пока в результате двух жалоб Короленко на действия вятской администрации его наказание не было ужесточено. 25 октября 1879 года Короленко был отправлен исправником в Бисеровскую волость с назначением жительства в Березовских починках, где он пробыл до конца января 1880 года. Оттуда за самовольную отлучку в село Афанасьевское писатель был отправлен сначала в вятскую тюрьму, а затем в Вышневолоцкую пересыльную тюрьму.

После отказа подписать покаянную верноподданническую петицию новому царю Александру ІІІ в 1881 году, Короленко был отправлен в ссылку в Сибирь (он отбывал последний срок ссылки в Якутии в Амгинской слободе). Однако суровые условия жизни не сломили воли писателя. Тяжёлые шесть лет ссылки стали временем формирования зрелого писателя, дали богатый материал для его будущих сочинений.

Публицистика и общественная деятельность

 

Популярность Короленко была огромна, и царское правительство было вынуждено считаться с его публицистическими выступлениями. Писатель привлекал внимание общественности к самым острым, злободневным вопросам современности. Он разоблачал голод 1891—1892 годов (цикл эссе «В голодный год»), привлёк внимание к «Мултанскому делу», обличал царских карателей, жестоко расправлявшихся с украинскими крестьянами, борющимися за свои права («Сорочинская трагедия», 1906), реакционную политику царского правительства после подавления революции 1905 года («Бытовое явление», 1910). В 1911—1913 годах Короленко активно выступал против реакционеров и шовинистов, раздувавших сфальсифицированное «дело Бейлиса», он опубликовал более десяти статей, в которых разоблачал ложь и фальсификации черносотенцев.

В 1900 году Короленко наряду с Львом Толстым, Антоном Чеховым, Владимиром Соловьёвым, Петром Боборыкиным и Максимом Горьким был избран почётным академиком Петербургской академии наук по разряду изящной словесности, но в 1902 году сложил с себя звание академика в знак протеста против исключения из рядов академиков Максима Горького.

Отношение к революции, мировой и гражданской войне

В 1917 году на вопрос, кому быть первым президентом Российской Республики, некоторые (например, А. В. Луначарский) отвечали: Короленко[3][4]. После Октябрьской революции Короленко открыто осудил методы, которыми большевики осуществляли строительство социализма. Позиция Короленко — гуманиста, осуждавшего зверства гражданской войны, ставшего на защиту личности от большевистского произвола, отражена в его «Письмах к Луначарскому» (1920) и «Письмах из Полтавы» (1921).

13. начало «новокрестьянской» поэзии в русской литературе положил Николай Алексеевич Клюев. Почему это новое направление? Почему «новокрестьянское»? Ведь до него были Суриков и Никитин, был Дрожжин. До Клюева поэты, вышедшие из народа, являлись выразителями угнетенного состояния самого многочисленного класса России, скорбь и грусть, порожденные бесправным состоянием крестьянства и городской бедноты, были основными мотивами их творчества. А уроженец северного Олонецкого края Н. Клюев пришел в литературу с другими темами. Он с гордостью заявил о своем крестьянском происхождении. Он называл себя потомком неистового Аввакума, а потому в клюевских интонациях не могло быть ни униженности, ни покорного смирения. В 1907 году тогда еще никому не известный молодой поэт пишет Александру Блоку: «Простите мою дерзость, но мне кажется, что если бы у нашего брата было время для рождения образов, то они не уступали бы вашим. Так много вмещает грудь строительных начал, так ярко чувствуется великое окрыление». Клюев считал себя вправе так говорить с прославленным поэтом, ощущая себя потомком и представителем знаменитых северорусских сказителей — импровизаторов. Ведь именно в тех краях Гильфердинг записал свод русских былин, братья Соколовы составили собрание сказок, ту землю прославили сказители Рябинины и вопленица Федосова. Книги, иконопись, творчество народных мастеров всегда почитались в семье Клюевых. Очевидцы вспоминали, что в их доме было немало старопечатных книг, икон, старых, дониконовского письма. Поэтически одаренным человеком была мать поэта Прасковья Дмитриевна, знавшая множество песен, духовных стихов, плачей, обладавшая талантом импровизации. Ходил по ярмаркам с медведем-плясуном дед Николая Клюева. «Долго еще висела шкура кормильца на стене в дедовой повалуше, пока время не истерло ее в прах,— вспоминал в автобиографических записях поэт.— Но сопель медвежья жива, жалкует она в моих песнях, рассыпается золотой зернью, аукает в сердце моем, в моих снах и созвучиях...»

Впервые поэт (тогда еще совсем молодой — девятнадцатилетний) опубликовал свои стихи в 1904 году в Петербургском альманахе «Новые поэты». Публикации эти не отличались оригинальностью. Первая же книга Клюева «Сосен перезвон» (1911) стала заметным явлением в поэзии тех лет.

Стихотворения первой поэтической книжки Клюева поражали читателей своей необычностью, отсутствием нивелирующей индивидуальность упорядоченности ритмов, образов, тропов. Валерий Брюсов в предисловии к сборнику сравнивал клюевские стихи с диким лесом, который разросся «как попало по полянам, по склонам, по оврагам. Ничего в нем не предусмотрено, не предрешено заранее, на каждом шагу неожиданности — то причудливый пень, то давно повалившийся, обросший мхом ствол, то случайная луговина,— но в нем есть сила и прелесть свободной жизни... Поэзия Клюева похожа на этот дикий свободный лес, не знающий никаких «планов», никаких «правил».

В первой книге поэта четко обозначились отличительные черты клюевской поэзии — активное использование образов, тем, поэтических приемов песенного народного творчества, бунтарские мотивы. Их можно было бы принять за продолжение традиции народных разбойничьих и тюремных песен. Но угадывалось в этих произведениях и сугубо личное, автобиографическое. Документы, обнаруженные в архивах одним из первых биографов Николая Клюева А. К. Грунтовым, подтверждают это. А. К- Грунтов установил, что «в 1905 году Клюев был привлечен Московским жандармским Управлением к дознанию по делу о распространении среди служащих станции Кусково Московско-Нижегородской железной дороги прокламаций революционного содержания». В 1906 году за антиправительственную пропаганду Клюев был арестован и около полугода просидел в тюрьме.

Но когда мы говорим о революционности Клюева, помним о своеобразии его протеста. Помним, что его революционность была связана с религиозными представлениями, идеей религиозной жертвенности, страдания за «братьев» и «сестер»:

• Я надену черную рубаху

• И вослед за мутным фонарем

• По камням двора пойду на плаху

• С молчаливо-ласковым лицом.

Итак, непокорность, гордость своим крестьянским происхождением, бунтарские мотивы — отличительные качества новой крестьянской поэзии. Еще одна, может быть даже более показательная особенность этой поэзии — высокая степень поэтизации крестьянского быта. Крестьянская изба — не убогое жилище бедного горемыки, а основа мироздания, целый мир, избяной космос («Беседная изба — подобие вселенной: в ней шолом — небеса, палати — Млечный Путь...»). Процесс строительства избы уподобляется акту высокого поэтического, художественного творения:

• Будут рябью писаны подзоры

• И лудянкой выпестрен конек.

• По стене, как зернь, пойдут зарубки:

• Сукрест, лапки, крапица, рядки,

• Чтоб избе-молодке в красной шубке

• Явь и сон мерещились — легки.

«Рожество избы» — акт творения, это созидание, искусство. Клюевский стих пытается запечатлеть в слове мастерство кружевниц и вышивальщиц:

• Прони скатерть синей Онега,

• По зыби едет луны телега,

• Кит-рыба плещет и яро в нем

• Пророк Иона грозит крестом...

• и вдохновенное ремесло резчиков по дереву:

• Резчик Олеха — лесное чудо,

• Глаза — два гуся, надгубье — рудо,

• Повысек птицу с лицом девичьим,

• Уста залиты потайным кличем.

И в наше время в газетных очерках и журнальных статьях мы можем прочитать восторженные слова о народных умельцах-искусниках. Но у Клюева — иное. Он говорит не столько об умилении искусством Прони или Олехи, сколько о глубоком философском смысле творимых ими образов. К сожалению, большинству современных читателей, и особенно молодых, многие клюевские стихи будут непонятны. В них много красивого, но смутного, чарующего, но неясного. Что это за птица с лицом девичьим, вышедшая из-под резца Олехи? Да ведь это сладкогласная птица Сирин, изображение которой часто встречается в народных вышивках, в резных наличниках и карнизах. Может быть, поэзия Клюева подскажет современной молодежи необходимость знакомства с древнерусским искусством, его персонажами и сюжетами, славянской мифологией, поможет увидеть в произведениях народного прикладного искусства глубокую мудрость, запечатленную в форме знака, символа, простого и привычного, но не постигнутого? Как много глубокого, глубинного в простом. Давайте же приглядимся, попробуем понять простоту и мудрость быта русского крестьянина, как это сделал в свое время молодой поэт Сергей Есенин в философско-эстетическом трактате «Ключи Марии».

Революцию Клюев приветствовал «Песнью Солнценосца», циклом стихотворений «Ленин», «Гимном великой Красной Армии». Клюев верил, что революция приведет русский народ к мужицкому раю. В 1918 году он вступает в ряды РКП (б). Переехав в Вытегру, ведет там лекционную, пропагандистскую работу, пишет агитационные произведения. Активная пропаганда революционпых идей глубоко религиозным человеком производила особенно сильное впечатление на современников. Так, один из них, А. К. Романовский, вспоминал: «Все лето 1919 года я жил в городе Вытегре... Примерно в июне мне пришлось непосредственно слышать выступление Клюева... Однажды расклеенные афиши известили, что в местном театре состоится его выступление. Я пришел в театр, когда уже все места в зале были заняты, и оказался в толпе стоящих у бокового входа, близко к сцене... На ней никого, кроме Клюева, не было, никто не объявлял тему его речи. Зал притих. Мне теперь трудно вспомнить, о чем конкретно тогда говорил, но помню, что революцию он образно сравнивал с женщиной, размашисто шагающей по Руси. Сравнения и сопоставления поэта были неожиданны и своеобразны. Он умел к тому же позировать, привлекать к себе внимание. Как сейчас помню: стоит Клюев, одна рука приложена к сердцу, другая взметнулась вверх, воспаленные глаза сияют. Я никогда до того не слышал, что могут говорить так горячо и убедительно. Но многие его слова заставляли думать, что Клюев несомненно человек религиозный. Казалось странным, что он мог совмещать в себе, с одной стороны, большие, широкие, современные идеи, а с другой — веру в бога». Религиозность Клюева стала причиной исключения его из рядов партии в апреле 1920 года. О силе убеждения слова поэта свидетельствует тот факт, что вопрос о пребывании Клюева в партии рассматривали несколько раз. Поэт сумел убедить в неправомерности решения об исключении Вытегорскую городскую партийную организацию, уездную партконференцию. И только постановлением   Петрозаводского   губкома   он   был   исключен. Созданные Клюевым в 20-е годы поэмы «Мать-Суббота», «Заозерье», «Деревня» с обилием фольклорных мотивов и этнографических подробностей, которыми поэт восхищенно любуется, подбирая самые дорогие, самые заветные слова для рассказа о них, вызвали весьма противоречивые отклики в печати. Добрые слова о самобытном художественном мастерстве Н. Клюева были сказаны Вс. Рождественским и В. Полонским. Некоторыми другими литераторами. Но слов одобрения было мало. Очень мало. Много и громко звучали обвинения поэта в приверженности патриархальному, старому, уходящему. А стало быть, в неприятии современной советской действительности. В клюевских сказочных идиллиях углядели пропаганду кулацких представлений о крестьянской зажиточной жизни.