Союзы языков

Одна из многих проблем, которые интересова­ли Николая Сергеевича Трубецкого, — пробле­ма языковых контактов. Он первым выдвинул концепцию языковых союзов — объеди­нений языков, сходных не по происхожде­нию, а по свойствам, приобретённым благода­ря длительным контактам.

До Трубецкого специалисты выделяли два типа сходства языков: генетическое, связанное с принадлежностью языков к одной семье, и ти­пологическое, когда сходство строя языков не обусловлено какими-либо историческими отношениями между ними. Учёный выделил третью возможную причину, контакты. При этом общие черты могут приобретать и не­родственные, и ранее разошедшиеся родствен­ные языки; в последнем случае говорят о вто­ричном схождении языков.

Несколько языков, находящихся в контакте, могут приобрести сходство не только в лексике, но — что важнее — в фонетике и граммати­ке. Именно в таких случаях Н. С. Трубецкой го­ворил о языковом союзе: «Соседние языки, да­же не будучи родственны друг с другом, как бы „заражают друг друга“ и в результате получают ряд общих особенностей в звуковой и грамма­тической структуре. Количество таких общих черт зависит от продолжительности географи­ческого соприкосновения данных языков».

Языки, образующие союз, могут иметь не­мало общего, но это сходство отличается от сходства, обусловленного родством. В языках, входящих в союз, особенно много общего в лек­сике, связанной с культурой в широком смыс­ле этого слова, включая бытовую и хозяйствен­ную. У контактирующих между собой народов часто похожи жилища, одежда, домашняя ут­варь, сельское хозяйство и ремёсла, а также пре­дания, песни и танцы. А благодаря этому появ­ляется много общих слов, обозначающих всё связанное с этими сферами жизни. В то же вре­мя есть пласт лексики, который язык сохраня­ет неизменным; это так называемая базовая лексика: названия частей тела, числительные первого десятка, местоимения и др. Базовая лексика устойчива к заимствованиям. У языков, входящих в союз, она либо совсем различна, ес­ли языки не родственны, либо сходна лишь частично, если они отдалённо родственны и со­шлись вторично.

Н. С. Трубецкой выделил несколько языковых союзов. Один из них — балканский, в который входят румынский, болгарский, албанский и современный греческий языки (но не древне­греческий, который был живым языком, когда балканского союза ещё не было). Учёный отме­чал, что болгарский язык можно одновременно рассматривать как славянский с точки зрения вхождения в семью родственных языков и как балканский с точки зрения вхождения в союз. Все перечисленные языки балканского союза

Если языковые семьи строго замкнуты, то к союзам это не относится: один язык может входить в несколько союзов. Напри­мер, алтайские языки, как указывал Н, С. Трубецкой, сходны и с языками крайнего северо-востока Азии: чукотско-камчат­скими и нивхским, относящимся к другим семьям. Чукотско- камчатские языки в свою очередь сходны с неродственными (или очень отдалённо родственными), но соседними эскимос­скими языками. У алтайских языков есть ешё одна зона кон­тактов. Н, С. Трубеикой указывал на их большое сходство с японским и корейским. Его сейчас объясняют общим проис­хождением. Но японский язык в отличие от других алтайских имеет много обшего в фонетике и обшей древней культурной лексике с австронезийскими языками. Причина здесь опять же в языковых контактах, Наконец, восточные алтайские языки (японский, в меньшей степени корейский и тунгусо-мамьчжур- ские) входят в четвёртую контактную зону, более позднюю по времени образования, не упомянутую Н, С. Трубецким, У них есть ряд черт, обших с китайским языком. Итак, можно вы­делить, по определению Н. С. Трубецкого, «целые цепи» язы­ков и в Европе, и в Азии, и в Африке.

индоевропейские и отдалённо родственны ме­жду собой. Однако соответствующие группы — романская (например, румынский язык), славян­ская (болгарский), иллирийская (албанский) и греческая — разошлись между собой очень дав­но. Начиная с I тыс. н. э. эти народы находились в длительном контакте. Как следствие образовал­ся союз, и в языках появились черты, которых нет в других языках соответствующих групп, на­пример в русском или французском. Одна из яр­ких черт балканского союза — определённый артикль, образовавшийся из указательных мес­тоимений. В отличие от артикля в германских и других романских языках он стоит всегда по­сле существительного (в орфографии его при­нято писать слитно), а неопределённого артик­ля нет. У болгарского революционера Димитра Благоева было прозвище Дядото (Дедушка), в ар­тикле -то легко опознать единицу языка, по про­исхождению соответствующую русским место­имениям тот, та, то.

Другой, более обширный и одновременно менее ясный по своим признакам союз, выделен­ный Н. С. Трубецким, — евразийский. Он вклю­чает восточнославянские языки, с одной сторо­ны, и алтайские и финно-угорские — с другой. Восточные славяне, в первую очередь русские, в отличие от других славянских народов тесно общались с тюрками, монголами, некоторыми финскими народами, что отразилось и на язы­ке. По мнению Трубецкого, языки народов, проживающих на обширных степных и лесо­степных территориях от Карпат до Тихого оке­ана, имеют много общего, поскольку культуры этих народов взаимосвязаны. Одна из таких черт — оформление грамматических конструк­ций со значением обладания. В большинстве ев­ропейских языков они образуются с помощью глагола со значением ‘иметь’: to have в англий­ском, НаЬеп в немецком, avoir во французском и т. д. По-русски можно сказать Я имею книгу, но это слишком искусственно. Обычно пользуются глаголом со значением ‘быть’: У меня есть кни­га. Но оказывается, что такая конструкция свой­ственна многим языкам Северной Евразии, от русского до японского, где соагветствующая фра­за дословно будет выглядеть так Мне книга есть. Вопрос о существовании евразийского союза всё же остаётся спорным. Сходство многих языков этого ареала может быть связано и с общим про­исхождением (гипотезу о существовании алтай­ской семьи языков уже можно считать почти доказанной). Однако несомненное сходство рус­ского языка с алтайскими всё-таки не настолько велико, чтобы можно было с уверенностью го­ворить о союзе.

Типологическое сходство языков не связано с общностью культур, а генетическое сходство иногда восходит ко времени, от которого куль­турная общность соответствующих народов почти не сохранилась. Вхождение же в языко­вой союз всегда основано на сходстве культур. И если их носители потеряли связь друг с дру­гом, языковой союз перестаёт существовать, че­го не может случиться с языковой семьёй.

Трудно перечислить все лингвистические проблемы, которыми занимался Николай Сер­геевич Трубецкой. Живя за границей, публикуя свои труды в основном на немецком и фран­цузском языках, учёный всегда относил себя к русской науке. Благодаря Трубецкому и Якоб­сону многие идеи и концепции отечествен­ных учёных дореволюционного и советского времени вошли в мировую науку.

КАК ОПИСЫВАТЬ ЯЗЫКИ. ЛЕОНАРД БЛУМФИЛД И ЗЕЛЛИГ ХЭРРИС

В начале XX столетия американская наука, до то­го мало известная в Европе, начала определять пути развития лингвистики. Одним из первых американских языковедов мирового уровня стал Леонард Блумфилд (1887—1949)* Его знамени­тая книга «Язык» вышла в свет в 1933 г.

Лингвистика США отчасти под влиянием идей Фердинанда де Соссюра (см. статью «Язык и его структура. Фердинанд де Соссюр») со­средоточилась на фонологии и морфологии со­временных языков. Научные позиции Соссю­ра и Блумфилда во многом схожи — обоих принято относить к направлению, именуемому структурализмом. Однако у Блумфилда было не­мало особенностей, связанных с проблемой изу­чения языков индейцев.

Европейская лингвистика вплоть до XX в. за­нималась в основном языками так называемых культурных народов. Эта языки, разумеется, име­ют различия между собой, но всё-таки очень по­хожи. И это сходство проявляется не только в грамматике, но и в картинах мира (см. статью «Человек, народ и язык. Вильгельм фон Гум­больдт»). Изучая индоевропейские языки, иссле­дователь мог опираться на собственную языко­вую интуицию. Наконец, большое количество письменных памятников на этих языках толка­ло учёных на путь исторических изысканий. В индейских языках всё было не так: они «не име­ли истории», у них не было письменных па­мятников, и до конца XIX — начала XX в. эти языки никто не описывал. Поэтому сам матери­ал требовал синхронических исследований. К тому же исследователь не мог обращаться к сво­ей интуиции — эти языки слишком далеки от европейских по своему строю. Пока изучали ев­ропейские языки, было ясно, например, как де­лить текст на слова: лингвист, будучи носителем того же или хотя бы близкого по строю языка, интуитивно это знал. Но как выделять слова в индейских языках, было совсем непонятно.

(от лат. oppositio — противопоставление) языковые — лингвистически существенное (выпол­ня­ю­щее семиологическую функцию) различие между единицами плана выражения, которому соответствует различие между единицами плана содержания, и наоборот.

В этом смысле говорят о фонологической оппозиции между русскими фонемами [к] и [р] — слова «кот» и «рот» различаются не только по звучанию, но и по значению, или о семантической оппози­ции «единственное число» — «множественное число», так как, напри­мер, между формами «стола» и «столов» имеется как содержательное, так и формальное различие. Подобное истолкование позволяет исполь­зо­вать понятие оппозиции, чтобы разгра­ни­чить отношения между различными языковыми единицами (разными инвариантами) — так называемые оппозитивные отношения, и отношения между фонетически либо семантически различными вариантами одной и той же языковой единицы — неоппозитивные отношения. Так, например, глухие заднеязычные согласные [к] и [х], первый из которых является смычным, а второй фрикативным, — разные фонемы русского языка (ср. «корь» и «хорь»), тогда как соответ­ству­ю­щие звонкие согласные [г] и [γ], между которыми существует то же самое фонетическое различие, являются вариантами одной фонемы, так как замена одного другим не связана со смыслоразличением (ср. возможное произношение «бо[γ]атый» наряду с более обычным «бо[г]атый»). Некоторые учёные, в т. ч. создатель теории фонологических оппози­ций — Н. С. Трубецкой, употребляли термин «оппози­ция» не только по отношению к функциональным (значимым) различиям, но и к нефункциональным (незначимым), харак­те­ри­зуя первые как «дистинктивные», а вторые — как «недистинктивные» оппозиции.

Оппозиция как специфический вид парадигматических отношений (корреляций; см. Парадигма­ти­ка) иногда противо­по­став­ля­ет­ся контрасту как особому виду синтагматических отношений (реляций; см. Синтагматика). Совокупность оппозиций, в которые вступает данная единица, играет решающую роль для идентификации (парадигматического определения) этой единицы, что ясно осознавалось уже И. А. Бодуэном де Куртенэ и Ф. де Соссюром. Иденти­фи­ка­ция единицы состоит в установлении тех признаков фонетической или семантической субстанции, которыми отличаются эти единицы одна от другой. Таким образом, оппозиция предполагает разложимость противопоставленных единиц на частью общие («основание для сравнения»), частью различные элементы, так называемые дифференциальные признаки.

Центральную роль понятие оппозиции играет в фонологической концепции пражской лингви­сти­че­ской школы, которая была развита Трубецким и Р. О. Якобсоном в 30‑х гг. 20 в. и в которой понятие фонемы является производным от понятия фонологической оппозиции. Первый опыт систематизации типов оппозиций принадлежит Трубецкому (1936), который классифицировал их по трём признакам: 1) по отношению данной оппозиции ко всей системе оппозиций (в т. ч. по «размерности» и «встречаемости»), 2) по отношению между членами оппозиции, 3) по объёму смыслоразличительной силы оппозиции. С точки зрения «размер­но­сти» оппозиция может быть одномерной, если совокуп­ность признаков, общих для обоих её членов, не присуща больше никакому другому члену системы (например, [t] — [d] в немецком языке, поскольку эти фонемы являются единственными дентальными смычными в немецкой фонологической системе), или многомерной, если «основание для сравнения» двух членов оппозиции распространяется и на другие члены той же системы (например, нем. [b] — [d], поскольку образование слабой смычки, присущее одновременно обоим членам, повторяется еще и в g). С точки зрения «встречаемости» оппозиция может быть изолированной (члены находятся в отношении, которое не встречается больше ни в какой другой оппозиции, например нем. [r] — [l]) или пропорциональной (отношение между членами тождественно отношению между членами другой или других оппозиций, например [t] : [d] = [p] : [b] = [k] : [g]).

С точки зрения отношения между членами оппозиция может быть: 1) привативной, когда один член отличается от другого наличием либо отсутствием различительной черты, которая называ­ет­ся коррелятивным признаком или маркой корреляции, члены же оппозиции называ­ют­ся соответ­ствен­но признаковым и беспризнаковым или маркированным и немаркированным: [p] — [b], [t] — [d] и т. д.; 2) градуальной, или ступенчатой, когда члены отличаются друг от друга разной степенью одного и того же признака, например [a] — [o] — [u], характе­ри­зу­ю­щи­е­ся разной степенью открытости; 3) эквиполентной, когда члены логически равноправны (наиболее распространённый тип оппозиции), например [p] — [t], [f] — [k]. С точки зрения объёма различительной силы оппозиция может быть постоянной, если действие различи­тель­но­го признака не ограничено и две единицы различаются во всех возможных положениях, например оппозиция по назализации [p] — [m], [t] — [n] в русском литературном языке, или нейтрали­зу­е­мой, если в некоторых позициях данный признак лишается фонологической значимости, например оппозиция звонкости в русском языке, так как на конце слова этот признак утрачивается. Позиция, в которой оппозиция не реализуется, называется позицией нейтрали­за­ции; в этой позиции выступает архифонема — совокупность смыслоразличительных признаков, общих для обоих членов оппозиции. В качестве представителя архифонемы может выступать либо один из членов оппозиции, либо некоторый промежуточный звук. Член, выступа­ю­щий в качестве представителя архифонемы, считается беспризнаковым (немаркированным). В связи с этим он определяется как «архифонема + ø», а его маркированный коррелят — как «архифонема + некоторый признак»; таким образом, оппози­ция в целом признаётся привативной. Оппозиция, являющаяся одномерной, пропорци­о­наль­ной и привативной, получила у Трубецкого название корреляции.

В работах Якобсона и его последователей была сделана попытка свести все типы фоно­ло­ги­че­ских оппозиций к бинарным привативным оппозициям. Каждый член такой оппозиции имеет един­ствен­ный одно­знач­но предска­зу­е­мый противочлен (например, «звонкость» не существует без «глухости»). Такой тип отношений может связывать лишь элементарные единицы, принад­ле­жа­щие к двучленной категории, так что оппозитивная значимость переносится с фонемы на неразложимый далее компонент — дифференциальный признак. «Дихотомическая фонология» Якобсона — Фанта —Халле вызвала оживленную дискуссию в 50—60‑х гг. (см. Фонология).

Якобсон, основываясь на пражской концепции фонологических оппозиций, на теории асимме­три­че­ско­го дуализма С. О. Карцевского и на наблюдениях русских грамматистов относи­тель­но неравно­прав­но­сти членов грамматической категории (А. Х. Востоков, К. С. Аксаков, А. А. Шахматов, А. М. Пешковский), предпринял в 30—50‑х гг. попытку пере­не­сти понятие оппозиции, а также маркированности​/​немаркированности в область грамматики. Теория Якобсона оказала значи­тель­ное влияние на современные представления о характере грамматических оппозиций. Вместе с тем вопрос о типе аналогии между фонологическими и семантическими (сигнификативными) оппози­ци­я­ми решает­ся разными лингвистами по-разному. Значи­тель­ные разно­гла­сия возни­ка­ют, в част­но­сти, в связи с поня­ти­ем нейтра­ли­за­ции семантической оппозиции, под которой понимается то омонимия, то вынужденное употребление одной из форм (под давлением лексического либо грамматического контекста) независимо от выражаемого значения, то случаи недифферен­ци­ро­ван­но­го употребления двух форм, семантически противо­по­став­лен­ных в других позициях.