Гельман В.Я. От бесформенного плюрализма к доми

Успешное использование "Единства" в качестве инструмента думской кампании (ОВР потерпел поражение, отказался от борьбы за пост президента и поддержал Пути-

стр. 52

на) создало условия для его дальнейшего участия в политике Кремля и в Думе, и за ее пределами. Сплоченное парламентское большинство было необходимо президенту для консолидации политического режима и реализации неолиберального политического курса. Именно "партия власти" смогла обеспечить достижение "навязанного консенсуса" российских элит с помощью политических (а не только силовых) мер. Так, ЕР сыграла ключевую роль в принятии Думой в 2000 - 2001 гг. ряда законов о реформе федеративных отношений, существенно ограничивших автономию региональных элит (к тому же усилившей позиции и самой "партии власти"). Руками ЕР Кремль смог добиться и существенного подрыва позиций левой оппозиции в Думе в преддверии парламентских выборов 2003 г. Вместе с тем ЕР обеспечила принятие Думой важных для Кремля законопроектов в области налоговой и социальной политики, в целом направленных на снижение участия государства в экономике, с одной стороны, и на уменьшение социальных обязательств государства перед гражданами страны - с другой. Во всех случаях использование ЕР как ключевого инструмента политики заметно снижало трансакционные издержки Кремля. В противном случае правящей группе для сохранения единства элит пришлось бы прибегать либо к весьма дорогостоящему индивидуальному "торгу" с отдельными депутатами и группами специальных интересов (что грозило поставить крест на неолиберальных реформах), либо к силовому подавлению оппонентов (что заметно увеличивало издержки контроля со стороны правящей группы). Неудивительно, что по мере того, как Кремль все в большей мере прибегал к услугам ЕР, инвестиции в новые проекты "партий власти" становились все менее рентабельными. Примером может служить участие в думских выборах 2003 г. Народной партии Российской Федерации (НПРФ), которая (несмотря на поддержку со стороны правящей группы) не смогла стать значимым "дублером" "партии власти". Она получила всего 0,63% голосов по общефедеральному округу, а 16 из 17 ее депутатов, прошедших в Думу по одномандатным округам, влились во фракцию ЕР. По сходным причинам, видимо, был отвергнут весной 2005 г. план организационного выделения в рамках ЕР спонсируемых правящей группой правого и левого крыла. Иначе говоря, издержки изменения стратегии правящей группы (в случаях возможного перехода к чисто персоналистскому господству или даже замены ЕР в качестве "партии власти" на другие инструменты) превышали издержки сохранения status quo.

Примечательно, что именно "Единство", а отнюдь не ОВР стало эффективной основой для создания "партии власти". Помимо высокой персональной лояльности "Единства" Кремлю (не присущей лидерам ОВР), немаловажным фактором были и организационные аспекты партийного строительства. "Единство" формировалось по принципу "сверху вниз" (а не путем объединения региональных "электоральных машин" губернаторов, как ОВР), а непосредственное управление партией на федеральном уровне не находилось в руках политических лидеров и/или их клиентел. Иначе говоря, "Единство" имело больше шансов на превращение в сильную централизованную структуру "партии власти", которая пронизывает управление страной на всех уровнях. Можно предположить, что в случае победы ОВР над "Единством" в конфликте 1999 г. "партия власти" едва ли состоялась бы в качестве основы дисциплинированного парламентского большинства; скорее, она могла представлять собой рыхлый конгломерат отраслевых и региональных лоббистов. Напротив, "партия власти", которая функционировала благодаря внешнему управлению из Кремля, заметно выигрывала с точки зрения организации. Если повседневный менеджмент был сосредоточен в руках партийных функционеров ЕР, при необходимости легко заменяемых, то принятие стратегических решений находилось под контролем внешних акционеров. Разница между этими организационными моделями "партий власти" может быть уподоблена различиям между картелем, состоящим из семейных фирм, и компанией, являющейся частью многоотраслевого холдинга. Первой гораздо сложнее завоевать и сохранять монополию на рынке, нежели второй.

Вопреки расхожему утверждению, отсутствие у "партии власти" выраженной идеологии [Рябов, 1998; Шейнис, 2000] отнюдь не ослабляло ее положения, а скорее, стало одной из составляющих ее успеха. На фоне снижения в России политической неопределен-

стр. 53

ности переходного периода роль идеологии как продукта, привлекательного для избирателей на электоральном рынке, заметно снизилась. Анализ динамики программ российских партий на выборах 1995 - 2003 гг. зафиксировал тренд конвергенции практически всех партийных позиций. На этом фоне занимаемая ЕР позиция "медианного избирателя" оказалась для нее весьма выигрышной. Эта позиция ЕР сохраняет "партии власти" весьма широкие возможности для идеологических маневров (симптомами чего стали левое и правое крыло), которыми не обладали разрозненные сегменты оппозиции. Значительная идеологическая дистанция между ними служит препятствием на пути формирования коалиции "негативного консенсуса" из представителей, например, КПРФ и Яблока, не говоря уже о СПС.

Таким образом, формирование партийного механизма обеспечения монополии правящей группы в России можно объяснить с помощью "обусловленного пути" - взаимосвязанной цепочки причин и следствий [Gel'man, Golosov, 1998; Россия... 2000]. Точками отсчета на ней служат: 1) наличие открытого электорального конфликта элит; 2) вынужденное использование элитами партий в качестве своих инструментов в этом конфликте; 3) разрешение конфликта по принципу "игры с нулевой суммой"; 4) наличие стимулов к дальнейшему использованию победителями конфликта "партии власти" в качестве своего инструмента; 5) наличие у "партии власти" организационных и идеологических ресурсов, делающих ее эффективным инструментом политики правящей группы. Отклонения от этого пути на стадии 1 и 2 ведут к появлению персоналистских режимов; в то время как отклонение на стадии 3 - к формированию конкурентных партийных систем. Отклонения на стадиях 4 и 5 также могут вести к появлению персоналистских режимов либо к использованию правящей группой ad hoc "партий власти", сменяющих одна другую при подготовке к очередным выборам. Графически этот "обусловленный путь" представлен на схеме.

Как видно, констелляция факторов, которые привели к монополии "партии власти" на российском политическом рынке, оказалась уникальной на постсоветском пространстве. Институциональные изменения последних лет создают благоприятную среду для сохранения монопольного положения ЕР, по крайней мере, в ходе электорального цикла 2007 - 2008 гг. Поэтому необходимо оценить шансы закрепления этой монополии и ее возможные политические последствия.

Вместо заключения: вызовы и угрозы

Поскольку среди недемократических режимов однопартийные обладают наибольшей продолжительностью существования по сравнению с персоналистскими и военными, то стратегию формирования монополии "партии власти" в России следует признать весьма успешной для ее создателей. Хотя создание монополии "партии власти" (в отличие от персоналистского господства) требует значительных инвестиций и приводит к не слишком быстрой окупаемости этих вложений, оно может принести правящим группам долгосрочную и весьма высокую прибыль. Напротив, создание персоналистских режимов на постсоветском пространстве почти не требовало инвестиций от правящих групп, однако эти режимы не всегда приносили их лидерам долгосрочную прибыль, и в ряде случаев они терпели убытки, если не становились банкротами, о чем свидетельствует опыт "цветных революций" в Грузии, на Украине и в Киргизии. Но сможет ли избежать этих угроз режим, опирающийся на монополию "партии власти"?

Американская исследовательница Р. Смит, анализировавшая стратегии "партий власти" в сравнительной перспективе, выделяет две возможные стратегии удержания их монополии на электоральном рынке с помощью государственных ресурсов. Одна из них сводится к распределению "партией власти" благ среди избирателей в целях укрепления электоральной поддержки; она присуща правительственным партиям и в условиях ряда демократических режимов (Христианско-демократическая партия (ХДП) в Италии, шведские социал-демократы). Такая стратегия предполагает сохранение доминирующего положения "партии власти" средствами политического маркетинга в условиях конку-

стр. 54

Схема. Формирование монополии "партии власти" и возможные альтернативы.

рентной среды. Другая стратегия основана на подавлении "партией власти" оппозиции и поддержании монополии за счет механизмов недобросовестной конкуренции, как в случае Институционально-революционной партии (ИРП) в Мексике (если не полной ликвидации конкуренции, как в случае КПСС в Советском Союзе). Смит демонстрирует, что при создании российской "партии власти" выбор Кремлем исключительно второго пути был обусловлен потребностью правящей группы в быстром (в течение одного электорального цикла) извлечении прибыли при условии сравнительно низких инвестиций в партийное строительство [Smyth, 2004].

Хотя эта стратегия и принесла успех ЕР, выбор ее в качестве доминирующей (то есть не меняющейся в зависимости от воздействия экзогенных факторов) может оказаться весьма дорогостоящим для правящей группы. Прежде всего проведение правящей группой курса, направленного на снижение доли государственных расходов в ВВП (посредством реформ образования, здравоохранения, ЖКХ), подрывает лояльность избирате-

стр. 55

лей партии власти, о чем косвенно свидетельствовала и реакция на монетизацию льгот в начале 2005 г. Продолжение этого курса может привести к тому, что "партия власти" рискует стать жертвой непопулярных мер правительства; напротив, институционализация "партии власти" в Мексике в 1930-е гг. заметно упрочилась благодаря популистской политике Л. Карденаса. В этом смысле куда логичнее ожидать от Кремля сочетания данных стратегий на разных стадиях электорального цикла: подавления оппозиции в ходе выборов и при подготовке к кампаниям наряду с подкупом избирателей в их преддверии, в духе известной модели "политического бизнес-цикла" [Нуреев, 2005].

В противном случае "партия власти" рискует столкнуться с кризисом электорального рынка как такового - либо в варианте ухода избирателей с рынка и снижения явки на неконкурентные выборы, либо, в худшем случае, с вариантами протестного голосования в различных формах. Хотя последняя угроза и может быть минимизирована посредством поддержки правящей группой управляемой квазиоппозиции, подобной ЛДПР или Родине на думских выборах 2003 г., однако риски подобного подхода достаточно велики. Во-первых, он влечет за собой для правящей группы высокие издержки контроля, в том числе и на поддержание лояльности своих сателлитов (не всегда оправданные, как в случае Родины после 2004 г.). Во-вторых, снижение уровня массовой поддержки грозит расколом внутри правящей группы и подрывом организационного единства "партии власти". В-третьих, наконец, расширяется структура политических возможностей для реальной оппозиции, что повышает ее шансы на электоральном рынке (в том числе и за счет объединения по принципу "негативного консенсуса").

Однако наиболее серьезные проблемы, связанные с монополией ЕР, вызваны не столько состоянием спроса на российском электоральном рынке, сколько ролью партии в политической стратегии правящей группы с точки зрения обеспечения организационной преемственности элит и режима в целом. Пока уровень институционализации "партии власти" не слишком высок, что делает ее далеко не самым значимым каналом политического рекрутирования и не позволяет говорить о ЕР как о главном инструменте господства правящей группы. Но если "партия власти" станет окончательно неустранима по мере вытеснения во взаимоотношениях внутри правящей группы персоналистских стратегий партийными, возникает проблема "принципал-агент", отмеченная в России и применительно к взаимодействиям президента и правительства [Sokolowski, 2001]. Иначе говоря, "партия власти" получает стимулы для злоупотреблений государственными ресурсами в своих целях, а издержки контроля за действиями "партии власти" со стороны правящей группы резко возрастают. Эти проблемы характерны и для доминирующих партий других стран, где они решались путем конкуренции агентов благодаря созданию организованных фракций внутри "партии власти" (ХДП, Либерально-демократическая партия Японии) или путем неформального согласования интересов внутри "партии власти" и/или между ней и государственным аппаратом (КПСС, ИРП). Последнее решение влечет за собой угрозу политизации государства, аппарат которого может быть поставлен на службу монополии "партии власти" в ущерб эффективности управления. В этом случае "захват государства" со стороны российской "партии власти" может стать не менее опасным, чем аналогичные действия со стороны крупного бизнеса в 1990-е гг. В посткоммунистических странах Восточной Европы барьер на пути попыток такого рода был создан благодаря неустранимой политической конкуренции на электоральном рынке. В России же становление неконкурентной политической среды заметно увеличивает вероятность данного сценария.

Таким образом, трансформация российской партийной системы от "бесформенного плюрализма" к "доминирующей власти" создала новые политические вызовы, которые, предельно огрубляя, можно охарактеризовать фразой "из огня да в полымя". В 1990-е гг. фрагментация и неустойчивость партийной системы вели к тому, что обилие мелких партий препятствовало формированию эффективного политического рынка. Российские партии не могли претендовать ни на обеспечение устойчивой связи масс и элит, ни на выполнение функций политического представительства, ни на обеспечение политической подотчетности правительства. Эти тенденции, встречавшие повсеместную кри-

стр. 56

тику, все же не закрывали дорогу для преобразования "бесформенного плюрализма" в конкурентную партийную систему (о чем говорят тенденции развития партийной системы после 2004 г. на Украине). Но поворот к режиму "доминирующей власти" в варианте монополии "партии власти" куда губительнее для развития партийной системы. Помимо прочего, эта монополия ведет к ослаблению, если не к вымиранию политической оппозиции, подрывает стимулы к массовому политическому участию и грозит политизацией государства. В отличие от "бесформенного плюрализма", который можно рассматривать как острую и затянувшуюся, но в принципе излечимую "болезнь роста" новых партийных систем, монополия "партии власти" несет в себе угрозы хронической болезни. Один раз возникнув, эта монополия воспроизводит себя по крайней мере до тех пор, пока влияющие на политический рынок экзогенные факторы остаются неизменными, а элитам удается сохранить организационное единство. Опыт господства КПСС и ИРП говорит о том, что партийные монополиты могут сохраняться десятилетиями, хотя и они, в конечном итоге, не вечны. Будущее покажет, насколько оправданны как ожидания "второго издания КПСС" со стороны сторонников российской "партии власти", так и опасения со стороны ее политических противников.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Второй электоральный цикл в России. 1999 - 2000 гг. М., 2002.

Гельман В. Уроки украинского // Полис. 2005. N 1.

Голосов Г. Партийные системы России и стран Восточной Европы. М., 1999.

Голосов Г. Сфабрикованное большинство: конверсия голосов в места на думских выборах 2003 ". // Полис. 2005. N 1.

Дюверже М. Политические партии. М., 2000.

Колосов В., Туровский Р. Электоральная карта современной России: генезис, структура и эволюция // Полис. 1996. N 4.

Лихтенштейн А. Политические партии и российский президенциализм: границы применения теорий // Политическая наука. 2003. N 1.

Лихтенштейн А., Яргомская Н. Эквилибриум Дюверже в условиях ограниченной конкуренции: думские выборы 2003 г. // Полис. 2005. N 1.

Нуреев Р. Теория общественного выбора: курс лекций. М., 2005.

Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская Система и реформы // Pro et Contra. 1999. Т. 4. N 4.

Россия регионов: трансформация политических режимов. М., 2000.

Рябов А. "Партия власти" в политической системе современной России // Формирование партийно-политической системы в России. М., 1998.

Социально-политические размежевания и консолидация партийных систем. М., 2004.

Туровский Р. Федеральные выборы 2003 - 2004 гг. в региональном измерении (Рукопись, 2005).

Шейнис В. Третий раунд (к итогам парламентских и президентских выборов) // Мировая экономика и международные отношения. 2000. N 9.

Щербак А. Коалиционная политика и дефрагментация партийной системы: сравнительный анализ (на примерах Польши, России и Украины) // Общественные науки и современность. 2003. N 4.

Aldrich J. Why Parties? The Origins and Transformation of Political Parties in America. Chicago, 1995.

Brader T., Tucker J. The Emerging of Mass Partisanship in Russia, 1993 - 1996 // American Journal of Political Science. 2001. Vol. 45. N 1.

Carothers T. The End of the Transition Paradigm // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. N 1.

Colton T. Transitional Citizens: Voters and What Influences Them in the New Russia. Cambridge (Mass.), 2000.

Downs A. An Economic Theory of Democracy. New Jork, 1957.

Eke S. M., Kuzio T. Sultanism in Eastern Europe: The Socio-Political Roots of Authoritarian Populism in Belarus // Europe-Asia Studies. 2000. Vol. 52. N 3.

Filippov M., Ordeshook P., Shvetsova O. Designing Federalism: A Theory of Self-Sustainable Federal Institutions. Cambidge, 2004.

Gel'man V., Golosov G. Rerional Party System Formation in Russia: The Deviant Case of Sverdlovsk Oblast' // The Journal of Communist Studies and Transition Politics. 1998. Vol. 14. N 1/2.

стр. 57

Golosov G. Political Parties in the Regions of Russia: Democracy Unclaimed. Boulder (Col), 2004.

Hale H. Why Not Parties? Electoral Markets, Party Substitutes and Stalled Democratization in Russia // Comparative Politics. 2005. Vol. 37. N 2.

Kitschelt H., Mansfedlova Z., Markowski R., Toka G. Post-Communist Party Systems: Competition, Representation and Inter-Party Cooperation. Cambridge, 1999.

Laakso M., Taagepera R. The Effective Number of Parties: A Measure with Application to Western Europe // Comparative Political Studies. 1979. Vol. 12. N 1.

Lipset S. M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems and Voter Alignment // Party System and Voter Alignment: Cross-National Perspectives. New York, 1967.

McFaul M. Explaining Party Formation and Non-Formation in Russia: Actors, Institutions and Change // Comparative Political Studies. 2001. Vol. 34. N 10.

Moser R. Unexpected Outcomes: Electoral Systems. Political Parties and Representation in Russia. Pittsburgh (Penn), 2001.

Pedersen M. Changing Patterns of Electoral Volatility in European Party Systems. 1948 - 1977: Explorations in Explanation // West European Party Systems: Continuity and Change. Beverly Hills (Cal) - London, 1983.

Rokkan S. Toward a General Concept of Verzuiling: A Preliminary Note // Political Studies. 1977. Vol. 25. N4.

Rose R. How Floating Parties Frustrate Democratic Accountability: A Supply-Side View of Russia's Elections // Contemporary Russian Politics: A Reader. Oxford, 2001.

Smyth R. Translating State Resources into Political Dominance: The Prospects for the Consolidation of Dominant State Party in Russia (manuscript, Pennsylvania State University, 2004).

Sokolowski A. Bankrupt Government: Intra-Executive Relations and the Politics of Budgetary Irresponsibility in Eltsin's Russia // Europe-Asia Studies. 2001. Vol. 53. N 4.

Stoner-Weiss K. The Limited Reach of Russia's Party System: Underinstitutionalization in Dual Transitions // Politics and Society. 2001. Vol. 29. N 3.

Taagepera R., Shugart M. Seats and Votes: The Effects and Determinants of Electoral Systems. New Haven (Conn.), 1989.

Whitefield S., Evans G. Class, Markets and Partisanship in Post-Soviet Russia: 1993 - 96 // Electoral Studies. 1999. Vol. 18. N 2.

стр. 58