§ 3. Другие близкие родственники

Особенно хочется упомянуть дедушку по линии матери, Константина Васильевича Шипулькина. Он родился примерно в 1850 г., хорошо помнил отмену крепостного права и манифест 1861 г., прожил около 88 лет, умер в 1938 г. Был он неграмотный, но обладал, как говорили люди, природной житейской смекалкой, хорошо знал сельское хозяйство, умел зарабатывать и считать деньги. В 1930 г. был раскулачен и изгнан из дома. В виду преклонного возраста не был сослан ни на Соловки, ни в Сибирь. После раскулачивания ходил по людям, за похлебку и ночлег плел лапти, ремонтировал сбрую, выполнял другие посильные в его возрасте работы. Дедушка был среднего роста, коренастый, с раскидистой белой бородой, очень крепкого телосложения, обладал необычайной физической силой. Он часто говорил: «Ну что же ты хочешь? Я не вытащу воз из грязи, а ты хочешь, чтобы конь вытащил».

О физической силе этого человека слагались целые легенды. Одна из них такая.

Как-то дедушка отдал кожу шорнику для изготовления конской сбруи. Когда заказ был выполнен, дедушка поехал забирать его. У шорника дома были три взрослых сына и сам он был крепкий мужик. Дедушка прикинул, что часть сыромяти шорник украл, и потребовал от него возвратить остаток. Шорник отказался отдать остаток, клялся, что ничего не украл. Тогда дед схватил одной рукой шорника, другой сына, крепко стукнул их лбами, приподнял обоих вверх и головами несколько раз стукнул о потолок. Оба пострадавших упали и не двигались. Два других сына попытались убежать. Но дед ухватил и их и проделал ту же экзекуцию. Через 1-2 мин. вся сыромять была возвращена и ее хватило еще на целую сбрую.

Однажды дедушка поехал на паре лошадей на берег Каспли за бревном, которое было поймано во время половодья. В помощь себе он взял меня, мне в то время было лет пять. Подвернул телегу поближе к бревну и вагой (рычагом) положил толстый конец на раскаты. А я держался за тонкий конец, помогал деду. Таким же образом, без особых усилий, он положил и второй конец. Когда бревно лежало на телеге, дедушка вытер руки и сказал мне серьезным тоном: «Ну, внучок, если бы не ты, я бы один такое бревно не положил на раскаты».

Я принял его слова за чистую монету и долго хвастался своей помощью. Я был свидетелем, когда дед ухватился сзади за повозку и остановил лошадь. Лошадь не могла сдвинуться с места. С двумя двухпудовыми гирями он играл так же легко, как циркач с шариками. Он подлезал под брюхо лошади и своим туловищем без особых усилий поднимал ее. В возрасте 88 лет дедушка ходил за водой с тремя ведрами, чтобы не «идти порожняком»: два ведра на коромысле, третье в руке. Умер он внезапно, но среди полного благополучия. В то время я учился в 7 классе, в школу ходил за 7 км в один конец. Жили в то время мы в так называемой «Носиковой хате», вдали от деревни. Когда я уходил в школу, дедушка растапливал печь. Матери в то время не было дома. Она поехала к отцу в Витебск. Когда я возвратился из школы, дедушка лежал на полу, дрова в печи не разгорались, а голодный маленький поросенок грыз его руки. Дедушка неравномерно дышал, был без сознания, на окрик не реагировал. Я сильно испугался, побежал за помощью, чтобы положить деда на кровать, но никого не нашел. Затем побежал в другую деревню Полуяново за 4 км, в сельсовет, чтобы позвонить дяде Терентию в Демидов о случившемся.

Помню разговор с дядей Терентием. Он меня спрашивает: «Так дедушка живой или нет?» Я ответил: «Пока жив, но скоро умрет». Когда дядя приехал из Демидова с гробом, дедушка был мертв. Это было 16 марта 1938 г. Похоронен на кладбище в родной деревне рядом с моим отцом.

Жизнь дедушки была очень тяжелая, особенно после раскулачивания, о чем я уже упоминал. Он много работал, ни к какому наемному труду не прибегал. У него рано умерла его первая жена (моя бабушка, мать моей мамы), от которой остались четверо малолетних детей. Уход за ними лег на плечи моей матери. После повторной женитьбы у него было еще трое детей. Все дети дедушки, кроме моей матери, получили образование, а дядя Терентий был фельдшером, тетя Сима - врачом. Один из его сыновей, дядя Павел, погиб в первую мировую войну под Каунасом (Ковно), второй, дядя Яков, после раскулачивания был сослан на Соловки, затем переведен на строительство Беломорканала и позже на строительство автострады Москва-Минск. Перед началом войны освобожден из заключения, а в 60-е годы реабилитирован. Его дочери, тетя Анна и тетя Фруза, невестка, жена сына Павла, тетя Дуня, тоже были раскулачены. В нашем роду ни по линии отца, ни по линии матери нераскулаченной нет ни одной семьи. Раскулачивания избежали тетя Сима и дядя Терентий. Они были на службе в системе здравоохранения.

Другим моим близким родственником, сыгравшим большую роль в моей судьбе, является родной брат матери - дядя Терентий. Он имел фельдшерское образование, которое получил, кажется, в армии, работал фельдшером на участке, затем в районной больнице в Понизовье и позже в районной больнице в Демидове.

В 30-е годы в Понизовье прибыл молодой врач, окончивший Смоленский мединститут, Евгений Евгеньевич Бонч-Осмоловский. Судьба надолго связала дядю с этим человеком выдающихся способностей и трудолюбия. Когда Евгения Евгеньевича перевели в Демидов, он уговорил и дядю о переводе в Демидов.

Молодой доктор был фанатично влюблен в хирургию, варясь в собственном соку, достиг ее вершин и стал крупнейшим хирургом в нашей стране. Работая в условиях районной больницы, он творил чудеса. В период войны он организовывал хирургическую службу групп госпиталей армий и фронта, а после войны стал главным хирургом Белорусского военного округа. Хирург-практик, ученых степеней не имел. Я его сравниваю с С.С. Юдиным и Ф.Ф.Угловым. Примерно в одинаковых условиях работали эти три выдающихся человека и одинаковы были по своей медицинской силище. Встречаясь с ним в Витебске и Минске, он натолкнул меня на мысль заняться наукой. Но эта мысль созрела у меня раньше.

Дядя Терентий в трудные 30-е годы много помогал нам материально и советом. Я часто бывал в его семье, слышал о Е.Е. Бонч-Осмоловском и неоднократно встречал его в семье дяди. По совету дяди я поступил в Демидовскую фельдшерскую школу, организованную Е.Е. Бонч-Осмоловским, т.е. я связал свою судьбу с медициной, а по совету Евгения Евгеньевича – с хирургией.

Дядя по натуре был очень добрый, отзывчивый человек, никогда ни в чем не отказывал больному человеку, за что он пользовался у населения сказочным авторитетом. Он был всего лишь фельдшером, но фельдшером грамотным, и далеко не каждый врач мог сравняться с ним в профессионализме. Мы, врачи, в узком кругу с теплотой вспоминаем земских врачей. Вот дядя был таким же земским фельдшером. Приведу один пример. Примерно в 1946 году, после окончания 1 курса военно-медицинской академии, я приехал в отпуск в Демидов и остановился у дяди. К этому времени в моем багаже был пятилетний стаж работы военным фельдшером и один курс академии. За это время я через свои руки пропустил десятки тысяч раненых и больных, в т.ч. много инфекционных. За спиной у меня была отличная теоретическая база. В один из дней в дом дяди заходит какой-то знакомый ему человек и просит, чтобы дядя его посмотрел. В моем присутствии дядя подробно обо всем расспросил пациента, посмотрел, послушал, пропальпировал живот, помыл руки и сказал: «Дружок! У тебя брюшнячок (брюшной тиф). Надо ложиться в больницу. Вот тебе направление». Когда больной ушел, я спросил: «Дядя! На основании чего ты так легко поставил такой серьезный диагноз?» Дядя ответил: «Так у него же на лице написано, что у него брюшной тиф. Я это заметил, как только он зашел в дом. Ты посмотри на его лицо, осунувшиеся воспаленные щеки, стеклянные глаза. Кожа усыпана мелкими петехиями (сыпью), печень и селезенка увеличены. Заболевание развивалось постепенно. О чем же можно думать? Только о брюшняке».

Через 3-4 дня я пошел в больницу, посмотрел историю болезни этого больного, анализы. Реакция Виаюля, типичная только для брюшного тифа, резко положительна. Брюшной тиф вне всяких сомнений.

Умер дядя Терентий внезапно, на дороге по пути в больницу 19 ноября 1946 г. (по пути на работу). Хоронили его всем городом с большими почестями. Похоронен он в общей нашей ограде.

О других своих родственниках я распространяться не буду. Я их мало знаю, т.к. после раскулачивания все родственники оказались разбросанными по всему белу свету, и большинство из них я так и не видел никогда, с некоторыми переписывались. Многих нет в живых. Дедушку и бабушку по линии отца я вообще не помню.