7. Дени Дидро о тирании

…Характер народов изменяется; но когда бывает особенно заметно это изменение? В моменты переворотов, когда народы переходят сразу от состояния свободы к состоянию рабства. Тогда народ, бывший гордым и смелым, становится слабым и малодушным.

Это никуда не годится. На самом деле события развиваются иначе. В глубине души у людей сохраняется лишь постепенно угасающее чувство свободы, чувство, которое министры тиранов замечают в самих себе и уважают в новых рабах. Лишь дети тиранов дерзают на все, и лишь порабощенные дети свободных людей терпят все. Вспомните хотя бы атмосферу страха и предосторожностей, окружавшую злодея Мопу¹, когда он пересекал столицу, направляясь во дворец.

…Какой-нибудь государь узурпирует безграничную власть над своими народами. Он может быть уверен, что этим изменит их характер.

Ошибаетесь. Это не дело рук одного деспота. Он лишь начинает его, а его преемники, находя опору в трусости отцов, довершают его уже при детях. Порабощенные отцы своим примером и своими речами приучают детей к роли рабов; они не устают наставлять тех, кто с нетерпением носит свои цепи и норовит сбросить их: «Остерегайся, сын мой, ты погубишь себя». Нравственность извращается даже в произведениях философов. Вокруг логова тигра проповедуют осторожность, а не возмущение. Когда я читаю у Саади: «Мудр тот, кто умеет скрыть тайну от своего друга», мне уже ясно, в какой стране он писал и при каком правительстве.

…Нет ничего лучше, говорит прусский король в речи, произнесенной в Берлинской академии, чем самодержавное правительство при справедливых, гуманных и добродетельных государях.

И вы, Гельвеции, с похвалой отзываетесь об этом изречении тирана! Самодержавное управление справедливо и просвещенного государя всегда дурно. Его достоинства – самое опасное и самое верное из обольщений: они незаметно приучают народ любить и уважать его преемника и служить ему, хотя бы он был злым и глупым. Самодержец отнимает у народов право обсуждать, хотеть или не хотеть, право противиться его воле даже тогда, когда распоряжения его продиктованы благими намерениями. Между тем это право сопротивления, как бы безрассудно оно ни применялось, священно: без него подданные напоминают стадо, требованиями которого пренебрегают под тем предлогом, что его ведут на жирные пастбища. Управляя по своему произволу, тиран совершает величайшее из преступлений. Что характерно для деспота? Добро или зло? Ни то, ни другое. Оба этих понятия даже не входят в определение деспота. Деспот характеризуется объемом власти, а не применением ее. Одним из величайших не­счастий для нации были бы два или три последовательных правления справедливых, кротких и просвещенных, но самодержавных государей: благоденствие довело бы народ до полного забвения своих привилегий, до самого беспросветного рабства. Я не знаю, приходила ли в голову какому-нибудь тирану и его детям мысль об этой ужасающей политике, но я нисколько не сомневаюсь, что она имела бы успех. Горе тем народам, у которых уничтожили всякую мысль о свободе, хотя бы самыми похвальными по видимости средствами: тем пагубнее эти средства для будущего. В результате люди погружаются в сладкий сон, но в могильном этом сне угасает патриотическое чувство и всякий интерес к вопросам государственного управления. Дайте англичанам три Елизаветы подряд, и англичане будут последними рабами в Европе».