Для тех, кто хочет знать все))) о поэме «Паломничество Чайльд Гарольда»
Поэма «Паломничество Чайльд Гарольда» (1812-1817), две последние части которой были созданы после большого перерыва, представляет собой своеобразный путевой дневник поэта, хотя имеет, как это и положено для данного жанра, главного героя и повествует о событиях, с ним связанных.
Традиционный перевод названия несколько неточен: английское слово Pilgrimage переводится как «паломничество», «странствие» или «жизненный путь». Паломничество совершается по святым местам: этого нет у Байрона, если не считать возможным, что поэт иронизирует над своим героем. Его герой и он сам отправляются в странствие. Вернее было переводить — «Странствие Чайльд Гарольда».
В начале поэмы сохранились эпические черты, традиционно присущие жанру: поэт знакомит нас с семьей Гарольда и началом его жизни. Эпический (событийный) элемент очень скоро уступает место лирическому, передающему мысли и настроения самого автора. Байрон совершает как бы подмену в жанровой структуре. Эпическое уходит на задний план и постепенно совершенно исчезает: в последней, четвертой, песне автор вообще не обращается к имени заглавного персонажа, открыто становясь сам главным героем произведения и превращая поэму в рассказ о своих мыслях и чувствах, в своеобразный обзор событий века, в непринужденную беседу с читателем.
Поэма была задумана в духе литературы времени как рассказ о событиях прошлого. Поэтому в названии сохранилось слово «чайльд» (childe, а не child — ребенок), которое в средние века было титулом молодого дворянина, еще не посвященного в рыцари. Поэтому же в прощальной песне Чайльд Гарольд обращается к пажу и своему латнику: паж еще мог быть у молодого человека в XIX в., но латники уже не сопровождали молодых господ. Однако замысел поэта очень скоро изменился, и герой стал его современником и свидетелем событий начала века.
Строфы 2-11 первой песни вводят в литературу героя нового типа, которого назовут «байроновским». Перечень свойств молодого человека, «вступившего в девятнадцатый свой век»: праздные развлечения, распутство, отсутствие чести и стыда, краткие любовные связи, орда собутыльников — представляют персонаж, резко порывающий с нормами морали. Гарольд, как писал Байрон, осрамил свой древний род. Однако автор сразу же вносит коррективы в образ: Заговорило пресыщенье в нем.
Романтическое «пресыщенье» весьма знаменательно: романтический герой не проходит долгий путь эволюции, он прозревает, как прозрел Гарольд и увидел свое окружение в истинном свете. Он осознал различие между собой и тем миром, худшим обычаям которого он следовал (песнь 1, строфа IV): Тогда он возненавидел родную страну И почувствовал себя более одиноким, чем отшельник в своей келье.
Это осознание выводит его на новый уровень — уровень человека, способного как бы со стороны смотреть на мир, к которому он принадлежал ранее. Нарушающий установленные традицией нормы всегда обладает большей свободой, чем те, кто следует им. Герой Байрона почти всегда преступник в том смысле, что он переступает через установленные грани. Так возникает герой Байрона, который приобретает возможность увидеть мир и оценить его с позиций смелого, не связанного с установленными догмами разума. Однако платой за новое знание является одиночество и «тоски язвительная сила». Всплывает в душе Гарольда и воспоминание об отвергнутой единственной настоящей его любви. С этим героем отправляется поэт в свои странствия.
В первой песне поэмы перед читателем сначала возникает Португалия. Поэт отдает дань экзотике: описывает дикую красоту гор и холмов, Лиссабон, который много теряет при близком знакомстве. Испания предстает не только в красоте своих обитателей, но, прежде всего в специфике обычаев: поэт попадает на корриду, поразившую его не только динамичностью и трагизмом событий, но и темпераментом зрителей. Однако самой главной темой является борьба испанцев за свободу: простой крестьянин, девушка из Сарагосы внушают ему глубочайшее уважение. Гражданский пафос поэта дает себя знать тогда, когда он обращается к теме войны. Поэт создает образ кровавого бога войны, уничтожающего все и всех. Для Байрона сражение — это всегда гибель людей. В 44-й строфе он скажет: «Чтобы один прославлен был, должны // Мильоны пасть, насытив землю кровью». Это все суждения не Чайльд Гарольда, но самого Байрона и имеют непосредственное отношение к наполеоновским войнам. Лирический герой в романтической поэме уступает место автору. Герой поэмы лишь в одном эпизоде становится активным и сочиняет стансы Инесе.
Вторая песнь приводит Гарольда и его автора сначала в Албанию, где они восхищаются обычаями свободолюбивого народа, красотой их гор и древней культуры. Греция наводит поэта на грустные размышления о прежнем величии страны и нынешнем запустении, тем более, что в этом виновны часто и англичане, которые разграбили богатства древней Эллады. Снова, как и в первой песне, возникает тема борьбы за свободу.
Именно во второй песне формируется байроновское восприятие природы, которую он воспринимает как мать, дающую жизнь всему, он любит ее спокойствие, еще ближе ему — ее гнев. В 21-й строфе он поет гимн лунной ночи в море. Тема природы постоянна во всех четырех песнях поэмы. Завершается она в четвертой песни обращением к горам и морю. 178-ю строфу он целиком посвящает своей связи с природой:
Есть наслажденье в бездорожных чащах, Отрада есть на горной крутизне, Мелодия — в прибое волн кипящих, И голоса — в пустынной тишине. Люблю людей — природа ближе мне. И то, чем был, и то, к чему иду я, Я забываю с ней наедине. В своей душе весь мир огромный чуя, Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я.
В реве волн он слышит музыку, ему понятнее язык природы, чем язык людей. Особенно значимы две последние строки: они включают в себя романтическое представление о душе человека, поэта прежде всего, которая способна заключить в себе всю вселенную. Использование «спенсеровой» строфы (9 строк с рифмовкой — abab-pcbcc) с превращением двух последних строк в своеобразное резюме, часто с афористической наполненностью, дает возможность Байрону концентрированно выразить свою мысль.
Природа у Байрона почти всегда дикая и всегда наблюдаемая им со стороны. Он никогда не стремится слиться с ней, но жаждет найти общий язык. Он видит в ней равновеликую силу. В третьей песне, описывая грозу в Альпах (строфа 97), он — поэт-романтик — будет мечтать о слове-молнии.
Четвертая песнь завершается описанием безбрежной и свободной стихии моря. При этом используется в первой строке слово «океан», не «море», хотя позднее появится и «море»: стихия эта мыслится столь великой, что ее сущность может передать только безбрежное слово «океан». Сам Байрон, отличный пловец, упивается своей близостью к этой стихии, но не уподобляет себя ей, хотя романтическая одухотворенность явно присутствует в описании:
Тебя любил я, море! В час покоя Уплыть в простор, где дышит грудь вольней, Рассечь руками шумный вал прибоя — Моей отрадой было с юных дней. И страх веселый пел в душе моей, Когда гроза внезапно налетала. Твое дитя, я радовался ей, И, как теперь в дыханье буйном шквала, По гриве пенистой рука тебя трепала.
Он — дитя стихии, но «грива» волны — это никогда не он сам. При этом авторская метафора «ложилась моя рука на твою гриву» (о вершине волны можно сказать только «гребень») заставляет увидеть в волне живое существо, обладающее гривой, — коня. И опять две последние строки спенсеровой строфы подводят итог размышлению о близости могучей водной стихии духу поэта-романтика.
Байрон в своей поэме говорит с читателем, ибо байроновская поэма представляет собой непринужденную беседу, где собеседник видится как друг автора, способный понять его заветные мысли. Если в первых песнях лирическое Я сливалось с авторским, то в четвертой остается только одно авторское Я, что весьма характерно для романтического произведения.
В третьей песне (1816 г.) Байрон пишет о Швейцарии и поле Ватерлоо. Центральная Европа и недавняя (1815 г.) окончательная победа над Наполеоном обращают мысли поэта к тому, что предшествовало этим событиям: к философам Франции Вольтеру и Руссо, которые разбудили человечество своими речами. Но размышления поэта полны иронии: философы низвергли прошлое для того, чтобы создать новые монархии и новых королей (поэт имеет в виду наполеоновские войны, последовавшие за революцией 1789 г.).
Тема Наполеона решается неоднозначно, как и всегда в поэзии Байрона. Его падение разбило цепи, сковавшие побежденные им народы. Но кто его победители? Вся официальная Европа славила герцога Веллингтона, но Байрон даже не упоминает его имени, ибо он не может быть сравниваем со львом (Lion) — Наполеоном, которого одолела стая волков (Wolf homage).
Четвертая песнь повествует об Италии, где поэт поселился с 1816 г. Три основные темы присущи ей: великое прошлое, попранное в настоящем, неизбежность возрождения страны, общество и природа и — величие мысли. О себе поэт говорит, что он «рожден на острове Свободы и Разума»: страдание оттого, что он лишен возможности вернуться на родину, окутывает ее романтической дымкой. Самая главная идея всего творчества Байрона выражена в 127-й строфе четвертой песни:
Так будем смело мыслить! Отстоим Последний форт средь общего паденья. Пускай хоть ты останешься моим, Святое право мысли и сужденья, Ты, божий дар!
Право на свободную мысль — это то, во имя чего написаны все произведения Байрона, здесь эта мысль дается особенно выразительно и сильно. Только природа и свобода мысли дают возможность человеку существовать, таков вывод поэта.
Третья и четвертая песни в большей степени, чем первые две, представляют собой лирический дневник автора. Патетика соединяется в них с иронией и сарказмом. Сопоставление дневниковых записей с этими частями поэмы дает полное основание считать ее выражением лирического, авторского Я поэта.