5.4. Вычислительные технологии

Обсуждая реальность наших предложений по планированию, мы ссылались на последнее поколение западных суперкомпьютеров. Нет сомнения, что по сравнению с ними компьютерные технологии, доступные в СССР, были примитивными. Гудман и МакГенри (Goodman and McHenry, 1986, с. 329) описывают состояние советской компьютерной промышленности в середине восьмидесятых, замечая, что значительное отставание от Запада было частично результатом изоляции промышленности: «ни одно компьютерное сообщество, включая американское, не могло бы двигаться с сегодняшней скоростью, если бы его контакты с остальным миром строго ограничивались».

Однако, хотя мы сочли удобным использовать суперкомпьютеры в наших расчетах в качестве меры скорости, мы доказывали в другом месте (Cockshott and Cottrell, 1989, приложение), что той же цели можно добиться – медленнее, но за время, достаточное для практических целей планирования – с помощью распределенной сети персональных компьютеров, находящихся на уровне предприятия и связанных с относительно скромным центральным компьютером. С этой точки зрения наиболее серьезным техническим ограничением советского планирования была отсталость системы связи. Гудман и МакГенри (1986) обращают особое внимание на низкую скорость и ненадежность советской телефонной системы и на проблемы поиска соединений, пригодных для передачи данных. Они также цитируют поражающую статистику – к 1985 году только 23% городских семей имели телефоны.

И опять-таки мы не хотим преувеличивать значение технологии. Экономические информационные системы, разработанные Стэффордом Биром в альендевском Чили (описаны в Beer, 1975) показывают, что могло быть сделано даже со скромными ресурсами, если имеется политическая воля и теоретическая ясность целей системы. Если бы в СССР было так же ясно, чего нужно добиться компьютеризацией планирования, тогда если и не сразу, то постепенно можно было использовать новые достижения компьютерных и телекоммуникационных технологий по мере их появления. На деле, конечно, похоже, что советские экономисты – или по крайней мере те, к кому прислушивались политические вожди до Горбачева – были мало заинтересованы в разработке алгоритмов и компьютерных систем того типа, который мы обсуждаем. К середине1980-х они очевидно потеряли веру в потенциал эффективного планирования и многие перебежали в стан оживляющейся экономики свободного рынка, возглавляемый администрациями Рейгана и Тэтчер.

6. В защиту прямой демократии

Процесс извлечения прибавочного продукта с помощью планирования потенциально противоречив, он может вызвать классовые антагонизмы между государственной аристократией и рабочим классом. Процесс борьбы между этими классами характеризуется комплексной динамикой, при которой постоянно возникают тенденции к капиталистической реставрации. Государственная аристократия, склонная к коррупции и частному использованию государственных ресурсов, может лично потребить только малую долю прибавочного продукта. Это резко контрастирует с ситуацией в зрелых капиталистических странах, где огромная часть прибавочного продукта в конце концов идет на личное потребление высших классов. Государственная аристократия в стране официального равенства имеет возможность потреблять общественные ресурсы, только используя свое служебное положение. Их личное потребление таким образом становится в корне позорным и может быть оправдано разве что биографией патриотов и ветеранов революции. Революционное поколение уходит, а их потомки с завистью смотрят на капиталистический мир, который предоставляет подобным им людям намного лучший образ жизни, в котором роскошь узаконена, а не позорна.

Тенденция к капиталистической реставрации сдерживается политическими средствами - «советской властью», или тиранией, или диктатурой Коммунистической партии, или массовым революционным энтузиазмом. Мы считаем, что революционные классы в социалистическом обществе не смогли открыть форму государства, адекватную задаче сохранения и развития социализма в долговременном периоде. Характерными формами социалистического государства до сих пор были революционная тирания или революционная аристократия. Тирания работает, пока жив первый герой-король. Как показывает пример Кастро, этот срок может быть большим, но повторить его сложно. Революционная аристократия или «ведущая роль Коммунистической партии», не зависящей от смерти конкретных людей, может существовать дольше. Власть ленинской партии первоначально была властью наиболее сознательных и склонных к самопожертвованию представителей угнетенных, но следуя железному закону загнивания аристократии, превратилась в обслуживающую саму себя олигархию.

Реформаторы и революционные энтузиасты развили две альтернативы, которые должны противодействовать такому ходу событий:

1. Правые социал-демократы защищают упорядоченную парламентскую «демократию». Это логичная и почтенная позиция социал-демократов, восходящая к критике нарождающегося СССР Карлом Каутским. Взамен социалистической монархии или диктатуры партии они выдвигают свободные и открытые парламентские выборы.

2. Крайние левые защищают государство по типу Парижской Коммуны. В нем округа выдвигали депутатов, причем избиратели могли их отозвать, депутаты получали среднюю зарплату рабочего.

Мы считаем, что есть хорошие основания, следующие как из рассуждения, так и из опыта, отвергнуть обе эти альтернативы в пользу прямой демократии.

Парламентское правление, получающее легитимность с помощью регулярных выборов, представляют современному миру как «демократию», простую и понятную. Мы же смотрим на нее по-другому. Мы считаем, как Ленин, что это наиболее совершенная форма власти богатых. Мы считаем, как учил Аристотель, что выборы всегда и везде являются отличительной чертой аристократического, а не демократического государства. Опыт показывает, что те, кто избран в парламент, никогда и нигде не представляют тех, кто их избрал. На какой показатель ни смотреть – класс, пол, национальность, богатство или образование – те, кого выбрали, всегда более привилегированны, чем те, кто за них голосовал. Избранные всегда в социальном плане представляют скорее доминантные классы общества, чем основную массу населения. После выборов они всегда стремятся представлять интересы классов, из которых они вышли. Существует добрая сотня подробных объяснений этого факта, но все они приходят к одному и тому же. Те свойства, которые делают вас «избранным» обществом, лучшим, чем общество, одновременно являются и свойствами, помогающими быть избранным.

Поэтому нас не удивляет, что институт свободных и честных выборов в Восточной Европе привел к немедленному установлению власти буржуазии, символически начавшемуся с разоружения рабочей милиции новым венгерским правительством. СССР был другим случаем. Здесь странное предпочтение населением коммунистических кандидатов означало, что дорога к «демократии» должна была пройти через запрет Ельциным КПСС и последовавшее за ним применение танков для подавления русского парламента.

Сторонники открытых парламентских выборов в социалистическом блоке в основном были сознательными сторонниками восстановления капитализма, увлекшими за собой нескольких наивных социал-демократов. Сторонники государства по типу Коммуны, наоборот, хотели изменить и упрочить социалистическую систему. Единственная проблема в том, что их уже опередил Сталин. Сталинская конституция уже моделировала СССР по образцу Коммуны: как государство Советов, в котором люди избирают депутатов и могут их отзывать. Эта конституционная форма была, конечно, ничем иным, как маской для правления Коммунистической партии. По какой же еще причине Ленин был таким ярым сторонником государства по типу Коммуны?

Ленин рассматривал парламентскую республику как идеальную форму правления буржуазии. Точно также он считал советское государство, республику Советов, идеальной формой диктатуры рабочих. Но в центре этого возрожденного бланкистского девиза – диктатуры рабочих – была бланкистско-ленинская революционная партия. Как доминирование в Парижской Коммуне бланкистов и интернационалистов было основой их претензий на власть, так и доминирование большевиков в Советах было необходимым условием эффективной Советской власти. Протосоветские государства обычно оказываются в условиях сильного революционного кризиса, самый последний европейский пример – Португалия в 1975 году. Само их существование провоцирует глубокий кризис легитимности, который должен быть быстро разрешен, или в пользу парламента, или в пользу Советов. Если в Советах преобладает революционная партия, и одновременно происходят вооруженные восстания, это может привести к социалистической революции. Без восстаний или без доминирования революционной партии парламент побеждает.

Попытка реализации левацкого предложения – использовать государство советов для свержения власти аристократии существующего социалистического государства – была, насколько нам известно, предпринята лишь один раз, шанхайскими левыми во время Культурной революции в Китае. Хотя это была величайшая встряска, когда-либо испытанная социалистической аристократией, попытка в конце концов не удалась. В революционных комитетах, созданных во время Культурной революции, в конечном счете стали преобладать коммунисты, как до этого в русских Советах. Мы считаем, что в социалистической стране с сильной коммунистической партией в низовых представительных органах неизбежно будут доминировать либо коммунисты, либо представители реакции. Подавляющее большинство убежденных социалистов окажутся в коммунистической партии, а их политический опыт и дисциплина позволят им легко захватить влияние в низовых организациях про-социалистического направления. Случаи, в которых низовые организации становятся последовательно антикоммунистическими, обычно совпадают со случаями, когда в них доминируют про-капиталистические части интеллигенции и средних классов, характерный пример – польская «Солидарность». Сторонники идеального государства Советов в противовес реальному Советскому государству пытаются стать на несуществующую политическую почву: чтобы существовало государство советов, нужно запретить коммунистическую партию. У Троцкого в Кронштадте хватило здравого смысла увидеть последствия такого шага. Всего 70 лет спустя некоторые его самозваные последователи с нехваткой этого самого смысла обнаружили, что радостно приветствуют запрет Ельциным КПСС.

Чтобы продвинуться вперед, нужно понять тщету претензий выборных институтов на звание демократии. Неважно, как называется этот институт – парламент или совет; если его члены избираются, можно быть уверенным, что представители не будут никого представлять. Его займет доминирующая социальная группа – бизнес и профессиональные классы в буржуазном обществе, или революционная аристократия и партия в социалистическом обществе. Мы считаем, что единственная работающая альтернатива – прямая демократия.