11. Особенности архаических форм средневекового эпоса
В истории развития западноевропейского эпоса выделяются два этапа: эпос периода разложения родового строя, или архаический (англосаксонский – «Беовульф», кельтские саги, древнескандинавские эпические песни – «Старшая Эдда», исландские саги) и эпос периода феодальной эпохи, или героический (французский – «Песнь о Роланде», испанский – «Песнь о Сиде», средне- и верхненемецкий – «Песнь о Нибелунгах»,). В эпосе периода разложения родового строя сохраняется связь с архаическими ритуалами и мифами, культами языческих богов и мифами о тотемических первопредках, богах-демиургах или культурных героях. Герой принадлежит всеобъемлющему единству рода и делает выбор в пользу рода. Для этих эпических памятников характерна краткость, формульность стиля, выражающаяся в варьировании одних художественных тропов. Кроме того, единая эпическая картина обретается путем объединения отдельных саг или песен, сами же эпические памятники сложились в лаконичной форме, их сюжет группируется вокруг одной эпической ситуации, редко объединяя несколько эпизодов. Исключение составляет «Беовульф», имеющий завершенную двучастную композицию и воссоздающий в одном произведении целостную эпическую картину.19Архаический эпос раннего европейского Средневековья сложился как в стихотворной («Старшая Эдда»), так и в прозаической (исландские саги) и в стихотворно-прозаической формах (кельтский эпос).Архаические эпосы формируются на основе мифа, персонажи, восходящие к историческим прототипам (Кухулин, Конхобар, Гуннар, Атли) наделяются фантастическими чертами, почерпнутыми из архаической мифологии (преображение Кухулина во время боя, его тотемическое родство с псом). Нередко архаические эпосы представлены отдельными эпическими произведениями (песнями, сагами), не соединенными в единое эпическое полотно. В частности, в Ирландии, такие объединения саг создаются уже в период их записи, в начале Зрелого Средневековья. Кельтский и германо-скандинавский архаические эпосы репрезентируют и космогонические («Прорицание Вельвы») и героические мифы, причем, в героической части эпоса сохраняется взаимодействие с миром богов или божественных существ. Архаические эпосы в незначительной степени, эпизодически несут на себе печать двоеверия, например, упоминание «сына заблуждения» в «Плавании Брана, сына Фебала», или изображение картины возрождения мира после Рагнарека в «Прорицании вельвы», куда первыми входят Бальдр и его невольный убийца слепой бог Хед. Архаические эпосы отражают идеалы и ценности эпохи родового строя, так, Кухулин, жертвуя своей безопасностью, делает выбор в пользу рода, а прощаясь с жизнью, называет имя столицы уладов Эмайн, а не супруги или сына.
12. Образ Гаргантюа
Гаргантюа — персонаж романа, действие которого происходит в стране Утопия (т. е. — место, которого нет). Г. — сын короля Грангузье и королевы Гаргамеллы. Воспользовавшись популярным в народных сказаниях образом добродушного гиганта и весельчака Гаргантюа, Рабле с первых же страниц романа вводит читателя в яркий и причудливый мир гротеска. Детство Г. напоминает нелепые и смешные эпизоды из жизни Иванушки-дурачка в русских народных сказках: Г. «расчесывал волосы стаканом», «садился между двух стульев», «черпал воду решетом», «ковал, когда остывало». Однако, как и в сказках про Иванушку, за мнимой глупостью и внешней абсурдностью поведения Г. подчас скрывается глубокий смысл. Нелепые выходки героев Рабле и их фантастически преувеличенные черты внешнего облика и характера символизируют невозможность заковать свободные и естественные проявления жизни в безупречно правильные и строго логичные формы. Насмехаясь над принятыми в средние века принципами образования, Рабле повествует о том, как «великий богослов» магистр Тубал Олоферн натаскивает юного Г. в науках: после нескольких лет напряженного труда тот мог наизусть прочесть азбуку в обратном порядке и писать готическими буквами. Только в Париже мудрый Понократ, приступив к подлинному, а не мнимому обучению Г., начинает с того, что заставляет юношу забыть обо всем, чему его учили прежде. Смысл этого эпизода в том, что Рабле, выступая глашатаем принципов гуманизма, призывает очистить мир от средневековой косности и фанатического догматизма. Состарившись, Г. в письме к Пантагрюэлю славит Бога за то, что он благодаря своему сыну обретает конкретное, зримое бессмертие; «видимый образ мой пребудет в сем мире, продолжая жить, продолжая все видеть, продолжая оставаться в привычном кругу моих друзей». Таким образом, бессмертие в трактовке Рабле носит не потусторонний характер, а вполне земной, «телесный». В образах великодушных великанов Гаргантюа и Пантагрюэля, которые превосходят окружающих не только физической силой, чрезмерным аппетитом, размерами, но и своими внутренними качествами, проявляется гуманизм Рабле и его вера в колоссальные возможности человека. Образ Гаргантюа — символ Ренессанса, символ отказа от традиционных жизненных установок Средневековья и возрождающегося интереса к светскому искусству и познанию мира, свободному от догм и ограничений.