125 Вельгаузен (Wellhausen) о Мф. 6:9.

тебя!" - однако затем (54:15) как ответ на это восклицание мы слышим о

том, что каждый из потомков Адама сам приготовляет себе мучение или славу.

Иначе у Павла (Рим. 5:18 и сл.): из-за непослушания одного обречены на грех

оказались многие, из-за одного преступления приговор распространился на всех

людей; иначе чем через Христа избавиться от проклятия нельзя. В своих

посланиях Павел хранит почти полное молчание о возвращении к Богу, к

которому призывал Иисус вслед за пророками и фарисеями; Павел знает только

приобщение ко Христу, единственно благодаря которому вновь устанавливается

основополагающее отношение между Богом и человеком. В противоположность

апокалиптике Павел знает об эсхатологическом прощении, но лишь для тех из

грешников, которые признают себя причастными Христу. Для Павла не существует

в историческом времени непосредственности отношения между Богом и человеком

- она для него лишь в начале и конце истории; здесь же, в промежутке между

ними, гибельный рок распространяет свое влияние на все пространство между

Богом и человеком. И лишь Христос отменяет силу рока - для христиан.

"Просите и дано будет вам", - сказал Иисус, имея в виду не только тех, кто

следует за ним, ибо "Отец дает благо тем, кто его просит" (Мф. 7:11). Никто

не исключен из этого числа. Но для Павла это уже недействительно; есть

спасительная сила Бога, говорит Павел, но только для тех, кто верит в весть

о Христе (Рим 1:16). А для всех остальных сейчас, как и прежде, открывается

гнев Бога с небес (ст. 18), который ввергает их в преисподнюю (2:12), но

верующие, только они, "получают оправдание даром" (3:24), только им одним

простятся грехи (ст. 26). Непосредственность отношения человека и Бога

упразднена. "Я - дверь", - слышим мы теперь (Ин 10:9). Нет никакого проку (о

том, что прок в этом есть, говорил Иисус) стучаться там, где человек стоит

(перед "узкими воротами"); доступ получают единственно те, кто верит в

"дверь".

В Евангелии Матфея молитва "Отче наш" введена в "Нагорную проповедь";

соответственно отсутствует просьба о ней учеников Иисуса. Вместо нее мы

слышим логии о молитве, последняя из которых (6:8) все еще поражает своим

подлинным, совершенно "изустным" звучанием: "Ведь ваш Отец знает, в чем

вынуждаетесь, раньше, чем вы просите у Него". Здесь перед нами одно из

важнейших человеческих высказываний о молитве как ядре непосредственности

отношения человека к Богу. Богу не нужно слушать, чтобы "услышать", т. е.

чтобы дать человеку то, в чем он действительно нуждается; но Он желает,

чтобы человек обратился к Нему в такой непосредственности.

Этого учения Иисуса о непосредственности связи с Богом в молитве мы

опять не находим у Павла. Высказывания Павла о молитве свидетельствуют об

иной основополагающей ситуации. Самые важные из них (Рим. 8:26 и 2 Кор 12:7

и сл.) сообщают о человеке, который временами не знает, как молиться

"должным образом", и на которого в этом затруднении сходит Дух, "вступается

за него" и сам говорит уже не связными словами, но вместо этого

"бессловесными вздохами" сообщает божественное Богу. Затем Павел пишет о

человеке, который в бедственнейшем состоянии своей души, поражаемый ударами

ангела Сатаны, обращается к "Господу", к возвышенному Христу, с мольбой. То,

что в ответе, который он получает, называется "моей Силой", осуществляющейся

в слабости, есть "сила Христа", обитающая в нем. Эти высказывания

христианского духовидца, которые как свидетельства некоего отношения веры с

посредующими властями имеют неоценимое значение, находятся вне

непосредственности связи человека с Богом. Иными словами, с тех пор как

Иисус дал своим ученикам наставления о молитве, вокруг Божества была как бы

воздвигнута стена, в которой пробита только одна дверь. Тот, для кого она

открывается, видит Бога милости, спасшего мир; остающиеся же поодаль преданы

во власть ангелов Сатаны, которым Бог гнева отдал людей.

16

Эпохи христианской истории можно классифицировать на основании того,

насколько в них господствовал паулинизм; под понятием "паулинизм"

подразумевается, естественно, не просто направление мысли, но образы видения

и бытия, внутренне присущие самой жизни. В этом смысле наш век - век

паулинизма по преимуществу. Хотя в целокупном существовании нашей эпохи

христианство отступило в сравнении с прежними эпохами, однако паулинистские

воззрения, отношения и настроения завладевают отныне также и многими сферами

жизни, находящимися вне христианства. Существует некий паулинизм

неспасенности, паулинизм, в котором нет постоянного места для милости: мир

переживается так, как его переживал Павел - преданным во власть неумолимых

сил, только при этом отсутствует явленная человеку спасающая воля,

нисходящая свыше, отсутствует Христос. Христианский паулинизм нашего времени

- плод подобного же основополагающего созерцания, хотя он и смягчает или

исключает аспект демонического мироправления. Однако он видит бытие

здесь-и-теперь разделенным на неограниченную власть гнева и сферу

примирения, откуда хотя и поднимаются достаточно ясные и энергичные

притязания на установление христианского строя жизни, но фактически

неспасенному человеческому миру противостоит спасенная человеческая душа в

возвышенном бессилии. Оба эти образа: образ бездны, края которой соединены

одним лишь ореолом Спасителя, и образ подобной же бездны, отныне покрытой

только лишь непроницаемым мраком, не следует понимать, исходя из

переменчивости человеческой субъективности. Чтобы представить их, нужно было

возбудить сетчатку глаз людей, живущих сегодняшней реальностью, ситуацией

этого момента жизни мира.

Я хочу пояснить мою мысль на примере двух книг весьма различного рода,

ибо видение, о котором я говорю, наглядно в них раскрывается. Одну книгу я

выбрал из числа сочинений в области современной христианской теологии,

потому что не знаю в этой области никакой другой работы, где бы о Боге

говорилось столь прямо в духе Павла; это книга Эмиля Бруннера "Посредник".

Другая книга, одна из немногих подлинных притч, порожденных нашей эпохой, -

произведение нехристианского поэта, еврея Франца Кафки, - роман "Замок".

В отношении книги Бруннера я собираюсь коснуться только того, что она

может сказать о Боге, но не о Христе, и, стало быть, коснуться тусклого

фона, а не образа славы, который выделяется на нем. Мы читаем: "Бог не может

позволить посягнуть на Его славу"; "сам закон требует божественной реакции

на такое посягательство"; "Бог перестал бы быть Богом, если бы позволил

посягнуть на Свою славу". Это говорится об Отце Христа; стало быть, имеется

в виду не один из богов и властителей, но Тот, о Ком свидетельствует "Ветхий

Завет". Однако ни в самом Ветхом Завете, ни в какой-либо его еврейской

интерпретации не говорится так об этом Боге; даже в устах Иисуса, насколько,

полагаю, я знаю его, такие речи непредставимы. Ибо здесь, поистине, - "у

Бога все возможно"; нет ничего, чего бы Он "не мог". Господа мира сего не

могут, разумеется, допустить посягательств на свою славу, - что осталось бы

у них, поступи они так! Но Бог! - конечно же пророки и псалмопевцы возвещают

о том, как Он "прославляет Свое имя" в мире, а Писание полно Его "рвения" к

установлению своей славы, однако Сам Он не входит ни во что из этого так,

чтобы осталось нечто, превосходящее Его. На языке толкования это значит: Бог

переходит от одной мидды к другой и ни одной не довольствуется. И разорви

весь мир одеяние Его славы на лоскутья, с Ним Самим ничего не случилось бы.

Какой закон может позволить себе отважиться нечто потребовать от Него, -

ведь это все же высочайший мыслимый закон, данный Им миру, не Самому

Себе(126): Он не связывает Себя, и потому ничто не связывает Его. А что

касается того, что Бог перестал бы быть Богом, - "Бог" есть лепет мира,

человеческого мира. Сам же Он неизмеримо больше, чем "Бог", и, если бы мир

перестал лепетать или прекратил существовать, Бог остался бы Собой. Его

ярость и нежность мы переживаем непосредственно как одно; никакое суждение

не в состоянии оторвать одно от другого и превратить Его в Бога гнева,

требующего посредника. В книге Мудрости, написанной, вероятно, не позднее