Каштанка

От зеленой густоты воды поднимался косогор, упираясь нижним краем в кирпичное строение без крыши. Я приходил на гребень косогора читать, а в кирпичном строении жили собаки.

Среди собак имелся маленький смешной песик темно-коричневой расцветки, я прозвал его про себя Каштанкой, он-то и интересовал меня пуще книг, которые я приносил с собой.

Песик этот с завидным упорством каждый вечер прибегал в развалины, таща с собой ломоть какой-нибудь еды, в несколько раз больше его самого. Однажды он принес туда батон колбасы, который пропал у меня из холодильника утром. Он начинал есть, радостно визжа, и всегда в этот момент появлялись три здоровенных кобеля, и начиналась жестокая собачья дележка жратвы. Шерсть летела клочьями, а песик вжимался в угол и, поскуливая, глядел, как жрут добытое им мясо. Потом кобели имели его по очереди. Что странно, они никогда не занимались этим друг с другом. Чем чаще я наблюдал сию собачью несправедливость, тем сильней мне хотелось забрать песика себе, тем более, что кражу колбасы из холодильника могла совершить лишь только очень умная собака.

Однажды, возвращаясь с моря, я увидел Каштанку, он трусил по направлению ко мне и в сторону пляжа. Более удобного случая свести знакомство нельзя было представить. Каштанка взял у меня котлету, но когда я хотел его погладить, он как-то по-особому весело завизжал, но одновременно оскалился, и шерсть стала дыбом на его спине. Тут же из-за кустов появились те самые три огромные пса. Один стал за спиной у Каштанки, а двое по бокам от него. Каштанка зарычал на меня так просто и уверенно, как может рычать только очень большая и сильная собака, и мне вдруг стало страшно.

Зеркало

Выпивать нехорошо, это факт, а я вот взял и выпил. Только что я был среди бархатных гардин, трогал чьи-то голые ноги, тушил сигарету о спинку кресла, и вот я уже убегаю и очень боюсь поскользнуться, и неритмичный мокрый топот за моей спиной все ближе, и какая-то звезда сквозит в мокром асфальте, в окне пустых дач, и убежать я не смогу, это непреложный факт, потому что легкие мои прокурены, а сам я высокий и хлипкий недоносок, манерный ошметок провинциальной моды, смазливый слизняк со студенистой волей, и страх мой бежит впереди меня, а за мною гонится здоровяк со сросшимися бровями и сорванным ногтем на большом пальце правой руки.

Каждый день, когда я проходил по этой улице, он глядел на меня с нехорошим тупым спокойствием. Он не говорил мне ни слова, но мизинцем правой ноги я чувствовал, что однажды он захочет меня изнасиловать, выебать жестоко и грязно, но без садистской истерики, и после этого я не смогу уже больше спать ни с Димой, ни с Женей, у меня уже не будет стоять, и мне останется лишь умереть.

Я должен был давно переехать в другой город, купить пистолет или хотя бы просто перестать ходить по той дороге, однако вместо этого я с сопливой обреченностью ежедневно дефилировал мимо него, непроизвольно начиная манерничать перед ним, заигрывая, поглядывать на его не меняющееся лицо. Возможно, я просто попал в зависимость от адреналина, который вздергивал меня на небеса, стоило мне заметить издалека эту сутуловатую фигуру.

И вот сейчас он гонится за мной, и что же я делаю, как же я поступаю в такой ситуации? Я достаю из кармана зеркало, карманный кокетливый приборчик и вижу в нем свои испуганные подведенные глаза, черные крашеные волосы а ля Калвин Кляйн, а другой рукой достаю расческу и причесываюсь. Я причесываюсь на бегу, и с каждой минутой лицо мое в зеркале становится спокойней и ясней, и муть ужаса в глазах сменяется каким-то иррациональным расчетом.

Я не понял, в какой момент в зеркале появились сросшиеся брови, а ноготь на моем пальце превратился в старый заскорузлый шрам. Скорее всего, это случилось, когда я выронил расческу. Я все-таки догнал его, он упал на траву и лежал у моих ног, глядя снизу вверх собачьими глазами. Я поднял его с земли и отряхнул этого мальчишку, после чего поступил единственным возможным в подобной ситуации образом. Я улыбнулся ему, спустил свои брюки и подставил ему задницу.