11. 04. Тема Язык и коммуникация в перспективе антропологии. Язык как средство нормализации и социализации человека.// б.В, Марков. Знаки и люди. СПб,. 2011.

Нормализующая функция философии – вот, что кажется наиболее значимым с культурологической точки зрения. Философия уже два с половиной тысячелетия выполняет цивилизационную работу по очеловечиванию и гуманизации людей. Правда, священники, политики, педагоги, психиатры, работники правоохранительных органов, а в последнее время журналисты и генетики считают, что философия не слишком преуспела на этом поприще и нуждается в замене. Будем самокритичны, философы нередко строят свои автономные концептуальные миры, но ведь оправдываем и даже любим мы поэзию, назначение которой состоит не столько в том, чтобы уносить от мелкой повседневной жизни в сферу воображаемого или возвышенного, сколько в том, чтобы конструировать также возможные миры, которые могут стать реальностью. Таким образом, поэтическая и философская фикции - это то, на что мы можем опереться, когда жизнь изменится, а набор старых понятий и убеждений окажется неадекватным.

В рамках небольших объединений единство складывается так сказать естественным путем. Родичи, язык, жилье, территория – все это крепко объединяло людей и сбивало в сильную стаю. Но в эпоху перехода к большим социальным объединениям кровно-родственные связи, скорее, разъединяли, чем соединяли людей и потребовались новые медиумы единства и нормализации населения. Мы-идентичность достигается на основе рассуждений и дискуссий. Так в ход пошли новые медиумы и прежде всего истина. Конечно, философия и наука занимаются исследованием окружающего мира с целью приспособления к нему и использования его для своих нужд. Но с точки зрения культуры важна воспитательная роль истины. Если люди убеждены в том, что истинно, а что ложно, они достигают согласия относительно спорных вопросов и способны затормозить, отложить или трансформировать свои вожделения. Конечно, аргумент от истины бытия присоединялся к неким естественным убеждениям относительно преимуществ социальных норм, которые вынуждены вырабатывать и принимать люди, ведущие совместную жизнь. Эта сильная зависимость всегда порождала подозрение о зависимости истины от общественного мнения, которое сегодня развивает социология знания. Но именно это обстоятельство и заставляет обратить самое пристальное внимание на нормализующую роль знания вообще и философии в особенности.

Язык возникает как медиум устной коммуникации, стимулирующей взаимодействие присутствующих. Говорящий и слушающий слышат одно и тоже и объединяются в некое сообщество. Значимыми для аудитории являются ритмика, музыка, риторика речи, личная память певца-сказителя. Устная речь по существу является перформативом, речевым действием, т.е. затрагивает души слушателей и побуждает их к поступку. Рассказчик захватывает слушающих и ведет их за собой. Актуальное переживание истории – главное достоинство устной коммуникации.

Ни одну страну, ни один народ невозможно охватить рациональной концепцией, т. е. учитывающей только понятия и идеи. Любое человеческое поселение, этнос издавна отличались от другого не столько понятиями, сколько образом жизни и обычаями, а также внешним видом, одеждой, речью, напевами и мифами, структурой питания. И как бы не стирались эти различия в эпохи высоких культур, мировых империй и глобализации, они остаются, и не только в исторической памяти, но и в повседневном сознании.

Человек вырастает и формируется в искусственных условиях, которые создаваемых домом, местом обитания и другой антропотехникой. То, что мы называем Россией, — это тоже продукт технологий, и не только строительных, но и символических. Искусственная теплица, в которой вырастает человек, — это и символическая защитная система, оберегающая от чужих влияний. Как особая сфера, она наполнена звуками, образами и даже запахами (дым отечества) родной страны. К сожалению, история дискурса о месте, действительно, характеризуется утратой. В описаниях теоретиков государства единство его граждан понималось исключительно политически и идеологически.

К счастью или к несчастью, союз народов имел не идеологический, а практический характер. Люди были связаны экономическими, культурными и даже семейными связями. Поэтому распад СССР имел такие болезненные для населения последствия. Вместе с тем, идеологизация солидарности оказалась достаточно непрочной иммунной системой. Она подверглась внутренней эрозии, ибо ее разрушала критически настроенная интеллигенция. После падения «железного занавеса» люди оказались беззащитными перед чужими влияниями. Что можно сделать для восстановления символической оболочки общества? Строить заново? Но из чего и как? Думается, что следует привлекать традиционные, и разрабатывать новые технологии. Прежде всего, дискурсы о месте обитания человека имеют важное иммунное значение. Их нужно оценивать не по критериям истины. Мифы и сказания наших предков играли, прежде всего, защитную роль. Они строились как радостная песня, исполняемый на своем языке гимн, в котором восхвалялась родная земля, населявший ее народ и его герои-защитники. Этот первичный нарциссизм не только не был разрушен, но даже был усилен христианством. Послание Бога было переведено на национальные языки и органично встроено в первичную иммунную систему.

Только эпоха Просвещения нанесла серьезный удар по символическому панцирю. Настала эра идеологов, которые отбросили все формы и способы идентичности, не удовлетворявшие критериям рациональности. Дискурсы о природе общества приобрели упрощенный характер. Это хорошо демонстрируют такие авторы как А. Токвиль и Н. А. Бердяев, указавшие на преимущества иерархических обществ по сравнению с либерально-демократическими. В одном люди ощущали себя звеньями единой цепи, в другом — независимыми индивидуумами, гражданские добродетели которых сводятся к тому, что они раз в четыре года приходят к избирательным урнам. Понятие гражданского общества является настолько абстрактным, что нет ничего удивительного в крахе национального государства, которое сегодня переживает глубокий кризис и теряет свое влияние.

В качестве возражения против такой оценки эволюции общества и, тем более, против использования символа родины в качестве противоядия от эрозии социальной ткани современного общества указывали на шовинизм, национализм и нацизм, действительно, нанесшие огромный урон человечеству. Особенно ужасной попыткой возрождения символов крови и почвы был фашизм. Об этом нельзя забывать. Но нельзя и соглашаться с тем, что всякий, кто заговорит о доме, родине и народе, неизбежно скатится к фашизму. На самом деле, к нему толкает как раз усиление бездомности, безродности людей. Культивируемый демократическими режимами «цивилизованный», т. е. усредненный комфортабельный образ жизни, превращает народ в толпу, а личность в объект манипуляции масс-медиа. Именно на это обстоятельство указывали теоретики национал-социализма. И они снова призывают к протесту против глобализации. Если мы – гуманитарная интеллигенция – забудем об изначальном желании людей жить вместе, если не найдем адекватной символической защиты от негативных последствий глобализации, то за нас это сделают другие и по-другому. Не принимая используемых ими способов сборки единого коллективного тела, тем не менее, нельзя отрицать право людей гордиться своим образом жизни, языком, культурой и историей.

Аналогичные проблемы возникают в любых дискурсах и, естественно, они присутствуют в речах на политические темы. Более того, возникают дополнительные трудности. Строго говоря, в политике речь идет меньше об истинах и больше – о ценностях. Отсюда верификационная теория значения мало эффективна в политологии. Поскольку политический дискурс отличается от научного опорой на ценностные суждения, постольку его анализ предполагает использование более разнообразных технологий, нежели то, что предлагает аналитическая философия. Конечно, политические теории должны быть проверяемыми и ее выводы должны совпадать с действительным положением дел. Проблематика истинности и эмпирического значения все более актуальна в силу того, что политологи выступают как ученые-эксперты. Сами политики провозглашают цели и задачи, когда формулируют свои предвыборные обещания. Но и эти ценностные высказывания должны быть реализуемыми.

Обычно под политикой понимают деятельность, направленную на достижение целей той или иной группы людей. Этими целями в идеале является достижение власти и реализация экономических интересов. Цели следует соотносить не только с результатами, но и средствами. Расхожее убеждение состоит в том, что в политике важен результат, что власть оправдывает любые средства. Почему-то такую политику называют беспринципной, хотя на самом деле имеется в виду неразборчивость в средствах.

Тема соотношения морали и права стара как сама власть И раньше власть была связана с правом. При этом нельзя сказать, что оно привносилось откуда то извне от воли Бога или народа. Наоборот, именно властитель устанавливал законы. Так и сегодня. В леворадикальном дискурсе власть описывается как насилие над всем, что дорого людям. Она нарушает законы, посягает на права человека, словом, выступает душителем всего нового, смелого и свободного. Под подозрением леворадикального критика оказываются любые формы порядка. Власть ищется повсюду. Власть стала анонимной и безличной, она проникла в душу человека, который сегодня уже не может доверять даже сам себе.

Возможно, прежде политика была более грубой, а власть достигалась и удерживалась средствами насилия. Однако какие-то свои "правила чести" были у каждой из сторон, борющихся на политическом поле. Сегодня, хотя и с изрядной долей лицемерия, политики составляют нечто вроде этических кодексов, во всяком случае, обещают соблюдать права человека и придерживаются общепринятых моральных норм. При сравнении моральных кодексы старых и новых политиков, цели прежних государей будут выглядеть даже более возвышенно, что и служит питательной почвой консерватизма. Не только простые люди, но и политики завидуют полноте и великолепию власти суверена. Однако, сегодня наследники королевских титулов почему-то предпочитают частную жизнь. И это не удивительно, ибо вся жизнь суверена должна быть посвящена заботам о процветании государства. Строго говоря, царь – это не человек. То, чем восхищаются в Николае II, это недостаток. Да он был хорошим семьянином, но отрекся от власти, так как внутренне не чувствовал себя императором и не смог сыграть свою роль до конца. Наоборот, преследуемый толпой Нерон потратил последние минуты своей жизни на то, чтобы принять смерть в позе, достойной императора. Империя – это во многом политическая фикция, существование которой поддерживается знаками ее величия. И она существует до тех пор, пока все верят в эти знаки. Поэтому функция политика и состоит в том, чтобы изобретать и распространять знаки власти. Имперская символическая техника достигла в этом большого совершенства. Конечно образ «короля-солнца» сегодня уже потускнел, однако появились новые метафоры. Каждый претендент на высшую должность в демократическом обществе пользуется языком обещания. Еще не известно, будут ли они выполнены. Однако накал предвыборной борьбы свидетельство тому, что политические речи вовсе не сводятся к рациональным, верифицируемым утверждениям. Поскольку политики апеллируют к чувствам народа, для анализа такого рода речей требуется сложная техника анализа символического, ценностного, эмоционально-экспрессивного содержания языка.