25. Социальная и политическая философия к.Маркса и ф.Энгельса.

Эволюц конец

развития :

[

Коммунизм

Вот это из лекций]

Феодальный стр

Крестьяне

Капитализм

Рабочие

Рабовл строй

Рабы

[конец]

Маркс как критик экономистов-классиков

Анатомию гражданского общества нельзя понять без политической экономии. Изучая работы Смита и Рикардо, Маркс пришел к выводу о необходимости корректировки теории трудовой стоимости. Он показал, заметит позже В. И. Ленин, что стоимость товара определяется количеством времени, общественно необходимого для его производства. Старая политическая экономия из исторических фактов делала вечные законы. Это и есть идеология.

Политическая экономия отталкивается от факта частной собственности, но не объясняет, почему это исходный факт. Для экономиста классической формации интерес капиталиста — последний довод, т. е. он полагает как само собой разумеющееся то, что следует доказать.

Для Маркса же очевидно, что частная собственность не абсолютная данность, что ее не было и не будет. Капитал присваивает в собственность продукт труда других. Частная собственность, уверен философ, есть неизбежное следствие экспроприированного труда. Ситуация, как в религии: чем больше человек уповает на Бога, тем меньше верит в себя. Так и в труде: объектом сделки становится труд, и человек не принадлежит уже самому себе. Продукт труда становится независимым, чуждым производителю, а процесс жизни — все дальше от ее носителя.

Маркс как критик утопического социализма

Обоснованию различий между научным социализмом и утопическим посвящен, в частности, «Манифест Коммунистической партии». Идеологи пролетариата атакуют «мелкобуржуазных» лидеров за консерватизм и «слащавую» филантропию. В категорию мелкобуржуазных попадают экономисты, гуманисты, реформаторы (типа Сисмонди, Грюна, Бауэра, Гесса, Бабефа, Сен-Симона, Фурье, Оуэна), которые грешат апологией «плаксивого» феодализма с целью консервации существующего строя. Их ошибка заключается в непризнании самостоятельной исторической роли пролетариата. Социалисты проклинают капиталистическое общество, но указать выход из критической ситуации не могут. Утопическому социализму противостоит «научный» социализм, вооруженный объективным законом, раскрывающим тайну капиталистического производства (суть которого — в умножении прибавочной стоимости). Материалистическое понимание истории открывает единственно верный путь к освобождению трудящихся от ига капитала.

«Философы, — читаем мы в "Тезисах о Фейербахе", — лишь различным образом объясняли мир, задача же в том, чтобы его изменить». Таким образом, задача философии — в разоблачении форм религиозного самоотчуждения, в показе их земной основы. Поэтому «критика неба переходит в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики».

Отчуждение труда

Перейдя с критики неба на критику земли, Маркс не находит, в ком бы могла реализоваться человеческая природа в смысле полноты ее земных нужд. Все как один отчуждены от собственной сущности и труда. Совершенство конструкции пчелиного улья может посрамить не одного архитектора, но и худший из архитекторов, отмечает философ, в отличие от лучшей из пчел, первоначально имеет в голове идеальный проект. Конечный результат производственного процесса может и должен присутствовать сначала в уме рабочего в виде идеи. Меняется не просто форма природного элемента — в процессе труда реализуется цель производителя, идеальный план, очеловечивающий природу и социальный мир. Социальный труд как антропогенный фактор отделяет человека от животного. Человек трансформирует природу, очеловечивая ее так, что природа становится неорганическим телом человека.

Но на определенном историческом этапе характер труда меняется. Частная собственность, основанная на разделении труда, делает процесс труда принудительным. Маркс называет порочной логику выведения понятия греха из грехопадения. Между тем, он пишет в «Экономическо-философских рукописях»: «Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит, чем больше растут мощь и размеры его продукции. Рабочий становится тем более дешевым товаром, чем больше товаров он создает. В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира. Труд производит не только товары: он производит самого себя и рабочего как товар, притом в той самой пропорции, в которой он производит вообще товары.

Этот факт выражает лишь следующее: предмет, производимый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя. Продукт труда есть труд, закрепленный в некотором предмете, овеществленный в нем, это есть опредмечивание труда... что выступает как выключение рабочего из действительности, опредмечивание выступает как утрата предмета и закабаление предметом, освоение предмета — как отчуждение, как самоотчуждение... рабочий относится к продукту своего труда как к чужому предмету. Ибо при такой предпосылке ясно: чем больше рабочий выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него предметный мир, создаваемый им самим против самого себя, тем беднее становится он сам» [1].

Анализируя «отчужденный труд» в трех аспектах: 1) отчуждение производителя от продуктов его труда; 2) отчуждение производителя от собственной активности; 3) отчуждение человека от родовой сущности, Маркс приходит к выводу, что «рабочий чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций: при еде, питье, половом акте, у себя в жилище, украшая себя и т. д., а в своих человеческих функциях он чувствует себя животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному» [2].

Господство вещественной собственности в современном мире настолько велико, что восставший человек «стремится уничтожить все, чем на началах частной собственности не может обладать каждый», например, как верно отмечает Маркс, такой редкий дар, как талант. Именно «идея общности жен выдает тайну совершенно грубого и непродуманного коммунизма... Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность, есть лишь последовательное выражение частной собственности, доходящей до самоотрицания. Всеобщая и конституирующая себя как власть завистливость выступает как скрытая форма стяжательства... Всякая частная собственность как таковая ощущает — по крайней мере по отношению к более богатой частной собственности — зависть и жажду нивелирования, так что эти последние составляют даже сущность конкуренции. Грубый коммунизм есть завершение этой зависти и нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме... отрицающем весь мир культуры и цивилизации» [1].

ФРИДРИХ ЭНГЕЛЬС И ДИАМАТ

Энгельс (1820—1895) сорок лет был другом и соратником Маркса. В соавторстве ими написаны работы «Святое семейство», «Немецкая идеология» и «Манифест Коммунистической партии». Вторая и третья части «Капитала» были отредактированы Энгельсом. Из его собственных сочинений назовем «Положение рабочего класса в Англии» (1845), «Анти-Дюринг» (1878), «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884), «Диалектику природы» (ок. 1870).

Так называемый «диамат» (диалектический материализм) — концептуальное ядро советского марксизма — обязан своим рождением именно Энгельсу. Диалектика для Маркса была методом понимания истории и общества. Энгельс под влиянием позитивизма и эволюционизма применил ее к природе. Диалектика, писал он, дает естествознанию понимание законов природы и ее общих связей. Он говорит о трех законах: 1) законе перехода количества в качество, 2) законе единства и борьбы противоположностей, 3) законе отрицания отрицания, согласно которому, в частности, пролетариат, отрицая буржуазию, порождает новое общество.

В конце первого тома «Капитала» Евгений Дюринг прочел слова Маркса: «Способ капиталистического присвоения, рожденный капиталистическим способом производства, т. е. частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на личном труде. Но капиталистическое производство порождает с неизбежностью естественного процесса собственное отрицание. Это отрицание отрицания». Дюринг так комментирует эту мысль: «Туманная гибридная форма идей Маркса не удивит тех, кто знает, какие причуды можно скомбинировать на такой научной основе, как диалектика Гегеля. Необходимо напомнить, что первое гегелевское отрицание — понятие первородного греха, второе — возвышенное единство, которое ведет к третьему — искуплению. Можно ли обосновывать логику фактов на этой игре в аналогии, взятой напрокат из религии... Господин Маркс остается в туманном мире своей собственности, одновременно индивидуальной и социальной, оставляя адептам решить эту глубокую диалектическую загадку».

Реакция Энгельса была более чем решительной. Диалектика ежедневно подтверждается тысячью примерами, и даже ребенок, полагает он, может понять ее (только не старый идеалист Дюринг). И «в растительном мире, и в животном, в геологии, математике, истории, философии, несмотря на борьбу и сопротивление, все — также и г. Дюринг, сам того не подозревая, — обязано подчиниться этим законам... диалектика есть не что иное, как наука об общих законах движения и развития природы, общества и мышления». Энгельс признавался в письме Марксу, что начал полемику, которой не будет конца. Действительно, споры о диалектике не утихают, и многие сегодня разделяют точку зрения Бертрана Рассела, который сказал: «Диалектика — одна из самых причудливых фантазий, заимствованных Марксом у Гегеля».