47 Псзн. Т. 39. № 41068.

⁴⁸ Там же. Т. 39. № 41046.

329

ентация: выпускники классических гимназий, в отличие от реа­листов, без экзаменов принимались в университеты, зато реали­сты пользовались льготами при поступлении в технические учеб­ные заведения.

Университетская реформа, принятая годом ранее (18 июня 1863 г.), решала проблему высшего образования.⁴⁹ То, что утвер­ждение университетского устава предшествовало реформе началь­ного и среднего образования, объясняется тем, что высшая школа более всего пострадала от подозрений и ограничений 1848— 1854 гг., когда число студентов было сокращено, преподавание связано жесткой неподвижной программой, причем философия была исключена из предметов преподавания. В итоге в момент, когда Россия испытала особенную нужду в кадрах образованных людей для проведения реформ и дальнейшего их развития, она оказалась перед необходимостью спешно укреплять университеты. Власть очень трудно расставалась со своими привычками и тради­циями, убеждениями и предрассудками, и университетская рефор­ма прошла длительный путь. Как и реформа начальных училищ и гимназий, она была проведена благодаря большим усилиям но­вого министра народного просвещения А. В. Головкина, назначен­ного на этот пост в конце 1861 г. Только с его приходом в учебное ведомство оно обрело реформатора, готового сотрудничать с обще­ством, выслушивать контраргументы и рассматривать их, имевше­го и программу, и либеральные убеждения. Пожалуй, в подготовке университетской реформы участие общества проявилось сильнее, чем в какой-либо другой. Правда, еще до Головкина (в конце 1861 г.) была сформирована комиссия под председательством по­печителя Дерптского учебного округа Е. Ф. фон Брадке, куда вхо­дили Н. X. Бунге, А. В. Никитенко, С. М. Соловьев, Н. К. Бабст и др., составившая проект реформы, опубликованный в печати.

История российских университетов в XIX в. — это история по­стоянных метаний власти между уставами «либеральными» и про­никнутыми духом «охранительства». Власть иногда несколько от­пускала вожжи, и тогда университеты, которым предоставлялась самостоятельность и значение питомников лучших кадров учите­лей, врачей, юристов, начинали оживать, приглашать способных преподавателей, расширять состав студентов, культивировать на­учную работу. Опасный или кажущийся опасным поворот событий в России или Европе заставлял самодержавие прежде всего при­нимать меры к «обузданию» печати и университетов, в которых оно видело опасных оппонентов. Поэтому университетский устав 1863 г. не был чем-то принципиально новым. Он возрождал осно­вы университетской автономии, которыми университеты пользо­вались при их учреждении в начале века. Новый устав большое место уделял выборному началу: все вакансии заполнялись путем выборов, в том числе и профессорские; власть Министерства на­родного просвещения сказывалась лишь в том, что министр дол­жен был утверждать избранных профессоров. Всеми учебными и

⁴⁰ Там же. Т. 38. № 39752.

330

учеными делами ведал Совет университета, состоявший из про­фессуры, делами факультетов — собрания профессоров. Хозяй­ственные и студенческие дела решались правлением из деканов во главе с ректором. Наблюдение за порядком осуществлялось не чи­новником министерства, а проректором и инспектором, и даже проступки студентов рассматривались университетским судом. Но, разумеется, известное право контроля предоставлялось и по­печителям учебных округов, решавших наиболее важные универ­ситетские дела вместе с министром народного просвещения (на­пример, о нарушении Советом устава). Воспрепятствовать доступу демократических слоев к высшему образованию, а вместе с тем и к дворянству, чинам и государственной службе должна была плата за обучение студентов. Правда, предусматривались и случаи сни­жения платы или вовсе бесплатного обучения.⁵⁰

Большим событием в общественной и политической жизни Рос­сии, повлиявшим на всю ее пореформенную историю, была зем­ская реформа, юридически оформленная высочайше утвержден­ным 1 января 1864 г. «Положением о губернских и уездных зем­ских учреждениях».⁵¹ Самый текст закона, как и всех других, прошел долгий путь от первоначально лишь формулируемых идей создания местного самоуправления, затем обсуждения в обществе, министерских кабинетах и печати основных его принципов, и, на­конец, нескольких последовательных проектов, корректируемых по отзывам ведомств и откликам печати, где в 1862 г. были опуб­ликованы на всеобщее обсуждение основные положения реформы. Реформа, реализация которой принесла самодержавию множество хлопот, в период ее разработки становилась для власти все более неотложной. Начавшись как ответ на критику обществом положе­ния на местах, провинциальной отсталости и местного произвола, как идея всестороннего оживления экономики и культуры с по­мощью мобилизации общественных сил, земская идея на послед­нем этапе — перед принятием Государственным советом закона — была для правительства в первую очередь средством консервации самодержавной формы правления, предоставления обществу само­управления на низшем, провинциальном уровне, чтобы не допу­скать его в столицу.

Власть отреагировала на общественные настроения, да и на собственные потребности в реформе местного управления уже в марте 1859 г. создав особую межведомственную комиссию под председательством Н. А. Милютина. Причем уже тогда, на ста­дии, когда власть очень осторожно и общо формулирует задачи, в высочайшем повелении о создании комиссии, говорилось: «Предо­ставить хозяйственному управлению большее единство, ббльшую самостоятельность, большее доверие и определить степень участия каждого сословия в хозяйственном управлении»,⁵² т. е., собствен-

⁵⁰ Эймонтова Р. Г. Русские университеты на путях реформы: Шестидесятые годы XIX века. М., 1993.

⁵¹ ПСЗИ. Т. 39. № 40457.

⁵² Татищев С. С. Император Александр II: Его жизнь и деятельность. СПб., 1903. Т. 1. С. 500.

331

но, функции нового института были определены как хозяйствен­ные, а состав как разносословный. Конкретные формы самоуправ­ления были внутренне тесно связаны с тем, как будут разрешены крестьянский вопрос, податной (поскольку в сферу деятельности этих учреждений должны были попасть местные налоги) и др., а потому, по крайней мере до 19 февраля 1861 г., когда определи­лось правовое и земельное положение крестьян и помещиков, в земской комиссии шла обычная подготовительная работа. Насто­ящая законотворческая деятельность началась в 1862 г., когда но­вый министр внутренних дел П. А. Валуев напомнил Александ­ру II о необходимости продолжения реформ и одновременно стал готовить преобразование Государственного совета на началах представительного учреждения. Валуев, имевший в то время ил­люзии относительно возможных объемов преобразований, считал самым важным делом власти проведение реформы Государствен­ного совета с присоединением к нему палаты депутатов, которую пока составят временные депутаты, а после земской реформы туда войдут и земские представители. 23 февраля 1862 г. он разговари­вал об этом с Александром II, и, поскольку тот категорически идеи не отверг, министр, по наследству получивший пост председателя земской комиссии, начал спешно готовить проект создания зем­ских учреждений, чтобы форсировать стабильность работы преоб­разованного Государственного совета. Предварительно он выяснил точку зрения вел. кн. Константина Николаевича на свой проект и нашел в нем оппонента, ибо тот развил мысль о «противопостав­лении дворянскому сословию с его исключительными требовани­ями консервативного представительства, основанного на правах поземельной собственности», что осуществляется в рамках «про­винциальных полупредставительных собраний».⁵³ Обсуждение до­клада Валуева 8 марта 1862 г. в Совете министров выявило полное отсутствие «по этой части твердо установившихся понятий», и тог­да Валуев собственноручно составляет проект. Этот проект (15 марта) был поставлен на вторичное обсуждение и раскрити­кован Константином Николаевичем. В результате император рас­порядился о том, чтобы Константин Николаевич взял на себя до­работку проекта в особой небольшой комиссии, состоящей из не­скольких членов Совета министров. На этом этапе (март—июнь 1862 г.) конструирование проекта находилось в руках великого князя, который довольно быстро переделал проект, усилив идею бессословности, продиктованную вовсе не демократическими взглядами великого князя и императора, а задачей обеспечения баланса разных социальных сил и увеличения представительства крестьян. Обсуждение переработанного проекта в Совете минист­ров проходило уже в отсутствие великого князя, назначенного на­местником в Царство Польское, и проект на этом предваритель­ном этапе был утвержден. «В последнем заседании Совета мини­стров проект о земских учреждениях, составленный под твоим руководством, был принят единогласно с самыми малыми измене-

ниями, как ты увидишь из моих пометок на моем экземпляре», — писал император брату в Варшаву 29 июня 1862 г.⁵⁴

В период продолжительного отсутствия Константина Никола­евича в столице судьба проекта земской реформы находилась в руках министра внутренних дел. Последний этап его разработки начался в марте 1863 г. Идея одновременного создания местного и элементов общенационального представительства, обсуждавша­яся в секретном совещании у императора, была похоронена. Ос­тавалось только местное. Главными предметами споров были со­став, функции и взаимоотношения местного самоуправления с властями. Принятый 1 января 1864 г. закон был итогом столкно­вения множества идей и представлений, требований и возможно­стей, уступок и принципов.

В итоге компетенция земства ст. 1 определялась как круг дел, «относящихся к местным хозяйственным пользам и нуждам каж­дой губернии и каждого уезда», что и было предопределено в са­мом начале. В структуру этих дел входили вопросы благоустрой­ства, социального призрения, просвещения, медицины, попечение о местных торговле и промышленности. В основу представитель­ства был положен не сословный принцип, а хозяйственные инте­ресы, и они были достаточно широко отражены. Куриальный принцип выборов должен был обеспечить (и обеспечивал) пример­но равное представительство крестьянства и дворянства в уездных земских учреждениях, при незначительном представительстве го­родских имущественных слоев. Земельный ценз для помещиков (разный для уездов, но равный 200—350 десятинам или 15 тыс. руб. годового дохода) следует признать умеренным, рассчитанным на привлечение самой многочисленной группы землевладельцев — среднепоместного дворянства. Уездные земства выбирали губерн­ских земцев, по два от уезда. Собрания гласных, уездные и губернские, собирались лишь раз в год на несколько дней для ре­шения организационных и финансовых дел. Постоянно же дейст­вующим органом становилась малочисленная (три человека — уездная и до шести — губернская) управа. Финансовой основой де­ятельности земских учреждений предполагались местные сборы, назначаемые самими земскими учреждениями по раскладке.

Отличительной чертой реформы была ее территориальная ограниченность: только 34 губернии центральной России должны были попасть в число тех, где создавались земские учреждения. Но были и другие ограничения. Принцип неравноправности вла­сти и самоуправления выразился не только в строгой регламента­ции предметов ведения земств, но и в том, что ст. 9 устанавливала контроль губернатора над постановлениями земских учреждений. «Начальник губернии имеет право остановить исполнение всякого постановления земских учреждений, противного законам или об­щим пользам», —так неопределенно формулировалось это право губернатора.

⁵⁴ Дела и Дни. Пг., 1920. Кн. 1. С. 135.

⁵³ Валуев П. А. Дневник... Т. 1. С. 151.

333

332

Созданием земских учреждений власть как бы породила своего соперника по деятельности, в глазах общества — конкурента, слу­жение которого обществу можно было противопоставить бюрокра­тической машине. Это болезненно воспринималось властью, кото­рая даже в весьма умеренных заявлениях земских собраний или действиях управ усматривала для себя опасность. В результате этой реформы власть не ушла от конституционной проблемы. В самой природе земских учреждений была заложена определенная двойственность, и она не замедлила проявиться. Земство посте­пенно взяло на себя ту задачу оппозиционной деятельности, ко­торая в странах с парламентским режимом осуществляется по­литическими партиями, и в конце концов способствовало подго­товке таких партий либерального толка. Земство мобилизовывало по России общественно активные элементы: только земских глас­ных в России ежегодно насчитывалось около 12 тыс. человек. Эта цифра многократно увеличивалась так называемым «третьим эле­ментом» земства, т. е. привлекаемыми к его работе служащими, местной интеллигенцией. Повседневная, трудная, неровная рабо­та земцев, вызывавшая и оптимизм, и неприязненную критику, в итоге преображала российскую провинцию и российскую деревню, создавая школы, медицинскую службу, доселе неведомую, систе­му страхования и кредита.⁵⁵

Судебные уставы, утвержденные императором 20 ноября 1864 г.⁵⁶ и явившиеся правовой основой реформы российского су­доустройства и судопроизводства, завершали почти десятилетний путь российского общества и власти к созданию современного суда. Преобразование судебной части обозначалось почти во всех самых ранних программных записках как наиболее неотложное, наряду с отменой крепостного права. Достаточно сослаться на известней­шую записку Н. А. Мельгунова (март 1855 г.), сначала ходившую в рукописи, а затем опубликованную А. И. Герценом в первом же выпуске «Голосов из России». В ней содержалась разносторонняя критика николаевской системы, в том числе и судебной сферы. Го­ворилось о множественности судебных инстанций, а отсюда о мед­лительности судопроизводства, его закрытости и тайне, а значит — невозможности общественного контроля, нерасчлененности судеб­ной власти и административной, пренебрежении бюрократии к за­конам и неверии «народа» в правосудие. Мельгуновым уже тогда назывались принципы, которые затем легли в основу судебной ре­формы. «Не говорим, чтобы тотчас же были суды присяжных, на первых порах гласность в судопроизводстве может существовать и без них. Она должна быть двоякого рода, судопроизводство, сколь­ко возможно, устное и при открытых дверях; а также право пуб­личного протеста против всякого злоупотребления и произвола в следственной, судебной, исполнительной сфере. Это право не от­нято даже в теперешней, императорской Франции», — заявлял

Мельгунов.⁵⁷ Это была критика слева в программе либеральной. Но и в записке того же времени, принадлежащей человеку из про­тивоположного лагеря — М. А. Безобразову, написанной в защиту крепостного права, признавалось, что в России не существует пра­восудия.⁵⁸ К. П. Победоносцев в 1858 г. утверждал в статье о В. Н. Панине, министре юстиции: «У нас нет никакого правосу­дия».⁵⁹ «Известно, — писал Победоносцев в этой же записке, — что устройство судов в России находится в низкой степени, что все суды у нас в жалком положении. Необходимость реформы в этом отношении становится с каждым днем все ощутительнее, тре­бование общего мнения — настоятельнее; понятно, что по харак­теру гр. Панина невозможно и ожидать от него ни малейшего дви­жения к реформе. Всеми силами своими держится он за сущест­вующий почти хаотический беспорядок».⁶⁰ Победоносцев имел право так утверждать. В царствование Николая I от Министерства юстиции не исходили в этом смысле никакие законодательные инициативы, их брал на себя, поэтому, правда с минимальным ус­пехом, главноуправляющий II отделением гр. Д. Н. Блудов. Но и с воцарением Александра II, когда власть осознала неудовлетво­рительность существующей судебной системы, со стороны Мини­стерства юстиции не последовало никаких действий. Новый импе­ратор старался неспешно заменять прежние министерские кадры, оказавшиеся неспособными к деятельности в новых условиях, но почему-то Панин в это ответственное для судебных преобразова­ний время продержался в кресле министра до октября 1862 г., ког­да разработка судебной ресрормы близилась к своему благополуч­ному завершению.

Получилось так, что Министерство юстиции оказалось менее всего причастно к разработке — причем на принципиально новых основах — реформы всего судоустройства и судопроизводства. Ею занимались Морское министерство, печать, II отделение, Государ­ственная канцелярия.

Д. Н. Блудов уже в 1855 г. поднял свои прежние разработки, затем составил новый проект судопроизводства, рассматривав­шийся не раз в Государственном совете, однако отвергнутый по­следним, поскольку общественное мнение и власть к этому време­ни уже сильно продвинулись в своих представлениях о формах, в которые должно отлиться преобразование суда.

Огромную роль в распространении представлений о состоянии русского судопроизводства и современных судебных системах ев­ропейских государств сыграла российская пресса, преимуществен­но журналы, поскольку становление газетной периодики в России запаздывало. И журналом, стимулировавшим обсуждение, был официальный орган Морского министерства «Морской сборник», во второй половине 1850-х годов поднявший тему преобразования морского суда и в этой связи начавший обсуждать самые общие

⁵⁵ См.: Пирумова Н. М. Земская интеллигенция и ее роль в общественной борьбе до начала XX в. М., 1986.

⁵⁶ ПСЗИ. Т. 39. № 41473—41478.

334

⁵⁷ Голоса из России. Лондон, 1856. Вып. 1. С. 104—105.

⁵⁸ Революционная ситуация в России в середине XIX века. М., 1978. С. 115.

⁵⁹ Голоса из России. Лондон, 1860. Вып. 7. С. 33.

⁶⁰ Там же. С. 64.

335

положения судебной реформы, но «привязывая» их к уставу мор­ского суда.⁶¹ Проблемы судебной реформы, которая по значению нередко приравнивалась общественным мнением к отмене крепо­стного права, поднимали и другие (можно сказать, все другие) журналы: «Русский вестник», «Современник», «Время». В русском переводе появлялись важнейшие работы европейских юристов. В 1860 г., например, было издано сочинение И. Бентама «О судоуст­ройстве», а Н. Г. Чернышевский опубликовал в «Современнике» рецензию на это издание. В журналах появлялись обзоры новых сочинений такого рода. Все это формировало представления рос­сийского читателя о будущей реформе.

Толчок к завершению реформы был дан в конце 1861—начале 1862 г., после того как отмена крепостного права была провозгла­шена и начала осуществляться. Александр II запросил справку о состоянии проекта и стадии его обсуждения. Поскольку проект на­ходился в Государственном совете, который к этому времени воз­главил Д. Н. Блудов, то государственный секретарь В. П. Бутков составил своего рода справку о состоянии дел. Последовало высо­чайшее повеление о порядке рассмотрения проектов. Их пересо­ставление было передано в Государственную канцелярию, которая должна была подготовить проект вместе со II отделением и чинов­никами Министерства юстиции. В дело вступили юристы, которым П. П. Гагарин, сменивший в 1862 г. Блудова как председатель Го­сударственного совета, исходатайствовал полную свободу рук. Не­стесненные в своих действиях члены новой законотворческой ко­миссии спешно (апрель—июль 1862 г.) сумели составить не про­ект, а концепцию реформы в виде «Главных начал». Сделать это быстро стало возможным потому, что уже определились важней­шие основания реформы. Труд юристов был рассмотрен в авгу­сте—сентябре 1862 г., одобрен, высочайше утвержден 29 сентября 1862 г. и разрешен к обнародованию и рассылке. «Начала» были опубликованы в «Собрании узаконений и распоряжений прави­тельства» и разосланы в университеты и на суд специалистов и заинтересованных лиц. Это было официальное приглашение к ди­скуссии, и участие общества в деле обсуждения судебной реформы было максимальным. В ее разработке участвовали все значитель­ные правоведческие силы России, которые составили впоследствие костяк новой судебной системы, притянувший к себе новые кадры юристов, которыми вскоре прославилась Россия. А. Ф. Кони рас­сказывал, что в 1862 г. он намеревался поступить на математиче­ский факультет Московского университета и изменил свое наме­рение под влиянием разговора с двумя юристами, служившими, кстати сказать, не в Министерстве юстиции, а в ведомстве внут­ренних дел. «Их широкие взгляды на начала правоведения» и от­ношение к предстоящей судебной реформе произвели в Кони на­стоящий переворот, в итоге приведший его сначала на юридине-ский факультет, а затем и в ряды самых передовых и известных

⁶¹ Днепров Э. Д. Проект устава морского суда и его роль в подготовке судебной реформы (апрель 1860 г.) // Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1970. [Т. 5]. С. 57—70.

336

юристов своего времени. Участие российского общества, а юристов в особенности, в подготовке и проведении судебной реформы со­здали довольно многочисленный слой людей, считавших новый суд делом своей жизни и сопротивлявшихся затем всем попыткам изменить устои реформы.

Параллельно с обсуждением «Главных начал» реформы в пе­чати и в кругу юристов комиссия, учрежденная при Государствен­ной канцелярии, вела составление собственно проектов судебных уставов, объединявших и «Начала», и поступавшие соображения с мест. Эта работа была завершена к осени 1863 г., документы ра­зосланы на отзывы учреждений — II отделения, Министерства юс­тиции и т. д. — и переданы после принятия или отклонения пред­ложений и замечаний в Государственный совет, где прошли обыч­ную процедуру рассмотрения.⁶² 20 ноября 1864 г. Александр II подписал Судебные уставы и указом Сенату предписал их опуб­ликовать. В этом указе назывались «начала», как считал монарх, реализованные в реформе: «суд скорый, правый, милостивый, рав­ный», судебным учреждениям давалась «надлежащая самостоя­тельность», «возвышающая» их. В качестве одной из задач прово­димой реформы провозглашалось «утверждение» в «народе» «ува­жения к закону».

По новому судоустройству, внедрявшему самые передовые по тем временам принципы организации судебных учреждений и ве­дения судебных процессов, вводились: равенство всех граждан пе­ред законом, отделение судебной власти от административной и несменяемость судей, обеспечивавшая их независимость, гласное, устное и состязательное судопроизводство. Вводились новые пра­вовые институты: присяжных заседателей, выносящих вердикт, и присяжных поверенных (адвокатов), осуществляющих правовую консультацию и защиту сторон.

Суд состоял из нескольких инстанций: низшую являл собою выборный мировой суд, рассматривавший на местах — при упро­щенном судопроизводстве — в мировых участках малозначитель­ные дела с ограниченными мерами наказания. Далее следовал ко­ронный суд: его низшей инстанцией был окружной суд, верхней — судебная палата, одна на несколько губерний.

Новизна дела, открытость судебного процесса, приток в ряды магистратуры и адвокатуры талантливых деятелей быстро изме­нили отношение общества к суду в России, сделали судебные за­седания заметным общественным явлением. В газетах и журналах создавались разделы судебной хроники или даже отделы с широ­кими задачами обсуждения судебных проблем. Дела уголовные, гражданские, политические стали достоянием гласности. Россия явно сделала шаг к правовому обществу и правовому государству.

Самой ограниченной из «великих» реформ 1860-х годов оказа­лась цензурная. Готовилась она, впрочем, как и все остальные, долго и мучительно. В самых первых рукописных записках, во

⁶² См.: Коротких М. Г. Судебная реформа 1864 года в России. Воронеж, 1984; В членский Б. В. Подготовка судебной реформы 20 ноября 1864 г. в России. Саратов, 1963.

337

множестве появившихся со смертью Николая I, в качестве одной из причин всесторонней отсталости России называлась разобщен­ность власти и общества, отказ власти от сотрудничества, завязан*-ный обществу рот.

Допущение гласности, предоставление обществу права на вы­сказывание называлось в числе самых неотложных и необходимых мер по возрождению страны. И хотя цензурная реформа приняла конкретные очертания примерно с 1862 г., с момента прихода в Министерство народного просвещения А. В. Головкина в качестве его руководителя, подготовка реформы началась немедленно после смены царствований и была просто частью текущей политики Ми­нистерства народного просвещения, в руках которого находилась тогда цензура. Разработка цензурной реформы как таковой нача­лась в 1862 г. с создания комиссии Д. А. Оболенского, разработав­шей проект, в конечном итоге положенный в основу закона 1865 г. Но к этому времени работа могла идти интенсивно только потому, что ей предшествовал длительный период обсуждения множества проектов и предложений.

А. В. Никитенко, на первых порах принимавший самое боль­шое участие в реформе как близкий к тогдашнему министру на­родного просвещения А. С. Норову, считал, что преобразование должно быть немедленным и свестись к составлению инструкции цензорам, где регламентация явится путеводной нитью цензоров вместо произвола, и кадровые перемены обеспечат квалифициро­ванный состав цензорского корпуса. По его мысли, цензура долж­на была определить общие начала цензурной политики, а не за­ниматься мелочными предписаниями по каждому случаю. Ники­тенко составил такого рода инструкцию, не раз готовил всякого рода объяснительные записки, но дело не сдвинулось с места в не­малой степени потому, что Александр II еще не уяснил себе кон­туры реформы, как и министры, которым в России только и было предоставлено право законодательной инициативы.

Принятию цензурной реформы предшествовало множество промежуточных мер: попытка (1859 г.) создать Министерство цен­зуры, временные правила, правила наблюдения за типографиями (1862 г.), передача в 1863 г. цензуры в ведение Министерства внутренних дел и т. д., и т. п. Но постепенно в представлениях императора и причастных к делу министров откристаллизовались некоторые основные положения, на которых могла строиться ре­форма. Это было отрицание свободы слова и печати как несовме­стимого с принципом самодержавия, на этом настаивал Алек­сандр II. Когда в 1863 г. дело цензурной реформы попало в руки П. А. Валуева, оно пошло довольно быстро, ибо тот был человеком опытным и деятельным, усвоившим себе навыки составления ре­форматорских проектов. Среди существовавших тогда в Европе цензурных законов он избрал французский вариант как наиболее отвечающий российским условиям и осуществил его, тем более что тот был созвучен и предварительному проекту, выработанному первой комиссией Оболенского (была еще и вторая, представив­шая окончательную редакцию проекта).

338

Поскольку вопрос о цензуре довольно рано был решен опреде­ленно в пользу ее сохранения (Александр II считал, что лучше сохранить цензуру, нежели потом вводить заново), то речь шла о соотношении цензуры предварительной и карательной. Он был ре­шен половинчато. По закону 6 апреля 1865 г., считающемуся за­конодательным актом реформы, преобразования затрагивали только столичную (московскую и петербургскую) печать. На всей территории России, кроме двух столичных городов, продолжала существовать и действовать прежняя цензурная система. Зато в столицах наряду с сохранявшейся предварительной цензурой вво­дилась цензура карательная («последовательная»). Периодиче­ские издания были вправе избрать любую из этих двух цензурных форм: заявить о выводе издания из-под контроля предварительной цензуры и готовности нести в соответствии с новым законом су­дебную и административную ответственность за нарушение пра­вил о печати либо остаться под цензурным надзором, при котором ответственность за пропуск в печать материалов лежала на цен­зоре. Большинство самых известных и распространенных столич­ных изданий немедленно выбрало возможность бесцензурного из­дания, обрекая себя на самоцензуру. Система карательной цензу­ры предусматривала преследование нарушителей (а властью были перечислены не подлежащие появлению в печати темы и принци­пы вроде проповеди материализма, атеизма, сословной розни, критики государственного устройства и т. д.) через суд. Однако власть заранее предвидела все неудобство воздействия на печать через суд, который будет искать реальные доказательства наруше­ний, и потому оставила за Министерством внутренних дел, ору­дием которого в цензурной политике стало Главное управление по делам печати (как его структурное подразделение), право адми­нистративного преследования. Министр получил право вынесения трех предостережений, за которыми следовала временная приоста­новка издания. Крупноформатные научные издания были изъяты из предварительной цензуры.⁶³ Цензурная система после реформы подверглась еще дополнительным и многочисленным переделкам, причем в сторону ужесточения цензурного режима: администра­ция расширяла свои права на репрессии по отношению к перио­дической печати.

Преобразования 1860-х годов затронули почти все области жизни российского общества. Внимательное рассмотрение на пер­вый взгляд разрозненных и случайных перемен обнаруживает их единство и даже восхождение к единому плану, обширному и раз­ностороннему, целостной реформы. Об этом говорит история цер­ковной реформы, или реформы приходского духовенства.⁶⁴ Серия мер, «протяженных во времени, многоступенчатых» и подвергав­шихся корректировке, была не чем иным, как церковной рефор­мой, осуществленной в соответствии с принятой в 1863 г. «про­граммой» действий правительства, разработанной П. А. Валуе-

⁶³ ПСЗИ. Т. 40. № 41990.

⁶⁴ Freeze G. L. The Parish Clergy in Nineteenth-Century Russia: Crisis, Reform, Counter-Reform. Prinston. 1983. P. 248—297.

339

вым. Ее назначением было «улучшение быта» православного ду­ховенства, под которым понимались довольно широкие преобразо­вания в общем духе буржуазных реформ. Во-первых, речь шла о повышении материальной обеспеченности приходского духовенст­ва. К разрешению этой задачи власть подошла довольно гибко, не ограничиваясь какой-либо одной мерой. Для изыскания средств на местах были созданы приходские попечительства; постоянно уве­личивались расходы казны на церковь; хотя и в скромных разме­рах, но все же части причтов были нарезаны из казенного земель­ного фонда участки. Во-вторых, рядом законов духовенство ока­залось отчасти выведено из прежней кастовой замкнутости. И в этом смысле большое значение имел закон 26 мая 1869 г., освобо­дивший детей православного духовенства от автоматической при­писки в духовное сословие. В-третьих, несколькими законами бы­ла обновлена вся система церковных учебных заведений. Нако­нец, земская и судебная реформы поставили духовенство в единый круг граждан России, имеющих общие права и обязанности.⁶⁵