А. Т. Хроленко. «Введение в лингвофольклористику: учебное пособие»

Прямое и символическое (метафорическое) значение

Эта антиномия давно уже привлекла внимание учёных. Невозможно представить себе русскую народную лирическую песню без символов, в которых косвенно воплотились эстетические идеалы народа. «Под символикой понимается система изображения персонажей, их внутреннего состояния и взаимоотношений при помощи традиционных и устойчивых иносказаний, представляющих собой различные виды замены одного предмета, действия или состояния другими предметами, действиями или состояниями» [Астафьева-Скалбергс 1971: 3]. Значительное количество образов-символов определило наличие широкой группы слов, в которых символическая компонента является доминирующей. Правда, канонический список таких характерных для русского фольклора слов-символов сравнительно невелик, однако наблюдения свидетельствуют, что круг слов с символической компонентой гораздо шире этого традиционного списка.

Как показывают материалы Я. Автамонова, все слова, называющие растения, в русском фольклоре символичны, однако нет строгой определённости между реалиями флоры и её символическим значением. Например, очень многое подразумевается под словом калина. Черемуха, груша, яблоня символизируют и «жену», и «мать», и даже «отца». Диффузность символики определяет использование даже редких растений, не известных русскому носителю фольклора. Столь широкий разброс значений Я. Автамонов объясняет тем, что «от народного творчества нельзя требовать безусловно строгой последовательности: на него влияет и место, и время, и индивидуальность того или другого лица, передающего песню» [Автамонов 1902: 247]. Появившиеся на заре устного словесного искусства под влиянием окружающего мира («Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал. Замечаем, где и как рождались образцы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты» [Рерих 1974: 77]), символы эволюционируют, утрачивают свою смысловую определённость и сохраняются в поэтических формулах, жанрово дифференцируя свои функции и значение.

Известная диффузность символических значений, приводящая к их неопределённости и, как следствие, к забвению смысла, а с другой стороны, обязательность символики в идейно-художественной структуре лирической песни – всё это обусловливает необходимость поддержания символического значения. Если существительное не имело такового или утратило его, оно получает или восстанавливает его с помощью метафоризации. Появляется метафорическая (символическая) «метка», действительная только для данного контекста. Для неё не обязательно какое-то внутреннее основание для сравнения, она предельно условна и может обозначать в одном контексте разные реалии. Например, забытая традиционная символическая компонента слов море, берег и рыба компенсируется метафорической компонентой, которая свойственна слову только в данной песне:

Море, море – у Филата двор. Море, море – у Пафнутьевича; Круты берега – Маремьянушка, Круты берега – Филатьевна; Белая рыбица – Маремьянушка, Белая рыбица – Филатьевна

(Кир. 1, № 976).

«На рябинушке три кисти хараши» – начинается песня. Существительное кисти уже заранее получает метафорическое значение лица:

41

А. Т. Хроленко. «Введение в лингвофольклористику: учебное пособие»

Вот и первая кисть хараша — Митреюшка Хьвёдаравич душа;

Втарая-та кисть хараша – Аляксандра Макаравич душа; А третья кисть хараша – Микалай Якавлявич душа.

(Затем повторяется начало песни и величаются девушки). Примечание М.Г. Халанского (Хал., № 870).

Символическое и метафорическое в фольклоре разграничить трудно [Лосев 1971: 3], потому что одна и та же единица, например лебедь белая, в зависимости от контекста может быть и символом, и просто поэтическим синонимом слова невеста. Эта трудность очевидна хотя бы на примере из украинской народной лирической песни: Ти зацвiтеш бiлим цветом, а я калиною (Укр. пiснi 1964: 447). Калина – символ или метафора красного цвета, противопоставленного белому?

Поскольку символ общеизвестен, а метафора окказиональна, критерием разграничения может служить частотность употребления: у символов она выше, чем у метафор. Однако настоятельной необходимости в строгом разграничении их нет. Важно их обязательное наличие.

Возникает вопрос, является ли символическая (метафорическая) компонента постоянной величиной семантической структуры фольклорного слова или она привносится данным контекстом. За пределами фольклора ответ был бы однозначным: символическое значение не является органической частью семантики слова, поскольку оно «подразумевается, для его раскрытия требуется не анализ собственно языковых факторов, а простое знание значения символа или своеобразная «разгадка» на основе контекста». Природа же народного лирического произведения такова, что в ней всё подчинено описанию эмоционального мира человека. И в этом смысле использование любого явления из мира природы изначально носит двойственный характер. «Человеческий аспект» любой растительной или животной реалии появляется не в данном тексте, а задан потенциально, включен в фольклорное слово в качестве тенденции с условием обязательной реализации. Поэтому можно считать символическое или метафорическое постоянной, языковой, а не речевой, текстовой компонентой семантической структуры слова.

42

А. Т. Хроленко. «Введение в лингвофольклористику: учебное пособие»

Текстовое и коннотативное (затекстовое)

Народное творчество предельно лаконично. То, чего не может сделать былина в своем повествовании (перенестись в прошлое героя, охарактеризовать его одновременно в различных ситуациях, развить несколько сюжетных линий и пр.), можно домыслить на основе максимально сжатого высказывания в его народно-этимологическом имени. Лапидарность народного творчества обычно объясняют его устной природой, ограниченными возможностями памяти человека и многоканальностью прохождения эстетической информации. Действительно, в фольклорных произведениях «пропускная» способность неречевых каналов высока. С этим связано требование комплексного изучения фольклорных произведений. Однако нельзя забывать об особой природе народно-поэтического слова: устная природа обусловила его аккумулирующие свойства.

За каждым тщательно отобранным в многовековом использовании фольклорным словом стоит обязательное коннотативное содержание. Народно-поэтическое слово, как айсберг, состоит из видимой (текстовой) и невидимой (затекстовой) частей. Второй аспект слова отмечен Б.Н. Путиловым на примере папуасского фольклора [Путилов 1976: 87]. Эта сторона устно-поэтического слова еще не изучена, но можно полагать, что фольклорная коннотация отличается от нефольклорной принципиально. За пределами народно-поэтической речи она в известной мере случайна и не системна. В фольклоре же коннотация обусловлена всей системой фольклорного мира и его языка. П.Н. Рыбников заметил: «Почти в каждой личности из народа хранится такой запас этих песнопений, что посредством их крестьяне могут отозваться на каждое событие в жизни, на каждое движение в сердце» [Рыбников

1909: XCIX].

Если справедливо, что в художественном произведении любой приём обладает «релейным эффектом» – небольшим усилием достигать весьма больших результатов, – то в фольклоре «релейный эффект» максимален. «Огромное несоответствие между кипением страсти и крохотным поводом, породившим её, – отличительная черта именно гениальных вариаций, которые являются воплощённым отрицанием всякой риторики» [Роллан 1957: 152], – эти слова следует отнести прежде всего к народному словесному искусству.

Достаточно использовать отдельные фольклорные слова в тексте литературного произведения, как возникает устойчивый колорит народно-поэтической эпики и лирики. Это возможно потому, что каждое такое слово несёт включённую в себя устойчивую ассоциацию с той или иной совокупностью фольклорных образов и ситуаций.

43

А. Т. Хроленко. «Введение в лингвофольклористику: учебное пособие»

Конкретное и семиотическое

Исследователи заметили, что фольклорное слово не только обозначает понятие или реалию, но и реализует семиотическую оппозицию. Например, окно, ворота в русском фольклоре являются знаками границы между своим и чужим миром, существительное лес

– это «лес» и «не-лес, нечто чужое». «При анализе семантики фольклорной лексики всегда необходимо учитывать этот семиотический аспект фольклора, его остаточную ритуальность. Например, лебедь, ворон – это и разные птицы, и «светлое» и «тёмное»» [Оссовецкий 1975: 77].

Думается, что надо разграничивать первичную семиотичность – рефлексы древних моделирующих систем – и семиотичность вторичную, возникшую в самом фольклоре как результат обобщения символики и тенденции к неопределённости. Видимо, не будет ошибкой сказать: семиотичность в фольклоре – это предельная обобщённость символики. Символы, сведённые в классы, создают оппозицию. Так, Я. Автамонов, сопоставив многочисленные символы, взятые из растительного мира, пришёл к выводу, что все они распадаются на хорошие и печальные, причём преобладают символы печали. Деревья и кусты – знаки печали – противопоставлены траве, знаку «светлого» [Автамонов 1902: 247].

Сопоставлением реки и моря, как показывает контекст, осуществляется семиотическая оппозиция «тихое/бурное»:

Среченьки утушка слётывала,

Стихой серая вспархивала; Прилетала утушка, Прилетала серая На бурное, на синё море…

(Кир. 1, № 961).

Семиотичностью фольклора можно объяснить отмеченную еще А.А. Потебней широкую взаимозаменяемость символов: жених = конь = олень = стадо топчет зелье = руту = васильки или проч. или = сад невесты [Потебня 1883: 44]. Стремлением к семиотичности можно объяснить неопределённость имён собственных. Так, существительное Литва является знаком 1) воинской силы; 2) страны, куда отвозят дань и в результате военного столкновения освобождаются из этой зависимости; 3) места трудного богатырского подвига; 4) страны, чей правитель угрожает русскому городу; 5) косвенной характеристики силы и враждебности персонажа былины; 6) места полона и др. [Митропольская 1974: 26].

Семиотичны столь частые в народном творчестве имена числительные. Утратив чётко фиксированную за каждым числом символику, числительные стали знаками лиричности, фольклорности, пространства, ожидания и т. д.

На материале цветовых прилагательных в русской народной лирической песне видно, что цветовой эпитет соотносится не столько с тем или иным существительным, сколько с той или иной лексико-семантической группой существительных. Он является своеобразным индексом этой группы. Так, белый – универсальный знак положительного. «…В сербской народной поэзии все предметы, достойные хвалы, чести, уважения, любви, – белые…» [Веселовский 1940: 83].

Потеря лексической определённости слова также приводит к превращению его в «условный знак для обозначения чего-то, не вполне ясно представленного» [Оссовецкий

1975: 77].

44

А. Т. Хроленко. «Введение в лингвофольклористику: учебное пособие»

«Искусство сводит разнообразие явлений к относительно немногим символическим формам» [Потебня 1905: 62] – этими словами можно охарактеризовать развитие в фольклоре вторичной семиотичности.

45