Преступник, так и не искупивший свою вину
В советские времена Комиссия по помилованию,- не стану скрывать,- любое поручение воспринимала как оказанное высокое доверие партии и правительства лично каждому из нас. Тем не менее, мы безмерно были рады тому, что наши предложения предстанут перед Нурсултаном Абишевичем Назарбаевым - первым Президентом страны, обретшей свободу и независимость после трехвекового гнета, который уже сам, без оглядки, как прежде, на Москву, будет решать судьбу своего народа, каждого своего гражданина. К тому же мы с особым тщанием, с позиции гуманности относились к каждому заявлению, чтобы каждое наше решение было предельно справедливым и четким. Чтобы охарактеризовать, как проходили наши заседания, какое активное участие принимали члены комиссии в обсуждении вынесенных на повестку дня вопросов, позволю себе привести небольшой фрагмент заседания, состоявшегося 15 июля 1990 года. Как правило, ход каждого заседания фиксировался путем стенографических записей.
Заседание, о котором идет речь, тоже проходило под моим председательством. На нем рассматривалось 39 заявлений о помиловании. Выберу из них лишь дело Парманкулова (фамилия изменена).
С общим содержанием прошений по ходу обсуждения ознакамливал членов комиссии М.Ф. Бабушкин. Вот он, стенографический отчет:
БАБУШКИН М.Ф. Некий Парманкулов покушался на изнасилование несовершеннолетней девочки. В результате девочка потеряла способность передвигаться самостоятельно, а точнее - стала инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Поэтому я призываю вас воздержаться от помилования Парманкулова.
САРТАЕВ С.С. Думаю, что это правильное предложение. Пусть Парманкулов продолжает отбывать наказание на месте, пока не осознает до конца тяжесть своего злодеяния.
ЕЛЕМИСОВ Г.Б. (прокурор Республики). Посоветовавшись, мы пришли к единому мнению: одиннадцать лет тюремного заключения - непомерно строгое наказание за содеянное Парманкуловым. Люди, имеющие непосредственное отношение к деятельности судебных органов, должны знать, что за такое преступление неможет быть определен такой срок наказания. Верно, жертва стала инвалидом. Но в судебной практике за такое деяние обычно давалось 7-9 лет лишения свободы. Такие случаи в жизни часто происходят. Но никогда еще мера наказания за это не определялось 11 годами. Даже убийцам в исключительных случаях выносится срок в 7-8 лет.
БАБУШКИН М.Ф. Мы ведь не категорически против смягчения наказания. Просто вносим предложение отложить обсуждение данного вопроса до следующего заседания. Пусть пройдет еще с полгода. По истечении этого времени Парманкулов вправе обращаться с повторным прошением.
ЕЛЕМИСОВ Г.Б. Со стороны Парманкуло- ва была лишь попытка к изнасилованию, дело им не было доведено до конца. Значит, фактически никакого изнасилования не было. Если подойти к этому делу, придерживаясь буквы закона, то оно имеет двоякое толкование. Девочка жива, не изнасилована. Следовательно, на конечный результат этого преступления можно подойти с разных точек зрения.
КРИВОБОРОДОВ. Находясь в колонии, Парманкулов целых 50 раз отмечаетсяблагодарностями и премиями. Мне кажется, что срок его наказания можно скостить до восьми лет.
САРТАЕВ С.С. Вопрос, кажется, проясняется. Давайте проявим снисходительность — уменьшим срок Парманкулова с 11 до 8 лет. Правильно я говорю?
ГОЛОСА. Правильно, правильно!
Стенографию вела А. Маленкова.
Таков один из эпизодов заседания комиссии. Я абсолютно далек от мысли, что комиссия по помилованию, образованная самим первым Президентом Казахстана, когда-либо поверхностно относилась к судьбе человека. Вспомним глубоко философские строки великого Абая:
Нынче - дышишь, завтра - прах,- таков закон.
Нашей жизни блеск обманчив, словно сон.
Разве знаешь, где назавтра будешь ты?
Помни, друг мой, что для смерти ты рожден!
Эх, Абай, мудрейший ты наш, Абай!
НАЗИДАНИЯ ЧИНГИЗ ХАНА
В последнее время очень уж часто говорим о том, что увлечение спиртным превращается в неизлечимый недуг нашей казахской нации. Это правда, от которой никуда не уйти. Но внешне пытаемся скрыть эту ужасающую истину, а в душе-то признаем, отчего становится больно и тревожно.
О том, что борьба с этим пороком ведется издревле, все мы хорошо знаем. Но о том, что водка была главным врагом одного из тиранов, прославившегося на весь мир своей жестокостью правителя, оставившего в истории человечества несмываемый след своими завоевательными походами, Чингиз Хана, вряд ли кто знал. Лично я узнал об этом из его умных заветов, мудрых слов назиданий, оставленных грядущему поколению. Эти назидания жестокого хана сохранились в бесценных исторических трудах одного из непревзойденных летописцев мира сего, ревностного хранителя реликвий в виде человеческих мыслей, имеющих непосредственное отношение к нашей истории Рашид-ад-дина под названием «Летопись событий». Впервые на казахском языке опубликовала эти бессмертные заветы на своих страницах газета «Ана тілі» (Родной язык). Вот они, эти заветы Чингиз Хана предостерегающие не только от пьянства, но охватывающие и другие сферы человеческого бытия, в том числе и вопросы государственности, семейных уз, обычаев и традиций, милосердия и добродетели, и вообще, соблюдения чистоты самого имени Человека.
1. Если сыновья не пойдут по стопам своих отцов, младшие перестанут слушать старших братьев; если жена будет слушать мужа невнимательно, как бы на ходу; свекровям придутся по душе снохи, а снохи, в свою очередь, не будут почитать свекровей; если великие не станут защитой для обездоленных, бедные не внемлют словам мудрецов; если начальники не найдут путь к сердцам своих подчиненных служащих, не сумеют повести за собой окружение свое; если нажившие состояние богатые не протянут руку помощи другим, чтобы и те разбогатели; если они будут смотреть пренебрежительно и свысока на обычаи, традиции и законы других народов, на их ум и познания, добропорядочность, не будут признавать установленный государственный порядок, то в такой стране будут господствовать и диктовать свои условия воры и мошенники, преступники и грабители, создавая угрозу благополучиюсвоей отчизны. Иными словами говоря, достояние этой страны станет легкой добычей для всяких хапуг, нечистых на руку плутов и мошенников, стяжателей и мздоимцев; нарушится покой народа, земля будет ходить под ногами ходуном; лошади, изможденные в походах от запала, надрыва падут. Таким образом, весь народ превратится в немощного, бессильного, ничего не стоящего бишару-беднягу.
Если каждый человек будет сверять свои помыслы с общественным мнением, вся страна очиститься от всякой нечисти и скверны, от воров-грабителей, от дурных и вредных привычек.
Сказанное слово, - пусть оно будет добрым или худым, шуткой или правдой,- все равно его уже не воротишь обратно.
В среде тихого и послушного народа сам будь смирным, как ягненок; а вступишь в схватку с врагом - будь хватким и стремительным, словно голодный беркут, увидевший добычу.
Мужчина - не солнце. Он не способен осветить ярким светом своим всю округу в одно и то же время. Коль так, то жена, когда муж уходит в поход, должна поддерживать огонь его очага, держать дом в чистоте и порядке, создавать уют. Она должна уметь не показыватьгостю отсутствие мужа, принять его с почестями и вкусно угощать от чистого сердца. Этим самым она преувеличит не только свой авторитет, но вознесет авторитет мужа на недосягаемую высоту. Репутация мужа во многом зависит от жены. Если же жена окажется безразличной, бесхозяйственной, неряшливой в глазах людей, не будет дорожить честью своей, то и муж ее окажется беспутным, посмешищем, предметом для пересудов, тряпкой под ногами чужих.
6. Не жди ничего путного от водки и вина: ни ума, ни пользы, ни авторитета, ни добродетели, ни человечности не принесут они. Если у тебя не хватит силы воли бросит пить, то, по крайней мере, старайся пить в меру своих сил. Самый уважаемый человек - это тот, кто и капли спиртного не берет в рот.
Таковы вот назидания Чингиз Хана. Есть еще такие слова, приписываемые Чингиз Хану:
Пьяный человек похож на слепого - глаза его не видят; похож на глухого - ничего не слышит; похож на немого - язык не ворочается. У пьяного и мысли туманные, руки дрожат, память коротка - забывает даже то, что знал. Выпивший умный превращается в дурака, а дурак - во вредителя. Вино не смотрит: хан ли ты, чернь ли - всех одинаковолишает ума. Законченной пьяница теряет коня, что под собой, жену, что в объятиях, скот, пасущийся на лугах - все, что имеет. Если уж нет мочи обойтись без этой проклятой водки, то уж выпей один раз в десять дней, а еще лучше - раз в год. А самое лучшее - вообще не брать в рот. Но разве сыщешь таких в бренном этом мире?
Как мудро сказано да еще в далекие, древние времена. Какие обстоятельства вынудили, интересно, сказать хану так мудро и метко?
Можно было бы и не включать эти изречения Чингиз Хана в эту книгу. Но ведь и Чингиз Хан человек, состоящий из мяса и костей. Он тоже дитя матушки-природы. Мне казалось, что устами хана говорят и те, кто произносит последние слова перед собственной совестью, честью и перед лицом смерти. Надеюсь, что и вы воспримите это именно в таком контексте.
ТЩЕТНЫЕ СТАРАНИЯ
Уроженец Донбасса Виктор Хавратов и новосибирец Николай Борецкий знакомятся в тюрьме. Здесь они держат совет: как и где могли бы поживиться без труда после освобождения и выбирают Казахстан. В частности, приходят к решению податься в его Северные области, где больше русского населения, полагая, что там им будет легко затеряться в людской массе.
И вот два подельника встречаются в 1988 году в зимовье Кусмурун Костанайской области. Здесь они знакомятся с неким Сабуровым и находят с ним общий язык.
Сабуров для них - это настоящая находка, кого днем с огнем не сыщешь. Потому что Сабуров знает все закоулки северных областей как свои пять пальцев, знает, кто чем промышляет, кто чем торгует, кто богат, кто беден. «Я вас наведу на большие деньги, а там уже ваше дело - каким образом завладеть ими» - говорит он.
Но, чтобы пойти на такое рисковое дело, нужно иметь надежное оружие. Одними ножами да кинжалами тут не обойтись. Нужно, как минимум, ружье.
И здесь Сабуров оказывает неоценимую услугу: неведомо каким образом, но он добывает для них два ружья 16-го калибра. Спилив ствол, укоротив еще кое-какие детали, преступники превращают эти ружья в удобные и для хранения, и для применения обрезы, с достаточным запасом боеприпасов.
Вдобавок к этому они приобретают невесть где милицейскую форму. Лучшего прикрытия для своих преступных деяний и не придумать.
Подготовившись, таким образом, основательно, трое пришлых россиян, сойдясь на казахской земле под названием Кусмурун, далее отправляются в свой кровавый поход. Ничем они не брезгуют: ни воровством, ни грабежом средь бела дня, ни домушничеством. Хозяйничают, разбойничают во всех северных областях - Костанае, Кокшетау, Ценинограде (Акмола, ныне уже Астана). Иногда органы нападают на их след, но они ловко увертываются. Не стану я подробно описывать в деталях все деяния этой дерзкой вооруженной шайки. Остановлюсь лишь на главных из них, неопровержимо доказанных следственными органами.
Все мы хорошо помним, как многие дельцы обогащались нелегальной спекуляцией водкойво времена Горбачева из-за отсутствия спиртного на прилавках магазинов.
Именно таким путем становится богачкой жительница Костаная некая Винтер. Ну разве Сабуров был бы Сабуровым, если бы не вызнал о таких? Он прямиком приводит своих подельников в дом Винтер. Видимо подумав, что стучат в дверь очередные ее клиенты, Винтер гостеприимно распахивает ее. Ворвавшийся стремительно в дом Хавратов, не мешкая, наносит удар молотком прямо в лоб хозяйке, отчего женщина падает на пол. Расправившись с Винтер, Хавратов проходит вглубь дома и видит сидящего там ее любовника Каргаполова. Угрожая ножом, заставляет того лечь на пол лицом вниз, а сам начинает шарить по дому. В это время слышится стук захлопнувшейся двери. Выбежавший на этот стук Борецкий видит удирающую со всех ног Винтер. Борецкий в мгновение ока настигает ее и снова наносит несколько чувствительных ударов молотком. Женщина падает, теряет сознание. «Ну уж теперь-то, наверное, отдала Богу душу, сколь бы живучей не была» - думает Борецкий и обратно заскакивает в дом. Смотрит и видит - на полу лежит все еще живой Каргаполов. Получив задание от Хавратова: «Иди, посмотри и убедись, сдохла ли эта женщина!» Борецкий снова выбегает на улицу. Глядь - ее нет на месте. Живучая Винтер и на сей раз уцелевает и бежит позвать соседей на подмогу. Испуганный Борецкий, вбегая обратно в дом, орет: «Ойбай, пропали мы. Надо немедленно бежать!» Тем временем успевает найти 450 рублей. Потом, добив Каргаполова топором, чтобы не оставить лишнего свидетеля, пускаются наутек.
А Винтер, которой так и не удается задержать бандитов на месте преступления с помощью других, позже оказывает большое содействие в задержании вооруженной шайки.
Аналогичную кровавую расправу бандиты чинят и над другой своей жертвой - жительницей Акмолы Шокиной. Шокина была художницей, а муж ее зарабатывал немалые деньги распродажей копий звукозаписей, качественно сделанных на магнитофоне японского производства. Ведавший об этом Сабуров наводит подельников в этот дом. Дверь бандитам открывает Шокина, но тут же падает от неожиданного удара Хавратова молотком. Заперев за собой дверь, Хавратов требует от нее денег. Шокина признается, что они с мужем давно в разводе и у нее нет никаких денег. Бандиты, естественно, не поверив ей, туго закатывают женщину в ковер, а сами переворашивают дом вверх дном. Не найдя денег, складывают в мешок импортный магнитофон стоимостью 7015 рублей, дорогие кассеты и другие редкие вещи и сматываются вон.
Уже в пути Борецкого охватывает ужасная мысль: "ведь женщина то художница, она завтра может в точности описать милиции все наши приметы и погубит нас. Нет, нельзя оставлять ее в живых". С этой мыслью он возвращается в дом и ножом перерезает горло Шокиной.
Ну ни зверь ли хищный, скажите ради Бога?!
Шайка эта, наводившая страх и ужас своими дерзкими нападениями и поставившая на ноги всех жителей Костаная, Кокшетау, Акмолы, вскоре все же была схвачена. Хавратов с Борецким приговариваются к расстрелу. Вот тут-то и начинаются словопрения между бывшими подельниками, у которых не было и капли жалости к другим жертвам, кроме себя.
Оба тщетно пытаются переложить тяжесть содеянного друг на друга. Чтобы сохранить собственную шкуру с неприкрытым нахальством заявляют: "Убивал не я, а он!"
Нет слов, с жизнью расставаться нелегко. Эта ситуация, когда ради сохранения собственной жизни оба преступника были готовы столкнуть один другого в могилу, напомнил мне поучительную историю.
Однажды слон и лев пускаются в дальний путь. Вот они доходят до берега реки с болотистой противоположной стороной. Тут лев признается:
Болото бы я преодолел, но страшно боюсь переправляться через воду.
А я наоборот: воду-то преодолею, а через болото не смогу, - говорит слон в ответ.
Звери приходят к соглашению: слон перенесет льва через воду, а лев слона - через болото.
Когда достигают середины реки, лев, боясь свалиться, больно впивается когтями в хребет слона.
Оу, друг любезный, зачем ты больно впиваешься когтями, - говорит слон.
Ведь когти-то для этого и предназначены, - отвечает лев.
На том берегу реки настает черед льва - перенести на своем горбу слона через болото. Когда достигают середины болота слон, чтоб не упасть, обвивает шею льва своим хоботом. Лев, едва не задыхаясь, говорит:
Нельзя ли полегче, ведь хобот твой не когти. - Тогда слон отвечает:
Эй, родной ты мой, вы же хватаетесь когтями, а мы - хоботом! - Подобно этой истории и заканчивается кровавый поход душегубов, тщетно пытавшихся столкнуть один другого в могилу.
Пророк Мухаммед говорил, что самый большой грех - это напрасно пролитая кровь, оскорбление отца и матери, лжесвидетельство. При рассмотрении прошений этих двух кровопийц, подавляющее большинство членов комиссии хотя и не знало хадис Пророка, но подсознательно руководствовалось вышеприведенным правилом.
У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ
В начале этой книги я уже рассказывал, как приговоренный к смертной казни за убийство с особой жестокостью четверых студенток-казашек КазГУ кровопийца Манджиков перед эшафотом, испугавшись смерти, со слезами на глазах умолял помиловать его. Поведал и о том, как молодой ингуш Досхоев, лишивший жизни другого, раскаиваясь в содеянном, сам отказался писать прошение о помиловании считая, что не имеет права жить.
Рожденному смерти не миновать. Это - непреложный закон природы. Но весь вопрос в том, как и за что умереть. Душегубы в момент покушения на чужую жизнь напрочь забывают о том, что их самих тоже ждет смерть. Руки их обагрены кровью невинных. Опоминаются они лишь перед лицом смерти, у последней черты. Только тут они познают истинную цену жизни. Перед членами нашей комиссии всегда стояла трудная задача: помиловать или нет таких нелюдей. Об этом я уже говорил, когда рассказывал вам о рассмотрении заявлений Манджико- ва и Досхоева. Меня немало удивило тогда совершенно противоположное поведение их упоследней черты. Да не одного меня, а всех членов комиссии.
Теперь я хочу поведать вам о том, как кто проявляет себя в экстремальных ситуациях, кому какая судьба предопределена по воле Аллаха. Для начала я приведу отрывок из книги «Тысяча вопросов о нравственности».
Было это у самых истоков творения богом человека, во времена Адама и Евы, во времена, когда Абат, Азрет раздавал каждому нареченную ему судьбу. Послушайте, почитайте:
Первой приходит Смерть. «Эй, человек, меня, к тебе прислали» говорит она. Адам Ата говорит ей: «Найди свое место и займи его». Тут Смерть говорит: «Мое место в голове вашей». Адам Ата: «Нельзя, это место занято разумом». А Смерть отвечает: «Когда прихожу я, разум должен покинуть занятое место».
Следующей приходит Ляпсы (Похоть) и говорит, что ее место в глазах Адама. «Твое место занято Совестью» - отвечает Адам Ата. Ляпсы возражает: «Когда прихожу я, Совесть должна покинуть это место».
Третьим приходит Гнев: «Эй, человек, меня прислали к тебе». Адам Ата говорит: «Хорошо, найди свое место и займи его». Гнев молвит: «Мое место в душе вашей». Адам Ата отвечает: «Это место занято добротой, милосердием». Тогда Гнев говорит: «Разве остается место доброте, милосердию, когда приходит Гнев» (стр. 28).
Вникните в суть этих диалогов, оставшихся нам в наследство от самого Пророка Мухаммеда. Убийцы, душегубы вобрали в себя все эти отрицательные человеческие пороки. Только у одного Досхоева пробуждается совесть перед лицом смерти.
Следующий рассказ мой о молодом казахе Ергалиеве, у которого тоже совесть просыпается у последней черты.
Для этого мне необходимо вернуться к заседанию комиссии по помилованию от 30 июня 1990 года. В тот день рассматривались прошения Н.С. Обухова, лишившего жизни шести человек и Ергалиева, на чьей руке кровь одного человека. Оба были приговорены к смертной казни.
Н.С. Обухов со своим младшим братом 26 марта 1988 года обманом останавливают машину некоего Карпачева и, убив его ножом, угоняют машину, забирают магнитофон. Чтобы замести следы преступления, они сжигают автомобиль и документы Карпачева. 13 мая 1988 года опять же с младшим братом Обухов совершает внезапное нападение на Богова и, покончив с ним, угоняют его машину. На их беду заглохшая машина повторно не запускается. Обухов с братом бегут, не успев даже подпалить машину.
28 июня того же года он с особой жестокостью убивает некоего Курманова из-за каких- то 670 рублей.
16 сентября, придравшись: «Ты косо посмотрел на нас», сначала избивают до полусмерти, а затем приканчивают ножом некоего Асанова.
В декабре 1988 года отбирают у гражданина Стойлова личную машину, полушубок, наручные часы, все деньги, а затем, погрузив самого в багажник, некоторое время катаются в свое удовольствие и только после всего этого сжигают Стойлова вместе с автомобилем. В мае 1989 года точно так же поступают с неким Голубом. Через год Обухова арестовывают, полностью доказав его вину, приговаривают к расстрелу. Истинное лицо этого душегуба, повинного в лишении жизни шестерых невинных, обнажается после вынесения ему смертного приговора. Обухов оказывается трусливее зайца.
Когда читаешь прошение Обухова, где он пытается убедить правосудие в том, что он теперь-то понял, как дорога и сладка жизнь, на первых порах думаешь, что этот-то наверняка знает цену жизни. А потом, когда узнаешь, что он погубил шестерых безвинных со звериной жестокостью, волосы встают дыбом. С отвращением, брезгливостью приходишь к мысли: нелюдь и только! Неужто он не знал, что его ждет за это суровая кара, что и его ждет та же участь. При всем при этом он без зазрения совести слезливо просит сохранить ему жизнь, пытаясь разжалобить и объяснить, как она, эта жизнь, дорога и бесценна, напрочь забыв о том, что все его жертвы тоже хотели жить и трудиться на благо своих семей. Все помыслы этого изувера работали в одном направлении: любыми путями спасти собственную шкуру.
Совершенно по-другому объясняет причину своего падения Ергалиев, который в марте 1989 года убивает старуху по фамилии Ключникова, жившую в селе Приозерное, а дом ее предает всепожирающему огню. Он пишет, что никогда не простит себя за убийство старого человека, до естественной смерти которой итак оставалось считанное время. Ергалиевотказывается писать прошение о помиловании, признав правильность и справедливость вынесенного ему смертного приговора.
Вот они последние слова убийц, вот их понимание и представление о жизни и смерти. Думаю, дорогие читатели, вы сами в состоянии проанализировать и оценить действия и помыслы каждого из этих извергов в человеческом обличье.
Все убийцы напрасно прожгли дарованную самим Господом Богом жизнь. Они напрочь забыли истину о том, что жизнь человека так коротка, что порою вместилась бы в промежуток времени от зари до заката.
НЕСЛЫХАННОЕ ЗЛОДЕЯНИЕ
От этого ужасного происшествия волосы дыбом становились у жителей Чистопольского района Кокшетауской области.
Жили-поживали в селе Ялта две милых старушки 66 и 93 лет по фамилии Корженко и Стойко. Жили сестры смирно и тихо, поддерживая друг друга, не мешая никому. Родных и близких у них не было. Одевались старушки опрятно, питались неплохо. Одним словом - не бедствовали. И это благополучие кое у кого вызывало чувство зависти. Судачили, будто у старух припрятана солидная сумма на черный день.
На беду старух в селе ошивались двое пьяниц несусветных: Садовников и Смирнов. Весть о "состоятельности" старух доходит и до их ушей. И вот они замыслили любыми способами завладеть деньжатами скромных старух. Жили эти божьи старушки в приличном доме на окраине села на довольно большом отдалении от соседей. Ну, прямо на руку пьяницам: можно незамеченным осуществить свой черный замысел.
И в полночь 16 ноября 1969 года собутыльники объявляются в доме любовницы Садовникова, изрядно выпивают. Потом, сказав хозяйке, что они идут помочь одному товарищу заколоть свинью, берут нож и исчезают в ночной тьме.
Недолго думая, прямиком направляются эти ночные "пираты" прямо в дом старух. В селе ведь каждый знает друг друга. Дверь им открывают сами доверчивые старухи. Не успев перешагнуть через порог, Садовников, приставив к горлу нож, с угрозой заявляет:
- Если сейчас же не отдадите нам пять тысяч рублей и всю припрятанную водку, то зарежу на месте, что не успеете даже перекреститься.
Легко ли расставаться с жизнью? Старухи божатся, клянутся, что у них нет ни денег, ни товару. Разъяренный Садовников тут же пускает в ход нож, нанося рану за раной. Ну, где возьмут старухи деньги, которых у них не было. Даже умирая, утопая в собственной крови они пытаются защитить себя. Но приторный запах крови еще сильнее разъяряет хищников о двух ногах. Глаза Садовникова ничего не видят от раздираемого его гнева: он наносит одной из старух целых 25, а другой - 19 ножевых ранений. Но живучие старухи долго не умирают. Ну вот, покончив наконец-то со старухами, душегубы переворашивают весь дом вверх дном в поиске наживы: находят 90 рублей денег, бутылку водки и кувшин самодельной браги. Хотя снова напиваются до одури, убийцы не забывают о том, что надо замести следы своих преступных деяний. Приносят с собой три канистры бензина и поджигают дом вместе с трупами старух.
Но преступники попадаются на глаза случайных прохожих, которые прибегают в сельсовет и вызывают милицию. Вскоре задерживают самих кровопийц.
И в ходе следствия, и на суде Садовников полностью признает свою вину, а Смирнов тщетно пытается увернуться. Весь район требует для них самой тяжкой кары. Жители района до предела возмущены неслыханным зверством, изощренным садизмом этих палачей. Их сердца больно ноют от жалости к старухам, принявшим жестокую и мучительную смерть.
Да, на земле происходит множество смертей. Кто умирает естественной смертью, кто погибает от чужих рук. В этом-то вся разница между смертями. Зверство, садизм Садовникова переходит все мыслимые и немыслимые границы. Естественно, он по заслугам приговаривается к расстрелу.
Вот здесь-то я хочу повести речь не о вынесенном преступнику приговоре, а о том, какая показуха существовала при Советском строе. Все: и партийные босы, и представители правоохранительных органов лезли из кожи вон, чтобы казаться самыми демократичными, справедливыми. И с этой целью порою допускали недопустимую мягкотелость к отдельным преступным элементам. А как же, надо ведь продемонстрировать миру, что "советский суд - самый справедливый суд", "наше общество - самое демократическое общество"!
И что удивительно, убийцы тоже бывают разными. Одни из них умирают как трусы, а другие, осознавая неотвратимость суровой кары, с достоинством принимают смерть. Как ни банально звучит это, но скажу: последние вызывают уважение. К числу их я отношу и Садовникова. Зная, что за содеянное рукой придется отвечать головой, что ему не будет никакой пощады за убийство двух невинных старух с особой жестокостью, Садовников наотрез отказывается от прошения о помиловании. Как раз в этот момент "ревнители" советских законов разыгрывают настоящий спектакль, который, по их разумению, будет ярким свидетельством гуманности этих законов. Они в буквальном смысле этого слова, настойчиво наседают на Садовникова, чтобы тот написал прошение о помиловании, заявляя: "по советским законам любой смертник имеет право на прошение о помиловании". Однако Садовников упорно стоит на своем - ни в какую не соглашается. "Эй, почему ты отказываешься от своего шанса? Тебе что, жить не хочется?" - продолжают агитировать его советские "законники". Но не таков Садовников, чтобы поддаться всяким там уговорам. Он даже не объясняет причину своего отказа.
Когда окончательно убеждаются, что ничего из задуманного спектакля не выходит, представители Кокшетауского областного управления внутренних дел, областной прокуратуры совместно с начальством тюрьмы составляют акт об отказе от помилования и заставляют Садовникова подписать его с пометкой: "с актом ознакомлен".
Этот чудовищный документ до сих пор хранится в архиве, как бы служа исторической приметой эпохи правления коммунистической партии, громким лозунгом которой был: "За построение самого гуманного, самого справедливого коммунистического общества!"
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В древнем Египте, прежде чем бальзамировать усопшего Фараона из его груди вынимали сердце, которое билось при всех его добрых Делах и злодеяниях, чтобы оно не выступило Против самого господина - Фараона и чтобы Тот (бог луны и мудрости, записывавший все Деяния умершего на Суде Осириса) не записывал в Книгу Судей всего того, что отягощает его. Поэтому Фараонам вместо сердца ему в грудь вкладывали священный Камень. Но кроме Фараонов и знатных вельмож умирают или Погибают от рук злодеев и богатые и нищие. И Их души уходили в страну мертвых, где могущественный Бог Осирис помогает невинным Против ужасных Сорока двух судей, которые судят мертвых и перед которыми должен доказывать свою невиновность каждый.
Так было в древнем до исламском Египте, Во всяком случае, так полагала народная фантазия.
Сегодня речь идет о людях второй половины XX века, которые, по крайней мере, обогатили человечество знаниями во всех отраслях Нашей жизни. Но ясно одно: до сих пор никто Не вернулся с того света и никто точно не знает, что происходит с мертвыми, которые, как мы полагаем, ушли в потусторонний мир. Даже и те, которые верят в потусторонний мир и жизнь со всеми радостями и невзгодами, не спешат покинуть этот мир — имя которому жизнь.
И благородные, мудрые и честные люди, и отпетые преступники, которым не место в этом чудесном мире, хотят остаться среди живых. Поэтому преступники всех мастей, не дожидаясь суда потустороннего мира, пытаются всеми правдами и откровенной ложью и неискренностью доказать свою невиновность и сохранить свою жизнь.
Мне в этой связи вспоминается прошение о помиловании на имя нашего Президента Нурсултана Абишевича от жестокого убийцы Ивана Дмитриевича Маджикова. Судя по его прошению, он не осознал тяжесть своего преступления перед обществом, государством и народом. Он хладнокровно не только изнасиловал (в разное время) четырех еще несовершеннолетних студенток Казахского Государственного Национального Университета, но и убил молодого человека, который заступился за его последнюю жертву. Он насильственно отнял у пятерых молодых людей жизнь, дарованную не им. И в тоже время на четырех страницах ученической тетради (в клеточку) просит его помиловать, что он еще может быть полезным для общества. Читая его прошение о помиловании, я пришел к выводу, что у него совесть не проснулась даже перед казнью.
Можно из мировой практики привести следующий пример, когда отъявленные преступники не только не осознавали тяжесть своего преступления, но и считали себя абсолютно невиновными.
7 мая 1931 года Нью-Йорк стал свидетелем совершения самого бесчеловечного преступления. Некий Кроули Два Пистолета (это его прозвище) убивал абсолютно не виновных людей. Полицейские долго следили за ним и наконец его обнаружили в квартире его возлюбленной.
Вот как описывается в литературе преступные похождения Кроули Два Пистолета:
«Сто пятьдесят полицейских и сыщиков осадили его убежище на верхнем этаже. Продолбив отверстия в крыше, они пытались выкурить этого "убийцу полицейские" слезоточивым газом. Затем они установили на соседних домах пулеметы, и в течение часа с лишним в одном из прекрасных жилых кварталов Нью-Йорка
трещали пистолетные выстрелы и раздавались пулеметные очереди. Кроули, укрывшись за массивным креслом, непрерывно стрелял в полицейских. Десять тысяч возбужденных зрителей наблюдали за этим сражением. Ничего подобного никогда еще не происходило на улицах Нью-Йорка.
Когда Кроули схватили, комиссар полиции Малруни заявил, что этот головорез — один из самых опасных преступников во всей истории Нью-Йорка. "Он убивает, — сказал комиссар,— ни за что ни про что".
Но каким видел себя сам Кроули Два Пистолета? Мы это знаем, ибо в те минуты, когда полиция вела стрельбу по его укрытию, он написал письмо, адресованное "тем, кого это касается". Пока он писал, кровь, сочившаяся из его ран, растекалась по бумаге, оставляя на ней багровый след. В письме Кроули говорил: "В моей груди бьется усталое, но доброе сердце, которое никому не причиняло зла".
Незадолго до этого у обочины загородной дороги, ведущей с Лонг-Айленда, Кроули обнимался в машине со своей возлюбленной. Вдруг к машине подошел полицейский и сказал: "Предъявите ваши водительские права".
Не говоря ни слова, Кроули вытащил пистолет и сразил полицейского градом пуль. Когда умирающий полицейский упал, Кроули выскочил из машины, выхватил из его кобуры револьвер и выпустил в распростертое тело еще одну пулю. И это был тот убийца, который сказал: "В моей груди бьется усталое, но доброе сердце, которое никому не причиняло зла".
Кроули был приговорен к казни на электрическом стуле. Когда его привезли в отделение смертников тюрьмы Синг-Синг, он заявил: "Думаете, меня осудили за убийство людей? Нет, меня осудили за то, что я защищал себя".
Все дело в том, что сам Кроули Два Пистолета ничего не ставил себе в вину. У этого преступника, надо полагать, небыло ничего человеческого.
Известный всему миру американский Аль- Капоне, от которого страдало сотни людей, считал что: "Лучшие годы своей жизни я потратил на то, чтобы доставлять людям веселые развлечения и помогать им хорошо проводить время. И какова же была награда за все это? Одни лишь оскорбления и жизнь человека, за которым охотятся".
Аль Капоне в США в своё время считался врагом общества номер один. Он являлся главарём самого опасного сообщества гангстеров когда либо существовавших в США. И самое удивительное, Аль Капоне не осуждал себя - фактически он считал себя благодетелем общества.
Кстати, после смерти Аль-Капоне его семья и собратья по преступному делу воздвигли ему такой памятник, который особо выделяется на кладбище своими внушительными размерами. Это - огромная мраморная глыба высотой около 5 метров и шириной около 2 метров. По сравнению с ним памятник президенту США Джону Кеннеди выглядит куда скромнее. Его могилу украшает лишь маленький мраморный крестик. Парадокс заключается в том, что один из них известен миру своими масштабными преступлениями, а другой - своими благородными делами для всего американского народа.
Из сотни и сотни дел, рассмотренных в Комиссии по помилованию всего лишь двое искренне осознали тяжесть своих преступлений и не просили помиловать и сами пришли к выводу, что в интересах общества и осужденного следует привести приговор в исполнение как можно быстрее.
Рассматривая дела убийц о помиловании, я пришел к выводу, что убийцы самые подлые, трусливые люди. Они герои (по-своему) пока отнимают жизнь у абсолютно невиновных людей. Когда вполне на законном основании по приговору суда сами, образно говоря, оказываются перед гильотиной, у них раскрывается подлое трусливое нутро, прося их пощадить и помиловать. Над сущностью и ценностью жизни им надо было бы думать, когда они заносили топор над своими жертвами. Время упущено. Поэтому каждый злонамеренный убийца должен отвечать по всей строгости закона.
В современных условиях значительное количество государств мира из своих уголовных кодексов убрали смертную казнь как меру наказания. Государственные деятели, политические организации и юристы этих стран пришли к выводу, что в их странах экономические и политические условия их стран и общеполитическое и правовое сознание населения их стран созрели к тому, чтобы вычеркнуть смертную казнь из своих уголовных кодексов. На сегодняшний день в 67 странах отменена смертная казнь для обычных преступлений, а в 14-ти странах смертная казнь отменена де-факто, тоесть фактически в этих странах смертная казнь, хотя и существует в их уголовных кодексах, она не применяется. Из числа стран, отменивших смертную казнь ее восстановили в 4-х странах, в том числе в такой стране как Непал, где преступность среди населения итак очень мала. За применением смертной казни на международной арене наблюдает такая организация как "Международная амнистия". Эта организация начала функционировать около 40 лет тому назад в Англии. На сегодняшний день "Международная амнистия" в своих рядах в 160 странах мира насчитывает 750 тыс. членов. Она выступает как неправительственная организация и не принадлежит ни к какой политической партии и политической организации. В своей деятельности она не выступает против какого-либо правительства или системы. Главными принципами деятельности "Междуна одной амнистии" является независимость, беспристрастность. Она является той организацией, которая выступает в защиту прав человека, право на жизнь каждого из нас в любой части земного шара. Мы знаем, что по всему миру существует значительное количество заключенных, как политического, так и уголовного характера, поэтому основное внимание "Международная амнистия" обращает на социальное, бытовое положение заключенных. Словом, "Международная амнистия" поддерживает признанные Организацией Объединенных Наций общепринятые межнациональные нормы в области прав человека. С 1961 года, то есть с момента своего основания по 1999 год она выступила в защиту 33 тыс. заключенных в различных уголках земного шара. Она выступила в защиту многих диссидентов, узников совести, а главное она повсеместно выступает против пыток и иных жестоких обращений, унижающих человеческое достоинство, наказания и выступает главным образом против смертной казни. По сообщению нашей прессы, только в течение 1997 года "Международная амнистия" зафиксировала 2607 случаев смертной казни в 40 странах мира. 4364 были приговорены к смерти в 69 странах мира. По сообщению прессы, по количеству смертных казней впереди идет КНР (1876 человек), затем идет Иран (143 человека), Саудовская Аравия (122 человека), США (74 человека). На сегодняшний день смертная казнь как лишение жизни человека государством проводится различными способами:
Казнь через повешения
Казнь на электрическом стуле
В газовой камере
Расстрел
Гильотинирование
Смертельные инъекции
Смертная казнь в тех странах, где она существует, может быть вынесена за наиболее тяжкие преступления в соответствии с законом, действующим на момент совершения преступления. При этом государства, которые применяют смертную казнь, должны считаться с основными положениями Международного пакта о гражданских и политических правах (1996) и конвенцией о предупреждении преступления, геноцида и наказания за него (1948 г.).
Никто еще не сумел доказать, что наличие смертной казни благотворно влияет на криминальную ситуацию в стране.
Главный аргумент за отмену смертной казни — возможность отправить на смерть невиновного человека в результате судебной ошибки. Как сообщает пресса, за 85 лет в США смертные приговоры были вынесены 350 невиновным, в результате повторного рассмотрения из них 23 человека были казнены. Если вдуматься, у каждого человека одна единственная жизнь, которая неповторима, поэтому во всех странах мира предпринимаются меры к тому, чтобы не было судебных ошибок в процессе вынесения судебных приговоров.
Как сообщает газета "Русская мысль" от 11 февраля 1999 года, в декабре 1998 года Кассационный суд рассмотрел жалобы адвокатов трех приговоренных к смертной казни: из Москвы, Сахалинской области и Удмуртии. По этим делам приговоры были вынесены без участия суда присяжных. Поэтому адвокаты полагают, что тем самым нарушены права их подзащитных. Кстати, один из них дважды приговаривался к смерти, а затем был полностью оправдан. По мнению адвокатов, нарушаются не только основные права граждан, но и вера в справедливый суд. Вынесенные без суда присяжных приговоры порой оказываются ошибочными только из-за того, что во время предварительного следствия доказательства собирались с нарушением закона.
Не только судебные работники, но и каждый гражданин, очевидно должен быть убежден в справедливости судебного приговора. Если учесть, что у каждого человека одна жизнь, то никто не вправе ошибаться. Но, тем не менее, судебные ошибки случаются, иногда к смертной казни приговариваются абсолютно невиновные люди. Поэтому, видимо, даже и в тех государствах, где существует смертная казнь, она не должна приводиться в исполнение незамедлительно. Для того чтобы не было трагических судебных ошибок, я полагаю, приговоры к смертной казни должны приводиться не раньше, чем через 3 года. За это время и приговоренные к смертной казни, и их адвокаты могут всесторонне обдумать и собрать материалы, оправдывающие приговоренных или смягчающие их вину обстоятельства. Правда, находятся и противники моратория по смертной казни. Они исходят из того, что раз он лишил жизни человека, то и он должен быть лишен жизни. Когда объявляется мораторий к смертной казни, никто его не собирается оправдывать или создавать для него комфортных условий, в данном случае речь идет о том, чтобы не допустить роковой судебной ошибки.
В истории известны случаи, когда смертная казнь приводилась в исполнение через 10-12 лет после приговора. В новейшей истории известен случай в США, когда смертную казнь привели через 17 лет после вынесения приговора. Думаю, что вот эти годы, которые прошли в ежеминутном ожидании смертной казни были для приговоренных не продлением их жизни, а продлением мучений, терзаний, душевных волнений в ожиданий смертной казни. Поэтому, я думаю, мораторий в отношений приговоренных к смертной казни не должен превышать 3-х лет.
Знаменитый итальянский юрист Чезаре Беккария (1738-1794гг.), говоря о необходимости соразмерности наказания и преступления, пришел к выводу о бессмысленности смертной казни как меры борьбы с преступностью. Это было сказано более 200 лет назад. Можем ли мы сейчас сказать о бессмысленности смертной казни, не говоря о других странах, в нашей республике, когда ежедневно, ежемесячно совершаются десятки бессмысленных убийств из-за зависти, грабежа чужого добра и так далее?
Рассуждая о смертной казни, я не собираюсь доказывать необходимость этой высшей меры наказания в современных условиях нашего развития или немедленной отмены ее и, тем более, ставить вопрос: устрашает ли преступников смертная казнь или нет? Способствует ли эта мера уменьшению убийств?
Ученые мужи разных стран уже несколько веков изучают гносеологию смертной казни. И пришли к выводу о том, что смертная казнь возникла еще до появления государства как политической организации общества, способствующей к организованной жизни, к упорядочению политических и общественных структур. Иначе говоря, государство застало общество, где смертная казнь существовала в виде кровной мести, когда не только убивали всех родственников, но и грабили имущества, разрушали жилище.
На заре государственности (и в порядке заимствования с догосударственного развития общества) существовали такие страшные формы смертной казни: повешение, расстрел, обезглавливание, четвертование, сожжение, сажа- ние на кол, бросание в прорубь, сбрасывание с возвышенности, закапывание в землю, разрывания тела двумя конями и т.д. И даже эти жестокие формы наказания не могли остановить преступников от тягчайших зверских деяний.
Поэтому, как мне представляется, при решении вопроса быть смертной казни или нет, каждое государство должно учитывать существующие факторы, национальный менталитет, уровень развития правового сознания.
В условиях Казахстана полностью отменить смертную казнь, с учетом сегодняшних реалий нашей республики, невозможно. Национальный менталитет и общее правовое сознание нашего народа пока не позволяет полностью отказаться от смертной казни.
Старый уголовный кодекс Республики Казахстан предусматривал смертную казнь по 31 статьям. Новый уголовный кодекс, который был принят 16 июля 1997 года с учетом требований мировой общественности и "Международной амнистии" и национального менталитета нашего народа предусматривает смертную казнь только по 13 видам тяжких преступлений.
Для общего сведения приведу эти статьи Уголовного Кодекса Республики Казахстан, которые предусматривают смертную казнь:
По Уголовному кодексу РСФСР (редакции 1926г.), который действовал на территории Казахской ССР, вплоть до принятия УК Казахской ССР 1959г., смертная казнь как высшая мера уголовного наказания предусматривалась в отношении 36 составов преступлений, из них 13 за так называемые политические преступления, 13 - общеуголовные и 10 -воинские преступления.
По УК 1959г., вступившему в силу с 1 января 1960г., - как она стала называться "исключительная мера наказания" могла применяться в отношении 22 преступлений.
По УК РК 1997г., вступившему в силу с 1 января 1998г., смертная казнь может применяться в отношении 17 составов преступлений - из них:
а) за убийство при отягчающих обстоятельствах (ч.2 ст.96);
б) за ведение агрессивной войны (ч.2 ст. 156);
в) за применение запрещенных средств и методов войны (ч.2 ст. 159);
г) за геноцид (ст. 16);
д) за наемничество (ч.4 ст. 162);
е) за государственную измену (ст. 165);
ж) за посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 167);
и) за диверсию (ст. 171);
к) за посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст.340);
л) за 9 воинских преступлений, притом и за деяния, не связанные с причинением смерти.
Согласно ст.49 УК смертная казнь (расстрел) не назначается женщинам, а также несовершеннолетним и мужчинам, достигшим к моменту вынесения приговора 65-летнего возраста.
В порядке помилования смертная казнь может быть заменена пожизненным лишением свободы или лишением свободы на срок 25 лет с отбыванием его в колонии особого режима.
Приговор о смертной казни приводится в исполнение не ранее, чем через год с момента вступления его в силу.
В мире смертная казнь предусмотрена в 135 странах. Это наказание не предусмотрено в странах западной Европы.
В США она значится в Уголовных кодексах 37 штатов.
Относительно применения смертной казни существуют разные мнения - "за" и "против".
Вопрос дискуссионен - аргументы тех, кто "за", и тех, кто "против" - могут быть оспорены.
За последнее время муссируется предложение о том, чтобы во всем мире ввели наряду со смертной казнью так называемое пожизненное заключение. В этой связи возникает вопрос: это благо или мучительное удлинение смертной казни в виде "жизни в кредит" преступнику? Можно себе представить: человек, приговоренный к пожизненному заключению, живет в строго ограниченном пространстве - в пределах четырех стен площадью около 4-6 квадратных метра с 1,5-2-х часовой прогулкой в сутки.
Недавно я прослушал интеррью одного преступника, приговоренного к пожизненному заключению, который сам пришел к совершенно трагическому выводу, что его ежедневно одолевает мысль, что было бы куда лучше, если его приговорили к смертной казни. Развитая дальше свою мысль, он говорил о том, что когда ему вынесли приговор о пожизненном заключении, он испытал в душе огромное облегчение оттого, что оставили ему жизнь. Но по истечении времени, - продолжает он, - я почувствовал, что я сам себя казню ежечасно, ежедневно. Чему я радовался, если испытываю теперь такие муки? - заключает он свою грустную мысль.
Вынося приговор о пожизненном заключении, разве не мы сами продлили срок смерти этого человека, хотя и преступника, на долгие и долгие мучительные годы заключения в четырех стенах.
3 истории, насколько я помню, известен только один случай, когда приговоренный к пожизненному заключению находил себе утешение жизни в пределах четырех стен. И было это в Соединенных Штатах Америки. Молодой человек безумно влюбляется в девушку, которая привлекала не только прекрасной внешностью, но и незаурядным умом, дарованным ей самим господом Богом. Влюбленная пара эта многие дни и вечера обсуждали проблему повседневного бытья: как они в будущем обустроят совместную жизнь, как они будут создавать свой семейный очаг, вокруг которого будут резвиться, и веселиться их дети и как они будут растить из них порядочных, честных, образованных людей для общества. Но судьба уготовила им трагическую жизнь со всеми мыслимыми и немыслимыми трудностями и испытаниями.
Однажды этот влюбленный молодой человек приходит в дом, можно сказать, своей невесты. Еще у порога он вдруг слышит душераздирающий крик своей девушки. У него был лишь один выход: выбить дверь и ворваться в квартиру. Он так и сделал. И когда увидел окровавленную постель и умирающую свою невесту, его охватил ужас. Находясь в состоянии аффекта, тут же убивает в гневе насильника не то ножом, не то топором. За это преступление он и был приговорен к пожизненному заключению, несмотря на протесты общественности, либеральной молодежи.
Так он и оказывается в четырех тюремных стенах вместе с другими таким же заключенными. Долгие дни и ночи он не находил вразумительного оправдательного или обвинительного ответа своему поступку. Но в его душе теплилась мысль, что на свете одним насильником стало меньше. С другой стороны душу его грызла и другая, совершенно противоречивая мысль: чем же я отличаюсь от преступника, убившего мою невесту?..
Так проходили нескончаемые дни и ночи. Однажды он заметил, как у открытой форточки начала свивать гнездо воробьиная парочка. Он с огромным любопытством наблюдал за происходящим. Его поражала, как эта птичья пара работает дружно над созданием собственного гнездышка. Чтобы не спугнуть птиц, молодой человек забился в дальний уголок своей камеры и целыми днями наблюдал, как они трудятся, сколько раз каждая из них прилетала, и что они приносили на своих клювах. Словом, он фиксировал буквально каждое их движение, записывал, через несколько дней они закончили закладку гнезда, сколько дней высиживали яйца.
А когда вылупились птенцы, он с интересом наблюдал: сколько раз в день кормят птенцов родители. Кульминационным моментом всего этого наблюдения стал для молодого человека день, когда птенцы впервые вспарили в воздух, покинув родное гнездо.
В итоге всех этих наблюдений в голову молодого пришла любопытная мысль: почему бы ему не описать весь этот процесс жизни воробьев от начала до конца в каком-либо журнале? После долгих раздумий и своеобразных обобщений, он отправил первую свою статью в журнал в области орнитологии. Статья эта вызвала огромный интерес у орнитологов и, чтобы работа была продолжена дальше, они стали обеспечивать его научной литературой. И вот, совершенно незаметно для себя, этот молодой человек по существу начал заниматься научным исследованием в области орнитологии.
Его судьбой заинтересовалась одна богатейшая миллионерша. Она не только обеспечивала его необходимой научной литературой, но и создавала ему боле или менее сносные условия жизни в тесных рамках четырех тюремных стен.
Ежегодно у форточки его камеры гнездились различные птицы, и он описывал все увиденное им. Просидел он в тюрьме 52 года. За это время он стал не только ученым с мировым именем, но и человеком, который в какой-то мере скрасил собственный пожизненный тюремный срок.
По требованию научной общественности он был выпущен из тюрьмы через 52 года. Едва пройдя первые сотни метров на свободе, он вдруг подумал: не вернуться ли ему обратно в свою камеру, сможет ли он жить теперь среди свободных своих соплеменников?
В этой связи возникает вопрос: его пожизненное заключение взамен смертной казни - это добро или зло? Трудно ответить однозначно. С одной стороны, можно сказать, что человек, хотя и находился в заключении на протяжении 52 лет, сделал немало открытия в области орнитологии. Он нашел способ лечения болезней птиц, считавшихся до него неизлечимыми. С другой стороны, Вся жизнь, дарованная ему Богом, прошла В невыносимых условиях - в рамках четырех тюремных стен, выстроенных для него самим государством.
И вот, судите теперь сами: надо ли сохранить или следует ли иметь в арсенале государства такую меру наказания, как пожизненное заключение?!
Насильственная смерть всегда у добропорядочных людей вызывает недоумение, недопонимание, сильное возмущение и, наконец, сердечное переживание за убиенного. Если отдаться только чувствам, шире говоря, эмоциям, то человек отнявший жизнь человека заслуживает мучительной смерти, но с позиции общечеловеческой морали, и в частности с точки зрения нашего национального менталитета - это непозволительно. Поэтому, считаю, что наши законодатели сохраняя смертную казнь по определенной группе тяжких преступлений, правильно учли сегодняшние реалии нашей жизни, уровень правосознания нашего народа.
Для того чтобы Вы, читатели, сделали собственные выводы, привожу полностью размышления французского юриста Альбера Камю о гильотине (об одной из форм казни преступника).
Альбер Камю. Размышления о гильотине:
"Незадолго до первой мировой войны некий убийца, чье преступление было на редкость зверским (он зарезал крестьянскую чету вместе с детьми), был приговорен к смертной казни в городе Алжире. Преступник был батраком, которого обуял какой-то кровавый бред; преступление отягчалось тем, что, расправившись со своими жертвами, он еще и ограбил их. Дело получило широкую огласку. Общее мнение сводилось к тому, что смерть под ножом гильотины слишком мягкое наказание для такого чудовища. Так думал, как мне говорили, и мой отец, которому убийство детей казалось особенно гнусным. Отца я почти не помню, но точно знаю: он самолично хотел присутствовать при казни.
Ему пришлось встать затемно, чтобы поспеть на место экзекуции на другой конец города вместе с огромной толпой. Но о том, что отец увидел в то утро, он не проронил ни слова - никому. Мать рассказывала: он с перекошенным лицом опрометью влетел в дом, бросился на кровать, тут же вскочил - и тут его вырвало. Ему открылась жуткая явь, таившаяся под личиной напыщенных формул приговора. Он не думал о зарезанных детях - перед глазами у него маячил дрожащий человек, которого сунули под нож и отрубили ему голову. Надо полагать, что этот ритуал оказался слишком чудовищным и не превозмог возмущение простого и прямодушного человека: кара, которую он считал более чем заслуженной, в конце концов, только вывернула его самого наизнанку. Когда Высшее правосудие вызывает лишь тошноту у честного человека, которого оно призвало защищать, трудно поверить в то, что оно призвано поддерживать мир и порядок в стране.
Становится очевидным, что оно не менее возмутительно, чем само преступление, и что это новое убийство вовсе не изглаживает вызов, брошенный обществу, и только громоздит одну мерзость на другую. Это столь очевидно, что никто не решает напрямую говорить об этой церемонии. Чиновники и газетчики, которым волей-неволей приходится о ней распространяться, прибегают по этому случаю к своего рода ритуальному языку, сведенному к стереотипным формулам, словно они понимают, что в ней есть нечто одновременно вызывающее и постыдное. Вот так и получается, что за завтраком мы читаем где-нибудь в уголке газетного листа, что осужденный "отдал свой долг обществу", что он "искупил свою вину" или что "в пять утра правосудие свершилось".
Чиновники упоминают об осужденном как о "заинтересованном лице", "подопечном" или обозначают его сокращением "ПВМН" "приговоренный к высшей мере наказания". О самой же "высшей мере" пишут, если можно так выразиться, лишь вполголоса. В нашем цивилизованном обществе о тяжелой болезни принято упоминать только обиняками. В буржуазных семьях полагалось говорить, что старшая дочь "слаба грудью" или что отца "беспокоит опухоль", ибо туберкулез и рак считались болезнями в известном смысле постыдными. Тем более это справедливо по отношению к смертной казни, поскольку все и каждый исхитрялись выражаться на сей счет только посредством эвфемизмов. По отношению к общественному телу она все равно, что рак по отношению к телу отдельного человека, с тою лишь разницей, что отдельный человек не станет говорить о необходимости рака, а вот смертная казнь обычно рассматривается как печальная необходимость, оправдывающая узаконенное убийство, потому что без него не обойтись, и замалчивающая его, потому что оно достойно сожаления.
Я же, напротив, намерен говорить о ней без всяких околичностей. Но не из любви к скандалам и, мне кажется, не из-за врожденной порочности моей натуры. Как писателю мне всегда претили такого рода самоопределения; как человек я считаю, что отталкивающим явлениям нашей действительности, уж коли они неизбежны, нужно сопротивляться только молча. Но если умолчание или словесные уловки потворствуют заблуждениям, которые можно искоренить или бедам, которые можно отвратить, у нас нет иного средства, кроме прямой и ясной речи. Раскрывающей все бесстыдство, таящееся под прикрытием пустословия.
Франция разделяет с Испанией и Англией сомнительную честь быть одной из последних стран по ею сторону железного занавеса, где в арсенале наказаний числятся смертная казнь. Сохранение этого варварского пережитка стало у нас возможным лишь благодаря безответственности или глухоте общественного мнения, привыкшего обходиться навязанными ему условными фразами. Когда воображение спит, слова лишаются смысла: пораженный глухотою народ рассеянно внимает сообщению о казни того или иного человека. Но покажите ему машину смерти, заставьте его коснуться дерева и железа, из которых она состоит, и услышать стук отрубленной головы - и внезапно пробужденное общественное мнение устыдится и собственного пустословия, и самой казни.
Когда в Польше нацисты проводили прилюдные казни заложников, они затыкали рты жертв повязками, пропитанными гипсом, опасаясь, что из уст казнимых прозвучат призывы к сопротивлению и свободе. Нельзя цинично сравнивать участь этих невинных жертв с участью осужденных преступников. Но - исключая то обстоятельство, что у нас идут на гильотину не одни лишь преступники, — метод остается тем же самым. Мы скрываем медоточивыми речами правду о высшей мере наказания, о законности которой можно рассуждать лишь после того, как вникнешь в ее действительную суть. Прежде чем говорить о необходимости смертной казни, а затем ее замалчивать, нужно сначала сказать о том, что она является на самом деле, а уж потом решать, необходима ли она. Что касается меня, то я считаю ее не только бесполезной, но и по-настоящему вредоносной, и, перед тем, как перейти к сути дела, обосную свое убеждение.
Бесчестно было бы утверждать, будто я пришел к этому заключению после многодневных расспросов и поисков, посвященных данной проблеме. Но столь же непорядочно было бы приписывать это заключение одному только всплеску эмоций. Я, как никто другой, чужд дряблому умилению, до которого так падки всякого рода человеколюбцы, и в котором стираются грани между достоинством и ответственностью, все виды преступлений приравниваются один к другому, а невиновность, в конце концов, лишается всех прав. Вопреки мнению многих знаменитых современников, я не считаю, что человек по природе своей - общественное животное. Правду сказать, я думаю совсем иначе. Другое дело, что как мне кажется, он уже не может жить вне общества, чьи законы необходимы для его физического существования. Из этого следует, что шкала его ответственности должна быть установлена таким образом, чтобы отвечать велениям разума и приносить пользу обществу. Но высшее оправдание закона - в том благе, которое он приносит или не приносит обществу в данном месте и в данное время. Много лет я видел в смертной казни всего лишь кару, невыносимую для воображения и нерадивый разлад, неприемлемый для моего рассудка. При этом я готов был согласиться, что моя позиция определялась воображением. Но, сказать по правде, мои многодневные поиски не увенчались чем-то таким, что пошатнуло бы мои убеждения или изменило ход моих размышлений. Как раз, наоборот: к аргументам, с которыми я давно сжился, прибавлялись все новые и новые.
И теперь я целиком разделяю убеждение Кестлера: смертная казнь позорит наше общество и ее сторонникам не под силу найти для нее разумные оправдания. Не пересказывая его резкую обвинительную речь, не нагромождая факты и цифры, которые можно повернуть так и этак - тем более что Жан Блок-Мишель с убийственной точностью обосновал их бесполезность - я только разовью положения Кестлера, призывающие к немедленной отмене меры наказания. Главный аргумент защитников смертной казни общеизвестен: она служит острасткой для других. Головы рубят не только затем, чтобы наказать тех, кто носил их на плечах, но и затем, чтобы этот устрашающий пример подействовал на тех, кто решился бы подражать убийцам. Общество не мстит, а лишь предупреждает и предотвращает. Оно потрясает головой казненного перед лицом кандидатов в убийцы, чтобы они прочли в его чертах вою судьбу и одумались.
Этот аргумент был бы неотразим, если бы мы не были вынуждены констатировать: 1) Общество само не верит в "острастку", о которой говорит; 2) Никем не доказано, будто смертная казнь заставила отступить хотя бы одного человека, решившего стать убийцей, тогда как яснее ясного, что она не оказала никакого эффекта, кроме завораживающего, на тысячи преступников; 3) Во многих отношениях она являет собой отталкивающий пример, последствия которого непредсказуемы. Итак, прежде всего общество не верит в то, что само провозглашает. Если бы верило, оно и впрямь демонстрировало бы отрубленные головы. Оно воспользовалось бы казнями для рекламной шумихи, которую обыкновенно поднимают вокруг государственных займов или новых марок аперитива. На деле все обстоит как раз наоборот: казни у нас уже не совершаются публично, они происходят во дворе тюрьмы перед узким кругом специалистов.
Менее известно, почему и с каких пор так происходит. Речь идет о сравнительно недавнем нововведении. Последняя прилюдная экзекуция состоялась в 1939 году: казнили некоего Вейдмана, совершившего несколько убийств; его "подвиги" получили широкую огласку. Тем утром в Версале собралась огромная толпа, в которой было несколько фотографов. Пока Вейдман был перед казнью выставлен на обозрение, фотографы успели сделать множество снимков. Несколько часов спустя "Пари-суар" опубликовала целую страницу фотографий, иллюстрирующих это пикантное событие. Добрый парижский люд смог таким образом удостовериться, что легкая и точная машина, которой пользовался палач, столь же отличается от знакомой ему по истории гильотины, как автомобиль марки "ягуар" от допотопного "дион- бутона". Противу всякого ожидания, администрация и правительство весьма неодобрительно отнеслись к этой великолепной рекламе и заявили, что газетчики хотели подогреть кровожадные инстинкты читателей. Поэтому было решено, что экзекуции больше не будут производиться публично; это распоряжение чуть позже значительно облегчило деятельность оккупационных властей. Логика в данном случае изменила законодателям. Ведь нужно было бы, напротив, наградить лишним орденом директора "Пари-суар", чтобы в следующий раз он действовал с еще большим размахом. И в самом деле: если мы хотим, чтобы казнь действительно была показательной, следовало бы не только размножить снимки, но и установить эшафот с гильотиной посреди площади Согласия не на рассвете, а в два часа дня, зазвать туда весь парижский люд, а для отсутствующих произвести телесъемку.
Вот что надо было сделать - или же прекратить болтовню о показательных казнях. Как может быть показательным убийство, свершающееся ночью, тайком, во дворе тюрьмы? Сообщения о такого рода казнях могут, самое большее, периодически напоминать гражданам, что их ждет смерть, решись они на убийство; то же самое можно обещать и тем, кто никакого убийства не совершал. Чтобы быть по-настоя- щему показательной, казнь должна быть устрашающей. Тюо де Ла Буври, представитель народа, оказался куда логичнее наших тогдашних правителей, когда в 1791 году провозгласил в Национальном собрании: "Чтобы сдерживать народ, надлежит устраивать для него ужасающие зрелища". А сегодня мы лишены каких бы то ни было зрелищ, их заменили слухи да редкие сообщения в прессе, приукрашенные обтекаемыми формулировками. Каким образом преступник в момент убийства может помнить о грозящей ему санкции, которую власти исхитрились сделать как можно более абстрактной? И уж если они, в самом деле, хотят, чтобы санкция эта накрепко засела у него в памяти, чтобы она могла сперва поколебать, а затем и пересилить его безрассудное решение, не следовало бы запечатлеть эту санкцию в каждой душе всеми средствами образности и словесной убедительности?
Вместо того чтобы туманно напоминать о долге, который в это самое утро кто-то возвратил обществу, не стоило ли бы воспользоваться подходящим случаем, расписав перед каждым налогоплательщиком подробности той кары, которая может ожидать и его? Вместо того чтобы твердить "Если вы совершите убийство, вас ждет эшафот", не лучше ли сказать ему без обиняков: "если вы совершите убийство, вам придется провести в тюрьме долгие месяцы, а то и годы, терзаясь то недостижимой надеждой, то непрестанным ужасом, и так - вплоть до того утра, когда мы на цыпочках проберемся к вам в камеру, чтобы схватить вас во сне, наконец-то сморившем вас, после полной кошмаров ночи. Мы набросимся на вас, заломим вам руки за спину, отрежем ножницами ворот рубахи, а заодно и волосы, если в том будет необходимость. Мы скрутим вам локти ремнем, чтобы вы не могли распрямиться и чтобы затылок ваш был на виду, а потом двое подручных волоком потащат вас по коридорам. И, наконец, оказавшись под темным ночным небом, один из палачей ухватит вас сзади за штаны и швырнет на помост гильотины, второй подправит голову прямо в лунку, а третий обрушит на вас с высоты двух метров двадцати сантиметров резак весом в шестьдесят кило - и он бритвой рассечет вашу шею".
Чтобы этот пример был еще убедительнее, чтобы наводимый им ужас обратился в каждом из нас в столь слепую и могучую силу, что она могла хотя бы на миг противостоять необратимой тяге к убийству, следовало бы пойти еще дальше. Вместо того чтобы со свойственной нам бессознательной кичливостью бахвалиться столь молниеносным и человечным орудием [*1] уничтожения смертников, нужно было бы распечатать в тысячах экземпляров, огласить в школах и университетах медицинские свидетельства и отчеты касательно состояния тела после экзекуции. Особенно желательным было бы издание и распространение недавнего отчета Академии медицинских наук, составленного докторами Пьедельевром и Фурнье. Эти мужественные медики, пригашенные - в интересах науки - для осмотра тел после казни, сочли своим долгом подвести следующий итог своим чудовищным наблюдениям: "Если нам позволительно высказать свое мнение на сей счет, признаемся: зрелища такого рода невыносимо тягостны. Кровь хлещет ручьем из рассеченных артерий, затем она мало-помалу сворачивается. Мышцы судорожно сокращаются, ошеломляя наблюдателя; кишечник опорожняется, сердце работает с перебоями, через силу. Губы по временам искажаются страдальческой гримасой. Глаза отрубленной головы неподвижны, зрачки расширены; их невидящий взгляд еще не отуманен трупной поволокой, он ясен, как у живых, но смертельно пристален. Все это может длиться много минут, а у субъектов с крепким здоровьем - и часов: смерть наступает отнюдь не мгновенно...
Таким образом, все жизненные отправления продолжаются и после обезглавливания. Этот кошмарный опыт производит на медика впечатление убийственной вивисекции, за которой
следует поспешное погребение" [*2].[*1]
Осужденный, согласно обнадеживающему мнению доктора Гильотина, не должен ничего чувствовать. Разве что "легкий холодок в области шеи". [*2] "Правосудие без палача", 1 2, июнь 1956 г.— Думаю, найдется немного читателей, которые могли бы бесстрастно ознакомиться со столь ужасным отчетом. Стало быть, можно рассчитывать на его впечатляющую силу и способность к устрашению. Ничто не мешает дополнить его сообщениями свидетелей, лишний раз подтверждающими наблюдения медиков. Говорят, искаженное лицо Шарлотты Корде залилось краской от пощечины палача. Стоит ли этому удивляться, принимая во внимание рассказы более современных наблюдателей? Один подручный палача, чья должность не очень-то располагает к романтике и чувствительности, следующим образом описывает то, чему он был свидетелем: "Человек, которого мы швырнули под резак, казался одержимым, его сотрясал настоящий приступ /с1еИгшт 1гетеп§/. Отрубленная голова тут же перестала подавать признаки жизни, но тело буквально подпрыгивало в корзине, словно его дергали за веревочки. Двадцать минут спустя, на кладбище, оно все еще содрогалось" [*1].
Теперешний капеллан тюрьмы Санте, преподобный отец Девуайо, вроде бы не являющийся противником смертной казни, в своей книге "Преступники" идет еще дальше, как бы воскрешая историю осужденного Лангийя, чья отрубленная голова подавала признаки жизни, когда к ней обращались по имени [*2]. "В утро казни осужденный пребывал в сквернейшем расположении духа и отказался от исповеди и причастия. Зная, что в глубине души он таил привязанность к жене, ревностной католичке, мы обратились к нему: "Послушайте, соберитесь с духом хотя бы из любви к жене!" Осужденный последовал нашему совету. Он долго предавался сосредоточенным раздумьям перед распятием, а потом перестал обращать на нас внимание. Во время казни мы находились неподалеку от него; голова осужденного скатилась в лоток перед гильотиной, а тело было тут же уложено в корзину, но, вопреки обыкновению, ее закрыли крышкой, забыв поместить туда голову. Подручному палача, принесшему голову, пришлось немного подождать, пока корзину снова откроют. Так вот, в течение этого короткого промежутка времени мы успели заметить, что оба глаза казненного сморят на нас с умоляющим выражением, словно взывая о прощении.
В безотчетном порыве мы осенили голову крестным знамением, и тогда ее веки затрепетали, выражение глаз смягчилось, а потом красноречивый взгляд окончательно потух..." Читатель может принять предложенное священником объяснение сообразно со степенью своей религиозности. Но "красноречивый взгляд" не нуждается ни в каком толковании. [*1]
Опубликовано Роже Гренье в книге "Чудовища", изд. "Галлимар". Все собранные в ней свидетельства - подлинные. [*2] Изд. "Мато-Брэн",
Реймс. Я мог бы привести другие, не менее впечатляющие свидетельства, но не хочу заходить слишком далеко.
Как бы там ни было, я не считаю смертную казнь назидательной, это мучительство представляется мне грубой хирургической операцией, производимой в условиях, сводящих на нет весь ее поучительный характер. А вот обществу и государству, насмотревшимся и не на такие операции, легче легкого переносить подобные детали. Будучи поборником назидания, они должны приучать к тому же и своих граждан, чтобы никто не оставался в неведении относительно кары и чтобы раз и навсегда устрашенное обрело кротость Святого Франциска. Но на кого рассчитывают они нагнать страху этим невнятным примером, угрозой наказания мягкого, мгновенного и, в общем, более сносного, чем раковая опухоль, – наказания, увенчанного риторическими цветочками? Уж во всяком случае, не на тех, что слывут порядочными людьми (и, конечно же, таковыми являются). Поскольку в час казни, не возвещенной им заранее, они спят сном праведников, в час поспешного погребения уплетают бутерброды и узнают о свершившемся правосудии только из слащавых газетных сообщений, которые растают в их памяти, как сахар.
И, однако, именно эти кроткие создания поставляют наибольший процент убийц. Многие из этих порядочных людей не подозревают, что они – потенциальные преступники. По мнению одного судьи, подавляющее большинство душегубов, с которыми ему довелось сталкиваться, утром, во время бритья, даже не предполагали, что вечером посягнут на человеческую жизнь. Значит, в целях острастки и ради общественной безопасности следовало бы не накладывать грим на лицо казненного, а сунуть его отрубленную голову прямо в лицо всем обывателям, мирно бреющимся по утрам. Но ничего подобного нет и в помине. Государство представляет казни в розовом свете и замалчивает тексты и свидетельства вроде тех, что приведены выше.
Стало быть, оно само не верит в назидательную ценность смертной казни, а если и верит, то разве что по привычке и лености мысли. Преступника убивают потому, что так делалось столетиями, да и сами эти убийства совершаются в той форме, что установилось в конце XVIII века. В силу своей косности мы повторяем аргументы, бывшие в ходу столетия назад, обессмысливая их мерами, которые стали необходимыми с ростом общественной чувствительности. Мы прибегаем к закону, который уже не способны осмыслить, и наши смертники становятся жертвами вызубренных наизусть параграфов и гибнут во имя теории, в которую давно не верят их палачи. Верили бы - у них сжималось бы сердце. Что же касается гласности, то она, и впрямь пробуждая кровожадные инстинкты, непредсказуемые последствия которых могут разрешиться новым убийством, может, кроме того, вызвать гнев и отвращение общества. Было бы куда труднее производить
казни одну за другой, как это по сей день и делается у нас, если бы запечатлевалась в народном восприятии в виде животрепещущих образов.
Того, кто прихлебывает кофе, почитывая заметку о "свершившемся правосудии", стошнило бы от упоминания малейшей детали. А приведенные тексты наверняка вызвали бы кислую мину у тех профессоров права, которые, будучи неспособными, оправдать эту устаревшую меру наказания, утешаются, повторяя вслед за социологом Тардом, что лучше уж претерпеть безболезненную казнь, чем всю жизнь казниться. Именно поэтому заслуживает одобрения позиция Леона Гамбетта, который, будучи противником высшей меры наказания, голосовал против проекта закона, отменявшего публичные экзекуции, заявив при этом: "Отменив это ужасное зрелище, совершая казни за стенами тюрем, вы подавите всплеск народного возмущения, проявившегося за последние годы, и тем самым будете способствовать упрочению смертной казни".
И в самом деле, следует либо казнить прилюдно, либо признать, что никто не давал нам права на казнь. Если общество оправдывает ее необходимостью устрашения, ему следовало бы оправдаться и перед самим собой, позаботившись о необходимой публичности. Пусть оно обяжет палача после казни выставлять напоказ руки, пусть принудит смотреть на них чересчур чувствительную толпу – ив первую очередь тех, кто вблизи или издали подзуживал этого палача. В противном случае ему придется признать, что оно убивает, либо, не ведая, что творит, либо, сознавая, что эти отвратительные церемонии не только устрашить общество, но напротив, способны породить новые преступления или стать причиной растерянности и разброда.
Кто мог бы прочувствовать все это лучше, чем судья в конце своей карьеры, - я имею в в щу господина советника Фалько, чье мужественное заявление стоит того, чтобы над ним поразмыслить: "Был у меня единственный за всю жизнь случай, когда я высказался против смягчения приговора, за казнь подсудимого. Мне казалось, что присутствие на экзекуции не лишит меня душевного равновесия. Преступник, кстати сказать, был личностью вполне заурядной: он всего-навсего замучил свою маленькую дочь и швырнул ее тело в колодец. И что же? Спустя недели и даже месяцы после казни, она продолжала преследовать меня по ночам... Я, как и многие, прошел войну, видел, как гибнут ни в чем не повинные молодые люди, но могу сказать, что при виде этого ужасного зрелища не испытывал таких угрызений совести, какие пережил, став соучастником организованного убийства, именуемого высшей мерой наказания" [*]. [*] Журнал "КеаШез". 1 105,
октябрь 1954г. Но почему же, в конце концов, общество продолжает верить в назидательность таких примеров,— ведь они не в силах остановить волну преступлений, а их воздействие, если оно и есть, остается незримым? Прежде всего, высшая мера не способна смутить человека, не подозревающего о том, что его ждет участь убийцы, того, кто решается на убийство в считанные секунды, готовит роковой шаг с лихорадочной поспешностью или под влиянием навязчивой идеи; не остановит она и того, что отправляется на встречу с кем-то для выяснения отношений. Он прихватывает с собою оружие, только чтобы запугать отступника или противника, и пускает его в ход, сам того не желая или думая, что не желает. Словом, угроза смертной казни - не препона для человека, попавшего в преступление, как попадают в беду. То есть угроза эта в большинстве случаев оказывается бессильной.
Справедливости ради заметим, что в подобных случаях она осуществляется лишь изредка. Но само слово "изредка" способно бросить нас в дрожь. Отпугивает ли она хотя бы тех, против кого главным образом и направлена, тех, кто живет преступлением. Маловероятно. У Кестлера можно прочесть, что в ту пору, когда в Англии вешали карманников, оставшиеся на свободе воры изощрялись в своем ремесле среди толпы, окружавшей виселицу, на которой вздергивали их собрата. Согласно статистическим данным, опубликованным в начале нашего века в той же Англии, из 250-и повешенных 170 ранее сами присутствовали при двух-трех смертных казнях. Еще в 1886 году 164 из 167-и смертников, прошедших Бристольскую тюрьму, были свидетелями, по меньшей мере, одной экзекуции. Такого рода статистика стала теперь невозможна во Франции по причине покрова тайны, окутывающей смертные казни. Но собранные и Англии данные наводят на мысль, что среди зевак, стоявших рядом с моим отцом в то утро казни, было предостаточно будущих преступников - и уж их-то не мучили приступы тошноты.
Устрашение действует только на боязливых, которые и не помышляют о преступлении, но отступает перед сорвиголовами, которых она как раз призвана обуздывать. У Кестлера и в других специальных трудах можно отыскать еще более убедительные цифры и факты, относящиеся к данному вопросу. При всем при том невозможно отрицать - люди боятся смерти. Лишение жизни - тягчайшее из наказаний, источник невыразимого ужаса. Страх перед смертью, зародившийся в самых темных глубинах человеческого существа, пожирает и опустошает его; жизненный инстинкт, поставленный под угрозу, безумствует и корчится в мучительном смятении. Законодатели, стало быть, руководствовались мыслью, что их закон воздействует на один из самых тайных и мощных рычагов человеческой натуры. Но закон всегда неизмеримо проще натуры.
И когда, стремясь возобладать над нею, он сбивается с пути в слепых пространствах человеческой души, ему более чем когда-либо, грозит опасность оказаться бессильным перед той сложностью, которую он намерен одолеть. Страх перед смертью, таким образом, очевиден, но существует и другая очевидность: как бы ни был силен этот страх, ему не перечислить страстей человеческих. Прав был Бэкон, говоря, что даже самая слабая страсть способна Преодолеть и укротить страх перед смертью. Жажда прощенья, любовь, чувство чести, скорбь, какой-то другой страх - все они торжествуют над страхом перед смертью. А если это под силу таким чувствам, как любовь к тому или иному человеку или стране, не говоря уже о безумной тяге к свободе, то почему бы то же самое не доступно алчности, ненависти, зависти?
Век за веком смертная казнь, подчас сопряженная с изощренными мучительствами, пыталась взять верх над преступлением, но ей это так и не удалось. Почему же? Да потому, что инстинкты, ведущие между собой борьбу в человеческой душе, не являются, как того хотелось бы закону, неизменными силами, пребывающими в состоянии равновесия. Это изменчивые сущности, поочередно терпящие поражение или одерживающие победу; их взаимная неустойчивость питает жизнь духа, подобно тому, как электрические колебания порождают ток в сети. Представим себе ряд психических колебаний, от желания похудеть до страсти к самоотречению, я которые все мы испытываем в течение одного дня. Умножим эти вариации до бесконечности - и получим представление о нашей психологической многомерности. Эти противоборствующие силы обычно слишком мимолетны, так что ни одна из них не может целиком взять власть над другой. Но бывает, что какая-то из них, словно срываясь с цепи, завладевает всем полем сознания; тогда ни один инстинкт, включая волю к жизни, уже не может противостоять тирании этой неодолимой силы.
Для того чтобы смертная казнь и впрямь была устрашающей, следовало бы изменить человеческую натуру, сделать ее столь же устойчивой и ясной, как сам закон. Но это была бы мертвая натура. Между тем она полна жизни. Вот отчего, сколь бы я поразительным это ни казалось тому, кто не прослеживал и не испытывал на себе всю сложность человеческой натуры, убийца, в большинстве случаев, в момент преступления чувствует себя невиновным. Каждый преступник оправдывает себя еще до суда. Он поступает так если не по праву, то хотя бы в силу смягчающих обстоятельств. Он ни о чем не думает и ничего не предвидит, а если и думает, то лишь для того, чтобы предвидеть свое полное и окончательное оправдание.
С какой же стати ему бояться того, что представляется ему в высшей степени невероятным? Страх смерти овладевает им только после суда, но не до преступления. Посему необходимо, чтобы закон, стремясь к устрашению, не оставлял убийце ни малейшего шанса, чтобы он был заранее неумолим и не учитывал никаких смягчающих обстоятельств. Но кто из нас решился бы требовать такое? А сели бы и решился, ему пришлось бы столкнуться еще с одним парадоксом человеческой натуры: тяга к жизни, сколь фундаментальным инстинктом ее ни считай, не фундаментальнее другого инстинкта, о котором помалкивают записные психологи, — тяги к смерти, направленной подчас на самоуничтожение и на уничтожение других. Вполне вероятно, что тяга к убийству нередко совпадает со стремлением к самоубийству, саморазрушению [*].
Таким образом, инстинкт самосохранения уравновешивается, в разных пропорциях, инстинктом саморазрушения. Только он полностью объясняет разнообразные пороки - от пьянства до наркомании, — помимо воли человека ведущие его к гибели. Человек хочет жить, но бесполезно надеяться, что этим желанием будут продиктованы его поступки. Ведь он в то же время жаждет небытия, стремится к непоправимому, к самой смерти. Вот так и получается, что преступник зачастую тяготеет не только к преступлению, но и к вызванному им собственному несчастью, и чем оно безмернее, тем вожделенней. Когда это дикое желание разрастается и становится всепоглощающим, то перспектива смертной казни уже не только не сдерживает преступника, но, может статься, с особой силой влечет его к всепоглощающей бездне. И тогда, в известном смысле, он решается на убийство, чтобы погибнуть
самому. [*]
В прессе каждую неделю сообщается о преступниках, которые колебались между убийством и самоубийством. С учетом всех
этих странных особенностей становится, понято, отчего мера наказания, задуманная для острастки нормальных людей, лишается всей своей силы при столкновении с обычной психологией. Вся без исключения статистика, относящаяся к тем странам, где смертная казнь отменена, и ко всем прочим, показывает, что не существует никакой связи между ее отменой и уровнем преступности [*]. Последняя не растет и не сокращается. Гильотина существует сама по себе, преступление - само по себе; их связывает только закон. [*].
В отчете английского 8е1ес1 СотгшИее (1930) и Королевской комиссии, недавно продолжившей исследования, говорится: "Все изученные нами статистические данные свидетельствуют о том, что отмена смертной казни не влечет за
собой увеличения числа преступлении". Все, что мы можем заключить из цифр статистики, сводится к следующему: веками смертной казнью каралось не только убийство, но и другие преступления, однако постоянно применяемая высшая мера не помогла искоренить ни одного из них. Теперь они давно уже не караются смертью, тем не менее, число их не возросло, а кое- какие из них даже пошли на убыль.
Равным образом, карой за человекоубийство столетиями служила казнь, но, несмотря на это, Каинов род не перевелся до сих пор. В тридцати трех странах высшая мера отменена, либо не применяется на практике, но в результате количество убийств нисколько не увеличилось. Кто решится заключить из всего этого, что смертная казнь и в самом деле служит устрашением? Консерваторы не в состоянии отрицать эти факты и цифры. Но их последний и решающий довод против выкладок сам по себе знаменателен и служит объяснением парадоксальной позиции общества, тщательно скрывающего казни, которые оно не считает назидательными. "Ничем, в самом деле, не подтверждается, - говорят они, - что смертная казнь назидательна; ясно как день, что она не сумела устрашить тысячи и тысячи убийц. Но мы не можем судить и о том, скольких она все- таки отвратила от преступления; посему мнение о ее неэффективности тоже ни на чем не обосновано".
Выходит, что страшнейшее из наказаний, влекущее за собой бесповоротное уничтожение осужденного и являющееся наивысшим правом общества, основывается лишь на вероятности, которая не поддается проверке. А ведь смерть не знает ни о каких степенях и вероятностях. Все, чего она коснулась, застывает в непоправимом окоченении.
Тем не менее, у нас прибегают к ней, руководствуясь одновременно и случаем, и расчетом. Даже будь этот расчет разумным, не следовало бы подкрепить его достоверностью, прежде чем посылать, кого бы то ни было на самую верную из смертей? А пока преступника рассекают надвое не столько за совершенное им преступление, сколько во имя всех преступлений, которые могли бы совершиться и не совершились, которые еще могут произойти, не, но произойдут. Самая зыбкая неопределенность торжествует здесь над самой неколебимой достоверностью. Не одного меня поражает столь опасное противоречие. Государство также осуждает его, и эти муки совести, в свой черед, объясняют всю противоречивость его позиции.
Оно не предает гласности совершение казней, поскольку не может утверждать перед лицом фактов, что казни эти когда-либо служили для устрашения преступников. Оно не в силах разрешить дилемму, которую поставил перед ним еще Беккариа, писавший: "Если необходимо почаще являть народу доказательства власти, нужно совершать побольше казней, но тогда и преступлений должно быть больше, а это доказывает, что смертная казнь не производит ожидаемого впечатления, из чего следует, что она столь же бесполезна, сколь и необходима". А что делать государству с бесполезной и все же необходимой карой, как не скрывать ее, но и не отменять? Вот оно и сохраняет ее где-то на задворках, делая это не без смущения, в слепой надежде, что хоть кто-нибудь будет арестован из уважения к наказанию и его смертной сути и тем самым, втайне от всех, оправдает существование закона, никому не нужного и не понятного.
Упорствуя в своем утверждении, будто гильотина служит для острастки, государство вынуждено, таким образом, множить вполне реальные убийства ради того, чтобы избежать одного-единственного кровопролития, о котором оно ничего не знает, и никогда не узнало бы, не выпади ему шанс совершиться. Что за странный закон, учитывающий только обусловленные им самим убийства и знать не знающий о тех, которым он должен воспрепятствовать! Что же в результате остается от этой показательной власти, если доказано, что смертная казнь наделена другой властью, причем вполне реальной, которая доводит людей до бесстыдства, безумия и убийства?
Можно без труда проследить показательные последствия этих ритуалов на общественное мнение - всплески распаляемого ими садизма, мелкое и мерзкое тщеславие, которое они возбуждают у части уголовников. У эшафота не найти никакого благородного чувства - только отвращение, презрение да самое низкое злорадство. Эти последствия общеизвестны. Благопристойности ради гильотины перенесли с Ратушной площади за специальные загородки, а потом - за стены тюрьмы.
Меньше известно о чувствах людей, которые по долгу службы обязаны присутствовать на такого рода представлениях. Прислушаемся же к словам директора английской тюрьмы, который признается в "остром чувстве личного стыда", или тюремного капеллана, который вспоминает об "ужасе, стыде и унижении" [*1]. Попробуем представить себе чувства человека, вынужденного убивать по распоряжению, — я имею в виду палача. А что прикажете думать о тех чиновниках, которые называют гильотину "драндулетом", а казнимого — "клиентом" или "посылкой"? Тут поневоле согласишься со священником Белой Жюстом, который присутствовал при трех десятках казней и впоследствии писал: "жаргон вершителей правосудия не уступает по вульгарности и цинизму блатной фене" [*2].
А вот откровения одного подручного палача, касающиеся его поездок в провинцию: "Это не командировки, а настоящие пикники. И такси к нашим услугам, и лучшие рестораны" [*3].
Тот же тип говорит, бахвалясь сноровкой палача, нажимающего на пусковую кнопку резака: "Можно /позволить себе удовольствие/ потаскать клиента за волосы". Сквозящая в этих словах моральная разнузданность имеет и другие, более глубокие аспекты. Одежда казненных в принципе достается палачу. Дейблер- старший развешивал эти тряпки в дощатом бараке и /время от времени заходил полюбоваться на них/. Но и это еще не все. Вот что сообщает наш подручный палача: "Новый палач окончательно чокнулся: сидит возле гильотины целыми днями в полной готовности, в пальто и шляпе, сидит и ждет вызова из министерства"
[*4]. [*1] Отчет 8с 1 ее I Сопптйее, 1930 [*2]
Бела Жюст/. "Виселица и Распятие", изд. "Фас- келль". [*3] /Роже Гренье/. "Чудовища", изд.
"Галлимар". [*4] Там же. Да, вот он каков, этот человек, о котором Жозеф де Местр говорил, что его существование немыслимо без особого указа высших сил, иначе "порядок обернется хаосом, троны падут, а общество погибнет". Вот он, этот человек, с чьей помощью общество полностью избавляется от преступников, ибо именно палач подписывает бумагу об освобождении осужденного из-под стражи и, таким образом, получает в свое распоряжение свободного человека.
Великолепный и назидательный пример, придуманный нашими законодателями, влечет за собой, по меньшей мере, одно неоспоримое следствие: принижение и уничтожение человеческой сути и разума у всех, кто непосредственно участвует во всей этой мерзости. Кое-кто мог бы сказать, что здесь мы имеем дело с диковинными существами, нашедшими свое призвание в столь гнусной профессии. Он поостерегся бы так говорить, если бы узнал, что сотни человек набиваются на эту должность, не требуя никакой оплаты. Людей нашего поколения, своими".
СОДЕРЖАНИЕ
О составе комиссии
Вместо предисловия
3.0 жизни и смерти
Происшествие, потрясшее всю Алма-Ату
Убийца "приходит в себя"
"Лучше впроголодь жить, чем хапугой слыть" И еще об одной форме жадности
Душераздирающий крик, который был слышен,
но не услышан
Любовь - непредсказуема, любовь — слепа
Кто виноват?
Шестнадцатилетняя мамаша
- Утопающий хватается за соломинку
Отдай деньги
Мужчина погибает в бою, заяц - в камышах
Годы, потраченные напрасно
И вор способен на мужество
Берущая рука щедра и на отдачу
Душегуб, который ищет справедливости
Налетчица Сулужан
Эх, казахи вы мои, завистливые
Один домашний враг опаснее тысячи внешних И милиционеров настигает пуля
"С больной головы на здоровую"
Опрометчивый шаг
Когда молодость позади, а старость впереди
- Преступник, так и не искупивший свою вину
-Назидания Чингиз хана
Тщетные старания
У последней черты
Неслыханное злодеяние
Послесловие
Содержание