2320

быте в древней России К.Д. Кавелиным в середине 1840-х гг. с помощью

почти тождественных аргументов;

5)исследовательская программа, предложенная в конце 1840-х гг. К.Д. Кавелиным, и сразу нашедшая единомышленников, изначально мыслилась в неразрывной связи с задачами «народного самопознания» и потому была ориентирована па воссоздание «истории народа», выходящей за рамки поли­ тической истории;

6)«новая историческая школа», основание которой обычно связывает­ ся с именами СМ. Соловьева и К.Д. Кавелина, как и другие «школы» в науке русской истории той поры, представляла собой аморфное образование, обу­ словленное, преимущественно, потребностями журнальной борьбы. Такие «школы» не имели институциональной основы и объединяли ученых лишь на основе признания ими главенства одних и тех же исторических «начал»;

7)кризис «новой исторической школы» с ее приоритетным вниманием

кразвитию государственного начала на рубеже 1850 - 1860-х гг. был обу­ словлен дискредитацией российской государственности в конце николаев­ ского царствования и переосмыслением в обществе проблемы «народности», оказавшейся периферийной для этой школы, в свете предстоящей крестьян­ ской реформы;

8)самоопределение поколения ученых, выступившего с оригинальны­ ми историческими построениями в годы «великих реформ», было связано с темой местной истории, политическим выражением которой стал федера­ лизм, - в нем Н.И. Костомаров, А.П. Щапов, Д.И. Иловайский, К.Н. Бесту­ жев-Рюмин, отчасти Ф.И. Буслаев и СВ . Ешевский видели средство преодо­ ления апологии политической централизации в исторической науке и обще­ ственной жизни;

9)корректировка концепций и «новой исторической школы», и истори­ ков-федералистов в годы «великих реформ» и распространения позитивист­ ского учения привела к тематической специализации исторического знания. Поднятые в историографии 1830 - 1860-х гг. проблемы общины, государст-

22

венных институтов, раскола, местных исторических особенностей в поре­ форменные десятилетия решались в пределах относительно автономных раз­ делов исторического знания: истории общества, истории права, истории ли­ тературы, истории церкви;

10) модель ученого сословия, опекаемого просвещенными аристокра­ тами, господствовавшая в середине XIX в., постепенно отмирает в порефор­ менное время, освобождая простор для формирования научных исторических школ. Это, впрочем, не дает оснований преувеличивать степень завершенно­ сти этого процесса смены социальных парадигм в историческом знании рас­ сматриваемой эпохи.

Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее мате­ риалы и выводы могут послужить дальнейшему изучению исторической нау­ ки в России; опробованные в ней подходы, показавшие эффективность при рассмотрении историографической ситуации 1830 - 1870-х гг., применимы в исследованиях предшествующей и последующей эпох в развитии отечест­ венной историографии. Произведенный в диссертации анализ концептуаль­ ных построений «века Истории» может быть использован в учебнообразовательных целях в вузовских курсах историографии российской исто­ рии, историографических специальных курсов и специальных семинаров. Представленные в настоящем исследовании соображения об опыте социаль­ ной самоидентификации ученых середины XIX в. будут полезны современ­ ному российскому сообществу историков, судя по некоторым признакам, пе­ реживающему сейчас кризис идентичности.

Апробация результатов работы. Материалы и выводы диссертацион­ ного исследования изложены в докладах на международных и всероссий­ ских научных конференциях, отражены в 26 публикациях, в том числе в мо­ нографии и 7 статьях, вышедших на страницах ведущих рецензируемых на­ учных журналов, рекомендованных ВАК.

23 Исследовательский проект по теме диссертации был поддержан Сове­

том по грантам Президента Российской Федерации для поддержки молодых российских ученых и ведущих научных школ Российской Федерации.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, за­ ключения, списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение включает в себя обоснование актуальности темы и новизны работы, определение объекта, предмета, хронологических границ исследова­ ния, его целей и задач, изложение использованных в нем теоретикометодологических подходов, анализ истории изучения рассматриваемой про­ блематики и характеристику источниковой базы диссертации.

В первой главе «Критика "Истории государства Российского"

Н.М. Карамзина и осмысление перспектив науки русской истории в 1820

- 1830-е гг.» рассматриваются основные итоги полемики, развернувшейся вокруг главного сочинения знаменитого историографа. Споры, возникшие в процессе осмысления исторического наследия Н.М. Карамзина, не привели в 1820 - 1830-е гг. к однозначным результатам. Критика источников в сочета­ нии с недоверием к художественным интенциям исторического письма и пу­ тешествия в поисках «местного колорита», наполненные ожиданиями нового слова в историографии от освоения народной словесности, скрупулезные ар­ хеографические изыскания и «высшие взгляды», призванные отыскать «на­ чала» русской истории, история народа и обновленная археология - все эти требования, с которыми выступали критики «Истории государства Россий­ ского», не столько дополняли друг друга, сколько соперничали в качестве самостоятельных исследовательских парадигм. Выразителями новых тенден­ ций в отечественной историографии стали Н.А. Полевой, 3.Я. ДоленгаХодаковский, П.М. Строев, М.П. Погодин, В.В. Пассек, И.И. Срезневский,

24

И.М. Снегирев. Несмотря на разнообразие их устремлений, само их появле­ ние было знаком начавшегося становления русской истории как науки, по­ скольку каждый из них либо стремился придать историческое измерение изучаемой действительности, либо во главу угла ставил достоверность полу­ чаемого исторического знания.

При всем этом сам образ большой «Истории» как обобщения всех дос­ тижений исторической мысли отнюдь не был дискредитирован в ходе поле­ мики и сохранял немало привлекательности даже для тех, кто считал идеалы, вдохновлявшие Карамзина, безнадежно устаревшими. Только теперь, в свете новых научных задач, отчасти унаследованных от прежней традиции, а от­ части продиктованных романтическими веяниями, достижение этого обоб­ щения виделось исследователям очень далеким, требующим значительных предварительных усилий. Впрочем, неизбежность новой работы мало кого из них пугала: проникновение во «внутреннюю историю» и археографические труды уже на первых порах открыло перед учеными перспективы познания славянской предыстории Русского государства и упорядочения хаоса собы­ тий удельной эпохи, введения в оборот науки почти не осваивавшихся преж­ де фольклорных материалов и наблюдения черт своеобразия различных ме­ стностей России.

Неустойчивость историографического пространства, едва ли не впер­ вые приобретавшего после извлечения уроков из критики «Истории государ­ ства Российского» единые очертания, делала крайне уязвимыми социальные позиции исследователя отечественной старины. Покинув императорский дворец со смертью Карамзина, историография еще не нашла себе нового прочного пристанища.

Вторая глава «Общество истории и древностей российских в 1830 - 1850-е гг.: принципы организации историографического пространст­ ва» - состоит из четырех параграфов.

В нервом параграфе «Традиции и нововведения в организации ОИДР под председательством С.Г. Строганова (1836 - 1848 гг.)» речь идет о том,

25

как унаследованные от карамзинской эпохи принципы существования учено­ го общества претерпевали изменения под воздействием новых требований к историческому знанию. Главным инициатором этих выступлений в Обществе истории и древностей российских при Московском университете выступил попечитель московского учебного округа граф С.Г. Строганов. Результатом его десятилетнего пребывания на посту председателя Общества следует при­ знать то, что едва ли не впервые за все время своего существования эта ин­ ституция по-настоящему смогла заявить свои претензии на роль одного из главных и к тому же постоянно функционирующих центров исторического знания в России. В наибольшей степени этим успехом ОИДР было обязано плодотворной издательской деятельности, налаженной к 1846 г. благодаря усилиям протеже Строганова секретаря Общества О.М. Бодянского. К концу первого строгановского десятилетия в периодическом издании — «Чтени­ ях...», которые стремительно завоевали почти всеобщее признание, - ОИДР обрело подлинное средоточие своей деятельности.

Формула успешной деятельности, реализуемая ОИДР в 1840-е гг., в из­ вестной степени была не нова. Объединение организаторских усилий про­ свещенного аристократа с широкими финансовыми возможностями с энтузи­ азмом трудолюбивых «чернорабочих» науки древностей доказало свою со­ стоятельность еще в деятельности т.н. Румянцевского кружка, за четверть ве­ ка до рассматриваемых событий. Союзу Строганова и Бодянского приходи­ лось переосмысливать этот давний опыт с учетом реалий николаевского цар­ ствования, среди которых - постоянно расширявшийся круг тех, кто прояв­ лял интерес к отечественной историей, с чем, например, не могла не считать­ ся стремительно развивающаяся сеть периодики, а также вписанные в жестко регламентированную правительством институциональную конструкцию на­ учной сферы Археографическая комиссия и университетские кафедры.

Успехи действий председателя и секретаря в этом направлении можно назвать половинчатыми: Строганов не преуспел в легитимации произведен­ ных затем перемен. Так, проект нового устава так и не был утвержден в ми-

26 нистерстве народного просвещения. Главным ресурсом поддержания внут­

реннего единства и заинтересованности в Обществе среди его действитель­ ных и потенциальных членов оставались все эти годы элементы академиче­ ской автономии: растущий доступ к участию в его бесцензурных изданиях, регулярная публикация протоколов заседаний, годовых отчетов и, прежде всего, баллотировка при решении наиболее важных вопросов, особенно на­ стойчиво практиковавшаяся обновленным руководством. При этом нерешен­ ным оставался вопрос, насколько все эти меры могли быть действенны для погашения разногласий, обозначившихся при обсуждении нового устава. В концептуальном отношении руководство ОИДР, несмотря на все изменения, придерживалось принципов, ставших достоянием отечественной историче­ ской науки на рубеже 1820 - 1830-х гг.

Во втором параграфе «Принципы обновления состава ОИДР в конце 1830-х - 1840-х гг.» основное внимание уделено анализу установок, которы­ ми руководствовался Строганов при подборе действительных членов воз­ главлявшегося им ученого общества. Конец 1830 - начало 1840-х гг. было временем компромисса нового председателя ОИДР с его старым составом, олицетворением устремлений которого стала деятельность на посту секрета­ ря Общества М.П. Погодина (1838 - 1845 гг.). Консерватизм, которого при­ держивался в «кадровой политике» Погодин, препятствовал реализации ам­ бициозных замыслов Строганова.

Повышение интенсивности работы ОИДР, как главная задача, возло­ женная на Бодянского в 1845 г., потребовала радикального обновления рядов ученого общества. Такие завсегдатаи заседаний ОИДР, как И.М. Снегирев, Ф.Л. Морошкин, СП . Шевырев, М.П. Погодин, А.Д. Чертков, П.М. Строев, почти совсем перестали посещать заседания. И хотя инициированное руко­ водителями ОИДР рекрутирование новых членов восполнило образовавший­ ся было «кадровый дефицит», - среди принятых в эту пору были СМ. Со­ ловьев, Н.В. Калачов, В.М. Ундольский, И.Д. Беляев, К.Д. Кавелин, - смена поколений в Обществе оказалась чреватой конфликтными ситуациями. Де-

27

маркационная линия, разделявшая потенциальных участников этого проти­ воборства, фиксировала границы сфер личностного и административного влияния председателя Общества и тех, кто пытался найти противовес этому влиянию в фигуре министра народного просвещения графа С.С. Уварова. Принадлежность к строгановской или уваровской «партиям», выстроенным в соответствие с принципами патроната, влияла на доступ исследователей к организационным и издательским ресурсам, которыми располагало ОИДР, и определяла линию поведения его действительных членов.

Представление о сословном единстве исследователей истории и древ­ ностей, которым Бодянский пытался дополнить строгановскую формулу союза просвещенного вельможи с покровительствуемыми им учеными, лишь отчасти корректировало господствовавшие в ОИДР патронатные отношения. Принцип общности ученого сословия, отстаивавшийся секретарем Общества в полемике с И.П. Сахаровым, который предлагал ввести в состав ОИДР да­ леких от научных занятий купцов, так и не стал основной моделью социаль­ ной идентичности для его членов.

В третьем параграфе «ОИДР и "история Флетчера"» анализируются события осени 1848 г., последовавшие за публикацией в «Чтениях ОИДР» перевода сочинения английского посланника Дж. Флетчера «О государстве Русском», написанного в 1591 г. и содержавшего нелицеприятные отзывы о тогдашних политических и церковных порядках в России. Эта публикация дала министру С.С. Уварову, в течение долгих лет пребывавшему в состоя­ нии конфронтации со Строгановым, возможность дискредитировать руково­ дство ОИДР в глазах императора. «История Флетчера» завершилась отстав­ кой Строганова и Бодянского с постов председателя и секретаря Общества в ноябре 1848 г.

Столкновение интересов просвещенных вельмож создавало, можно сказать, идеальные условия для осуществления надзора за «ученым сослови­ ем», политическая благонадежность которого постоянно вызывала подозре- }шя Николая 1: Строганов и Уваров вынуждены были состязаться за право

28

первого всеподданнейшего доклада об инциденте. Вместо отстаивания прин­ ципов университетской автономии и выработки критериев профессионализма в исторической науке, ученые, объединенные в противоборствующие «строгановскую» и «уваровскую» партии, были поглощены интригами друг против друга как клиентов влиятельных аристократов-чиновников. Тем более не приходилось говорить о ведомственной солидарности действий Уварова и Строганова в рамках министерства народного просвещения.

Вместе с тем история противостояния министра народного просвеще­ ния и попечителя московского учебного округа показала, что защита аристо­ крата со связями при дворе служила для ученых едва ли не единственной от­ носительно надежной гарантией безопасности от произвола начальства.

В четвертом параграфе «ОИДР под руководством А.Д. Черткова и И.Д. Беляева» рассматривается деятельность пришедщего на смену Строга­ нову и Бодянскому новых руководителей ученого общества. Утверждение Черткова и Беляева в должностях председателя и секретаря означал кризис тех принципов, которые исповедались прежним руководством. Не восприняв в полной мере ни идеи просвещенного аристократического покровительства пауке, ни представления о единстве ученого сословия, не мыслимого без элементов выборности и гласности, новые руководители Общества не сумели предложить ничего содержательного взамен. Заявленный Беляевым интерес к внутреннему быту не нашел сколько-нибудь последовательного отражения в занятиях ОИДР.

Только археографическая направленность издававшегося новым секре­ тарем «Временника» свидетельствовала в глазах современников о продолже­ нии Беляевым и Чертковым традиций Общества. Нововведения были на­ стоящем бременем для преемников Строганова и Бодянского, которые оче­ видно тяготились и регулярностью заседаний, и необходимостью ежегодных отчетов. В результате к середине 1850-х гг. существенно поредевшие члены Общества больше помышляли о возвращении утрат, произошедших по вине

29

Черткова и Беляева, чем о новых способах утверждения себя в историогра­

фическом пространстве России.

Третья глава «Концептуальные поиски славянофилов и "новой ис­ торической школы" середины 1840 - 1850-х гг.» включает в себя четыре

параграфа.

В первом параграфе «Программы изучения русской истории К.Д. Ка­ велина и Ю.Ф. Самарина в середине 1840-х гг.» воззрения одного из осново­ положников «новой исторической школы» на исследовательские подходы, преобладавшие в русской исторической литературе со времен обсуждения «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина сопоставляются с пред­ ставлениями известного славянофила, изложенными в рукописном очерке «О ходе русской истории как науки». Категории «народности», «внутреннего быта», «исторических начал», на которые и Кавелин, и Самарин опирались в своей критике предшествующей и текущей исторической литературы и при формулировке собственных требований к изучению русской истории, во многих существенных моментах совпадали в трактовке.

Опираясь на глубоко укорененные в отечественной историографиче­ ской традиции первых послекарамзинских десятилетий концепты, историкюрист и оппонент его «Взгляда на юридический быт древней России» выдви­ гали и новые задачи перед исторической наукой, главной из которых была органическая интерпретация всего хода русской истории. Отсюда и общий для Кавелина и Самарина тезис о взаимной обусловленности исторического знания и потребности общества в самопознании. Но если у славянофила больше доверия вызывают прочно связанные с допетровским прошлым об­ щина и православие, то Кавелин изначально рассматривает государство как центральную проблему народной истории. Новизна кавелинской концепции состояла в истолковании отечественного прошлого как результата постепен­ но сменяющих друг друга в историческом развитии России начал, соответст­ вующих последовательно переживаемым ею возрастам.