4|| T ., История глазами психиатра

новки, следуя только одной цели — удовлетворению тщеславия. На первых порах эту беспринципность другие могут принимать за гиб­кость, незлобивую уступчивость, интерес к новым взглядам. Но по­добная ошибка вскоре обнаруживается. Не случайно, что поднятые на вершину волны стихийного Движения истерические вожди на спаде этой волны предают то движение, которое их вознесло.

Бежав после январских событий 1905 г. за границу и потеряв связь с опекавшими его эсерами, Гапон попал в Женеву. Без знания языков, без средств, он на первых порах оказался в затруднительном положении. Тогда он явился к жившему там Г. В. Плеханову и при­знался, что в душе всегда был социал-демократом и сейчас считает себя таковым, что 9 января его спас социал-демократ (хотя отлично знал, что это был эсер). Плеханов Гапона встретил с удивлением, до­вольно холодно, но помог устроиться. Он спросил Гапона, что если тот — социал-демократ, то нельзя ли об этом написать Каутскому и напечатать в его газете «Форвертс». «Не только напишите, телегра­фируйте!» — воскликнул Гапон. Когда впоследствии все прояснилось, все чувствовали себя неловко, кроме Гапона, который заявил, что его неправильно поняли. На собраниях социал-демократов он соглашал­ся с одними взглядами, у эсеров — с противоположными. Эсеры при­няли сперва Гапона в свою партию. Но их жесткая партийная дисцип­лина Гапону сразу пришлась не по душе. Истерик не выносит дисцип­линарных преград для своего эгоцентризма. Своими хвастливыми и противоречивыми заявлениями Гапон быстро поставил эсеровскую партию в такое неудобное положение, что не прошло и двух месяцев, как его попросили выйти.

В подворотне среди раненых 9 января Гапон кричал: «Нет больше Бога! Нет больше царя!» Вечером того же дня подписывает состав­ленную от его имени эсерами прокламацию «Смерть зверю-царю!». Но не проходит и года как он посылает царскому министру Дурново письмо, где распинается о святости особы государя. Кончил же Гапон предательством и изменой. Тайно вернувшись из эмиграции в Россию в надежде поднять вооруженное восстание, но увидев спад революци­онной волны, страшась, что его арестуют и повесят, он легко пошел на связь с царской охранкой. Он дал себя «уговорить» одному из выс­ших полицейских чинов Рачковскому. Тот умело подыскал ключ к сердцу Гапона. действуя лестью, восторгами в его «гениальности», «откровенными» признаниями, каким опасным считает Гапона цар­ская охранка. Доверительно рассказал Гапону, что его прокламация и публичное письмо царю навели на того мистический ужас. Рачковский

F

Александр Керенский и Георгий Гапон • 39

говорил Ганону, что у правительства нет талантливых людей. И ломая руки, дрожащим голосом этот полицейский генерал изливался Гапону: «Я — стар. Никуда уже не гожусь. А заменить меня некем. России нужны такие таланты, как вы. Возьмите мое место! Мы будем счаст­ливы!». Гапон, видимо, таял от удовольствия. Наконец, он услышал то, чего не мог дождаться от революционеров. «Рачковский сразу поддался моему обаянию, — заявил он в последствии.— Я людей знаю хорошо и видел это ясно!». Лиса-Рачковский старался не зря. Сыр выпал изо рта вороны. По настоянию Рачковского Гапон тут же напи­сал компрометирующее его письмо с сожалением о своих прежних «крайних взглядах» министру внутренних дел Дурново. Тогда Рачков­ский передал Гапона в руки начальника петербургской охранки, а тот уже не церемонился. Потребовал называть имена и конспиративные явки, а взамен получать деньги.

А Керенский? Став министром юстиции, он ратовал с думской трибуны за отмену смертной казни, став военным министром, сразу потребовал ее возобновления. Он громче всех кричал о мире и погнал измученную армию в наступление. Он издавал одни приказы и тут же заменял их противоположными. Своими речами он расшатывал и без того слабую дисциплину, а потом пытался ее укрепить «эффектными» мерами. Например, он придумал беспрецедентное наказание для пуле­метного полка в Петрограде, выступившего в июне 1917 г. против временного правительства. Безоружными вывели солдат на площадь и предали поруганию — под свист и улюлюканье зевак «заклеймили по­зором». Не случайно в октябре этот полк одним из первых перешел на сторону большевиков и охранял Смольный. Керенский заигрывал с рабочими, когда ему грозил Корнилов, и бросился в объятия корни­ловца Краснова в страхе перед большевиками. Уже в мае он предал ту революцию, которая вознесла его в феврале.

Склонность к соблазнительным фантазиям, как известно, явля­ется неотъемлемой чертой истериков. Но особенно они предаются несбыточным грезам, когда действительность оказывается совсем не такой, какой хотелось бы.

Гапон, «соблазняя» одного из эсеров-террористов службой в царской охранке мечтал о том, как хорошо было бы взорвать депар­тамент полиции, где, видимо, по его представлению, хранились ком­прометирующие его документы. Деньги от охранки можно и взять, но пустить их на пользу рабочих. А самой охранке можно никого не вы­давать. А если и придется кого-то назвать, то этого человека можно заранее предупредить и он успеет скрыться. Надо только «как-

90 ,, . j История глазами психиатра

нибудь» устроить, чтобы все спаслись. А речь шла о выдаче заговора об убийстве одного из министров, и выданных ждала бы виселица. Бу­дучи сам агентом охранки, Гапон предлагал убить и ее начальника, и Рачковского — тех, кто его завербовал и даже предлагал эсерам свои услуги, только чтобы ему «помогли».

Высокое положение Керенского определяло и далеко идущие мечты. Безумной фантазией было бросить в наступление против нем­цев деморализованную, уставшую, плохо вооруженную русскую ар­мию и ждать лавровый венок победителя. У фронтовых частей, уже возненавидевших после этого Временное правительство, он решил искать помощи в борьбе с перешедшим на сторону большевиков пет­роградским гарнизоном. «За солдатскую массу я отвечаю! Я сам поведу войска к Петрограду!» — заявил он утром 25 октября. Его приказы носили иногда нелепо-фантастический характер. Узнав о том, что суда Балтийского флота (неизвестно какие) устремляются к Неве, Керенский радиограммой отдает решительный, но весьма неопределенный приказ: «Всем судам, идущим в Петроград без разре­шения Временного правительства! Приказываю: командирам подвод­ных лодок топить суда, не повинующиеся Временному правительст­ву». Так как никому, да и ему самому, неизвестно было, какие суда не повинуются, а на подступах к Неве никаких подводных лодок не было, то неизвестным оставалось кто кого должен топить.

Оказавшись с Красновым в Царском селе, Керенский немедленно воспользовался его мощной радиостанцией и отдал приказ давно ему не повинующемуся петроградскому гарнизону: «Всем частям Петро­градского военного округа, по недоразумению и заблуждению примк­нувшим к шайке, вернуться не медля ни часу, к исполнению своего долга. Идите спасти Петроград от анархии, насилия и голода и Россию от несмываемого позора, наброшенного темной кучкой невежествен­ных людей, руководимой волей и деньгами императора Вильгельма».

При всей недальновидности, отсутствию реальных планов к не­рассудительности истерические натуры оказываются удивительно предусмотрительными во всем, что касается денег.

Гапон из своей неожиданной популярности сумел извлечь нема­лую материальную выгоду. За 10 тыс. рублей согласился издать свои воспоминания о 9 января. Он печатался в лондонской «Тайме» и эта респектабельная газета платила ему бешеные гонорары. Разыграв роль «надпартийного вождя», за которым идут «все рабочие России», от неизвестного лица Гапон заполучил огромный по тем временам капитал в 50 тыс. франков на «организацию революционного движе-

Александр Керенский и Георгий Гапон 91

ния». Ходили слухи, что эти деньги были из весьма сомнительного ис­точника — от японского посланника в Париже. Россия еще вела вой­ну с Японией. Вряд ли до Гапона эти слухи не доходили. В его адрес поступало еще много разных пожертвований. Конечно, значительная часть этих денег шла далеко не на революционные дела. Вернувшись в Россию, Гапон вскоре стал жить на широкую ногу, ездил по роскош­ным ресторанам, шикарно одевался. Один из эсеров вспоминает, как в Москве мчался Гапон на тройке по только что сожженной и рас­стрелянной рабочей Пресне пировать в «Яр». С гиканьем и свистом, как загулявший купчик. И в России Гапон сумел заполучить от Витте 30 тыс. на «восстановление рабочих отделов» (т. е. клубов).

Когда Керенский после Октябрьской революции сбежал за гра­ницу, на его личном счету в иностранном банке оказалось 350 тысяч рублей золотом! Вряд ли он сумел скопить их из прежних адвокатских гонораров или за 8 месяцев министерского жалованья.

Истерических вождей ждет, как правило, безрадостная судьба. Час их величия уходит, как только минует момент стихии, ситуация меняется и от лидеров общественных движений уже требуются не громкие слова и бурные эмоции, а ум, выдержка и воля. Не склонные к самокритике, всегда готовые свалить вину за свои неудачи на дру­гих, беспринципные, готовые на предательство истерические вожди пожинают горькие плоды.

Вся остальная жизнь Керенского — эмиграция, мечты о несбыв­шихся надеждах, фантастические планы, неискренние мемуары, попытки читать лекции о России. Эмигранты его презирали. Раз на одной из лекций он получил публичную пощечину со словами «Пре­дателю России!».

Судьба Гапона гораздо трагичней. Группа эсеров-террористов, узнав, что он хочет выдать их боевую организацию, сурово с ним рас­правилась. П. М. Рутенбург, спаситель Гапона 9 января, назначил ему свидание на даче под Петербургом, в Озерках. Гапон приехал, чтобы еще раз попытаться соблазнить Рутенбурга службой в охранке. Ру­тенбург умело повел разговор, и Гапон раскрыл карты. Предложил Для начала от имени охранки 25 тысяч. Крупные суммы, получаемые от охранки, готовность отправить товарищей на виселицу — все про­звучало в ответах Гапона на искусные вопросы Рутенбурга. А за сте­ной сидела и слушала группа рабочих-эсеров. Короткий самосуд и тут Же на даче Гапона повесили.

Был ли Гапон провокатором от начала до конца, как это было при-fbrro представлять некоторыми советскими историками в прошлом?

г

История глазами психиатра

Скорее, это упрощенная точка зрения. Истерическим личностям свой­ственны >.< рывы, когда они возносятся на головокружительною высо­ту л иами верят в свое предназначение. Но они бросают свои увлече­ния, как только они перестают удовлетворять их эгоцентрические по­требности и устремляются к крайностям, нередко противоположным

В И. Ленин в Женеве расспрашивал Гапона о 9 января и после этой беседы написал: «На меня он произвел впечатление человека, безусловно преданного революции, инициативного и умного, хотя, к сожалению, без выраженного революционного миросозерцания» (Соч., изд 5-е, т. 10, с 180). Не прошло и года как этот «безусловно преданный революции» стал агентом царской охранки. Зато Н. К. Крупская, поившая Гапона чаем и беседовавшая с ним о его прошлой жизни, назвала его хитрым попом, шедшим на какие угодно компромиссы. Эти две, казалось бы, исключающие друг друга харак­теристики отражают суть истерической личности Разные личины они умеют надевать не только для других, но и для самих себя.

С точки зрения психиатрической диагностики, руководствуясь критериями П Б Ганнушкина — О. В Кербикова, у Гапона можно было бы диагностировать истерическую психопатию (гистрионичес-кое расстройство личности, по 10-му пересмотру Международной классификации болезней) Его истерические черты не позволили cmj адаптироваться ни как священнику, ни как вождю стихийной массы, ни в среде революционеров, ни в царской охранке Зато Керенский скорее может служить примером истероидного типа акцентуации ха­рактера, т. е. крайним вариантом нормы. Он был преуспевающим ад­вокатом, вознесся на волнах Февральской революции и вовремя унес ноги, когда дело запахло для него порохом, и довольно неплохо при­способился к жизни в эмиграции — дотянул до глубокой старости.

История дает не только социальные, но и психологические уроки Когда во главе разного рода «стихийных взрывов», «ультра револю­ционных порывов» встают истерические личности, внешне эффект­ные, внутренне пустые, можно смело предполагать, что печальная судьба ждет и их самих, и возглавляемые ими движения.

1

Настоящий очерк был подготовлен к публикации 20 лет назад, в журна­ле «Наука и религия» (1970, №1), но исключен по указанию «руководящих органов», нашедших, видимо справедливо, что он будет вызывать «нежела­тельные ассоциации»

Душа, сознание, разум

глазами психиатра

Читатель, вероятно, уже обратил внимание, что наш журнал¹ все чаще выступает с материалами, рассказывающими о законах челове­ческой психики* Это объясняется двумя обстоятельствами

Во-первых, человеческая психика, деятельность человеческого мозга, сфера чувств, эмоций, сознания веками волновала людей и долгое время была прибежищем антинаучных, идеалистических и ре­лигиозных представлений. Несмотря на замечательные успехи, до­стигнутые материалистической наукой за последние десятилетия в изучении психики, предрассудки и суеверия, связанные с проявле­ниями так называемой «душевной» деятельности, и сегодня кажутся многим людям таинственными, непонятными Отчасти это происходит потому, что они мало знают об успехах научной физиологии и психо­логии, отчасти же потому, что психическая деятельность еще ждет своих исследователей Научное познание совсем недавно вторглось в нее, и многие открытия нам еще предстоит совершить.

Во-вторых, врачам-психиатрам хорошо известно, что опреде­ленные расстройства психики — шизофрения, депрессия, паранойя и т. п — могут привести и очень часто приводят к религиозным наст­роениям, становятся причиной ухода в монастыри, отшельничества, религиозного фанатизма и подвижничества, даже преступлений, со­вершаемых на религиозной почве.

Вот почему нам думается, что статьи, рассказывающие о научных представлениях в области психиатрии, будут интересны для самых широких кругов наших читателей. '

• * Нужно ли нам знать психиатрию?

Студент московского института украл деньги из сейфа. Один раз он уже судился — похитил радиодетали. «Вор-рецидивист» —

¹ Этот очерк был впервые опубликован в журнале «Наука и религия», 1965,

Л| История глазами психиатра

страшное клеймо. Товарищи потребовали исключения из института, сурового суда. Был подготовлен общественно-показательный про­ цесс, ^ ₍ ,.,-!- a* tta i *4»-ii ».^s "

Между тем защитник обвиняемого, опытный адвокат, никак не могла понять, почему этот парень, с умным, сосредоточенным лицом пошел на такое преступление. Лишь после многочисленных задушев­ных бесед открылось то, что ускользнуло от всех, — от следователей, от товарищей, даже от родных: студент был болен.

Тяжелое психическое заболевание глубоко затаилось в его душе. Он был страстно увлечен радиотехникой, жил только ею. Был твердо убежден, что сделал «великое изобретение», «чрезвычайно важное в интересах государства». Ради этих интересов, ради того, чтобы изо­бретение претворить в жизнь, он и совершил обе кражи.

Думается, что не только душевная тонкость и чуткость адвоката, как полагает О. Чайковская, сообщившая об этом случае в «Извести­ях»², позволили избежать суда над больным человеком. Не меньшее значение имели и его познания в области психиатрии.

В наше время только для представителей двух профессий — вра­чей и юристов — считается необходимым иметь какой-то минимум психиатрических знаний. Остальные граждане обладают довольно смутными представлениями об этой области медицины. Даже среди образованных и думающих людей бытует мнение о психиатрической больнице как о «сумасшедшем доме» — о чем-то среднем между приютом и тюрьмой. А знания о психических расстройствах нередко сводятся к тому, что душевнобольные бывают «тихими» и «буйными»...

Психиатрические знания необходимы не только врачам и юрис­там. Сколько человеческих жизней было бы спасено, сколько тяжелых драм предотвращено, сколько психических больных, распо­знанных в свое время, в самом начале болезни, излечено, сколько до­садных конфликтов вовремя устранено, если бы (позвольте так выра­зиться) психиатрическая культура населения была выше, чем она есть сейчас!

Последние два десятилетия характеризуются резким ростом ин­тереса к психиатрии и психопатологии в ряде капиталистических стран. В этом интересе есть и положительное, здоровое содержа­ние — беспокойство по проводу роста заболеваний психозами, стрем-

* О. Чайковская. «Адвокаты», Известия, 21 марта 1963 года.

Душа, сознание, разум **

ление улучшить психиатрическую помощь населению, предпринять меры по охране психического здоровья.

Но в буржуазном обществе интерес к психическим заболеваниям таит в себе много отрицательного и, прежде всего, стремление свести на психопатологический путь решение чисто социальных проблем. Происходит смакование патологических влечений в романах и кино­фильмах, увлечение фрейдизмом, культивирование представлений о психических заболеваниях как о нем-то сверхъестественном, чуж­дом и непостижимом для обычного ума.

Нет, мы не за такой интерес к психиатрии. Мы за то, чтобы пе­ дагог мог вовремя заподозрить неладное в поведении ученика, утра­ тившего интерес ко всему окружающему. За то, чтобы советский, партийный, административный работник, общественник, журналист среди заявлений и жалоб смог обнаружить домогательства душевно­ больного, а среди массы рационализаторских предложений увидеть бред изобретательства. Чтобы все мы, будучи внимательными к лю­ дям, которые нас окружают, вовремя могли усмотреть в их душевных переживаниях то, что выходит за рамки нормы, и обратиться за сове­ том к врачу. 'Г.' """ мхвд- " • ..... ГТ' " v " "Г"

< > < • • в " . >^г' «-

Бред бывает разный... '" I "*

t и т

Начнем с проблемы бреда. """• '*"'w ^J*' '•'*"'''• '

Со словом «бред» в житейском представлении обычно связыва­ется лихорадящий больной, который выкрикивает несуразные обрыв­ки фраз, кого-то зовет, кого-то гонит, него-то пугается, к чему-то стремится, видит и слышит то, чего нет на самом деле (то есть гал­люцинирует).

Такое понимание бреда существовало в научной психиатрии про­шлого века. Теперь же подобное расстройство психики именуют де­лирием и считают отличным от истинного бреда. Наиболее частые причины делирия — это тяжелые инфекционные заболевания или чрезмерное употребление алкоголя. В последнем случае делирий на­зывают «белой горячкой».

Приступы делирия характерны зрительными галлюцинациями устрашающего характера. Диковинные чудовища, звери, черти, по­койники, крысы, змеи, насекомые, вызывающие чувство омерзения или суеверного страха, — вот содержание зрительных галлюцинаций

История глазами психиатра

больного при белой горячке. Все это движется, стонет, воет, стремит­ся напасть на больного.

" Конечно, время вносит свои коррективы в картину зрительных галлюцинаций. В прошлые времена чаще всего виделись черти (неда­ром и поговорка есть — «напился до чертиков»), теперь такие галлю­цинации редки. Однако основная суть — устрашающий характер — остается- видится то, что когда-то пугало и устрашало больного, — картины пожара, наводнения, катастрофы, нападения бандитов, кошмары войны. Слуховые галлюцинации — это стоны, вой ветра, обращенные к больному грозные реплики галлюцинаторных образов.

Инфекционный делирий в наши времена встречается довольно редко. Дело в том, что тяжелые инфекционные заболевания — тифы, крупозное воспаление легких, чума, оспа, скарлатина и некоторые другие — либо вообще исчезли, либо благодаря современным спосо­бам лечения протекают далеко не так тяжело, как прежде.

В былые времена делирий (и инфекционный и алкогольный) не­редко кончался смертью больного. Современные способы лечения делают смерть крайне редким финалом делирия. Обычно болезнь за­канчивается полным выздоровлением.

^kl ' Аменция — это безумие *, ,

Инфекционные заболевания могут вести и к более тяжелому по­ражению мозга, которое, как и делирий, сопровождается бредом и галлюцинациями. Они наступают, если инфекция (пусть даже и нетя­желая — обычная ангина, грипп) поражает организм, ослабленный длительным переутомлением, недосыпанием, недоеданием, пере­охлаждением, нервным напряжением или тяжелой психической травмой.

Подобную, более тяжелую форму психического расстройства описал под названием аменции (в буквальном смысле — безумие) ав­стрийский психиатр Мейнерт.

Аментивные больные не знают, где они находятся, не ориентиру­ются во времени, не могут найти дороги, не узнают знакомых лиц, даже не могут дать себе отчета, кто они такие сами (как говорят пси­хиатры, «теряют ориентировку в собственной личности»).

У аментивных больных могут быть и бред, и галлюцинации, но в отличие от делирия они отрывочны, беспорядочны, не составляют

Душа, сознание, разум ' 97

целостных содержательных картин. Обычно это обрывки воспомина­ний о предшествовавших болезни тяжелых переживаниях больного.

i « vi * .гу*,* к , •

Шизофреник из «Пиковой дамы» •

Делирий и аменция — две наиболее типичные формы проявления инфекционных психозов. Если вслед за аментивным состоянием психическое заболевание принимает длительное, хроническое тече­ние, то картина его становится нередко неотличимой от другого, пожалуй, наиболее тяжелого из всех психических заболеваний — ши­зофрении. '• *Н 1..+1Д»

Начало, течение и проявления этого психоза чрезвычайно разно­ образны. Болезнь редко начинается внезапно. Чаще бред формирует­ ся постепенно. Сначала это душевные переживания, которые еще нельзя назвать бредом. Просто каким-то событиям, каким-то мыс­ лям, какой-то идее придается чрезмерно большое значение. Посте­ пенно эта идея целиком завладевает больным. Отвлечься от нее становится невозможно. Все, что происходит вокруг, либо связывает­ ся с этой идеей, либо вообще остается незамеченным. гММЛ^ю *

Больной находится в возбужденном состоянии. В душе его как бы пылает пожар болезненных мыслей, в стремительном вихре вертя­щихся вокруг все той же идеи. Появляются галлюцинации. Сначала их трудно отличить от сновидений, они как бы составляют их продолже­ние. Затем они преследуют больного все чаще и чаще. То, о чем больной страстно мечтал или чего ужасно боялся, кажется совер­шившимся.

Постепенное формирование бреда детально представлено А. С. Пушкиным в «Пиковой даме» (хотя в описании помешательства Германа далеко не все может уложиться в картину шизофрении).

«Анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение и целую ночь не выходил из его головы. — Что если, — думал он на другой день вечером, бродя по Петербургу, — что, если старая графи­ ня откроет мне свою тайну! — или назначит мне эти три верные кар­ ты! Почему же не попробовать своего счастия?.. Представиться ей, подбиться в ее милость, — пожалуй, сделаться ее любовником, но на это все требуется время — а ей восемьдесят семь лет, — сна может умереть через неделю, — через два дня!.. Да и самый анекдот?.. Мож­ но ли ему верить?..» ajfr 'i > т —

98 История глазами психиатра

• Очевидно, что в этот период Герман находится где-то на грани между здоровьем и болезнью. Еще есть сомнения в вероятности «анекдота», еще не утрачена способность критически оценивать свои мысли, но болезненная идея все более и более овладевает его душой.

Не будем пересказывать известный ход событий. Наивысшее ду­шевное напряжение достигается в момент, когда Герман, добившись свидания от Лизаветы Ивановны, ждет встречи с графиней.

«Герман трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени. В де­сять часов вечера он уж стоял перед домом графини. Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями... Герман стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега».

Вслед за безумным волнением при подобном течении болезни не­редко наступает период какого-то странного успокоения, даже равно­душия. В спальне Герман уже «был спокоен; сердце его билось ровно, как у человека, решившегося на что-нибудь опасное, но необходи­мое». Вслед за внезапной смертью графини он спокойно просиживает ночь в комнате Лизаветы Ивановны, беседуя с нею. «Он не чувство­вал угрызения совести при мысли о мертвой старухе. Одно его ужаса­ло: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения».

К этому моменту всякие сомнения в вероятности подобной тайны исчезают. Грань между увлечением и бредом, между здоровьем и болезнью перейдена. «...Герман решился подойти ко гробу... припод­нялся, бледен как сама покойница, взошел на ступени катафалка и на­клонился... В эту минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом. Герман, поспешно по­давшись назад, оступился и навзничь грянул обземь...

Он проснулся уже ночью: луна озаряла его комнату... В это вре­мя кто-то с улицы взглянул к нему в окошко, — и тотчас отошел... Чрез минуту услышал он, что отпирали дверь в передней комнате. Герман думал, что денщик его, пьяный по своему обыкновению, воз­вращался с ночкой прогулки. Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла жен­щина в белом платье... и Герман узнал графиню!

- Я пришла к тебе против своей воли, — сказала она твердым го­лосом, — но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду...

Герман долго не мог опомниться. Он вышел в другую комнату... Денщик был пьян по обыкновению: от него нельзя было добиться никакого толку. Дверь в сени была заперта. Герман возвратился... и записал свое видение».

Душа, сознание, разум 99

Сколь всеобъемлющей становится бредовая идея, когда она уже сформирована, как она подчиняет себе все помыслы и побуждения, определяя поведение больного, красочно запечатлено в следующих строках повести:

«...Тройка, семерка, туз — не выходили из его головы и шевелились на его губах. Увидев молодую девушку, он говорил: «Как она стройна!.. Настоящая тройка червонная». У него спраши­вали: «который час», он отвечал: «без пяти минут семерка». Всякий пузастый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семерка, туз — пре­следовали его во сне, принимая все возможные виды: тройка цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семерка представлялась готическими воротами, туз огромным пауком. Все мысли его сли­вались в одну, — воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила».

Исход шизофрении, оставленной без лечения, по обыкновению был печален — болезнь неотвратимо шла к слабоумию. Поступки становились нелепыми, речь бессмысленной и разорванной, терялся ко всему интерес, и только в бессвязных высказываниях еще сквози­ли обрывки прежнего бреда. Несколькими словами А. С. Пушкин ри­сует этот последний период болезни у Германа:

«...Герман сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..»

Ныне, благодаря современным способам лечения, нередко удает­ ся предотвратить не только неумолимый, как казалось раньше, ход болезненного процесса шизофрении, но и добиться полного выздо­ ровления. * и с u >ii|V^?^{s (U}'<4ita

i ii /id \ 4 ,"t t i.oiw «

. TV ,j i i,4V,> ., I'