Творческий путь е. И. Кострова.

Периодизация творчества Кострова:

Конец 60-х гг. — 1773 г. Период ученичества: освоение «церковно-схоластического» стиля барок­ко; овладение механизмом поэтической риторики, библейским материалом. (Школьные переводы. «Стихи... отцу архимандриту Иоанну...» — М., 1773).

1773—1778 гг. Стиль «похвальной» оды. Оди­ческую форму доводит до высоты «чистого искус­ства». Развивает «формальную сторону» оды, со­вершенствует торжественно-праздничную интона­цию, «восторг», вдохновенный беспорядок, патети­ческую грандиозность, образную фантастику. Ода имеет официально-правительственный или даже придворный характер. Для перевода выбирает поэ­му Вольтера, содержание которой вполне соответ­ствует официальной идейной ориентации. («Ода на всерадостный день коронации ... 1778 года» — М., 1778; Перевод «Тактики» Вольтера. — М., 1779).

1779—1782 гг. Стиль «рациональной» оды. Ода Кострова оставляет риторичность, пышность, ста­новится логичнее и «суше», приобретает характер рационального изложения. Ода теряет официаль­ность (насколько это было возможно для Кострова в его зависимом положении); осваивает «разум­ный», суховатый, простой и ясный слог, избегаю­щий всякой «мечты». Костров осваивает технику прозаического перевода, добиваясь ясности и точ­ности языка. Перевод Апулея выполнен им в логически-точной, отчетливой стилевой манере, прост и легко читаем. («Ода... на открытие губернии в столичном граде Москве» — М., 1782. Перевод «Зо­лотого осла» Апулея. —1780—1781).

1783—1792 гг. Стиль «легкой» оды. Отказы­вается от традиционной метрики оды, пишет стро­фами из стихов разной длины, использует разные размеры (хорей). Ода Кострова усваивает манеру «домашнего тона», мотивы простоты и интимнос­ти. Костров-переводчик работает над переложени­ем эпоса Гомера. Переводит шесть песен «Илиады» александрийским стихом, строго следуя традици­ям классицизма, используя достижения «торжест- венно-витийственного» и «рационального» одичес­ких стилей. («Письмо к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелице, царевне Киргизкайсацкой// «Со­беседник...», 1783; «Песнь благодарственная... Ека­терине II... 1785 года» — М., 1785. «Гомерова Или­ада, переведенная Ермилом Кастровым». — Спб., 1787).

1792—1796 гг. В последний период творчест­ва Костров стремительно вырабатывает легкий, «гладкий» стиль (стиль раннего сентиментализма). Он пишет изящные стихи в духе салонной, «дамс­кой» поэзии. На смену «серьезным» произведени­ям приходят «безделки». С 1792 г. (вместе с пере­водом Оссиана) в творчестве Кострова наступает «эпоха» романтического стиля. В этом смысле Кост­ров предваряет поэтические открытия Карамзина, Жуковского и русских романтиков первой четвер­ти XIX столетия.

Вывод о творческой эволюции

В исследованиях отечественных литературоведов творческая эволюция Кострова представляется так: в начале творческого пути Костров — представи­тель церковно-схоластической школы барокко, ученик Ломоносова, затем — продолжатель традиций Сумарокова и Хераскова и, наконец, ученик и пос­ледователь Державина. Костров выглядит неким ко­чевником, странствующим по литературным шко­лам. Костров, конечно, не бедуин, напротив, он, как никто, постоянен. Постоянен в пристрастии к отечественной поэзии, Просвещению, университе­ту, Москве и собственной независимости. Творчес­кая эволюция Кострова заключается, прежде все­го, в освоении стилей, в последовательном овладе­нии одним стилем и переходом к другому новому стилю. Вместе с тем на протяжении всего творчес­кого пути поэта происходит интерференция стилей.

ОРИГИНАЛЬНОЕ ТВОРЧЕСТВО Е. И. КОСТРОВА

...Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

(А. С. Пушкин)

С 1779 г. начинается всероссийская известность, впоследствии слава Е. И. Кострова. В 1778 г. Кост­ров пишет «Стихи на Новый 1779 год», обращен­ные к гражданам России. В те времена говорить с народом можно было не всякому поэту.

Окончив подвиг свой, течение свершив,

Уже воссело вновь на колесницу время;

Его крылатый конь свой бег воспламенив,

Бесчисленных существ влечет с собою бремя.

С пременою его, с пременою вещей,

О Россы! Нового блаженства ожидайте;

Воззреть на новый блеск богининых лучей

С восторгом, радостью себя уготовляйте...

Эти стихи свидетельствуют о том, что уже в 1778 г. Костров поднялся на один уровень мастерства со своим учителем М. М. Херасковым. Недаром А. С. Пушкин в «Table-talk» зафиксировал этот факт из­вестными словами о том, что Херасков предпочи­тал талант Кострова своему собственному.

Оригинальное творчество Е. И. Кострова начи­нается с жанра торжественной оды. Исследователи костровской поэзии не раз отмечали, что он «пов­торяет» Ломоносова: форму оды, композиционные, стилистические, метрические мотивы. Действи­тельно, в оде Костров сохраняет ломоносовскую строфу в десять стихов четырехстопного ямба, вос­создает «лирический беспорядок», добивается вы­сокого «парения», развертывает фантастические картины; украшает оду метафорами, риторически­ми фигурами, стремясь к пышности и торжествен­ности языка. В связи с этим исследователи выска­зывают мысль о «калькировании» оды Ломоносо­ва. С другой стороны, Кострова упрекают за то, что его оды, в отличие от ломоносовских, лишены «учительности», политического и идейного содержания. Упреки несправедливы. Костров не «калькирует» оду Ломоносова, он продолжает, усиливает и обос­тряет стилистическую манеру «зачинателя» русской поэзии. Костров расширяет арсенал ломоносовских приемов, усложняет образность одического языка, увеличивает количество «библеизмов», образов и мотивов Библии, добиваясь нового звучания рус­ской оды (не реформируя ее, как Державин, остав­ляя в том же ломоносовском ключе). На первый план выдвигается «чистая» одическая форма, а не содержание, детально разработанное и осмыслен­ное Ломоносовым. В одах Кострова «едва ли не впер­вые... формируется понятие о «чистом искусстве». В этом еще одна существенная новация Е. И. Кост­рова. Костров как оригинальный поэт обладал уникальной способностью улавливать веяния, только намечающиеся в литературном процес­се. Так, в 1786 г. он опубликовал стихотворе­ние под названием «Безделка», предложив новый тон, новые словосочетания и поэтическую фразеологию:

Безделке только уступаем,

Когда красавиц обожаем.

Любовь безделка вкоренит,

Безделка равно истребит.

Безделка льстит, когда чем льстимся;

Она страшит, когда страшимся.

Костров почувствовал и предвосхитил интерес к поэтическим «мелочам», остроумным «безделуш­кам», к новому направлению в русской поэзии. В 90-х гг. это слово Кострова «подберет» Карамзин и использует его в названии своего программного сбор­ника «Мои безделки» (1794 г.).

Много нового внес Костров и в жанр «высокой» оды. Свое назначение Костров видел именно в этой сфере.

Г. А. Гуковский, уделявший большое внимание поэтической деятельности Кострова, отмечает, что его одическое творчество пришлось на период ост­рого кризиса похвальной оды (1770—1780-е гг.). Профессор Гуковский указывает два типа оды в творчестве Кострова: ломоносовскую форму оды и херасковскую, восходящую к оде Сумарокова. Г. А. Гуковский пишет: «Развитие Кострова в рус­ле школы Хераскова подготовило его к пониманию кризиса торжественной оды и всей старой поэзии вообще». Размышляя о Кострове, ученый отмеча­ет важную особенность его таланта: «Он чрезвы­чайно чутко и быстро реагировал творчески на но­вые явления искусства, отчетливо улавливал худо­жественные веяния времени и в краткий срок — менее одного десятилетия — совершил эволюцию, последовательно отразившую основные этапы раз­вития русской литературной культуры второй по­ловины XVIII.

ПЕРЕВОДЫ КОСТРОВА

Седмь знатных городов Европы и Асии

Стязались, кто из них Гомера в свет родил?

Костров их спор решил:

Он днесь в стихах своих России

Отца стихов усыновил.

(В. В. Капнист)

XVIII век в русской культуре — век переводов. Страна, превращенная Петром Великим в «россий­скую Европию», приобщалась к европейскому Про­свещению и новой для нее светской культуре. Поэ­тому первой задачей был «перевод» этой культуры на русский язык. Недаром Пушкин назвал русских переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения» (езда на почтовых в пушкинские времена была са­мой быстрой).

Первой профессиональной работой Кострова стал перевод шутливой поэмы Вольтера «Тактика» («La Tactigue»). Он был издан в 1779 г. Обращение Кост­рова к творчеству Вольтера не было случайным. Вольтер в России XVIII века был не просто самым читаемым французским писателем, он был куми­ром и учителем. Обаяние его личности, его идей и художественных произведений было настолько сильным, что в далекой от Франции России сложи­лось общественное течение и даже стиль жизни, получивший название «вольтерьянства». Русское вольтерьянство предполагало не только безуслов­ное знание произведений Вольтера и вольтеровской философии, но и скептическое отношение к рели­гии и церкви, критический взгляд на вещи, свобо­ду в суждениях и, главное, независимость духа. Вольтера читали, переводили, подражали ему, го­ворили о нем. Первым переводчиком Вольтера на русский язык был А. Д. Кантемир. Вольтера пере­водили Ломоносов и Сумароков. В 60-е—70-е гг. поток переводов невероятно вырос. Вольтер был на страницах почти всех русских изданий.

Тем не менее, потребность в новых переводах не исчезала. Не все переводы были точны и совершен­ны в художественном и языковом отношении, воз­никала необходимость повторного перевода того или иного сочинения. Так случилось и с поэмой «Так­тика». В 1777 г. «Тактику» прозой перевел Федор Левченков. Работа Левченкова представляла со­бой приблизительный пересказ поэмы с искажени­ями и сокращениями. Перевод Кострова не отсту­пал от источника и точно передавал смысл произ­ведения19. Более того, Костров воссоздал алексан­дрийский стих Вольтера:

...Я книгу новую, сказал он мне, достал,

Для смертных нужную, достойную похвал;

В ней с мудростью цветы красот соединились,

И стоит, чтоб по ней все смертные учились;

Мы счастье чрез нее возможем основать,

Зовется Тактикой, изволь ее принять.

В том же 1779 г. Костров издает еще два перево­да с французского языка — поэму «Эльвирь» и по­весть «Зенотемис» сентиментального писателя Арно де Бакюлара. Обращение к творчеству Арно свидетельствует о том, что Костров быстро реагировал на изменения в литературной жизни, тонко чув­ствовал новые веяния.

В 1779—1781 гг. Костров работает над пере­водом «Золотого осла» Апулея. Роман был издан Н. И. Новиковым в 1780—1781 гг. Перевод был превосходным. Кострову пригодилось знание латин­ского языка, которым он овладел еще в Вятской семинарии. Труд Кострова оставался единственным русским переводом «Золотого осла» Апулея до начала XX в. (выдержал три издания: 2-е изд. — 1870, 3-е изд. — 1911).

После «Золотого осла» Костров взялся за пере­вод «Илиады» Гомера. Перевод был необходим не только литературной элите, но и русскому массо­вому читателю. Костров прекрасно понимал это. Первые шесть песен «Илиады» вышли в свет в 1787 г. — работа над ними заняла шесть лет.

Начав работу над Гомером, Кострову нужно было выбрать верную тактику перевода: ориентироваться на текст подлинника или на восприятие своего читателя. Костров решил соединить обе задачи. Так, одним из первых Е. И. Костров пришел к понима­нию диалектики художественного перевода.

Костров переводил «Илиаду» александрийским стихом, стремясь к максимальному соответствию с текстом Гомера. Выполнять это было очень непросто, так как стихотворный размер оригинала — гек­заметр. Трудности переложения греческого гекзаметра русским александрийским стихом (шестистопным ямбом с цензурой после третьей стопы) воспринимались современниками как литературный подвиг Кострова.

Костров создал именно то, что ожидала публика: героический эпос древних греков, переданный в эс­тетических нормах классицизма, хорошо понятных русскому читателю XVIII столетия. Костров точно угадал необходимую стилистику перевода, близкую одическому стилю Ломоносова и духу «Россияды» Хераскова. Героическая эпопея Хераскова была

учтена Костровым особо. Костров четко сознавал, что созданием «Россияды» Херасков поставил русскую литературу на один уровень с прочими клас­сицистическими литературами Европы. С выходом в свет «Россияды» (1779 г.) у русских появился «классический эпос», следовательно, по представ­лениям века, было завершено «строительство» «вы­сокой» литературы. Вместе с тем появился пробел: не было греческой эпопеи (образцово-классицистической) на русском языке. Костров этот пробел за­полнил. Сделать это мог далеко не всякий перевод­чик.

Е. И. Костров в полной мере обладал качества­ми, необходимыми для перевода Гомера: широкой филологической образованностью, отличным знани­ем греческого языка, мастерством, переводческим опытом, вкусом, талантом и трудолюбием. Литера­турная общественность с трепетом следила за «со­стязанием» Кострова с Гомером.

Костров «победил», победа была полной, успех — оглушающим. «Университетский стихотворец» стал одним из лучших переводчиков своего столе­тия.

Перевод «Илиады» принес Кострову громкую сла­ву. Императрица пожаловала поэту 400 рублей, со­временники назвали его «российским Гомером». Спустя сто лет ученые также высоко оценивали ис­кусство поэта. Н. С. Тихонравов назвал перевод Кострова «памятником работы русского человека <...> самостоятельной и незатемненной чуждыми воззрениями и у других занятыми толкованиями».

Довел ли Костров перевод «Илиады» до конца, не известно. В 1811 г. в «Вестнике Европы» не­ожиданно появились седьмая, восьмая и половина девятой песен костровского перевода. Литератур­ная легенда сообщает, что за вторую часть перево­да издатель предложил поэту 150 рублей, и гордый Костров бросил шесть песен в огонь.

Последним переводческим подвигом Кострова стал изданный в 1792 г. двухтомный труд «Оссиан, сын Фингалов, бард третьего века. Галльские сти­хотворения». Этот перевод является заметной ве­хой литературного процесса, с него начинается ис­тория русского предромантизма.

Термином «предромантизм» в отечественном литературоведении обычно обозна­чается ранняя стадия в развитии западноевропей­ского и русского романтизма, так называемый «ран­ний романтизм». Предромантизм проникнут пафо­сом самоопределения и утверждения личности. Предромантизм тесно связан с сентиментальной эстетикой. Принципиальная разница между пред- романтизмом и сентиментализмом состоит в их от­ношении к просветительскому рационализму. Сен­тиментальная литература допускала лишь крити­ку «рациональной» философии, предромантизм на­чал ее полное отрицание. Предромантизм в России тесно связан с творческой деятельностью Е. И. Кост­рова и Н. М. Карамзин.

Перевод Кострова был первым полным русским переводом знаменитой книги шотландского поэта Дж. Макферсона (1736—1796 гг.). «Песни Оссиана» имели огромный успех в Западной Европе. Мо­лодой Гете полагал, что они лучше творений Гоме­ра. Оссианов эпос породил устойчивый мотив в ли­тературе предромантизма, названный позднее «оссианизмом». «Оссианизм» — «поэзия ночи» с мрач­ным лиризмом, томной задумчивостью; поэзия, навевающая меланхолическое настроение, провоз­глашающая радость скорби.

Кострову удалось передать колорит оссиановых песен, их эмоциональный накал и напряженность. Перевод Кострова «явился крупной победой предромантизма в русской литературе». Рус­ский оссианизм, порожденный Костровым, во­шел в творчество Державина,

Жуковского, Гнедича, Рылеева, поэтов-декабристов, молодого Пуш­кина.

История литературных переводов в каждой стране составляет часть истории национальной культуры. XVIII в. в России — время становления «новой» национальной литературы, сопровождалось быст­рым увеличением числа переводов. Переводческой деятельностью занимались ведущие писатели сто­летия, почетное место среди них принадлежит Е. И. Кострову.