1khorkkhaymer_maks_stanovlenie_frankfurtskoy_shkoly_sotsial_n

осуществляющегосявпользусложившихсягосподствующих клик. Для многих фашизм как политическое движение 1920-х гг. представляет собой продукт низшей культуры,характернойнетолькодляИталии,ноивообщедля ВосточнойЕвропы(приэтомбольшевизмпредставляется родственным явлением). До определенного времени (по крайнеймере,до1926г.)в«локальности»фашизмаубеждены итальянские коммунисты.

Впрочем,именномарксисты–отечественныеизару- бежные – первыми начали характеризовать фашизм как универсальный феномен (ср. документы IV Конгресса Коммунистического Интернационала (ноябрь–декабрь 1922) с заявлениями Зиновьева об «эпохе фашизма», которая, возможно, будет наполнена целым рядом более или менее фашистских трансформаций в Центральной Европе21). Основные оценки и выводы марксистов того времени сводятся к следующим: а) фашизм крайне опасный враг пролетариата; б) необходимо создание единого оборонительного фронта рабочего класса;. в) поначалу социальную базу фашизма склонны усматривать в аграриях и мелкой буржуазии; позднее возобладает тенденция видеть в фашизме орудие кругов как раз крупной буржуазии.

Кроме того, практически все марксисты убеждены: поскольку именно в большевиках фашизм видит своих главных врагов, то и методологию объяснения этого течения следует основывать на марксизме. «Основная оппозиция, которая, как кажется, должна быть принята при рассмотрении самых истоков (первых лет формирования) фашистских (нацистских) идей, должна быть – марксистской…», – подытоживает Вильгельм Райх22. Неудивительно, что ответы на вопросы о природе фашизма предпочитали с тех пор искать у Лукача, Беньямина,

41

Хоркхаймера и других мыслителей, принадлежавших к широким кругам представителей Франкфуртской школы или близким ей по духу. Для этого имелся один аргумент, представлявшийся очевидным: «В годы, предшествовавшие приходу Гитлера к власти, движение за свободу в Германии опиралось на социально-экономическую теорию Карла Маркса. Поэтому понимание немецкого фашизма должно проистекать из понимания марксизма»23.

Однакоэтоттезисдовольноспорен.СамжеВ.Райхизложение основных идей своей книги о «сексуальной энергии…» предваряет демонстрацией того, что марксистские теоретикитоговремениоказалисьнеспособныраспознать надвигающуюсябедувсилуслабости(неразработанности) собственной теории24. При слабости марксистской теории эти левые идеи обретали все бóльшую силу25. Кроме того, франкфуртские теоретики, вполне отчетливо идентифицирующие себя с марксизмом, впоследствии говорили, что будущее развитие событий было им «вполне ясно» уже к концу 1920-х гг. (ср. Ч. 1. С. 156 сл).

Могли ли Хоркхаймер и Адорно опереться в своем анализе фашизма на разработки советских теоретиков? К сожалению, такое не представлялось возможным. Отношениекнемецкомуфашизмуивытекающуюизнего программу действий по отношению к Германии в СССР

целом ее лучше охарактеризовать как политику «сдерживания». Какими бы ни были оценки фашизма со стороны коммунистических политиков в то время, реальная линия общения диктовалась – как, впрочем, и у западных держав – интересами собственной страны (в СССР к тому добавлялись соображения внутриполитической борьбы). Возможно, именно потому первые месяцы пребывания немецких фашистов у власти не вызывали особого беспокойства, Советское руководство без особых опасений

42

наблюдало за событиями в Европе. Кое в чем интересы руководителей ВКП(б) и нацистов в то время совпадали. В первую очередь таким вопросом было негативное отношение к Версальскому договору26. Больше в 1933 г. беспокоит не Германия, а Япония. Тогда же партийное руководство принимает осознанное решение о том, что «…пора начать широкую, осмысленную (не крикливую!) подготовку и обработку общественного мнения СССР и всех других стран насчет Японии и вообще против милитаристов Японии»27. Когда же был дан старт компании против немецкого режима, критика эта тут же приобрела отчетливо идеологический окрас – «досталось всем», в том числе и членам франкфуртского круга.

Неоченьскладывалосьсотрудничествовлевомлагере и в других отношениях. Вскоре в качестве «социалфашиз-

ма» большевики осудили также и социал-демократию28.

Это отнюдь не способствовала созданию единого фронта против фашизма, поскольку придавало этому понятию предельно широкий смысл (зачисляя туда не только антикоммунистов, но и даже не-коммунистов). Мир вступил в эпоху мирового экономического кризиса, что подогревало революционный оптимизм. Итог этому периоду оценок фашизма подводит определение, данное Пленумом Исполнительного Комитета Коминтерна (декабрь 1933 г.): «Фашизм есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, шовинистических и империалистических элементов финансового капитала»29.

Между тем в 1920-е гг. стала появляться и критика фашизма с моральных и политических позиций. Предполагали, что фашизм есть следствие кризиса идей эпохи модерн (modernity), критика велась с позиций христианского мировоззрения, или же считали его «необходимой ступенью», предшествующей социализму

43

(предполагалось, что если социалистической революции для достижения своих целей надлежало установить сильное государство, то подобное «сильное государство» как раз и подготавливалось фашизмом). В ранних трудах Франкфуртской школы фашизм также представляли не как опасную «девиацию», а как «финальную стадию капитализма», наступившую в наиболее развитом капиталистическом государстве, Германии30. Бóльшая часть истолкований фашизма до 1933 г. находятся между двумя полюсами – пониманием фашизма как «локально-итальянского» явления (в основном, итальянские эмигранты) и «универсалистским» определением Коминтерна. Фашизм рассматривается как новая форма абсолютистского государства, который при сохраняющемся экономическом кризисе может распространиться и за пределы Италии31. Между тем «победа фашизма в Германии» все еще считается не особенно вероятной: все теоретики сходятся на том, что Италия и Германияслишкомразличнывэкономическомисоциальных отношениях, чтобы могли управляться одним анормальным типом политического режима. Еще в начале

1933 г. В «Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik»

выходитстатьяФранцаБоркенау,которыйпытаетсяпоказать,чтоитальянскийфашизместь«диктатураразвития», направленная на создание основ капитализма, тогда как в Германии уже существует вполне развитая индустриальная буржуазия, и она не откажется от своего господства32. Приход национал-социалистов к власти опроверг эту теорию. В конце 1920-х гг. разрозненные язвительные пассажи о немецких нацистах и Гитлере лично несколько раз попадаются на страницах хоркхаймеровских дневников, однако в те годы они еще очень далеки от интерпретации фашизма как глобального явления.

44

Таким образом, явлены уже несколько типов критики фашизма: а) идеологическая (СССР и следующие сталинскому курсу европейские марксисты) – это, в основном, критика со стороны политических противников; б) критика фашизма с позиций морали. Ни один из этих видов не мог послужить достаточной точкой опоры для Франкфуртской школы, тем более что им самим приходилось преодолевать в себе еще одну вариацию такой критики; в) критики-фашизма-его-жертвами (она неизбежно могла свестись к одной из первых двух форм или из комбинации). Нет, франкфуртцы стремились к масштабному, общефилософскому осмыслению этого явления.

На этом пути, однако, обнаруживается еще одно затруднение. К началу 1930-х гг. относительно того, что есть «фашизм», нет единства в кругах европейских интеллектуалов. Между тем внимание общественности – теперь уже – все более приковывают к себе события, происходящие отнюдь не в Италии, а как раз в Германии. Формально пришедшие к власти силы называют себя национал-социалистическими, близость к идеям фашизма неоднократно отмечается, пока, наконец, немецкие радикалы не отождествляют себя с ним на уровне понятия33. С течением времени немецкие идеологи все чаще подчеркивают «внутреннее родство» итальянской и немецкой версий новой идеи государства, а в 1934 г. Й.Геббельс даже заявляет, что фашизм «опередил» национал-социализм на десятилетие. Себя и своих последователей Гитлер вскоре стал называть «немецкими фашистами», и даже в периоды острых политических обострений между двумя режимами это идеологическое родстворедкоподвергалосьсомнению.Начинаяс1936г. заявления на этот счет стали общими местами, а неудачи Италии во Второй мировой войне относили на счет не

45

«фашизма» как идеологии, а специфики итальянского характера. Эта историческая справка была необходима для экспликации того, как именно складывалась идентификация фашизма и национал-социализма. Один из принципиальных выводов, который можно сделать на основании истории этих взаимосвязанных режимов: оно складывается, в основном, под влиянием обозначений, по тем или иным причина избираемых самими тоталитарными режимами34.

Итак, при общей разобщенности интеллектуальных сил отсутствует даже и само единство относительно подлежащего анализу феномена. Для консервативного мыслителя Германа Райшнинга нигилизм националсоциалистической «революции» представлялся заключительным процессом «восстания масс» и имел значительно больше сходства с коммунизмом, чем с итальянским фашизмом35, а для католика Эдгара Александера национал-социалистическое царство (Reich) без Бога с его мистицизмом крови обнаруживал больше параллелей с варварскими культурами, чем с современностью36. Так, мнение Джузеппе Антонио Боезе, высказанное им в 1936 г., – что нет оснований расхожее мнение, что национал-социализм, – значительно более ужасное явление, чем фашизм37.

Среди левых сил также наблюдался большой разброс мнений.ТезисВ.И.Ленинаотом,чтопослеПервоймировой войны единственной альтернативой является «пролетарская диктатура и буржуазная демократия», был после 1933 г. опровергнут событиями в Германии. Однако коммунистысохранялиубеждение,чтофашизместьнеболее чем форма буржуазной демократии (эту позицию разделял в 1930-х гг. и Хоркхаймер). Однако социалисты левой ориентации критиковали это понимание. Так, например,

46

Эрнст Блох показал «неодновременность» крупных социальных слоев и целых возрастных групп в современном обществе – наблюдение, которое трудно было объяснить как «демократам», так и догматическими марксистам38. Вильгельм Райх полагал, что он нашел «источник энергии» фашистского движения в многовековом подавлении сексуальной энергии, не замечаемом традиционным марксизмом. Игнатио Силоне (Silone) объясняет успех фашизма апелляцией к «первобытным инстинктам», Фейц Штернберг полагает, что как раз на коммунистическую тактику следует возложить основную ответственность за победу фашизма в Италии и Германии39. Эрнст Нольтеотмечает,чтоследованиеленинскомутезисубыло крайне неблагоприятно после прихода Гитлера к власти, поскольку подталкивало западные демократии к союзу с ГитлеромиМуссолини.ПоэтойпричиненаVIIКонгрессе Интернационала тезис был заменен «антифашистской» концепцией, исходившей из необходимости союза всех демократических сил в борьбе с фашизмом40. Наиболее конкретными воплощениями этой концепции стала организация французского Сопротивления и противостояния фашистам во время гражданской войны в Испании.

Довольнорано(1934г.)противникинацизмаизлагеря либеральных демократий выдвигают лозунг «democracy versus dictatorship» (партия лейбористов). Однако и эта формула не находит отклика у франкфуртцев: сам либерализм для них сомнителен.

Иллюстрируя пестроту мнений оценок того времени, отметим еще один прискорбный факт: некоторые социологи того времени как в самой Германии, так и в других странах были склонны считать фашистский режим нормальным явлением. Так, например, в США В.Ф.Огбурн отмечал общность между идеологией централизации и

47

политикой Рузвельта, Сталина, итальянских фашистов и нацистского режима, считая их неизбежными. Сходные аргументы относительно централизации озвучивались итальянским статистиком и социологом Коррадо Джини.

Этим трудности, однако, не ограничивались. На протяжении периода, охватывающего первые семь лет нахождения нацистов у власти, действовало несколько факторов, затруднявших оценку пришедшей к власти группировки.

1. Уникальность случая как для всемирной истории, так и для немецкой культуры. Среди причин, по которым немцы долгое время не замечали опасности, исходящей от правительства нацистов, были и причины, связанные с культурными традициями Германии. Опасность растущей власти Гитлера были склонны преуменьшать. Причем, как отмечает С. Цвейг, за рубежом «так никогда и не поняли истинную причину этого». Германия, продолжает он, «…всегда была не просто классовым государством – в ее классовом идеале свято почиталось и обожествлялось “образование”. Не считая нескольких генералов, высокие посты в государстве были забронированы исключительно за так называемыми “академически образованными”: для немца было немыслимым, чтобы человек, не закончивший даже среднюю школу, не говоря уж о высшем учебном заведении… тот, кто обитает в ночлежках и неизвестно на что живет, смел бы даже мечтать о таком положении, которое занимали барон фон Штейн, Бисмарк или князь Бюлов. Не что иное, как высокомерие образованности обмануло немецкую интеллигенцию, заставив по-прежнему видеть в Гитлере горлопана из пивных, который никогда не будет представлять серьезную опасность, в то время как тот давно уже благодаря сво-

48

им закулисным покровителям получил сильную поддержку в самых различных кругах. И даже когда в тот январский день 1933 года он стал канцлером, большинство, и среди них те, кто протащил его на этот пост, смотрели на него как на калифа на час, а на господство нацистов – как на эпизод»41.

2. Вторым фактором была специфическая тактика нацистской власти, которую Цвейг называл «бесподобной в своем цинизме». Во-первых, путем бесконечных (и самых разных) обещаний, выдаваемых Гитлером, нацистам удалась привлечь на свою сторону самые разные силы: монархистов, националистов, крупных и мелких промышленников, даже социал-демократов, видящих в коммунистах своих врагов. Потому «…в тот день, когда он пришел к власти, в противоположнейших лагерях царило ликование…», «причем даже немецкие евреи были не очень обеспокоены»42. Во-вторых, «…нацизм в своей бессовестной технике обмана остерегался обнаружить всю крайность своих целей, прежде чем мир попривыкнет. Они осторожно опробовали свой метод: всегда лишь одна доза, а после нее – небольшая пауза. Всего лишь одна-единственная пилюля, а затем какое-то время выжидания, не окажется ли она слишком сильной, выдержитлисовестьмираиэтудозу…дозыстановились все сильнее и сильнее, пока наконец от них не погибла вся Европа. Сила Гитлера состояла именно в этой тактике осторожного прощупывания <…>. Давно предрешенная акция уничтожения всякого свободного слова и всякой независимой печати в Германии тоже происходила по этому методу предварительного зондирования. Не сразу был издан закон – это произошло через два года, – полностью запрещающий наши книги; сначала устроили лишь небольшую репетицию – выясняя, как далеко

49

можно пойти, – официально приписав первую атаку на наши книги некой безответственной группе студентовнацистов. <...> И хотя после долгих колебаний министр пропаганды Геббельс в конце концов дал свое благословение на сжигание книг, оно долго оставалось полуофициальной мерой…»43.

3.Следующимважнымфакторомвнутренняянеопределенность режима. Дело не только в том, что политический режим нацистов проходит в 1930-х гг. несколько фаз активного формирования, которые меняют «союзников», внешние и внутренние приоритеты. Внутренние идеологические споры раздирали и лагерь тех, кто в разной степени симпатизировал идеям нацизма. При этом сами нацисты не спешили придать идеологическую определенность собственному режиму, активно отсекая «слишком обязывающие» интерпретации, дистанцируясь от идеологической поддержки своему режиму со стороны не-нацистов. Неопределенность относительно режима быласвязанаисоценкой(современникамииисториками) личности А.Гитлера. Многие считали его единоличным диктатором и потому были склонны сосредоточивать все свое внимание на анализе этого человека и его патологий (В.Райх, Э.Фромм).

В рамках данной парадигмы казалось весьма естественным ориентировать исследования на два важнейших признака режима: авторитарности способов управления Гитлера и его патологическом антисемитизме. Современные историки, правда, скептически относятся к подобному подходу. Последняя из трудностей, связанных с анализируемым феноменом, лучше всего иллюстрируется разбросом самих его обозначений: «фашизм», «национал-социализм», «гитлеризм», «тоталитаризм» и авторитарное устройство.

50