arabskaya_poeziya_srednih_vekov-1
.docСреди живых людей — я ото всех вдали.
Расставшись с кем-нибудь, не думаю, чтоб снова
На этом свете мы друг друга обрели:
Увидит он меня, завернутого в саван,
Иль место, где мой прах когда-то погребли.
Взгляни и убедись: как мало их осталось,
Таких, чтобы мой гроб к могиле понесли.
Все заняты собой; они, еще живому,
Швыряют мне в лицо сухую пыль земли.
* * *
Люди — созданья, что схожи друг с другом во всем,
Только деяньями разнятся те и эти.
Все обо всех говорят и правду и ложь,
Судят по зыбкой черте, по неточной примете.
Каждый поступки другого рад осудить,
Каждый проступки свои держит в секрете.
Совесть его отягчают сотни грехов,
Но за малейшую малость ближний в ответе.
Каждый доволен собой, счастлив собой
И наслаждается жизнью беспечно, как дети.
Злобное слово жалит подчас, как змея,
Сплетни сплетаются в нерасторжимые сети.
Если отравленным словом ты не убит,
Радуйся — ты счастливее всех на свете.
САИД ИБН ДЖУДИ
* * *
Кознелюбивы и хитры, военной вы пошли тропой,
Но вы нашли в конце тропы позорной смерти водопой.
Восстанье ваше подавив, мы правую свершили месть,
Мы разгромили вас — рабов, отринувших закон и честь.
Рабы и сыновья рабов, вы раздразнили львов и львят,
Что верность братьям, и друзьям, и соплеменникам хранят!
Сгорите ж в пламени войны, упрямства буйного сыны,—
Теперь пылают и мечи, враждою к вам раскалены!
Сражался с вами ратный вождь, которого послал халиф:
Он славы жаждал — и погиб, сердца друзей испепелив.
Пришли мы с мщением за тех, чья жизнь для славы рождена,
Их возвышают с детских лет великих предков имена.
Погибель тысячам из вас мы принесли, ведя борьбу,
Но разве смерть вождя равна той смерти, что дана рабу!
Вы изувечили его, а он с почетом принял вас.
Вам страх пред ним не помешал убить его в кровавый час.
Вы в верности ему клялись, злодеи, черные сердца,
Предательством напоены, вы умертвили храбреца.
Наипрезреннейшим рабам, вам вероломство помогло,
Убийство совершили вы, призвав себе на помощь зло.
Всегда от благородных раб той отличается чертой,
Что раб не соблюдает клятв, для низких клятва — звук пустой!
Поэтому да поразят везде, и всюду, и всегда
Клятвопреступников-рабов гнев, и возмездье, и вражда!
Был полководец храбрым львом, опорой башен крепостных,
Он был защитой бедняков, оплотом слабых и больных.
Он кротость сочетал с умом, бесстрашье — с мудрой добротой.
Кто в мире обладал такой душой — отважной и простой?
О Яхья, мы сравним тебя с богатырями преяших дней...
О нет, и витязей былых затмил ты славою своей!
Да, бог тебя вознаградит и место даст тебе в раю,
Что уготован для мужей, погибших в праведном бою.
* * *
Печаль меня объяла, когда она запела:
Изгнанницею стала, ушла душа из тела!
Я о Джейхан мечтаю, хотя мечтать не смею,
Хотя еще ни разу не виделись мы с нею.
Ее твержу я имя и плачу, потрясенный,
Я — как монах, что шепчет молитву пред иконой.
***
Терпенье, друзья! Пусть свобода — не скоро,
Терпенье — сердец благородных опора.
Немало томилось в цепях бедняков,
Но вызволил узников бог из оков.
И если я ныне — беспомощный пленник,
То в этом повинен презренный изменник;
И если б я знал, что случится со мной,
Пришел бы с копьем и в кольчуге стальной.
Соратники, верьте словам моим правым:
Я — ваш знаменосец в сраженье кровавом!
О всадник, тоскуют отец мой и мать,
Привет им от сына спеши передать.
Жена, я тебя никогда не забуду,
С тобой мое сердце всегда и повсюду:
Представ перед богом, достигнув конца,
Сперва о тебе вопрошу я творца.
А если зарыть меня стража забыла,
У коршуна будет в зобу мне могила.
ИБН АБД РАББИXИ
***
О, как он страшен для врагов, меч грозный полководца!
Пред ним разверзнется земля, рекою кровь прольется.
Он карой для неверных был, когда в душе их черной
Горела ненависть огнем, вздымаясь непокорно.
Как будто нападает лев, вдруг выскочив из чащи,
И грозен гневный рев его, и грозен взор горящий,
Который словно бы узрел, что смута за собою
Ведет людей во всех краях и всех готовит к бою.
Как много блещущих мечей в огромном войске этом!
Не надо зажигать огня — мир озарен их светом.
Начав поход во тьме ночной, вел полководец войско.
В груди у воинов его пылает дух геройский.
Лавиной мчатся кони их, поджары и высоки,
И каждый всадник — как валун в грохочущем потоке.
Когда кипит на копьях бой и смерть простерла крылья,
Глаза у воинов горят, как угли в тучах пыли.
И, разгромив своих врагов, они им платят местью,
И если здесь не отомстят, в другом захватят месте.
Победоносный Насир их ведет, не зная страха,
И войско следует за ним под знаменем Аллаха.
Когда отряды на конях то знамя окружают,
Мрак всеобъемлющий они в тот миг напоминают.
Все дальше движутся войска, идут в ночи беззвездной,
Клубится облаками пыль над их громадой грозной.
Они на вражескую рать обрушатся жестоко,
Как будто сшиблись две реки, смешались два потока.
Но храбрых битва не страшит, и воин настоящий
Подобен льву, чей рев летит над потрясенной чащей.
Завеса темная висит, и смутным стало зренье —
То между небом и землей повисла пыль сраженья.
И распростертые тела, уж ничему не внемля,
Как облетевшая листва, здесь устилают землю.
Людские головы в ныли валяются повсюду,
И кажется, что диких тыкв здесь раскидали груду.
А по реке плывут тела, которые когда-то
Гордились силой, а теперь истерзаны, разъяты.
И кони наступают здесь на кости человечьи,
Которые индийский меч так яростно увечил.
* * *
Как заставляют встать верблюдов на колени,
Так всадников с коней срывает вихрь сражений.
Они неслись вперед, как вестники беды,—
Сраженье грозно разбивает их ряды.
Поля селений превращаются в пустыни,
Где пронеслись войска, подобные лавине.
Как яйца страуса, сверкают шлемы их,
Кольчуги крепкие на их телах сухих.
Их скачущий отряд в потоке слит едином,
В пылу сражения они подобны джиннам.
От предков их мечи, которых крепче нет,
Узоры на мечах — как муравьиный след.
И выдержать их блеск глаза не в состоянье,
Ведь это смерть сама, ее звезды сверканье.
***
Вздымаются гибкие копья. На их остриях
Погибель сверкает и сеет смятенье и страх.
А если их древки о землю ударятся разом,
То рухнут холмы, помутится у робкого разум.
Лев грозный ведет это войско. Всегда он готов
Вперед устремиться и дерзко напасть на врагов.
Мечи по приказу его вдруг взлетают, как птицы,
И смерть они сеют, еще не успев опуститься.
Белы их клинки, но от страха чернеют сердца,
Едва только сталь засверкает в руке удальца.
Слетаются воронов стаи и кружат над нами:
Враги наши будут кормить их своими телами.
Я в гущу сраженья бросаюсь, когда даже лев
Пред бездной зияющей смерти стоит, оробев.
На вражеских всадников яростно меч свой обрушив,
Я вижу, как холод смертельный объемлет их души.
Смерть в разных обличьях встает средь кровавых полей.
Герой ненавидит ее — и стремится он к ней.
* * *
С каким терпением тупым судьбы несешь ты бремя!
Но и упрямее тебя и терпеливей время.
Так пусть же разум победит желанья, страсти, бредни.
Живи, как будто этот день — твой день уже последний.
Жизнь — это нива, и на ней, чтоб стать тебе счастливей,
Сей то, что хочешь пожипать на этой трудной ниве.
Когда уходим мы во тьму бездонного колодца,
Что, кроме наших дел, еще как след наш остаетсж..
Ты разве не слыхал о тех, кого давно не стало?
Одним хвалу мы воздаем, других же ценим мало.
И если ты свое добро растратил неумело,
Ни людям пользы, ни тебе — ты лишь испортил дело.
* * *
Как щедро одаряет тот, кто щедр на самом деле!
Всегда он щедр, хотя концы сам сводит еле-еле.
Но много ль стоит щедрость тех, кого просить нам надо?
Пусть даже щедры их дары — им все равно не рады.
* * *
Самою скупостью разведены чернила,
Рукой писавшего невежество водило,
Листы сворачивала скаредность того,
Кто обещанья не исполнил своего,
Чей злополучен вид, чья близость — оскорбленье
И с кем знакомство вызывает омерзенье.
Остаться гостем в доме у него — беда!
В желудке камнем застревает там еда.
А встретится твой взгляд с его скользящим взглядом,
Почувствуешь, что он насквозь пропитан ядом.
Зато приправами не будешь обделен:
Приправил голодом все угощенья он.
* * *
Упаси меня боже защиты искать и опоры
У подобных тебе, от беды отвращающих взоры.
Мои рифмы оделись в кольчуги из черных колец
И блуждают, не зная, где кров обретут наконец.
Разве, слыша стихи мои, стал ты добрей хоть немного?
К милосердью взывали они, в них звучала тревога.
Если б сотая доля души твоей стала щедрей,
Твою черствость и скаредность люди забыли б скорей.
* * *
На них надеяться ты и не думай даже:
Их обещания обманчивей миража.
Настали времена, когда у худших власть,
И волки алчные рычат и скалят пасть.
Куда бы ни пошел, повсюду зла засилье,
Псы поделили мир, всю землю захватили.
Попросишь горсть земли у этих злобных псов,
Они ответят: «Нет!», других не зная слов.
Ты порицаешь тех, кто платит им хулою,
Но зло назвать добром — ведь тоже дело злое.
* * *
Стихи мои, шатаясь, встали в ряд.
Стихи мои и стонут и скорбят.
Среди тупоголовых пропадают
Мои стихи. Скупцы их отвергают.
От алчности рука скупца дрожит.
О, пусть удача от таких бежит!
Как будто в сговор все они вступили —
Не дать просящим, попирать бессилье.
К делам высоким звал я их не раз,—
Мои стихи, они отвергли вас.
Мне мерзко рядом с ними находиться;
Но мир велик, в нем есть куда укрыться.
Не первый я, кому пески пустынь
Нашептывают: край родной покинь!
Аллах меня всех милостей лишает —
Невежд он любит, дурней возвышает.
А ты, погрязший в алчности своей,
Ты, не творящий блага для людей,—
О, не видать бы мне тебя вовеки!
Умрешь — ничьи от слез не вспухнут веки.
К тебе дорогу щедрость не найдет,
Свет славы над тобою не взойдет.
* * *
Вот речь, в которой что ни слово,
То радость для ума живого,
И что ни слово — волшебство,
Бальзам для сердца твоего.
Речь эта — правды отраженье,
И нет в ней темных выражений,
И так остра вся эта речь,
Что подражать ей может меч.
Но кровь он только проливает,
А эта речь от зла спасает.
***
Хоть мускус был в мешок упрятан,
Распространяет аромат он.
Так и людей достойных слава:
Ни злой, ни лживый, ни лукавый
Не смогут скрыть ее сиянья,
И не нужны ей оправданья.
Бывает и луна порою
Сокрыта облачной грядою,
Но озарится лунный лик —
И мрак ночной развеян вмиг.
Без корабля, себе на горе,
Переплывать не станешь море.
Коль нитки у тебя сгорели,
Без ниток нет и ожерелий.
Чтоб чистыми металлы стали,
Их на огне переплавляли.
Примеры эти может каждый
В беседе привести однажды.
От них все речи стали схожи
И в Йемене, и в Мекке тоже.
Их андалусец сочинил,—
Нe житель Акки их сложил.
* * *
Один достойный сделать шаг — для благородных мало:
Все дальше надо им идти во что бы то ни стало.
Желанной цели не достичь — нет хуже наказанья;
Каким бы сильным ни был страх, еще сильней желанье.
Не потому ли Моисей просил когда-то бога:
«Явись мне! Дай мне лицезреть тебя хотя б немного!»
А бог ведь с ним беседы вел и странствовал с ним вместе...
Чего же Моисей хотел? Добиться большей чести!
* * *
Хотя от близких я далек и в трудном положенье,
Дай оградить мне честь мою от горьких унижений.
Сказали мне: «Покинул ты родных, друзей и брата».
Ответил я: «Мне брат теперь... то, что в руке зажато».
* * *
Ты меня упрекаешь... О, горе тебе! Эта боль хуже всех.
Но вина бедняка ведь не так велика, как язычества грех.
На тебя потеряла любовь моя всякое право отныне,
Как должник неоплатный она, как покинутый странник в пустыне
Если тот, кто был щедрым и честным, кровавыми плачет слезами
Извинить его можно: он видит, что мир наш захвачен скупцами
Негодяи богатством гордятся, и нет им отказа нигде,
А хороших людей можешь только увидеть в нужде н в беде.
* * *
Свет седин у меня на висках проступает.
Но без света дневного ночь разве бывает?
Получил этот свет я за прежнюю тьму,
Вместо черней он белую дал мне чалму.
Зрелость в новый наряд мою плоть облачила,
Сняв одежды, что в прошлом мне юность вручила
И без всяких условий любовь я сменил:
Права выбора я для себя не просил.
***
Мне сказали: «Прошла твоя юность». А я им на это ответил:
«С той поры, как день ночью сменяется, что изменилось на свете?
Если любите вы, то старайтесь встречаться почаще:
Без свиданий двух любящих жизнь не была б настоящей.
Если кто-то стал в тягость, то дружбы водить с ним не надо:
Вместе будет вам худо, коль сердце той дружбе не радо».
***
Справедливость забыв, седина на меня нападает;
Как правители наши, нечестно она поступает.
Словно ночь надвигается властно на пряди мои,
Но еще не расправилась ночь с белизною зари.
Мрак ночной, уходя, черноту моих прядей уносит,
И уже истощилась она и пощады не просит.
Мои черные волосы день ото дня все белей.
Мои зубы чернеют, простясь с белизною своей.
* * *
Остатки радости твоей — как опустевший дом,
Где только стены, и зола, и немота кругом.
Твои виски с их сединой — свидетели того,
Что близится последний час, ие скрыться от него.
Просроченные векселя — морщины, седина.
Хоть ты банкрот, но смерть твоя оплатит их сполна.
***
Вот всходят звезды в волосах и не заходят:
И день и ночь они на темном небосводе.
А чернота волос — как будто мрак ночной,
И мрак тот светом весь пронизан — сединой.
Сначала седина предостеречь нас хочет,
И нам она не лжет, хотя беду пророчит.
Посланца смерти направляет к нам она,
Но мы не верим ей и не теряем сна.
«Нам долго жить еще»,— мы говорим ей кротко.
Но ведь любая жизнь нам кажется короткой.
Как нас обманывает жизнь и предает!
Всё — оболыценье в ней: приход ее, уход.
Седой старик на жизнь не смотрит безучастно,
Но жизнь свою продлить пытается напрасно...
Как будто девушки не восхищались мной,
А я не сравнивал их с солнцем и луной.
Как будто радости и счастья не бывало,
Когда прозрачные спадали покрывала.
* * *
Ушла твоя молодость — жил ты под сенью ее,
И трудно сказать, где теперь обретешь ты жилье.
Нет прежней веселости — гонит ее седина.
Считайся с ней: речь ее доводов веских полна.
* * *
«Промчалась молодость твоя»,— мне люди говорят.
«Промчалась,— отвечаю я,— не возвратить назад».
О, если бы она со мной осталась навсегда,
Благословенным даром жизнь казалась бы тогда.
Без покрывала седина пришла средь бела дня,
И те, кто мною помыкал, покинули меня.
Проходит и уходит жизнь, как тень от облаков,
И кратки радости ее, и призрачнее снов.
***
Я другом молодости был, и вдруг без сожаленья
Она покинула меня, исчезла, как виденье.
Под сенью дерева я жил, душа забот не знала,
И неожиданно листва с его ветвей опала.
* * *
Когда ты порвалась, о молодости нить?
Как мог я черный цвет на белизну сменить?
Превратности судьбы луг вытоптали юный,
Ночная темнота свет погасила лунный,
Исчезла молодость — и грусть вошла в мой дом,
Теперь глаза мои разлучены со сном.
И радость жизни, что сияла мне вначале,
Покинула меня — пришли ко мне печали.
Как будто, юность, я не знал твоих садов,
Как будто не вкушал их сладостных плодов,
Как будто луг твой увлажнен дождями не был,
И не всходил рассвет, не пламенело небо!
О жажда молодости, как ты велика!
О жажда тайная и явная тоска!
Пора оправданных безумств и заблуждений,
Меня преследуешь ты, словно наважденье.
Дарила юность мне жар своего огня,
Прельщала силою и красотой меня,
Была послушна мне, а я был равнодушен...
И нет ее теперь, когда я стал послушен.
***
Он, видно, кается,— и с каждым днем сильнее,—
Что плохо пользовался юностью своею.
Явилась седина — и словно кто унес
И молодость его, и черноту волос.
Когда случилась с ним такая незадача,
Былую черноту оплакивать он начал,
И начал радоваться, если мог опять,
Покрасив волосы, на время черным стать.
Так в волосах его сражаются упорно
Голубка белая и черная ворона.
***
Если пришел ты к тому, кто правами своими кичится
И не считается с правом твоим — поспеши удалиться.
Дальше держись от него — и спокойствие ты обретешь:
Он не поможет тебе, справедливости ты не найдешь.
Если ж стерпел униженье — без носа достоин остаться,
Меньший позор быть с отрезанным носом, чем так унижаться.
***
О небо кровавое! В небе от пыли темно.
Земля станет красной, когда прояснится оно.
День мраку ночному подобен, и звезды во мгле
На копьях сверкают, на каждом горят острие.
На битву поднялся я, как поднимается пыль,
Как темные копья, что пишут кровавую быль,
Как белые лезвия йеменских гладких мечей,
Чья сталь ослепляет сверканьем разящих лучей.
***
Мечи, приютившие смерть под своим острием,
Питаются плотью, а кровь для них служит питьем.
Когда со знаменами алыми ветер играет,
То вслед за полотнищем радостпо сердце взлетает.
Делами своими герой изъясняться привык:
Отважны поступки — объят немотою язык.
И если герои врагам уготовили встречу —
Копье говорит, меч блистает отточенной речью.
* * *
Сень длинных копий над тобою вместо крова,
Спина коня — твой дом, не знаешь ты другого.
Не плащ со складками — кольчуга твой наряд,
Ты воин истинный от головы до пят.
Как будто с малых лет ты вскормлен был войною,
И бедствия ее витают над тобою.
Как велико твое терпение в боях
И жажда гибели в неведомых краях!
И если каждый год несет походов бремя,
То ты Священную войну ведешь все время.
А возвратился ты, победой осенен,—
Как будто дух был нашей плоти возвращен.
Меч, опоясанный мечом, мы созерцали,—
Сталь, озаренную сверканьем грозной стали.
* * *
Войска — словно море: поверхность покрыта волнами,
В пучине мечи и кинжалы сверкают, как пламя.
Не двигаясь с места, все море приходит в движенье,
У самого края уже закипает сраженье.
И витязи кубок кровавый пускают по кругу,
Вручают тот кубок на поле сраженья друг другу.
Наполнен он влагой, добытой при помощи стали:
Меч белый и черные копья ее добывали.
И слышится воинам песня средь грохота боя,
Звон стали ей вторит, а песня поется судьбою.
***
Меч смерти полководец взял с собою.
Он сам как меч, и он стремится к бою,
Стремится на свидание с врагом.
Речей любовных на свиданье том
Не произносят — там другие речи,
И хочет враг уйти от этой встречи.
Но вот с ним меч вступает в разговор,
И враг смущен: слова разят в упор.
В смятенье враг: здесь гибель в каждом слове.
Сверкает меч, он жаждет вражьей крови,
Он песнь свою поет, врезаясь в плоть,
Всесилен он, его не побороть.
Так всех врагов, что дерзостно восстали,
Смиряет блеск его разящей стали.
О, сколько бед готовили они!
Но поднят меч — и сочтены их дни.
* * *
Был ненавистен — стал любим: так сердце повелело.
Подобны мы одной душе, вселившейся в два тела.
А кто поссорить хочет нас, не оберется сраму: