диссертация Вдовушкиной Н.С

81

Очевидно, что резонанс с фрактальным произведением достигается труднее. Фрактальное произведение более энергозатратно, поскольку представляет собой гораздо более сложную структуру, чем цикл. Так, в

спектре фрактального музыкального произведения будет присутствовать множество различных «частот», в художественном фрактальном тексте -

множество уровней смысла. Например, символ оказывается более фрактальным, поскольку имеет больше смыслов, чем знак, вот почему его понимание более энергозатратно, чем понимание знака. Здесь также можно говорить о понимании, как о герменевтическом поле культуры. Резонанс архетипических матриц ментальности и произведений определяет предпочтения представителей культурной традиции; соответственно,

существуют «более» и «менее» фрактальные явления в культурных традициях.

Определив типы резонансов: периодические, квазипериодические и хаотические – можно определить, на каком уровне функционирует ментальная сфера конкретного персонажа произведения, и даже – само произведение. Так, например, если произведение обладает «рваным»,

сложным сюжетом или ритмом, то предполагается, что его структура хаотическая. Это же можно применить к персонажу и культуре в целом. Что касается архетипов, то наиболее сложной структурой будут обладать те из них, которые окажутся в конце катабазисной цепочки. Так, чем дольше откладывается встреча с архетипом Тени, которая, по сути, должна осуществляться в самом начале катабазиса, тем более диссоциативный характер она может приобрести – вплоть до слияния с архетипом Дракона.

В то же время между архетипическими матрицами ментальности и режимами функционирования структур произведений существует обратная связь: музыка, литература, живопись способны формировать архетипические матрицы ментальности. Так, более сложные матрицы образуются под воздействием произведений со сложными спектрами, т.е. с хаотической

82

структурой. Сложность функционирования архетипических матриц ментальности определяет также и способности к творчеству.

На наличие способностей к творческому осмыслению и интерпретации актуальной реальности влияют также и бессознательные структуры.

Коллективное бессознательное более инертно по сравнению с сознательной сферой, поскольку слабее зависит от любых внешних воздействий, и более

«массивно», объемно; сам характер размерностей сознания и коллективного бессознательного различен. Несмотря на инертность, коллективное бессознательное часто демонстрирует различные бифуркации. Бифуркации часто приводят к появлению парных и симметричных состояний, что подтверждает предположение К.Г. Юнга о том, что сознание является продуктом коллективного бессознательного.

Поскольку природа Бессознательного не подразумевает наличия строго фиксированной структуры, то детерминированный хаотический,

фрактальный режим функционирования вряд ли будет ему свойственен.

Разве что только его элементам – архетипам. Поскольку приближение к сознательной стороне ментальности оказывает «стирающее» воздействие на теневые содержания, так как коллективное бессознательное удерживает идеи и образы на более низком уровне напряжения, чем в сознании, то аналогом структуры коллективного бессознательного может служить подобие неньютоновской жидкости или «коллоидной массы», в которой имеются

«сгустки», «островки порядка в море хаоса» – архетипы. Такой тип структуры, а следовательно, и функционирования, и восприятия может соответствовать так называемому «консервативному» хаосу, который отличается самой высокой степенью хаотичности и большой фрактальной размерностью, дробная часть которой стремится к единице. Поскольку хаотические резонансы являются самыми эффективными в смысле энергообмена112, то, вероятно, такие феномены как интуиция, озарение и даже вдохновение проистекают из большей, по сравнению с сознательным

112 См.: Заславский Г.М. Стохастичность динамических систем. М.: Наука, 1984. – 272 с.

83

элементом, способностью коллективного бессознательного к восприятию мира.

Воздействие различных произведений на формирование архетипических матриц ментальности происходит как на визуальном уровне восприятия, так и на акустическом. Так, например, при прочтении текста обязательно возникают различного рода ассоциации, и таким образом создаются виртуальные образы и виртуальные звуковые колебания. Виртуальные же резонансы в равной степени оказывают воздействие на формирование определенного рода архетипических матриц ментальности. Соответственно,

чем сложнее в лингвистическом отношении прочитываемый текст, тем более сложные виртуальные колебания он инициирует, что, в свою очередь, будет приводить к возникновению в архетипических матрицах ментальности новых структур. Будут ли эти структуры носить регулярный или временный,

переходный характер, будет зависеть от того, насколько часто они инициируются в ментальной сфере.

Впрочем, конечный результат во многом зависит от того, с каким архетипическим конструктом произойдет синтез содержания произведения, в

какую архетипическую матрицу встроится художественный образ или музыкальный ряд. Можно предположить, что существуют разновидности резонансов, оптимально соответствующие определенным архетипам.

Например, сюжетным картинам и классическим музыкальным произведениям легче встроиться в архетипы осевой или консолидирующей группы, к которым относятся: Великая Мать, Дух, Дитя, Герой,

Анима/Анимус, Гость, Другой. Это можно объяснить тем, что данные архетипы являются в большей степени социальными, чем векторными (Тень,

Вещь, Ключник). Сюрреализм же может иметь большее тяготение к последним, так как те носят явный трансгрессивный характер. Сюжет нужно объяснять; сюрреализм же в этом не нуждается.

Стилевые предпочтения также позволяют определить, какая из психологем будет доминирующей в данной ментальности. Например, в

84

некоторых произведениях можно наблюдать часто чередующиеся переходы звучания или сюжетных линий от хаоса к циклу, и обратно. Если человек в большинстве случаев предпочитает именно такие произведения, то можно говорить, что и его сознание работает преимущественно в «переходном»,

неустойчивом режиме, широко изучаемом в синергетике и теории колебаний113. Можно предположить, что у людей с «неустойчивым» типом структуры сознания чаще будет наблюдаться т.н. клиповое сознание, чем у человека, ментальная сфера которого функционирует в режимах странного аттрактора или тора. Неустойчивая архетипическая матрица ментальности может говорить о чрезвычайной подвижности факторов эндопсихики.

Например, субъективных компонентов или архетипа Тени, но не обязательно

– об отщепленности этого архетипического конструкта, который представляет собой ту часть личности, которая пребывает в состоянии перманентного становления. «Субъективные компоненты сознательных функций – это некая предрасположенность действовать определенным образом, и часто предрасположенность такая носит недоброжелательный характер»114. Но возникновение негативных проявлений в такой неустойчивой системе не является неизбежным, поскольку «из этого правила есть только одно исключение: люди, которые вечно попадают впросак,

постоянно оказываются причиной беспокойства для других, поскольку они живут своей собственной Тенью, своей собственной противоположностью»115. Примером последнего случая может послужить амплуа Пьера Ришара – большинство его персонажей представляют собой тот тип людей, которые «живут своей Тенью». Ментальность такого человека будет чрезвычайно лабильна. В случае структуры с неустойчивым режимом работы предполагается, что она будет способна к мгновенному переходу от одного состояния сознания к другому – вероятно даже, она будет более адаптивна, чем у систем с другими преобладающими режимами. Но при

113См.: Хакен Г. Синергетика/ пер. с англ. М.: Мир, 1980. - 406 с.

114Юнг К.Г. Символическая жизнь/ пер. с англ. – М.: Когито-Центр, 2003. – С. 211.

115Там же.

85

таком положении вещей может наблюдаться некоторый негативный эффект,

как, например, возможность существования только в экстремальных условиях.

Таким образом, синергетический подход к феномену человеческого восприятия позволяет определить механизмы формирования предпочтений как в музыке, так и в живописи, литературе; выделить принцип классификации типов восприятия на основе выделения различных резонансных состояний и даже прийти к постановке общих онтологических вопросов о природе феноменов человеческого сознания, мышления, вкуса.

Это все суть вещи нематериальные, виртуальные, но, как и представление о горизонте, они являются важным структурирующим элементом картины мира. Так, у горизонта нет четкой границы – он одновременно и есть, и нет.

Он разделяет мир и одновременно соединяет то, что находится в пределах видимого, с тем, что находится за самим горизонтом: например, горизонт научного познания. А может ли быть включено в мир бытия то, что находится За-Горизонтом, понятие небытия? Как правило, включенным в него является только процесс ухода в небытие. Таким образом, существует только знак без конкретного содержания – знак вопроса. На этот вопрос синергетическая наука отвечает утвердительно.

Синергетика первая заговорила о практической необходимости произвести структурирование сферы незнания. Иногда утверждается, что синергетика возникла в качестве оправдания ошибок науки; что к синергетическим парадоксам вроде отмены дихотомий привели ошибочные выводы. Согласно принципу лезвия Оккама, нельзя множить сущности, но логика дихотомий приводит к категоричному мышлению: «Кто не с нами,

тот против нас». Чем же так плоха дихотомия, ведь с ней все вокруг становится простым и ясным? Ведь даже в курсах истории культуры Отечества учащихся знакомят с основными бинарными оппозициями,

характеризующими мышление людей предыдущих эпох.

86

Дело в том, что в своем апогее дихотомия исключает любые срединные состояния. На бытовом примере дихотомии верха и низа в отношении дома из области актуальной реальности исключается спящий на кровати человек,

поскольку находится и не на полу, и не на потолке. В такой ситуации в культуре обычно находится Тень. В современности все то, к чему могут быть применены дихотомии – то есть, теоретически, ко всему – способно наделяться свойством апокалиптичности, когда любая вещь наделяется качеством всеобщности или метонимически равна этой всеобщности. К ней культура западного мира обычно приравнивает архетип Дракона, хотя на Востоке он обладает более конструктивными чертами. Политической реализацией принципа апокалиптичности в прошлом веке были режимы сталинизма в СССР и фашизма в Германии; в социокультурном плане можно вспомнить пример навязывания культурных образцов Западного мира своим колониям. Одной из главных причин опасности дихотомичного типа мышления являются процессы глобализации, порождающие не столько унифицированность культур, сколько их тотальную взаимозависимость.

Так, памятное выступление Уинстона Черчилля перед американскими студентами после окончания Второй мировой войны, в котором он произнес тезис о том, что война как таковая должна быть поставлена под запрет – свидетельство событий, аналогов которым в мировой истории еще не было. В

нем, впервые на практике, было предложено осмыслить феномен войны с новой позиции: не как периодичность, а как принципиальное табу. С точки зрения традиционности, представлявшей войну как разновидность ритуала,

современность способна на мысль о том, что война может быть – хотя бы теоретически – исключена из витального ряда. Таким образом, ритуал, в

данном случае – военный, впервые предстает не как метафорический диалог с природой, а как апокалиптичное явление. Культура всегда старается разоморфлять апокалиптичность посредством частности, выраженной в морфемах, маркерах; и в современной культуре одной из таких морфем становится историческая реконструкция. Это не бескровная, но не

87

смертельная игра с особыми правилами; периодическая имитация первособытий116, в качестве которых выступают и военные походы конкретных исторических деятелей, и построение виртуальной истории по принципу сослагательного наклонения, то есть, фактически, это – ритуал.

Это ритуал нового типа – он имитирует то, что ранее не было имитацией по форме, но имитировало некие представления. Традиционный ритуал воссоздает то, чего с точки зрения реальной истории117 могло не быть, – то есть предстает в качестве означающего без означаемого. Например, гибель жителя села может трактоваться как последствия ревности некоей волшебницы, статусом которой обывателями наделяется какая-нибудь женщина, поведение которой они считают странным. Но реальность имитируемого первособытия не ставилась под сомнение человеком традиции, а если и ставилась, то источник такого рода сомнений зачастую уничтожался. В средневековую эпоху – например, посредством мероприятий инквизиции.

В отношении табуированности военных действий в качестве наглядного примера можно привести кинофильм «Особое мнение»118, в котором можно наблюдать размышления авторов над соотношением между желанием и действием, между актуальной и виртуальной действительностью, между идеальным миром без убийств и возможностью совершить преступление

«дважды».

Это отнюдь не отменяет дихотомий.

Во-первых, потому, что это так же бессмысленно, как отменять мифологию – продолжится как существование самого феномена, так и его воздействие на ментальность, которое на этот раз будет гораздо более независимым от человека, поскольку не будет ничем опосредовано, и может носить гораздо более разрушительный характер.

116 См.: Элиаде М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторяемость/ пер. с фр. Е.

Морозовой, Е. Мурашкинцевой. - СПб.: Алетейя, 1998. – 250 с. 117 См. там же.

118 К/ф «Особое мнение», 2002. США. «20th Century Fox», DreamWorks SKG. Режиссер Стивен Спилберг.

88

Во-вторых, было бы опрометчиво утверждать исключительно негативные качества дихотомий. И не только потому, что иногда категоричные обстоятельства требуют категоричных мер. Но и потому, что именно дихотомия впервые приводит человека к осознанию себя.

Если дихотомичность мышления как таковая становится опасной в силу каких бы то ни было причин, то ее можно избегать путем политических технологий, представляющих собой замену межгосударственного взаимодействия между замкнутыми политическими пространствами,

имеющего возможность быть выраженным лишь в военных действиях. Как выяснилось, дихотомичность также можно и табуировать. Табуированные предметы не теряют свойства реальности, то есть остаются в пределах метафорической видимости. Здесь есть один нюанс: различные табуированные предметы и места имеют свойство принимать на себя архетипические проекции. То есть, на приводившемся выше примере, можно предположить, что табуированный феномен войны спровоцирует вбирание понятием Войны в себя архетипического начала, и в результате может антиутопически поставить его в один ряд с образом Родины-Матери. В

традиционной культуре таких примеров двойственности божеств великое множество, например, индийская Кали119. К тому же отсутствие строгой смысловой изоляции между дихотомическими полюсами объясняет существование такого феномена как взаимозаменяемость, сама возможность перехода, в частности, взаимозаменяемость архетипов, и даже – существование таких психологем как Трикстер, Дитя. Ведь феноменологически категоричная исключенность Третьего, возможно,

просто не позволила бы человеческой ментальности развиться в то, чем она является сейчас. В современности доказательством сохранения в культурогенезе возможности синтеза как связующего элемента между полюсами дихотомий служат междисциплинарные исследования; да что там

119 В современной художественной литературе также имеется пример сравнения скульптуры Родины-Матери с богиней Кали: Пелевин В. Ананасная вода для прекрасной дамы. - М.: Эксмо, 2010. – С. 306-309.

89

исследования – целые научные дисциплины. Теоретически можно предположить, что наука способна раздвигать свои границы, но при этом она приобретает ячеистую или сетевую структуру, например, если будут реализованы одновременно несколько различных направлений.

Синергетический подход к исследованию архетипов оказывается довольно плодотворным. Прежде всего, предоставляется возможность построить синергетическую модель человеческой ментальности. Кроме того,

используя асимптотический анализ, можно построить архетипическую модель любого художественного текста и, проведя аналогию между волшебными сказками и кинематографом фантастического жанра, составить прогнозы поведения конкретного индивида в типичных ситуациях.

Существует точка зрения, согласно которой, человек ни при каких обстоятельствах не способен постичь разумом то, что не укоренено изначально в его ментальной сфере. При таком подходе становится возможным утверждать, что различия между людьми – культурные, расовые,

индивидуальные и прочие – обусловлены принципиальной разницей в ментальном строе.

Но попробуем пойти от обратного: способен ли человек создать то, что изначально не укоренено в его ментальной сфере? Например, новый архетип.

Открытия не создавались просто так, у изобретателей всегда изначально имелась некая идея, которую позже удавалось логически обосновать или хотя бы описать. Другой вопрос, что отнюдь не всегда изобретено или открыто было именно то, что такой целью являлось: история науки изобилует

«случайными» открытиями, а также имеется множество примеров опровержения исконной/искомой идеи. Тем не менее, это еще не является свидетельством того, что все, что создано человеком, обязательно имеет прототип в его ментальности, то есть каким-то образом воплощает или интерпретирует ее элемент. Подобные воплощения и интерпретации,

безусловно, имеют место быть во многих, если не в большинстве случаев.

Контраргументом против положения о том, что человек не способен создать

90

«то, чего не имеет», может выступить образ любого фантастического существа неантропоморфной наружности – здесь можно вспомнить даже

«Солярис» Станислава Лема120. Но, с другой стороны, всякое такое существо имеет прототип или аналог в окружающем человека мире – в мире природы,

или в мире искусственном, техногенном. Таким образом, то, что на первый взгляд не имеет прототипа в ментальной сфере, может оказаться производным от того, что этот прототип имеет – их можно назвать интегральными. Кроме того, согласно Юнгу, психологемы появлялись в ментальности человека не все сразу, а постепенно, и, скорее всего, их появление было столь же неспешным, сколь и процессы естественной эволюции.

Таким образом, можно предположить, что создать нечто не свойственное собственной ментальной сфере, принципиально, человек не не-

способен. Но, во-первых, создание чего-то подобного потребует поистине титанических усилий и, скорее всего, будет сопоставимо разве что с теми мифологическими первособытиями121, что некогда воспринимались как единичные, не имевшие себе аналогов в истории. Целенаправленно подобное осуществить не представляется возможным в силу энергоемкости процесса,

которая может оказаться намного большей, чем у возникшего в результате архетипа. Во-вторых, создание того, чего ранее в ментальном строе не наблюдалось, может свидетельствовать о том, что оно там возникло совсем недавно. Иными словами, это окажется не созданием, а выражением нового.

И все-таки, такое создание, так или иначе, будет нести на себе печать создателя. В противном случае психологическая наука не пришла бы к выводу о том, что во всяком тексте можно «найти автора» – даже если тот

«притворился мертвым».

120Лем С. Солярис. – М.: АСТ, 2010. – 256 с.

121Элиаде М. Миф о вечном возвращении: Архетипы и повторяемость/ пер. с фр. Е. Морозовой, Е. Мурашкинцевой, Науч. консультант Я.В. Чеснов – СПб.: Алетейя, 1998. –

249с.