mechkovskaia

(профетические) или «апостольские» (посланнические) языки. Таких языков немного.

Во-первых, это языки, письмо которых было создано для записи религиозного содержания. Именно эти записи составили самые ранние тексты на этих языках. К таким языкам относятся:

—ведийский язык (XV—XI вв. до н.э.)}*на нем написаны древней­ шие в индийской культуре тексты — «Веды» (религиозные гимны, за­ клинания, жертвенные формулы) и «Упанишады» (учение о мире);

—санскрит (VII в. до н.э. — VII в. н.э.) — язык «Махабхараты», «Рамаяны» и большинства сочинений древнеиндийской философии и науки;

—древнееврейский и арамейский языки иудейского канона — «Танаха» (XI—III—II вв. до н.э.);

—авестийский язык (с IX в. до н.э. кодификации в III—VII вв. н.э.) — язык зороастризма;

—пали (III в. до н.э. — I в. н.э.) — язык буддийского канона;

—старославянский (церковнославянский) — с IX в. язык Восточно­ го христианства у славян и влахомолдаван.

Во-вторых, к пророческим относятся некоторые языки, уже прежде обладавшие значительной письменно-литературной традицией и позже использованные для записи вероучительных текстов. Это такие языки:

—вэньянь — древнекитайский язык, на котором написан'ы и канони­ зированы сочинения Конфуция (сложение канона с VI—II вв. до н. э.);

—древнегреческий и латинский языки: на них складывался религи­ озный канон христианства: в III до н.э. на греческий язык был переве­ ден «Ветхий Завет» (это так называемый «перевод 70» — «Септуагинта»)\ в I — II вв. н.э. на греческом был написан «Новый Завет»); кано­ нический для Западного христианства латинский перевод Библии {«Вуль­ гата» св. Иеронима) создавался в 384—405 гг.;

—классический арабский язык (формировался в доисламской поэ­ зии в V—VI вв.) — в VII в. стал языком Корана.

Пророческие и апостольские языки были первыми к у л ь т о ­ в ы м и (ритуальными) языками, т.е. языками, которые исполь­ зовались в богослужении. В силу неконвенционального воспри­ ятия знака такие языки нередко сакрализировались (почитались как священные). С этим связан исключительный авторитет про­ роческих языков в своих культурно-религиозных мирах. Они не только становились классическими литературными языками своего ареала, но и в течение столетий были главным фактором в разви­ тии языковых ситуаций. Почти все профетические языки расши­ рили свои коммуникативные функции. Многие столетия это были языки не только конфессиональной сферы, но и светской куль­ туры, образования и науки, литературы, права. До сих пор сохра-

260

няет статус главного языка в арабо-мусульманском мире язык Корана (классический арабский).

Народы дорожили духовными ценностями, записанными на профетических языках, и делали все, чтобы сохранить и тексты и сами языки в первозданном виде. Поэтому профетические языки исключительно устойчивы. Прервались, изменились государст­ венные и культурно-религиозные традиции древних персов, не­ узнаваемыми стали языки потомков, однако авестийский язык — язык их древнейшей религии (зороастризма), хотя и вышел из употребления, но сохранился — благодаря Писанию («Авесте»). Благодаря связи с Писанием у забытых профетических языков сохраняется возможность возрождения. Такова судьба иврита — языка священных книг иудаизма.

В древности и в средние века профетическим языкам проти­ востояли местные, вначале малопрестижные языки — их называ­ ют н а р о д н ы е я з ы к и или, используя латинский термин, vernaculae (от vernaculus — 'туземный, местный, отечественный').

По мере секуляризации исключительность профетических язы­ ков уменьшалась и как бы забывалась. Стали возможны перево­ ды Писания и богослужение на народных языках. Иначе говоря, новым языкам стали доступны основные конфессиональные функ­ ции профетических языков — быть языком Писания и быть язы­ ком культа (ритуала). Однако, даже выполняя функции культо­ вых языков, новые конфессиональные языки не считаются свя­ щенными.

107. Культурно-религиозные двуязычные миры

Длительное время — в течение веков — профетические (свя­ щенные) языки и vernaculae (народные языки) сосуществовали рядом, т.е. использовались попеременно в коммуникации одно­ го народа. Народы принимали новую веру, новый культ вместе с языком вероисповедания и культа. Язык воспринимался как не­ отъемлемая часть веры. Священное не переводилось.

Сложности с переводом Писания и богослужения на новые языки привели к тому, что народы оказались объединенными в обширные культурно-религиозные миры: мир индуизма, мир буд­ дизма, христианства (с последующим разделением на католиче­ ство и православие), мир ислама. Религиозные миры были разде­ лены границами распространения «своих» священных книг и тех языков, на которых они написаны: в мире индуизма — это древ­ неиндийский язык санскрит; у китайцев, японцев, корейцев, вьет­ намцев — вэньянь (древнекитайский) и письмен но-литератур-

261

ный тибетский; у мусульманских народов — литературный араб­ ский и классический персидский; у христиан — это греческий, латынь, церковнославянский.

В соответствующих регионах в средние века складываются си­ туации функционального двуязычия*, для которых было характерно следующее распределение языков: в церкви, образовании, книж­ но-письменной культуре используется общий для данного куль­ турно-религиозного мира надэтнический язык (который осозна­ ется прежде всего как язык Писания); в повседневном общении, в некоторых жанрах письменности используются многочислен­ ные местные народные языки и диалекты.

Многовековое двуязычие, т.е. сосуществование, противопо­ ставление и взаимодействие культового и народного языков, пред­ ставляет собой г л а в н ы й конфессионально обусловленный фактор в истории народных литературных языков. По силе воз­ действия, по глубине и разнообразию проявления он сопоставим с такими факторами, как национальное возрождение, создание государства, литературно-эстетический стиль. Двуязычие опре­ деляло не только главные черты языковых ситуаций во многих землях на протяжении веков, но и своеобразие новых (народных) литературных языков.

108.Две модели двуязычия у славян: мир Slavia Orthodoxa

имир Slavia Latina

История литературных языков Славии и церковно-вероиспо- ведная история славянских народов связаны. Наиболее глубокие различия между письменно-литературными традициями славян зависят от того, какой язык — церковнославянский или латынь — утвердился в качестве первого конфессионального языка данной культуры (ареала). Народы в ареале Slavia Latina (поляки, чехи, словаки, хорваты, словенцы) входили в сферу западнохристианского (позже — католического) влияния и латинского языка. На­ роды Slavia Orthodoxa (южные славяне — болгары, сербы, черно­ горцу — и восточные славяне — русские, украинцы, белорусы) исповедовали православие в его византийской редакции; в их

* Функциональное, или культурное, двуязычие противопоставляется двуязычию этническому. В ситуации этнического двуязычия использование в одном социуме двух языков связано с соседством и контактом двух народов, говорящих на этих языках. Функциональное двуязычие возможно в ситуации, когда два языка исполь­ зуются одним народом: первый из языков — это этнический язык данного народа, а второй язык — «ничей», надэтнический, и он используется в специальных функ­ циях или особых ситуациях общения.

262

церковно-книжной*культуре в большом почете был греческий язык и вообще греческое начало, при этом языком богослужения и Писания был церковнославянский язык. (В прошлом его называ­ ли чаще всего славенский или словенский.)

В ареале Slavia Latina латынь никогда не была в такой же мере «своим» языком, как церковнославянский язык у народов Slavia Orthodoxa — в силу генетического отстояния латыни от сла­ вянских языков и в силу большей надэтничности латыни, кото­ рая использовалась далеко за пределами романского мира*, в от­ личие от церковнославянского языка, который был sacra lingua (лат. 'священный язык') преимущественно у славян** Поэтому в ареале Slavia Latina книжно-письменное развитие пошло по пути создания д в у х относительно автономных литературных тради­ ций — на латинском и на народном языке (Н.И. Толстой назвал такую ситуацию двулитературностъ). При этом латинская лите­ ратура и письменность на народном языке не смешивались, по­ добно тому, как нельзя было смешать латынь и славянский и построить нормальное (не комическое, не пародийное) высказы­ вание на «латинско-польском» или «латинско-чешском» языке. В то же время смешанные по языку славено-русские или славеносербские произведения, язык которых ощущался авторами и чи­ тателями как «нормальный» высокий слог своего языка, — это историческая реальность.

Латинско-славянское двуязычие и «двулитературность» наиболее полное развитие получили в Польше XII — ХУН вв. Латынь была основ­ ным языком польской церкви, государства, науки, образования. Знание латыни было необходимым условием для занятия любых церковных, госу­ дарственных или муниципальных должностей. Латынь составляла основу во всех видах умственного труда, господствовала в польской поэзии ХУ — ХУИ вв. «Латинский язык был единственным орудием для выражения сложных мыслей образованных людей, которые <...> если не изъясня­ лись, то во всяком случае писали не без труда на своем родном языке, и даже для понятности и ясности переводили в некоторых случаях свои польские фразы «обратно на латынь» (Голенищев-Кутузов, 1963, 262).

В Польше очень рано, едва ли не на заре гуманистической (латин­ ской) образованности в Европе, стала культивироваться классическая

* Для романских языков (итальянского, французского, испанского, португаль­ ского, румынского, молдавского, цыганского, ретороманского) латынь является их п р а я з ы к о м , т.е. тем общим языком-источником, из которого они развились. Праязык славянских народов (его называют праславянский язык), в отличие от ла­ тыни, не имел письменности, и поэтому науке известен только его предполагае­ мый вид.

** Кроме православных славян, церковнославянский был sacra lingua у влахомолдаван — романского населения, соседствовавшего со славянами.

263

эрудиция (того, что позже в Италии назовут studia humanitatis). Уже Ано­ ним Галл, автор первой польской хроники (XII в.), цитирует Саллюстия, Горация, Боэция, Вергилия. Особенно сильны классические мотивы у магистра Сорбонны краковского епископа Винцента Кадлубека — поль­ ского представителя раннего обращения к античности, которое называ­ ют Ренессансом XII в. Столь широкая эрудиция была исключительным явлением не только в Польше, но и во всей Европе XII—XIII вв.

Влиятельным центром гуманистической* образованности стал Кра­ ковский университет (основан в 1364 г.). На факультете свободных ис­ кусств и в трех коллегиумах ведущая роль отводилась чтению-коммен­ тированию античных авторов. Сохранившиеся тексты лекций краков­ ских профессоров свидетельствуют, что им были известны сочинения Цицерона, Сенеки, Вергилия, Горация, Лукиана, Персия, Боэция. В Кракове знали логико-философские сочинения Аристотеля и обе его книги поэзии и красноречия — «Поэтику» и «Риторику». Открывались подходы к филологической критике текста. Текстологические штудии Пат­ риция Недецкого и его венецианские издания Цицерона 1561 и 1565 гг. имели общеевропейское значение, не превзойденное классической фи­ лологией Нового времени (подробно см.: Мечковская, Супрун, 1991).

Латынь, конечно, оказывала влияние на польский язык. В польском языке масса прямых латинских заимствований. Однако никакого сме­ шанного, гибридного языка не возникало. В начале истории литератур­ ного польского языка латынь была не соперником народному языку, а образцом и опорой в его подъеме.

В ареале Slavia Orthodoxa письменно-литературное развитие пошло по пути г и б р и д и з а ц и и церковнославянского и народного языка. У каждого из народов (сербов, болгар и у вос­ точных славян) существовала своя относительно цельная словес­ ность, при этом именно о д н а (а не две), в которой церковно­ славянский и народный язык в течение веков ощущались как два с т и л я , т.е. как две функциональные разновидности одного языка* В произведениях средневековой словесности церковно­ славянская и народная языковая стихии соединялись и смешива­ лись, при этом в разных жанрах и видах письменности — в раз­ ной пропорции. Вес церковнославянского компонента был мак­ симальным в церковной письменности, средним — в летописях, еще меньшим (но не малым!) — в произведениях светской лите­ ратуры (например, в «Слове о полку Игореве») или в «низовой»

* Только значительно позже языковое сознание говорящих начинает ощущать «славенский» и «простой» слог именно как разные языки (в Белоруссии и на Ук­ раине — с середины XVII в., в Московской Руси — с конца XVII в., в Сербии и Болгарии — со второй половины XVIII в.). Свидетельством этого «ощущения» (т.е. разграничения языков) являются факты перевода со «славенского» на «простой» язык.

264

литературе (русская бытовая проза XVII в.), а также в дело­ вой письменности (канцелярской и юридической).

Разумеется, реальная картина распределения средств цер­ ковнославянского и народного языков была сложнее, чем мож­ но ее представить здесь, — ведь жанровые границы не так опре­ деленны, как шлагбаум, а литературная традиция создавалась людь­ ми, которые в с е были в той иной мере двуязычны: народный язык — это их родной (материнский) язык, а церковнославян­ ский — это язык их церкви и школы. Сложность общей картины двуязычия в Slavia Orthodoxa усугублялась также фактором време­ ни: на Руси доля «выдержанных» церковнославянских текстов уменьшалась в направлении от XII до XVII в. (в Болгарии и Сер­ бии до конца XVIII в.).

Все народные языки в ареале Slavia Orthodoxa, хотя и в разной мере, находились под влиянием церковнославянского языка. Их взаимодействие со «славенским» языком было основным процес­ сом в истории становления литературной (нормированной) раз­ новидности народного языка. Наибольшее влияние испытал русский литературный язык (см. § 109).

Культурные последствия принятия Писания в чужом или в своем языке, по-видимому, должны быть различны. Однако суждения о том, каковы эти последствия, прямо противоположны. Г.Г Шпет («Очерк развития русской философии», 1922) и Г.П. Федотов («Трагедия интел­ лигенции», 1928) считали дело святых Кирилла и Мефодия неосторож­ ной ошибкой: перевод Писания заслонил оригинал, устранил неизбеж­ ность знания греческого языка (в отличие от Западной Европы, вынуж­ денной знать латынь). Поэтому церковнославянский язык церкви, по мнению этих авторов, привел к отрыву православного славянства от клас­ сической культуры греческого языка.

Противоположного мнения придерживается большинство исследо­ вателей. Так, Г.В. Флоровский назвал безответственной гиперболой те­ зис о том, что Русь получила от Византии «только Библию», всего лишь «одну книгу». Перевод Библии — это всегда «сдвиг и подвиг» в народной судьбе, сам процесс перевода есть одновременно и «становление пере­ водчика». Создание литургии и Библии на славянском языке было про­ цессом выработки новой христианской духовности славян (Флоровский, [1937] 1991, 6).

109. «О пользе книг церковных в российском языке»

Знаменитая книга академика В.В. Виноградова «Очерки по истории русского литературного языка ХУП — XIX веков» (М., 1934; 2-е изд. М., 1936; 3-е изд. М., 1982) открывается словами:

265

«Русским литературным языком средневековья был язык церков­ нославянский». В этом утверждении определена с у щ н о с т ь взаимоотношений двух языков. Поэтому, если иметь в виду всю глубину и суть проблемы, то вопрос о роли церковнославянского языка в истории русского литературного языка предстанет как вопрос о значении первых семи веков книжно-письменной куль­ туры в ее последующем развитии. <*

Есть известный парадокс во взаимоотношениях церковнославянского и русского языков. В самом деле, почему из всех славянских языков самое большое воздействие церковнославянский оказал именно на рус­ ский язык, при том что в генеалогическом отношении это не самые близкие языки?

Самый близкий «родственник» церковнославянского — это болгар­ ский язык: именно на древнеболгарский язык, родной (материнский) для св. Кирилла и Мефодия, первоучители перевели в IX в. ряд хрис­ тианских конфессиональных книг. По отношению к болгарскому (вместе с македонским) и сербскому, а также хорватскому и словенско­ му языкам — это б л и ж а й ш и й родственный язык (в терминах человеческого родства — как отец или родной старший брат). По отно­ шению к восточнославянским языкам церковнославянский — это близкородственный язык, однако не по прямой, а по боковой линии (в терминах родства языки церковнославянский и русский — как «дядя и племянник»; прямое же родство — «отец и дети» — это древнерус­ ский язык по отношению к русскому, украинскому и белорусскому, т е. язык Киевской Руси и три восточнославянских языка). И тем не менее наибольшее воздействие церковнославянского языка испытал рус­ ский язык.

Объяснение парадокса не в генеалогических языковых аномалиях, а в исторических судьбах народов. После того как пала Византия и на Балканах установилось Османское иго, центры православия перемести­ лись на славянский Восток. Именно Русская Православная церковь и Русское государство (с его идеологией «Москва — третий Рим») оказа­ лись главными хранителями церковнославянской книжной культуры православия. Напомним уже цитированные слова Н.С. Трубецкого: «Цер­ ковнославянская литературно-языковая традиция утвердилась и разви­ лась в России не столько потому, что была славянской, сколько потому, что бьГла церковной» (Трубецкой, [1927] 1990, № 3, 132—134).

Из церковнославянского языка в русский язык пришли бога­ тейшие лексико-фразеологические и синтаксические возможности выражения мысли, созданные в старославянском (церковносла­ вянском) языке благодаря переводу Св. Писания. Славянские первоучители шли за греческой Библией — т.е. за текстом, со-

266

зданным на языке с богатейшей литературной, философской, богословской традицией. Древнеболгарский диалект был как бы поднят переводом на вершины духовных поисков человечества, и эти новые смыслы были в л и т ы в славянские слова и обороты, добавлены к тем повседневным значениям, которые сложились в языке до того бесписьменного этноса.

Пушкин писал о судьбах русского литературного языка: «Как мате­ риал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосход­ ство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастли­ ва. В XI в. древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грам­ матики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовер­ шенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность» (статья «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова», журнал «Московский теле­ граф», 1825 г.).

Подчеркнем две существенные черты русского языка, названные Пушкиным: 1) его «славенскость», т. е. «церковнославянскость», причем Пушкин эту черту даже не обсуждает, это само собой разумеется: язык славено-русский', 2) «дары» греческого языка: «В XI в. древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии...

Заимствования из церковнославянского языка в русском на­ столько органичны, настолько близки исконным (незаимствован­ ным) словам и формам, что их «чужеязычность» не чувствуется говорящими. Для языкового сознания церковнославянизмы — это «свое», но «особое свое». Между тем это все же заимствования, и притом многочисленные.

В сравнительно-историческом языкознании точно известны внешние (фонетические и морфологические) приметы южносла­ вянских слов в отличие от слов восточнославянских. В частнос­ ти, к южнославянизмам (церковнославянизмам) относятся слова с так называемыми неполногласными сочетаниями ра, ла, ре — праздник, власть, брег и под. (в соответствии с восточнославян­ скими полногласными сочтаниями оро, ере, оло, ср. порожний, волость, берег). Далее, к церковнославянизмам относятся такие приставки (и предлоги), как из-, низ-, пре-, пред-, чрез- и др., например, в словах испить, низложить, предать, чрезмерный (в соответствии с исконными вы-, с-, пере-, перед-, через-, ср.: вы­ пить, сложить, передать, чересполосица). Есть и другие группы церковнославянизмов, с некоторыми другими столь же опреде-

267

ленными признаками южнославянского происхождения* Кроме того, есть слова без примет южнославянского происхождения, однако достоверно известно, что они пришли в русский язык из

церковнославянского (буква, истина, ныне, образ, царь, церковь и

др.). Все это или заимствования из церковнославянского, или слова, не заимствованные, но образованные в русском языке по церковнославянским образцам, т. е. церковнославянизмы «соб­ ственной чеканки», — как, например, златовласка, здравоохране­

ние, кровообращение, млекопитающее, Млечный путь, сладкоежка

и подобные.

Таких слов в русском языке тысячи. Многие из них обычны и

стилистически нейтральны (ср. власть, враг, древесный, здравст­ вуй, издатель, крест, мрачный, надежда, небо, нравится, одежда, плен, польза, праздник, предложение, развлекать, разврат, распре­ делять, сладкий, союз, страна, страница, среда, средний, шлем и

т.п.). Для многих других церковнославянизмов, особенно на фоне соответствующих исконных русских слов, характерен не очень сильный (не такой силы, как в словах брег, вотще, дщерь, злато) оттенок стилистической приподнятости, и передают такие слова, как правило, значения достаточно общие, отвлеченные или спе­ циальные, в то время как исконные соответствия обозначают чтото более частное, конкретное или повседневное, ср.: извлечь —

выволочить, исчерпать, вычерпать, заграждение — загородка, гражданин — горожанин, глава — голова, краткий — короткий, здравый — здоровый и т.д.**

Заимствования из церковнославянского языка, а также нео­ славянизмы стали главным славянским источником книжной лек­ сики и специальной терминологии в русском литературном язы­ ке. Противопоставление церковнославянизмов и исконных язы­ ковых элементов до сих пор остается ведущей и самой массовой оппозицией в стилистике литературного языка.

Слова «О пользе книг церковных в российском языке», озаглавившие

параграф, взяты из названия статьи Ломоносова «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке», его последней филологической работы, которой открывалось университетское собрание его сочинений (М. 1757). Именно здесь получает законченный вид знаменитая теория «трех штилей» Ломоносова.

*Подробности можно найти в любом учебнике по лексикологии русского язы­ ка; классическое освещение вопроса см. в работе: Шахматов А.А. Очерк современ­ ного русского литературного языка. М; Л. [1913] 1930.

*Выделены те формальные приметы, которыми различаются церковнославя­ низмы и их исконно русские соответствия.

268

Помимо «богатства к сильному изображению идей важных и высо­ ких», пришедшего в русский язык из «книг церковных», Ломоносов ви­ дит их пользу еще и в том, что церковная письменность сохраняет един­ ство языка «во-первых, по месту» и во-вторых, «по времени». «Народ российский, по великому пространству обитающий, невзирая на дальное расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах». «По времени ж рассуждая, видим, что российский язык от владения Владимирова до нынешнего веку, больше семисот лет, не столько отменился, чтобы старого разуметь не можно было».

КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ФАКТОРЫ В ИСТОРИИ ЯЗЫКОВ

НО. Создание алфавитов. Реформы письменности

История цивилизаций и письменностей свидетельствует, что все древние письменности и подавляющее большинство новых систем письма создавались для культово-религиозных целей. Пись­ менность многих мертвых языков, а также языков с бедной тради­ цией письма ограничена исключительно культовыми текстами. Например, все, чем представлено оригинальное рисуночное пись­ мо острова Пасхи, — это дощечки с картинками мнемонического характера (т.е. помогающими запоминать), на которых записаны культовые и мифологические песнопения. Те зачатки идеографи­ ческой (обобщенно-рисуночной) письменности, которые найдены у современных южноамериканских нецивилизованных народов, представлены записями евангельских преданий, католическим ка­ техизисом, молитвой «Отче наш» и т.п. (Фридрих, 1979, 192—206).

В древности и в средние века конфессиональные нужды были факторами, которые стимулировали многие важные реформы письменности. Из их числа особенно значительные культурные последствия имела реформа еврейского письма, проведенная масоретами на рубеже УП и УШ века*

Древнееврейское письмо было консонантным, т.е. буквы передавали только согласные звуки, что часто затрудняло точное и единообразное

* Масорёты (по-еврейски означает 'изъяснители') — ученые раввины, занимав­ шиеся в период с III по ХУ вв. масорой, т.е. редактированием, кодификацией и толкованием иудейских священных книг (масора переводится как 'предание, изу­ чение'). В библеистике существует понятие «масоретской редакции» (или «масоретского перевода») «Ветхого Завета» (УН — IX вв.). Древнейшие сохранившиеся пол­ ные рукописи «Ветхого Завета» передают именно масоретскую редакцию (на ев­ рейском, а отчасти на палестинско-арамейском языке).

269