цитатник

С. 16.

«Дальнейшее развитие русской культуры в «период великих реформ» конца XIX – начала XX вв. было подготовлено нигилизацией русских культурных контекстов, осуществленной в предшествующую эпоху. В данном процессе особую роль сыграла русская литература, закрепившая отрицательные тенденции в стереотипах русского сознания и речеповеденческих практиках.

На протяжении почти сотни лет русская литература и литературная критика являясь основными проводниками идей, развитие которых повлекло за собой разрушение традиционной картины русского мира и как следствие – крах традиционного государственного устройства».

С. 18. «Однако в современной России довольно сильно деформированы социальные связи и отношения индивидов, парализованы проводники символического взаимодействия, а кризис культуры, ценностей и смыслов усугубляется отсутствием объединяющей идеологии: сложившаяся система ценностей продолжает деформироваться от наложения новых форм поведения и влияния чужих цивилизационных стереотипов; отмечается растущая социальная дифференциация общества, что создает благоприятные условия для формирования протестной культуры нового типа».

С. 203.

«наиболее актуальными и болезненными проблемами русской культуры с начала XIX в. стали права человека, с одной стороны, и культурно-религиозное самоопределение – с другой».

С. 207.

Екатерина II: «Россия есть Европейская держава, так как… российские нравы и климат сходствуют с европейскими».

С. 211.

«Эти концепты (свобода, равенство, братство, гражданин, народ, справедливость, конституция, свободный человек и т. д.) не вырабатывались в процессе общественного развития (как на Западе); общество не пришло к ним в силу логики собственного исторического движения: они внедрялись в русский социум с новой культурой, в хаосе чужих реалий, в том числе и реалий интеллектуальных. Однако как бы ни были эти реалии привлекательны, психологически свыкнуться с новыми концептами, соответствующими принципиально иной культуре, было чрезвычайно сложно».

С. 212.

Декабристы, по меткому замечанию В. О. Ключевского, «были русскими, которым страстно хотелось стать французами».

«Активно критиковалось и даже отрицалось дворянами-декабристами и ортодоксальное православие, основные устои которого объявлялись мракобесием. Знаковая система католической культуры (латынь, одежда, убранство костелов, статуи святых, готический стиль в архитектуре) и связанные с ними концептуальные основания, напротив, импонировала вкусам дворян. Они полагали, что русско-французский билингвизм российского дворянства, а также влияние французской культуры на русскую могут способствовать быстрому и автоматическому признанию россиянами определенных, по их мнению, прогрессивных, «французских идей», рожденных Великой французской революцией».

Довнар-Запольский М. Идеалы декабристов. – М., 1907.

С. 214. «вместе с декабризмом в русскую культуру вошел приоритет мистики».

С. 215. «Мистицизм масонского толка был «интеллектуальным трофеем» декабризма, который вовсе не отменил, по словам Г. В. Флоровского, «мистицизма Русской Православной Церкви». Однако он был принципиально иным, несшим контркультурную, по отношению к русскому миру направленность. По словам Г. В. Флоровского, масонство закрепляло «нравственный императив над политической волей» и было нацелено на упразднение культурообразующего значения православия».

С. 216.

«Учитывая то, что церковь как государственный институт никогда не пользовалась в России авторитетом и не пыталась адекватно ответить на социокультурные «вызовы» бытия, кажется закономерным обращение оппозиционного дворянства к «мистической внутренней церкви», исключающей институализацию веры и сопряженной с традициями христианского гуманизма, который только-только зарождался в русской культуре

Масонство отвечало всем этим тенденциям полностью, выступая как внецерковная светская религия, космополитичная по своему содержанию и устремлениям. Оно стало существенным компенсаторным явлением переходной эпохи, окрасив ее нигилизмом».

С. 221. «На основании «религиозного космополитизма», размывающего национальную идентичность, стало быстро складываться «внецерковное сознание», характерное для русской интеллигенции всего последующего периода».

Репина Л.П. Образы прошлого в памяти и истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала нового времени. Отв. ред. Л.П. Репина. М.: 2003. – С. 9-18.

С. 9. Мартин Хайдеггер. Бытие и время. «Люди – волей-неволей – вглядываются в прошлое, или точнее, в некий образ прошлого… Наша идентичность возникает из историчности… Те, кто не может вспомнить прошлое, приговорены к тому, чтобы сперва его выдумать…».

С. 12. «Ни устные, ни письменные отображения и интерпретации фактов прошлого не существуют как самостоятельные объекты – они являются продуктом дискурса».

С. 13. «Сама по себе память субъективна, но одновременно она структурирована языком, образованием, коллективно разделяемыми идеями и опытом, что делает индивидуальную память также социальной. Воспоминания социальны и в том, что они касаются социальных взаимоотношений и ситуаций, пережитых индивидом совместно с другими людьми».

С. 16. «То, что люди помнят о прошлом – а также то, что они о нем забывают – является одним из ключевых элементов их неосознанной идеологии. Социальная память – это еще и источник знания, она не только обеспечивает набор категорий, посредством которых некая группа неосознанно ориентируется в своем окружении, она дает также этой группе материал для сознательной рефлексии. Это значит, что определить отношение групп к своим традициям можно задавая вопросы: как они интерпретируют и используют их в качестве источника знания».

Никонова Т.А. «Новый человек» в русской литературе 1900-1930-х годов: прективная модель и художественная практика: Монография / Т.А. Никонова; Воронеж. гос. ун-т. – Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. Ун-та, 2003. – 232 с.

С. 6. «Новый век несет с собой не только расплату за грехи отцов, но словно бы истощает творческие, витальные возможности человека и природы».

С. 8. «Рубеж XIX и XX вв. породил в общественном сознании миф о новом мире, параметры которого складывались исподволь, в результате суммирования многих частных вариантов. Как всякий миф, он был масштабен, однако в качестве неизбежной составляющей включал мифологему «новый человек». Будучи чрезвычайно широко употребляемой, она вбирала в себя различные, нередко взаимоисключающие культурные коды, социально-нравственные смыслы и ожидания, разную ментальность и художественные решения».

С. 11. « При всей внешней несовместимости теорий, владевших общественным сознанием (от Ницше до Маркса), в них было то общее, что странным образом несколько позже сказалось в реальном художественном опыте пореволюционного времени: цель, стоящая перед человеком, больше и важнее его. И второе, не менее значимое, – понимание человека как способа решения общечеловеческих задач доминирует в представлениях эпохи революционных перемен. Обратим внимание на предельный прагматизм этих представлений в сочетании с утопизмом идеологических и духовно-нравственных задач».

С. 12. «Ощущение полной изжитости ценностей XIX в. рождало два разнонаправленных представления о будущем. Суть первого можно обозначить как радикальный отказ от прошлого».

С. 13. «Сознательно девальвируемая реальность требует воспроизведения в адекватной форме, не только в искусство вводя свои замещения. В общественной практике это социальные теории, мифы нового времени, общезначимые мифологемы, которые на первых порах, возможно, и восполняли утрату целостного взгляда на мир. Вместе с тем у них были отчетливые посягательства на пересоздание человека, вторжение в его внутренний мир».

Критика А. Богданова, с. 13-

С. 18. «Абсолютизация общественных (внеличностных) отношений имеет своим источником разочарование в природе человека, неверие в его силы. Постулат русской жизни середины XIX столетия: «Человек определяется средой» – для П. Лаврова, П. Ткачева неоспорим».

С. 19. «Идея общественного переустройства приобретает черты, с одной стороны, узкого прагматизма, ибо вызвана к жизни вполне конкретными историческими обстоятельствами, с другой – совершенно утопична, ибо исключает возможное сопротивление этих самых обстоятельств и ориентирована лишь на планируемый результат».

С. 28. «Ощущение катастрофичности бытия, которым завершался XIX в., было настолько очевидным, что словно бы и не требовало доказательств. Вместе с тем подобное мирочувствование, свойственное всякому переходному времени, парадоксальным образом раскрепощало личность. Так, Н.А. Бердяев, ставший современником и участником катастрофической эпохи, переживший, по его свидетельству 1940 г., три войны и две революции, ощущал себя внутренне от них независимым: «Ко многому я имел отношение, но, в сущности, ничему не принадлежал до глубины, ничему не отдавался вполне, за исключением своего творчества». Крушение традиций, устоев вызывает всплеск личной активности, догмы спадают и даже допускается участие в создании нового мировосприятия. Допуская оригинальность мышления, эпоха безвременья провоцирует оригинальность, нестандартность мышления. Свою невключенность во время историческое философ считает важнейшей личностной особенностью: «… я твердо знаю, что я изначально чувствовал себя попавшим в чуждый мне мир, одинаково чувствовал это и в первый день моей жизни и в нынешний ее день».

Подобные самооценки лишь на первый взгляд могут показаться противоречащими той судьбе, какая сложилась у Бердяева, всегда активно обозначавшего свою гражданскую и политическую позиции. И вместе с тем в самооценке философа присутствует общий для каждого человека эпохи рубежа момент своеобразного раздвоения на явленную современникам роль и внутренний мир личности, несущий в себе иные смыслы и глубины. В катастрофические эпохи утрачиваются привычные, освоенные связи мира и человека оттого, что рушатся мир и его, казалось бы, незыблемые принципы.

«Эпохи, когда такое равновесие не нарушается, я назвал бы культурными эпохами», – читаем в статье А. Блока «Крушение гуманизма», – «в противоположность другим, когда целостное восприятие мира становится непосильным для носителей старой культуры вследствие прилива новых звуков, вследствие переполнения слуха доселе незнакомыми созвучиями».

С. 29. Именно в таком осознании своего места между эпохами увидел поэт значение и смысл жизни и философии В. Соловьева, который, по наблюдению А. Белого, был «мучим несоответствием между своей литературно-философской деятельностью и своим сокровенным желанием ходить перед людьми». Именно поэтому для А. Блока В. Соловьев как человек эпохи рубежа, стоявший «на ветру из открытого в будущее окна», и есть часть еще не наступившего, но «идущего на нас нового мира».

Совершенно очевидной для современников оказывается утрата связей с мировым целым, выдвигающая на первый план личность, ее внутренний мир, ее тягу к целостности и самостоянию. Мир измеряется временем историческим, а человек не может не ощущать себя принадлежащим миру «нечислимому», «музыкальному».

«В истории человеческого духа я различаю эпохи обустроенности (Behaustheit) и бездомности (Hauslosigkeit). В эпоху обустроенности человек живет во Вселенной как дома, в эпоху бездомности – как в диком поле, где и колышка для палатки не найти. В первую эпоху антропологическая мысль – лишь часть космологии, в другую – приобретает особую глубину, а вместе с ней и самостоятельность».

Эта мысль М. Бубера представляется нам достаточно точной метафорой, позволяющей описать одну из онтологически важных ситуаций эпохи всечеловеческой бездомности, сопровождающей катастрофические перемены в мире. Но вместе с тем ее нельзя отнести к числу легко постигаемых. Современники не всегда могут отрешиться от «злобы дня», от стремления внести свою лепту в «обустройство» исторического времени».

С. 33. « Однако идеологическая направленность предреволюционных десятилетий обозначена совершенно точно: литература мифологизировала «народ» и тем самым уходила от реальности, подменяя ее собственными мистификациями».

С. 37. «Высокая самооценка не позволяет и братьям Красовым остановиться на Дурновке, так как «я» и «они» в сознании всех бунинских персонажей принадлежат разным мирам». – о «Деревне» И. Бунина.

Со стр. 44.

Флоренский: символ – «костыль духовности».

Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. 358 с.

С. 8-9. «Есть лишь одна наука, объектом рассмотрения которой в принципе является весь человеческий род, от его начала до современности, в его эволюционном и глобальном единстве. Эта наука – история, ее объект мыслится как адекватный человечеству. Исторический процесс – и есть время и место реализации человеческого мышления и поведения как универсального явления. Следовательно, лишь при условии привлечения исторической науки когнитивистика может получить адекватный своим целям объект».

С. 12. «Следовательно, если подходить к проблеме таким образом, то в центре внимания исторической науки окажется человеческая деятельность как проявление способов человеческого мышления, действия и поведения. Таким образом, она окажется в пространстве когнитивных наук».

С. 14. «Напротив, феноменологический подход исходит из того, что в мире существует системность, взаимосвязанность, которую исследователь как раз и стремится открыть. При таком подходе можно сказать, что главная задача научного метода состоит в том, чтобы за внешними проявлениями выявить имманентный порядок вещей, ту реальную сеть отношений и взаимосвязей, которая дает о себе знать спонтанно возникающими эмпирическими явлениями».

С. 16. «История преподается не как наука или научный метод, но как набор достигнутых знанием утверждений, сопровождаемых оценочными суждениями, ориентированными не на обсуждение, но на усвоение».

«Наука же, напротив, есть прежде всего способ добывания нового знания: современность, общество осознает проблему, наука история соотносит ситуацию с ситуациями исторического опыта, что выявляет как постоянные составляющие, так и особенности современной проблемы. Соответственно строится и должна строиться образовательная модель для формирования гуманитария, способного предложить новое понимание смысла проблемной ситуации».

С. 17. «История возможна и перспективна как наука, чьим предметом остаются возможности и пределы человеческого мышления, а эмпирическим объектом является совокупность созданных человеческим мышлением продуктов интеллектуальной деятельности».

«История рассматривается как наука, чей предмет – феномен человеческого мышления, человеческого познания, реализовавшего себя в ходе целостного и единого исторического процесса. Поскольку это мышление выразило себя вовне, реализовало себя тем или иным образом, оно может стать в определенной мере познаваемым».

С. 19. «В историческом процессе всего интереснее сам человек, его деятельность и мышление, его опыт постижения смысла, который он овеществляет в создаваемых им интеллектуальных продуктах. Человеческое мышление может быть познано в той мере, в какой человек захотел и смог запечатлеть свои мысли вовне, в продуктах своего творчества. Окружающая действительность меняется, меняется и человек, но универсальная потребность в постижении смысла сохраняется».

С. 20. Постижение человеческого мышления и его опыт на всем протяжении существования человечества есть главная проблема науки вообще. Но только одна из наук рассматривает в качестве своего эмпирического объекта всю совокупность интеллектуальных продуктов, когда-либо созданных целенаправленно и осознанно в ходе исторического процесса. Предмет этой науки – человеческое мышление, человеческое познание, в той мере и поскольку оно являет себя в деятельности. Это – когнитивная историческая наука.

С. 23. Основатели когнитивной психологии … Тем не менее в их идее была обозначена актуальная тенденция – человеческое мышление исторично, оно проявляет себя на всем протяжении существования человеческого рода.

С. 23. Вопрос о познавательных возможностях исторической науки оказывается ключевым для всего научного сообщества, для перспектив развития когнитивистики. Получение строгого, доказательного знания о человеке в истории, в свою очередь, зависит от того, имеет ли эта наука эмпирический объект. Существует только одна наука, предметом которой является исторически сложившаяся совокупность человеческой деятельности. Эта наука – история. Она рассматривает человека в его эволюционном единстве и в глобальном единстве сообществ. Иначе говоря, для того чтобы, с одной стороны, рассматривать процессы человеческого мышления в их основных фундаментальных параметрах и с другой – прослеживать динамику развития на протяжении всего исторического процесса, необходимо обращение к основной науке о человеке.

С. 24. Иначе говоря, человеческая деятельность воплощает себя в окружающем мире, создавая интеллектуальные продукты. При такой постановке вопроса можно утверждать тезис о познаваемости исторического процесса. Человеческое мышление проявляет себя в том, что человек создает в качестве интеллектуального продукта. Таким образом возникает возможность исследования феномена человеческого мышления, человеческого познавательного процесса по его осязаемым, вещественным результатам.

С. 25. В настоящее время возникла возможность исследовать проблемы познавательных методов исторической науки в рамках феноменологической парадигмы, которая рассматривает человеческую природу, феномен человека именно как творца интеллектуального продукта.

С. 27. Подчеркнем различие двух форм информационного обмена, - информации живой и информации сохраненной (стабильной). Под живой информацией будем в дальнейшем понимать динамичный и подвижный процесс, суть которого определяется когнитивными способностями интеллекта индивида. В процессе восприятия воздействий внешнего мира, а также воспроизводства информационного ресурса, хранящегося в памяти, происходит живое и непрерывное изменение той картины мира, которую данный интеллект в себе создал. Эта картина беспрерывно пополняется новыми данными, а моменты наибольшей информационной активности связаны с общим подъемом сил организма. Такие моменты мы назовем информационной энергетикой. Соответствующие состояния психологам известны, и при изучении психологии творчества они обычно обозначаются как вдохновение, озарение и т. п. В этих приблизительных терминах выделим присущую им общую черту – получение идей и представлений, нового знания о мире.

С. 28. Человек – живая система, но в реальном мире она существует иным образом, нежели другие (известные нам) живые системы. Все системы приспосабливаются к окружающему миру – а этот мир подвижен, текуч и недискретен. Человек (как человек) в подобном мире жить уже не может, он вынужден постоянно изобретать, т. е. создавать вокруг себя, иной, ранее не существовавший мир, и это – мир вещей. Силой своего разума и мастерством своих рук человек ежечасно творит, превращая недискретный, текучий и подвижный мир в мир вещей, т. е. мир намеренно созданных интеллектуальных продуктов. Эти продукты представляют собой определенные целостности, их структура искусственно создана для целей выполнения заранее запланированных функций.

С. 45. «В открытом, разомкнутом и недискретном универсуме существует замкнутая и изолированная (разумеется, относительно) система человечества, которая имеет тенденцию к поддержанию стабильности и организованности как условию своего существования. Индивидам как единицам этой системы свойственна универсальная способность к дискретному восприятию реального мира и соответственно – к созданию дискретных и структурированных интеллектуальных продуктов своей целенаправленной деятельности».

Деятельностное, активное мышление – когда человек ограничивает мир понятиями, мерами пространства (день пути). – найти примеры в источниках и определить степень гармонии с окружающим миром.

С. 48. «Существует универсальность творческого человеческого алгоритма, а следовательно, универсальна и способность индивида воспроизвести ее в обратном порядке, от материального образа вещи – к пониманию мастера».

С. 49. «Вещественная природа культурных объектов едина для всего исторического процесса. Общая цель их создания – фиксирование информационного ресурса, овеществление его».

«Отметим, что практикуемое в некоторых гуманитарных науках изолированное рассмотрение лишь письменного текста значительно снижает возможности раскрыть информационный ресурс произведения в целом».

С. 55. «Исследование изучаемого продукта в целях получения информации начинается с определенного методологического принципа. Этот принцип – единство сознания его автора, единство его картины мира. Здесь мы обращаемся к идее, о которой речь шла раньше: определенная эпоха (или при более конкретном различии тот или иной конкретный изолированный социум) является частью определенного информационного пространства. Для этого информационного пространства характерна общая картина мира. Разумеется, внутри нее существуют различия и отклонения, однако это единство опирается на тот уровень культуры, практических знаний и умений, которые достигнуты в соответствующий период и являются общими».

«Каждый интеллектуальный продукт несет в себе, с одной стороны, отражение целеполагания создавшего его автора и с другой – отражает ту общую картину мира, то информационное пространство, в которое данный продукт органично вошел после его создания».

С. 56. «Информационный обмен между представителями человеческого рода изначально имеет дискретный характер: это опосредованный, независимый от времени и пространственных разделений обмен информационным ресурсом, сохраненным в виде интеллектуальных продуктов, вещей».

С. 60. «Деятельность направлена к цели, и, следовательно, каждая из поведенческих ситуаций может быть понята лишь в связи с ней. Но внутри данного процесса имеются отдельные задачи, которые последовательно выполняются или, наоборот, корректируются. Каждая задача вполне может быть отделена от другой по времени и по доступному для наблюдения индикатору: она завершается сохранением информационного ресурса, возникшего в связи с выполнением данной задачи. Иначе говоря, здесь можно предполагать, что возникший в движении к намеченной цели промежуточный результат, по мнению целеполагающего субъекта, имел какое-то значение, поскольку он счел его заслуживающим фиксации. Цель или замысел необязательно состоят в создании некой вещи, цель может быть совершенно другой, возможно, более широкой или даже идеальной. Важно то, что в процессе деятельности неизбежно возникают вещи – объекты фиксированной информации».

С. 62. «… культурные объекты изначально создавались под влиянием определенных функциональных потребностей социума и представляют собой поэтому те или иные структурные модели».

«Исторический процесс предстает как совокупность деятельности людей, реализовавшейся в пределах времени и пространства существования человечества. Поскольку, как мы видели, каждый из индивидов овеществлял свои поступки, возникает общий информационный ресурс, адекватно представляющий эту совокупность. И, следовательно, исторический процесс в целом оказывается вполне доступным для научного познания, имеет свой эмпирический макрообъект».

С. 63. «Можно отметить своеобразный информационный магнетизм, отличающийся тем, что восприятие информации сопряжено с появлением особой энергетики (любознательности, неудержимого любопытства и пр.). Рассматривая опосредованный информационный обмен как общечеловеческое фундаментальное свойство, можно лучше понять постоянно повторяющиеся явления обмена вещами, дарения, жажду обладания любыми способами». Любопытство Волошина, дарил акварели, собирали камушки.

С. 64. «Общность информационного ресурса наполняет конкретным содержанием понятие человечества. Это не только абстрактное понятие, но и потенциальная возможность информационного обмена, а следовательно, духовной связи между индивидами и социумами, принадлежащими к различным эпохам, странам и регионам».

С.73. « В отличие от биосферы, в информационной сфере обмен происходит осознанно. Данная ситуация выражает особые качества человека: человеческое бытие есть бытие осознанное, поскольку индивид может смотреть на него со стороны, видя в интеллектуальном продукте реализовавшийся результат, он осознает себя через свое творчество».

С. 75. «Совершенно очевидно, что в письменном сообщении доминирует его цель, возникает новый интеллектуальный продукт, произведение. Преобразование мысли в слово и преобразование живой информации в интеллектуальный продукт представляют собой две разные ситуации человеческого интеллекта».

«Существует важная особенность различия этих ситуаций, весьма существенная для интерпретатора. Словесный диалог – это ситуация незавершенная, смысл которой меняется по ходу её развития. Она динамична и неопределенна по своему результату».

С.76.

С.77. «Рассматривая ситуацию слова и ситуацию вещи, мы можем наблюдать информационный обмен на уровне общечеловеческого общения, общечеловеческого творчества».

«Индивид интуитивно понимает, что вещь, интеллектуальный продукт, создается по определенному замыслу, а создаваемое изделие формируется в соответствии с тем назначением, для которого его замыслил сам автор».

«Представляя себе ход мыслей мастера, другой индивид, в соответствии со своими собственными возможностями и со своим творческим опытом, осуществляет обратное преобразование. Информационный ресурс и вместе с ним живая энергетика переходят в сознание интерпретатора и преобразуются в его, теперь уже обогащенную общением, новую картину мира».

М.Фуко. Воля к истине. Что такое автор?

С. 80. «Особая проблема – соотношение непосредственно наблюдаемого объекта и его идеи, идеи замысла. Идея, например, дома (инструмента, стола и т.п.) есть преобразование воплощенной абстрактной идеи, она сегодня в данной ситуации воплощена в виде данного стола и данного дома. Но столь же изначально предполагается, что в данной конкретной форме идея не могла воплотиться полностью, она далека от идеала, созданного в уме творца. Это некий компромиссный вариант, который будет улучшен, как только условия позволят это сделать. Данный подход предполагает особое когнитивное пространство, вероятно, универсальное для любого индивида, и оно включает в себя в качестве общей характеристики представление о соотношении конкретного объекта и знака. Дом – не только дом, но еще и знак, образ дома, формирующий в наблюдающем его индивиде новую живую информацию».