00000977

Их трудно растворить в мерцанье ламп. Когда внутри души угас светильник, То трудно вырваться из мрака лап. Любить людей — ведь это невозможно. Их можно ненавидеть, но любить...

Слова пугают сыростью острожной,

Èхочется скорее все забыть. Забыть, уйти, во мраке раствориться

Èслиться с шелестом листвы ночной И, выпив темноту до дна, забыться

Èувести все ночи за собой.

Пасмурное утро

Преддождевая тишина, Остатки луж вчерашних,

Èâ ñíàõ сладко-пустяшных Струится полумрак окна. Свинцово-серый бледный свет, Покой уютной лени,

Èзаспанные стены

Скрывают прошлой ночи след. День растекается с трудом, В листве осенней тонет И пасмурностью моет

Прохладно-серый спящий дом.

Субботний дождь

Субботний дождь накрыл туманом Осенний бисер бытия.

И в небе бессловесно-рваном Царит сырая власть дождя. Сегодня солнце отдыхает, Позволив властвовать дождю, А стук по окнам уверяет, Что улетать пора теплу.

1 9 1

Но птицы, с городом прощаясь, Кружат в далекой вышине И, душу не травить стараясь, Напоминают о весне.

Для них воскреснет солнце скоро И будет радовать теплом, А нам от ливня городского

Скрываться надо под зонтом. И, торопясь домой по лужам, Так грустно лето вспоминать И, чувствуя, что ты простужен, Большую люстру зажигать.

Золотая осень

Солнце, пробираясь сквозь туманы, Слепнет от осенней позолоты. Нынче я проснулся очень рано

Èрассветные услышал ноты. Я почуял запах листопада, Утонул в опале небосвода

Èвдруг понял, что мне очень надо Осенью души очистить своды, Птиц осенних выслушать сонаты,

Воздухом вздохнуть бесплотно-чистым И, не требуя за это платы, Сдать себя в аренду своим близким. Осень золотая все оценит, Наградит лимонною листвою.

Èкак только клен наряд свой сменит, Все добро окупится с лихвою.

Ò ð å â î ã à

Луна, выглядывая из-за дома, Явила городу туманный лик. Огней вечерних яркая истома

Слилась в единый лучезарный блик.

1 9 2

Уснувших облаков печальный остров Стекает за неясный горизонт.

Âгруди покалывает что-то остро, И накрывает страха черный зонт.

Âосенней тьме так страшно за любимых, Так страшно, что их можешь потерять, Что в воздухе рассеется то имя, Которому готов и жизнь отдать.

С тревогой глядя на машину «Скорой», Летящую мимо тебя в туман, Все думаешь: когда же? Скоро, скоро Окутает родных духов дурман?

Ä î æ ä ü

Мне жутко от дождливой черноты, Плывущей черным месивом по небу. Намокшие зеленые кусты, Как нищие, просящие лишь хлеба.

Мне страшно пробежаться по воде

Âпотоках луж на тонущем асфальте. Зонтов грибы виднеются везде, Но этот мир вы намокать оставьте.

Мир сдался в плен хрустальному дождю И продал душу влаге огуречной. Когда-нибудь из мира я уйду

Âтакой же дождь — секунды быстротечны...

Весенний дождь

Захлебнулся в зелени деревьев, Задымился по асфальту мглою И сквозь шепот тихого поверья Разлетелся майскою грозою.

Припустил сильнее и вдогонку Ринулся за шелестом березы, Осушая небосвода кромку,

1 9 3

Перебросил на окошко слезы. Растворился в запахе озона Влажной зеленеющей прохладой

Èсмешался с синевою звона, Путаясь в следах губной помады.

Èоставил влагу между строчек, Рифмами текущих по странице,

Èушел сияньем серых точек

За прозрачную небесную границу.

* * *

По горячим и древним камням Палестины Тихим шагом в хитоне ступал Иисус. Фарисеи плели лживых слов паутины, И Божественным ликом светился убрус.

В Гефсиманском саду растворялись молитвы, И сиял ярким светом далекий Фавор.

Под крестом реки слез Магдалиной пролиты.

Èраспят был Христос как разбойник, как вор...

Пировали на Калке кривые татары,

Èархангел горел на церковной стене.

Èвоскликнул Провидец Божественной кары: «Так зачем же спускался Я в царство теней?!» А в глухой тихой келье сияли лазурью Лики ангелов кроткого старца Рублева. Овевала сирень белоснежною дурью,

Èмальчонка на Яузе тихо ждал клева.

Зимний месяц

Над темною пустынею снегов Подвешен острый, осторожный месяц. Создание неведомых богов Сияет на вершине звездных лестниц. Отточен, словно острая коса,

Холодным ветром и морозной пылью,

1 9 4

Концами проколол он небеса, Залив их хлынувшей чернильной синью. В сугробы глубже проникает ночь. Мороз крепчает и сжигает щеки.

А зимний месяц должен мне помочь — Согреть морозом скованные строки.

Дождь в лесу

Лес молчит. В прохладной тишине Только шорох дождевой чуть слышен. И в далекой мокрой вышине Небо робко серой сталью дышит. Резко, звонко прорывая тишь, Тенькает отрывисто синица. Дождевая мгла вокруг ложится, Вопрошая будто:

«Лес, ты спишь?» Листьям страшно нарушать покой, Зыбко-влажный, шелестящий, мокрый. Дождь в лесу остался на постой И открыл в озон звенящий окна.

Ò è ø è í à

Отлегла от сердца тишина И пустилась странствовать по свету.

Побрела с клюкой она одна, Неподвластна нашему запрету.

Шла спокойным, чуть звенящим шагом, Околдовывая все кругом.

Лесом темным шла, крутым оврагом, Заходя попутно в чей-то дом.

Но, взойдя однажды на пригорок, В изумленье ахнула она: Расстилалась золотистых горок Нежная закатная гряда.

1 9 5

«Вот куда стремилась я упорно! Вот куда вела меня душа!» — Прошептала тишина задорно, Радостью светясь и чуть дыша. И, отбросив в сторону клюку, Понеслась она навстречу Богу И, небесную пройдя дорогу, Растворилась далеко вверху.

Ñîí

Время застыло, замерзла река. Канули в вечность мирки одинокие. Нет ничего, только чья-то рука Гасит безжалостно звезды далекие. И, разорвав тишину, свысока Возгласы катятся злобно-жестокие. Черные стрелы седого стрелка

Âсердце следы оставляют глубокие.

Âэти следы заливает огонь

Страх и сомненье пред бурей последнею. Мчится с небес рыжей молнией конь С всадницей жуткой и мертвенно-бледною...

Тут обрывается тягостный сон. Боже, остался бы сном только он!

* * *

Слежу я лет печальных облаков. Протяжно-хрипло и надрывно ворон Кричит, печали неизбывной полон,

Èвоскрешает тень седых веков...

Когда-то здесь и днями, и ночами Татары шли несметными ордами, Могильной тенью покрывалась Русь,

Èтолько свечки по церквам горели. Гонцы со всех сторон во град летели,

1 9 6

Èкнязь шептал невесте: «Я вернусь!» А здесь, в степи, глухой осенней ночью Вставал ущербно-красный лик луны

Èозарял наездников восточных, Тянувшихся средь вечной тишины...

Очнулся я, но облаков полет Все также мысли за собой ведет,

Èвороны кружатся над землею, Должно быть, перепутав нас с ордою.

* * *

Есть в одиночестве печальная отрада. В квартире пусто, осень за окном, Покой и лень и мысли ни о чем,

Èвтайне одиночеству душа так рада. С иконы на стене печальными глазами Глядит, заглядывает в душу Спас — Не скроешь ничего от этих глаз

Èне укутаешь ни ложью, ни ночами. Наедине с собой и чувствами своими Яснее вижу я себя и мир, Все обволакивающий эфир,

Себя мечтами тешу, упиваюсь ими. Когда я одинок, то чувствую, что нужен Кому-то в этом царстве темноты. Возможно, этим кем-то будешь ты,

Èбуду твоим криком ночью я разбужен.

* * *

Стихи закончились. Должно быть, это знак Конца, конца всего — любви, надежды, мира. Не принялся, засох живительный тот злак, И обратилось в прах седалище кумира. Погасли свечи все, покрылась паутиной Магических зеркал таинственная глубь,

1 9 7

Только осени тайну доверю, У нее попрошу лишь совет, И она мне поможет, поверит. Неразлучны печаль и поэт.

Àã à ì å ì í î í

Ñпобедою из Трои возвращаясь, Царь Агамемнон зажигал костры И чуял воздух родины, стараясь Ответ узреть — глаза его остры.

Но только что-то волновало душу, Предчувствие вгрызалось, словно червь, И все искал заветную он сушу, Держа в руке оливковую ветвь.

Казалось, там, в родном, знакомом месте, Уйдут обиды все, сомненья, страх, И бросившись навстречу Клитемнестре, Он повторит Икара сладкий взмах.

И вспомнил Агамемнон Клитемнестру: Она клялась его до смерти ждать,

Клялась в том перед Зевсом, пред Орестом, — Его жена и любящая мать.

Но беспокойство все не проходило, Как ноющая и тупая боль.

К чему-то вспомнился разлад с Ахиллом — На рану старую крутая соль.

И пленная Кассандра бесновалась, Предчувствуя подлог, как в том бою. И Клитемнестра на обман решалась — Секира уж лежала на корню.

* * *

Скупая и пронзительная осень, Как нищим, лучик света подает, А мы тепла с наивностию просим

2 0 0