Сборник 50 лет АЭ БашГУ

С. 52]. В ходе стационарных раскопок изучено около 20 памятников. На 10 поселениях выявлены 23 постройки, 16 интерпретированы как жилые. Остальные 7 были хозяйственными.

За основу социологической реконструкции мною принята методика, предложенная В.В. Евдокимовым для населения эпохи бронзы Степного Притоболья [1984. С. 16-18]. Не смотря на природные и бесспорно социально-экономические различия, можно верифицировать этот опыт на вятских материалах. Определение численности большой семьи в рамках данной методики производится на основании расчета количественного состава малых семей (7-8 человек) и жилой площади в 3–4 кв. м, приходящейся на одного человека с учетом, что такой ячейке принадлежало одно очажное сооружение. Численность малой семьи В.В. Евдокимов исчисляет исходя из размеров средней биологической семьи эпохи бронзы. Эти же цифры были получены автором методики и при расчетах, базировавшихся на погребальных комплексах. Таким образом, дважды выверенные показатели представляются вполне достоверными и приемлемыми.

Внастоящей работе данный алгоритм был взят за основу. Относительно жилой площади для Вятского бассейна удается выделить три типа жилищ: малые (45-63 кв. м – 5 построек), жилища со средней площадью (68-85 кв. м – 3 жилища) и две больших постройки (137,5 и 165 кв. м). Следует учитывать, что одно из исследованных жилищ выделяется очень малой площадью (жилище 1а поселения Буй I – 17,3 кв. м).

Врамках предлагаемой методики необходимо знать общую площадь всех построек, вошедших в интервальную группу, которая делится на суммарное количество очагов этих жилищ. Полученная цифра рассматривается как площадь жилища, занимаемая одной малой семьей. Это значение делится на 7-8 человек, в результате чего получаем площадь, приходящуюся на одного человека. Исходя из того, что известна общая площадь по группам и жилая площадь, приходящаяся на одного человека, можно рассчитать среднее количество людей в интервальных группах жилищ: общую площадь группы жилищ делим на площадь, приходящуюся на одного человека. Чтобы узнать средний размер большой семьи, проживавшей в одном жилище, необходимо среднее количество людей разделить на количество жилищ, вошедших в интервальную группу.

Общая площадь пяти построек в интервале 45-63 кв. м – 283 кв. м, всего очагов 15, то есть в среднем 18,8 кв. м занимает одна малая семья в 7-8 человек (283 кв. м : 15). Отсюда в среднем на одного человека приходится 18,8 кв. м : 7 (8) человек = 2,7 (2,4) кв. м. Общее количество обитателей этих жилищ колеблется в пределах 105-118 человек (283 кв. м : 2,7 (2,4) кв. м), или в среднем 112 человек. Учитывая, что это количество людей обитало в 5

141

жилищах, средний размер большой семьи будет составлять 112 чел. : 5 жилищ = 22 человека.

Общая площадь трех построек в интервале 68-85 кв. м – 230 кв. м, всего очагов 9, то есть в среднем одна малая семья занимала 25,6 кв. м, а на одного человека приходилось 3,2-3,7 кв. м. Общее количество обитателей этих жилищ колеблется в пределах 62-72 человек, в среднем – 67 жителей. Так как это количество людей проживало в 3 жилищах, то средний размер большой семьи будет 22 человека.

При площади жилища поселения Лобань I в 165 кв. м и наличии в нем трех очагов, одна семейная единица могла занимать 55 кв. м и, следовательно, 7-8 кв. м приходилось на одного человека. В этом жилище размеры большой семьи опять же могли составлять 20-23 человека.

Если брать во внимание минимальное и максимальное значение площади (2,4 и 3,7 кв. м), приходящейся на одного человека, и использовать для расчетов количества людей в жилище 1а площадью 17,3 кв. м, то получается, что в нем могло проживать 5-7 человек, то есть малая семья (поселение Буй I).

Не следует забывать и о том, что структуру малого социума может отражать количество отопительных устройств (кострищ, очагов), а также место их расположения в жилище [Бузин, 1990. С. 38].

Количество очагов в вятских жилищах площадью 45-63 кв. м колеблется от 2 до 4. Очаги в этих жилищах гипотетично можно связывать с количеством малых семей. В двух жилищах (поселение Этанцы II и жилище I поселения Акшубень II) находилось по два очага, расположенных параллельно друг другу [Сенникова, 1980. С. 137; Карпова, 1987. С. 60]. Они могли принадлежать двум равноправным семьям. В жилище VI Худяковского поселения имелось 4 очага [Голдина, 1980], три из которых занимали центральное положение. Вероятно, каждый принадлежал малой семье. В жилище I поселения Изран наличие трех центральных очагов [Черных, 1988. С. 6] также может свидетельствовать о проживании в нем трех малых семей. Такое же количество семей могло проживать во втором жилище поселения Акшубень II, так как 3 из 4 очагов были сосредоточены в центре постройки.

Вторую интервальную группу (68-85 кв. м) составили одноочажное жилище поселения Лобань III [Сенникова, 1995. С. 82] и двухочажное V Худяковского поселения [Голдина, 1980]. К ним примыкает жилище 2 поселения Буй I, в котором зафиксировано 6 очагов [Трефц, 1985. С. 126]. Средний размер большой семьи в этих жилищах составил 22 человека, то есть 2-3 малых семьи. В жилище V Худяковского поселения, возможно, проживало две малых семьи. Из 6 очагов в жилище 2 поселения Буй I 3 отнесены к кухонным, 2 – к производственным, один очаг, возможно,

142

служил для дополнительного обогрева. То есть, следуя функции отопительных устройств, количество малых семей в этом жилище не превышало трех. Иначе представляется организация жилого пространства в несколько большем, в сравнении с двумя рассмотренными, одноочажном жилище поселения Лобань III. Очаг, расположенный в центральной части жилища, скорее всего, находился в единовременном пользовании большесемейного коллектива.

Расчеты, проведенные для большого жилища поселения Лобань I, в котором функционировало три очага [Гусенцова, Сенникова, 1980. С. 120], показали, что средний размер большой семьи был в пределах 20-23 человек, что также соответствует 2-3 малым семьям. Размеры жилища 1а поселения Буй I, несмотря на наличие в нем трех очагов [Трефц, 1985. С. 128], позволяют полагать, что в нем сосредотачивалась хозяйственная деятельность только одной малой семьи.

В эпоху поздней бронзы в бассейне р.Вятки поселок мог включать как одно жилое сооружение, так и два-три. Поселениями с двумя жилыми сооружениями являются Акшубень II, Буй I. Предположительно в жилище I поселения Акшубень II проживало 2 малых семьи, во втором жилище - 3 малых семьи. В целом, таким образом, на поселении Акшубень II могло проживать до пяти малых семей (или 40-45 человек). На поселении Буй I, скорее всего, проживало 4 малых семьи. Причем, наземный характер постройки 1а, может говорить о том, что оно было обитаемо лишь в теплое время года, и его жители на зиму переходили в полуземлянку, размеры которой вмещали до 30 человек.

На Худяковском поселении изучено четыре жилых сооружения. Но определить примерное количество жителей удалось только для жилищ V и VI. В жилище V проживало, скорее всего, 2 малых семьи, в жилище VI – 3. То есть, общее количество людей доходило примерно до 45 человек. Если брать во внимание данные по размерам разрушенных жилищ I и 3, то получается, что среднее количество обитавших в них людей было 7-11 и 8- 12 человек соответственно. Таким образом, численность обитателей Худяковского поселения была не менее 60 человек.

На поселении Искра жилище, сохранившееся частично [Макаров, 1991. С. 36], дает основание предполагать, что оно было оставлено коллективом, насчитывавшим не менее 7 человек. По сохранившимся частям жилых сооружений поселений Тархан IV и Старо-Бурецкого, можно полагать, что в первом проживало 11-17 человек, во втором – 22-35.

Таким образом, поселения Вятского края в эпоху поздней бронзы принадлежали одной-двум большим семьям (или до пяти малых семей в их составе). Но социальная структура населения в рассматриваемый период, не ограничивалась рамками семьи. Представляется очевидным, что нормы

143

поведения определялись более разветвленной структурой социальной организации, выходившей за рамки института семьи и включавшей последнюю в качестве составного звена. Малая семья в эпоху поздней бронзы еще не могла существовать в качестве самостоятельной экономической единицы, так как многие производственные операции требовали мобилизации больших трудовых ресурсов. В результате, такой социальной организацией, по всей видимости, была большесемейная община, факт наличия которой в эпоху бронзы является общепризнанным

[Бутинов, 1968. С. 130; Першиц и др., 1982. С. 177]. Наряду с индивидуальными жилищами на вятских поселениях предполагается существование «двора», включающего постройки жилого и хозяйственного назначения. Последние, в свою очередь, находились в общем пользовании всего коллектива, что может рассматриваться как свидетельство наличия большесемейных общин, не обособившихся в хозяйственном отношении.

Несколько таких общинных поселков, в свою очередь, могли составлять общинно-родовую группу, какой представляется, например, комплекс поселений Лобань I и Лобань III, расположенные на расстоянии до 2 км друг от друга. Скорее всего, эти поселки оставлены близкородственными коллективами охотников, на что указывают типовая схожесть полуземлянок, остатки материальных артефактов. На р. Пижме (правый приток Вятки) из восьми исследованных жилищ шесть составляют «пары»: Этанцы II - Этанцы III, Акшубень I - Акшубень II, Покста II – Покста IV. Расстояние между поселками не превышало 2-3 км. Первые две группы представлены долговременными круглогодичными поселками (Этанцы II, Акшубень II) и располагавшимися недалеко от них местами посещений (Этанцы III, Акшубень I). Поселения Покста II и Покста IV, могли быть связаны с долговременным Худяковским поселением, жители которого вполне могли покидать его в теплое время года с целью пополнения пищевого рациона, за счет промысла зверя.

Таким образом, социальная структура общества эпохи поздней бронзы в бассейне р. Вятки может быть представлена следующим образом. Минимальной единицей общества была малая семья численностью в среднем 7-8 человек. В свою очередь, малые семьи входили в состав большой семьи (21-23 человека), представляющей собой группы близких родственников, совместно ведущих хозяйство и пользующихся средствами производства. Высший уровень данной структуры (объединение больших семей) составляла большесемейная община, представляющая экономический потенциал коллектива. Предположительная численность коллектива одного поселка варьировалась от 22 до 60 человек. Несколько таких общинных поселков, возможно, могли составлять общинно-родовую

144

группу. На Вятке сегодня известно несколько таких групп, занимавших строго очерченные территории.

Литература.

1.Бузин В.С. Поселения и жилища как источник социологической реконструкции. // СА. М., 1990. №3

2.Бутинов Н.А. Первобытнообщинный строй (основные этапы и локальные варианты).// Проблемы истории докапиталистических обществ. М.,1968

3.Голдина Р.Д. Отчет о раскопках Худяковского могильника в Тужинском районе Кировской области. Ижевск, 1980

4.Гусенцова Т.М., Сенникова Л.А. Многослойное поселение Лобань I.// Памятники эпохи энеолита и бронзы в бассейне р. Вятки. Ижевск, 1980

5.Евдокимов В.В. Народонаселение Степного Притоболья в эпоху бронзы: автореф. … канд. ист. наук. Киев, 1984

6.Карпова Н.П. Поселение Акшубень II – памятник эпохи поздней бронзы в бассейне р. Вятки.// Новые археологические исследования на территории Урала. Ижевск, 1987

7.Макаров Л.Д. Позднебронзовый комплекс поселения Искра.// Проблемы поздней бронзы и перехода к эпохе железа на Урале и сопредельных территориях: Тезисы научной конференции, посвященной 90летию со дня рождения К.В. Сельникова. Уфа, 1991

8.Першиц А.И. История первобытного общества. М., 1982

9.Сенникова Л.А. Поселение Этанцы II на Средней Вятке.// Памятники эпохи энеолита и бронзы в бассейне р. Вятки. Ижевск, 1980

10.Сенникова Л.А. Поселение Лобань III – памятник эпохи поздней бронзы на Средней Вятке.// Европейский Север: взаимодействие культур в древности и средневековье: Материалы по археологии Европейского Северо-Востока: Доклады международной научной конференции, посвященной памяти В.Ф. Генинга. Сыктывкар, 1995. вып. 14

11.Сенникова Л.А. Поселения эпохи поздней бронзы в бассейне р. Вятки. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук, Ижевск, 2006

12.Трефц М.И. Поселение эпохи бронзы Буй I на Вятке.// СА. М.,

1985.№ 4

13.Черных Е.М. Жилища Изранского поселения эпохи поздней бронзы.// Новые археологические памятники Камско-Вятского междуречья. Ижевск, 1988

©Стрелкова А.А., 2011 г.

145

УДК 902/904

Р.Р. Тамимдарова,

БашГУ, Уфа

ЯНТАРНЫЕ БУСЫ СРЕДНЕВЕКОВЫХ МОГИЛЬНИКОВ УФИМСКО-БЕЛЬСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ

Янтарь является некристаллическим органическим минералом полимерного строения, относящимся к огромному и разнообразному семейству янтареподобных ископаемых смол. Правильно и целесообразно под «янтарем» понимать минеральный вид ископаемых смол, представленный сукцинитом [Аникеева, Яблонский, 2008. С. 226 – 227].

При создании типологии бус, пронизей и подвесок бахмутинских грунтовых могильников Уфимско-Бельского междуречья III-VIII вв. н.э. (Ангасякский, Бирский, Малокачаковский, Старокабановский, Югомашевский грунтовые могильники) все янтарные бусы отнесены к отделу бус из осадочных образований (85 экз., менее 1 % от всех исследованных бус из различных материалов).

Изучение янтареподобных смол осложняется их низкой устойчивостью к воздействию кислорода и солнечного света, что вызывает окисление образцов после изъятия из почвы. Окисление приводит к изменению элементарного состава, окраски, растворимости и других свойств [Аникеева, Яблонский, 2007. С. 227]. Так и исследуемые изделия покрыты окисленной коркой, имеют трещины, легко рассыпаются, что зачастую затрудняет работу с ними.

Форма найденных бус зонная симметрично и ассиметрично усеченная дважды (75 экз.), дисковидная и диско-коническая с нарезным линейным декором по боковым плоскостям (4 экз.), параллелепипедная (4 экз.), полусферическая (1 экз.). Янтарная подвеска, в единсвтенном экземпляре найденная только в Старокабановском могильнике (п. 80) – грибовидная.

Цвет изделий оранжевый, красно-коричневый, в редких случаях – бурый. Три бусины были декорированы желобками по боковой грани. Часть бус была покрыта матовой желтой коркой, не позволяющий определить прозрачность изделий. Канал в бусах и подвеске цилиндрический. Диаметр изделий варьируется в пределах 18-35 мм, высота 5-22 мм, диаметр канала –

2-5 мм.

Обработка янтаря могла состоять из следующих технологических операций (инструментарий, которым пользовался мастер – янтарщик, вероятно схож с инструментами ремесленников, занятых косторезным делом) [Розенфельд, 1978. С. 198; Мастыкова, 1996. С. 45; Шаповалов,

1998]:

146

1)сортировка собранного материала по цвету; 2)обдирка янтаря от окисленной корки – «горбушки»;

3)обточка заготовки до нужной формы либо раскройка, при которой мог выполняться технологический прием распиливания;

4)шлифование. Эта технологическая операция могла выполняться в два этапа: грубой шлифовкой и окончательной шлифовкой. Операция грубой шлифовки применялась для снятия окисной корки, матового панциря и придания куску нужной формы;

5)сверление или выжигание канала раскаленным инструментом. Возможно, выполняя данную операцию, янтарщик использовал лучковое сверло-дрель либо сверло-перка;

6)полировка с использованием специальной массы, которую наносили на деревянный брусок, обитый войлоком или кожей (шерстью) животного;

7)огранка шлифованием на точильном камне либо использованием напильника небольших размеров;

8)гравировка;

9)термическая обработка для изменения цвета янтаря.

Бусы из исследуемых могильников прошли все стадии обработки. Учитывая, что на некоторых изделиях фиксируются следы, оставленные от сверла-перки, вероятно отверстие бус высверливалось.

Крупные янтарные бусы, чаще всего встречающиеся в исследуемых могильниках, входят в состав погребального инвентаря поздних захоронений, датированных Н.А. Мажитовым V-VII вв. н.э. [Мажитов, 1968. С. 33]. Аналогичные экземпляры известны в коллекциях памятников IV-V вв. на Кавказе, Кубани, Абхазии, Кабардино-Балкарии [Ковалевская, 1998. С.30]. В памятниках Северного Причерноморья данные бусы бытуют с IV в. до н.э. по IV в. н.э. [Алексеева, 1978. С. 23-24]. В Верхнем Прикамье они наиболее распространены в погребениях харинского этапа ломоватовской культуры, датирующихся V-VI вв. [Голдина Р.Д., Кананин, 1989. С. 73]. Исследуя бусы северокавсказского могильника Клин-Яр III, А.В. Мастыкова заключает, что подобные бусы характерны для Центральной и Западной Европы V- первой половины VI в., но известны и в памятниках, датируемых началом VII в. [Мастыкова, 2001. C. 79].

Янтарные бусы с нарезным декором были рассмотрены А.В. Мастыковой [Мастыкова, 2004. С. 55-67]. Судя по ее исследованиям, находки округлых янтарных бус с линейным нарезным декором являются для эпохи Великого переселения народов достаточно надежным этнокультурным признаком центральноевропейского происхождения (мастерская по их изготовлению найдена в Южной Польше, в Швилче). В римское время они многочисленны в Южной Прибалтике и практически не

147

известны за пределами данного региона. В эпоху великого переселения народов эти бусы широко распространяются в Центральной и Северной Европе. Присутствие таких бус в Западной Европе и на Кавказе, вероятно, свидетельствует о контактах этого региона с Центральной Европой в эпоху Великого переселения народов. В Скандинавию данные бусы попадают, по всей видимости, из Юго-Восточной Прибалтики, скорее всего морским путем. Рассмотрев погребальный инвентарь, в состав которого входили исследуемые бусы, автор делает вывод, что бусы с нарезным декором присутствуют в «княжеских» погребениях и являются элементом престижной «княжеской дунайской моды» V в., что и объясняет их широкое распространение в варварской Европе. Нарезные бусы входили в состав ожерелий либо надевались на металлические проволочные кольца. Как предполагает А.В. Мастыкова, в качестве подвески к мечу могли служить бусины, найденные в привилегированной могиле в Гютлингене и в захоронении в г. Уфе, зафиксированном Н.И. Булычевым в 1902 г.

Янтарные грибовидные бусы-подвески, по исследованиям А.В. Мастыковой связанны по происхождению с балтийским регионом и широко распространяются в позднеримское время, как у варваров, так и на территории империи, попадая даже на Ближний Восток. Янтарные грибовидные подвески известны на некоторых сарматских могильниках Подонья и Поволжья [Мастыкова, 1999. С. 171-202]. На Кавказе встречаются лишь эпизодически [Ковалевская, 1998. С. 31]. В Прикамье они найдены в Бродовском и в Тураевском I могильниках конца IV-начала V в.

н.э. [Голдина Р.Д., 1991, рис. 3; Голдина Е.В., 2010. С. 468].

Выделяются две главные янтароносные провинции мира: Евроазиатская, включающая Балтийско-Днепровскую, Карпатскую, СевероСибирскую, Дальневосточную, Сицилийскую и Бирманскую субпровинции, и Американская с Северо-Американской и Мексиканской субпровинциями. Учитывая сведения античных авторов о том, что янтарь добывали в Индии и Африке, вероятно, эти районы также могут быть включены в янтароносные провинции [Сребродольский, 1988. С.33; Бубнова, Половников, 2001. С.

124].

С IV-V вв., когда янтарь становится наиболее излюбленным и массовым материалом на широкой территории от Урала до Крыма, он везде имеет один характер. Р.Л. Розенфельдт, собравший и классифицировавший поделки из янтаря на всей территории Руси, полагал, что все они изготовлены из прибалтийского сырья, т.к. до XIX в. не велись настоящие разработки приднепровских месторождений [Полубояринова, 1991. С. 16]. Б.А. Рыбаковым же приводится предположение, что это мог быть не прибалтийский, а восточноевропейский янтарь [Рыбаков, 1948. С. 423-424]. Характерные для Прикамья V – VI вв. крупные янтарные дисковидные бусы,

148

по мнению В.А. Иванова могут быть южного (днепровского?) происхождения, где имеются естественные выходы янтаря [Иванов,

Крыласова, 2006. С. 118].

Специфическое положение, которое занимает янтарь в торговле как единственный природный материал европейского происхождения, выражено в том, что все очаги наибольшей концентрации находок из него – прикамский, средневолжский и донецко-донской открыты на запад, что говорит о волжских и днепровских путях поступления [Ковалевская, 1998.

С. 32].

Янтарные бусы из исследуемых могильников найдены целыми, фрагментированными и в осколках, но нет заготовок, полуфабрикатов, брака производства, что могло бы говорить о местном изготовлении украшений из «импортного» сырья. Наличие износа на изделиях, а также то, что янтарные бусы встречаются при раскопках средневекового городища Уфа – II [Тамимдарова, 2011, в печати], свидетельствует о том, что бусы из янтаря входили в состав украшений для повседневной носки.

Таким образом, янтарные изделия, появляясь в качестве грибовидных подвесок в IV в., в последующем меняют форму до дисковидных бус и занимают важное место в декоре костюма. Вероятнее всего, янтарные бусы изготавливались в Прибалтийских (днепровских?) мастерских и поступали населению Уфимско-Бельского междуречья Северным путем.

Литература.

1.Аникеева О.В., Яблонский Л.Т. Опыт определения источников янтаря из могильника у д. Прохорова.// Проблемы археологии Нижнего Поволжья. II Международная Нижневолжская археологическая конференция. Волгоград, 2007

2.Бубнова М.А., Половников И.А. Янтарь в Средней Азии. Древние цивилизации Евразии. История и культура. М., 2001

3.Иванов В.А., Крыласова Н.Б. Взаимодействие леса и степи Урало-Поволжья в эпоху средневековья (по материалам костюма). Пермь,

2006

4.Ковалевская В.Б. Хронология восточно-европейских древностей V-IX вв. Вып.1. Каменные бусы Кавказа и Крыма. М.,1998

5.Мастыкова А.В. Бусы.// Гавритухин И.О., Обломский A.M. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.,1996

6.Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948

7.Полубояринова М.Д. Украшения из цветных камней Болгара и Золотой Орды. М., 1991

8.Розенфельд Р. Л. Янтарь на Руси X—XIII вв.// Проблемы советской археологии. М., 1978

149

9.Сребродольский Б.И. Мир янтаря. Киев, 1988

10.Тамимдарова Р.Р. Коллекция бус из раскопок средневекового городища Уфа-II.// Вестник БашГУ. Уфа, 2011 (в печати)

11.Шаповалов Р. Г. Обработка янтаря в средневековом Новгороде.// Новгород и Новгородская земля. История и археология. Выпуск 12. Новгород,1998

©Тамимдарова Р.Р., 2011 г.

УДК 902/904

А.К. Фазрахманова,

БашГУ, г. Уфа

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ КЕРАМИКИ ЮЖНОГО УРАЛА

В данной работе рассмотрены разделы, посвящённые керамике, в основных исследованиях по раннему средневековью на территории Южного Урала [Генинг, 1972. С. 221-295; Мажитов, 1977. С. 39-77; Иванов, Останина, 1983. С. 104-127; Сунгатов, 1998. С. 17-43; Мажитов и др., 2009.

С. 110-126].

По терминологии, предложенной Ю.Б. Цетлиным [Цетлин, 2001], можно выделить три существующих подхода в изучении древней керамики: эмоционально-описательный, формально-классификационный и историкокультурный. Работы В.Ф. Генинга 1972 г., Н.А. Мажитова 1977 г., а также публикация «Городище Уфа II. Материалы раскопок 2008 года» 2009 г выполнены в рамках эмоционально-описательного. Работы В.А. Иванова и Т.И. Останиной 1983 г., Ф.А. Сунгатова 1988 г – формальноклассификационного. Рассмотрим критерии, по которым эти авторы выделяют культурные группы.

Критериями выделения культурных групп керамики в работе В.Ф. Генинга [Генинг, 1972. С. 221-295] являются визуально определяемые различия формы сосудов, техники изготовления и орнаментации. На основе выделенных групп керамики и особенностей погребального обряда, В.Ф. Генинг на территории современной Удмуртии и Башкирии выделяет 11 археолого-этнических типов (АЭТ): бахмутинский, позднебахмутинский, бирский, кансиярский, чермосанский, чандарский, куштерякский, караякуповский, турбаслинский, именьковский, романовский. Однако, как отмечает Ф.А. Сунгатов: «В основе деления – конструкция могильных ям, и лишь затем были учтены такие типообразующие признаки, как форма,

150