книги2 / 10-2

В стихотворении Суплiка до Грицка К[вiтк]и, написанной 8 декабря 1818 года, П.П. Гулак-Артемовский, кроме советов в произношении украинского звука «Э», в послании высказывает критические замечания в адрес русского языка: «Сказано: Москаль! Він без “вот” і не ступить; язик мову постолах, який же його одмінок второпає – що він верзе? От так вони й книжки друкують». И далее поет оду украинскому языку: «Уже нема його й на світі нічого кращого, як (царство небесне!) Еней в нашій одежі». И замечает: «Москаль, бач, порався й коло його, – і його одягнув по-московській». А затем вспоминает Шаховского: «Або нехай важко ікнеться, хоч би, й нашому Ш[аховському] з його Козаком. Е!.. Якби тільки бога не побоявсь, то бісів син, коли б не так сказав, що й... Та ба! Лучче прикусить язик: москаля не зачепи – лихо, а зачепиш, то й десять. Я тільки, бач, грішний, подумав, що хто чого не потямить, то нехай і не тика туди носа; нехай, я ж кажу, вибачайте, з [дурн]ою головою в дим не лізе» [«Украинский вестник», 1818, № 12, с. 358-362]. Острая реакция публики не в последнюю очередь была обусловлена упоминанием Полтавской битвы, о чем свидетельствует авторская ремарка в начале. В центре пьесы украинский бард Семен Климовский, вокруг которого и развиваются события. Здесь упомянуты Искра и Кочубей, в полку которого служил Климовский. Однако лишь недавно стало известно, что в первой редакции пьесы фигурировал и Мазепа5. В каком контексте – судить теперь трудно. Принято полагать, что А. Шаховской выбирал «український колорит для деяких своих водевілів, як певного роду екзотику, продовжуючи цим сентиментальных подорожників та випереджаючи Гоголя» [Рулін, 1927, с. XXXI]. Думаю, дело не только в «экзотике» (которая, в самом деле, была важнее для «сентиментальных путешественников», чем для Н. Гоголя), но и в том, что постановки этого произведения фиксируют уровень национального самосознания зрителя. Реакция на пьесу стала своеобразной формой проявления оппозиционности и была высказана таким необычным образом.

Восприятие пьесы А. Шаховского во многом объясняется тем, что уже была известна «Энеида». Современник Котляревского С. Стеблин-Каминский писал: «Комизм его “Энеиды” неподражаем: везде дышит самая непринужденная сатира, блестящая неподдельною веселостью и остротами наблюдательного ума. Вся Украина читала “Энеиду” с восхищением. Легкость рассказа, верность красок,

120

тонкие шутки были в полной мере новы, очаровательны. Списывая с природы, автор нигде не погрешил против истины, народность отражается в поэме, как в зеркале”6.

Первой реакцией на споры «Казаке-стихотворце» была пьеса Василия Гоголя-Яновского «Простак», в которой есть сцена диалога между Соцьким и Солдатом-москалем:

Соцкий (смеется, а потом опять наливает чарку). Гарно ти, мо-

скалю, навчився говорить по-нашому. (Выпивает, встает и выходит на средину сцены.) Гарно, москалю, гарно!... Дети так навчився?

Солдат. Да все же у твоего свата, не только говорить, но и петь научился ваших хохлацких песень.

Соцкий. Чи бачиш! (Протирая усы.) А ну, будь ласкав, москалю, заспівай, якої там сват мій навчив тебе. Я всі його пісні знаю і сам колись було співаю.

Солдат. Изволь. (Поет)

Ах в поле могила С ветром разговаривала:

Не дуй, ветер, ты на меня, Чтоб я не почернела.

Соцкий (смеется до уморы). Гарно, москалю, гарно! Ну, вже втяв до гапликів! Се вже краще від тієї, що, “в городі бузина, а в Киеві дядько, за те тебе полюбила, що на руці перстень”.

Солдат (продолжает).

Чтобы в реке не плодилась рыба За то, что я за Дунай заехал.

Соцкий (смеется до уморы). Ха, ха, ха! Ой, ой, лишенько! Годі, годі, москалю! Будь ласкав, годі, а то, далибі, кишки порву від сміху!

Солдат. Чево ты смеешься?

Соцкий. Да як же не сміяться? Ти не знать по-якому співаеш.

Солдат. А как же?

Соцкий. Слухай, я тобі заспіваю (поет.)

У полi могила

3 вітром говорила:

Не вій, вітре, ти на мене, Щоб я не чорніла.

Ні вітер не віє,

121

Ні сонце не гріє.

Тільки в степу при долині Трава зеленіє.

(Музыка. Потом:)

Соцкий. А що, москалю, чи так сват мій співав тобі? Солдат. Да, да, точно так.

Соцкий. То-то, мось пане! А ти не втнеш, даром що в ґудзиках. Солдат. А знаєш ли ты другую?

Соцкий. Яку?

Солдат. Ах был, да не туте, да поехал на мельнику.

Соцкий. Ха, ха, ха! Бодай тебе, москалю! А сієї ж де ти навчився? Солдат. Эту часто поёт-бывало Прицка.

Соцкий. Та, може, не так?

Параска. Може:

Ой був, та нема Та поїхав до млина?

Солдат. Да, да!

Ой был да нима Да поихав до млина.

Соцкий. А ти знаеш, кумо, сієї?

Параска. Знаю.

Соцкий. Заспівай же нам, серце.[Гоголь-Яновський, 1958, с. 49-52]

Потом, в «Москале-чаривныке», ситуация почти повторяется, действие разворачивается тоже вокруг песни Ой, був, та нема, та поїхав до млина, которая в устах Москаля звучит как «Ой, был да нема, да поехал на мельницу», а в «Простаке» – «Ах был, да не туте, да поехал на мельницу». Ситуация выигрышная для носителя украинского языка. Но в данном случае Тетяна, персонаж этой пьесы, поет и русскую песню Больно сердцу мила друга не иметь. Исполнительницу хвалит Москаль: «славно поет». Сталкиваются персонажи, пытаясь при помощи пословицы выразить существо русского и украинца. Москаль формулирует: «Хохлы никуда не годятся, да голос у них хорош». Это вызывает у Михайлы протест: «Ось заглянь в столицю, в одну і в другу, та заглянь в сенат, та кинься по міністрах, та годі й говорить – чи признает, что “ныньче и ваших есть много заслуженных, способных и отличных людей даже в армии, да пословица-то идет,

122

вишь-то». После чего Михайло заявляет, что и «у нас есть їх протии москалів не трохи» и приводит пословицу: «З москалем знайся, а камінь за пазухою держи».

Весьма откровенно оппонировал Шаховскому И. Котляревский в «Наталке Полтавке»7. Можно предположить, что дело не только в языке, так как «выпад» Шаховского был менее значительным, чем «реплика» И. Котляревского. Известный украинский исследователь театра этого времени П. Рулин склонен думать, что это был тот отрицательный пример, отталкиваясь от которого, Котляревский ищет свой путь [Рулін, 1927, с. XXXІV]. Обсуждение этого вопроса происходит в седьмом явлении, в разговоре участвуют Выборный, Петро и Возный. Петро, побывавший в городе, рассказывает о своих театральных впечатлениях.

Возный. Що ти тут, старосто мій, – теє-то як його – розглагольствуєш з пришельцем?

Выборный. Та тут диво, добродію; сей парняга був у театрі та бачив і комедію і зачав було мені розказовати, яка вона, та ви перебили.

Возный. Комедія, сиріч, лицедійство. (К Петру). Продолжай, вашець...

Петро. На комедії одні виходять – поговорять, поговорять та й підуть; другі вийдуть – те ж роблять; деколи під музику співають, сміються, плачуть, лаються, б’ються, стріляються, колються і умирають.

Выборный. Так таке то комедія? Єсть же на що дивитись, коли люди убиваються до смерті нехай їй всячина!..

Возный. Они не убиваються і не умирають – теє-то як його – настояще, а тілько так удають іскусно і прикидаються мертвими. О, якби справді убивалися, то б було за що гроші заплатити!

Выборный. Так се тілько гроши і видурюють! Скажи ж, братику, яке тобі луче всіх полюбилось, як каже пан возний, лицемірство?

Возный. Не лицемірство, а лицедійство. Выборный. Ну, ну! Лицедійство...

Петро. Мені полюбилась наша малоросійська комедія; там була Маруся, був Климовський, Прудиус і Грицко.

Выборный. Розкажи ж мені, що вони робили, що говорили.

123

Петро. Співали московські пісні на наш голос, Климовський танцьовав з москалем. А що говорили, то трудно розібрати, бо сю штуку написав москаль по-нашому і дуже поперевертав слова.

Выборный. Москаль? Нічого ж і говорити! Мабуть, вельми нашкодив і наколотив гороху з капустою.

Петро. Климовський був письменний, компоновав пісні і був виборний козак: служив в полку пана Кочубея на баталії з шведами під нашою Полтавою.

Возный. В полку пана Кочубея? Но в славнії полтавськії времена – тее-то як його – Кочубей не бил полковником і полка не іміл; ібо і пострадавший от ізверга Мазепи за вірность к государю і отечеству Василій Леонтійович Кочубей бил генеральним суддею, а не полковником.

Выборный. Так се так не во гнів сказати: буки-барабан-башта, шануючи бога і вас.

Возный. Великая неправда виставлена пред очі публічності За сіє малоросійськая літопись вправі припозвать сочинителя позвом к отвіту.

Петро. Там Іскру почитують.

Возный. Іскра, шурин Кочубея, бил полковником полтавським і пострадал в місті з Кочубеем, мало не за год до Полтавськой баталії; то думать треба, що і полк не ему принадлежал во врем’я сраженія при Полтаві.

Петро. Там Прудиуса і писаря його Грицька дуже бридко виставлено, що нібито царську казну затаїли.

Возный. О, се діло возможне і за се сердиться не треба. В сім’ї не без виродка – теє-то як його. Хіба єсть яка земля, праведними Іовами населена? Два плута в селі і селу безчестям не роблять, а не тілько цілому краєві.

Выборный. От то тілько нечепурне, що москаль взявся по-нашо- му і про нас писати, не бачивши зроду ні краю і не знавши обичаїв і повір’я нашого. Коли не піп…

Возный (перебивая). Полно, довольно, годі, буде балакати. Тобі яке діло до чужого хисту? Ходім лиш до будучої моєї тещі. (Уходят.) [Котляревський, 1982, с. 241-242].

124

Еще театр эпохи барокко охотно обращался к языковым эффектам. В этой оппозиции следует усматривать не только продолжение традиций старинного театра, где культивировались языковые тонкости. Однако в новое время возникают иные причины для широкого использование мотива сравнения двух языков и их выразительных возможностей в разных произведениях того времени, что свидетельствует об интересе к этому мотиву у публики. Подобные сцены были приправлены комическим эффектом, что маскировало пафос оппозиционности, хотя, разумеется, он проступал весьма выразительно. Исследователь ХХ века склонен утверждать: «Прикметою доби було те, що в театрі на Україні вживалося різних мов, а польська, московська та українська спеціально вживалося до громади в одному театрі і навіть в одній виставі і ті самі виконавці, й ті самі виконавці, іноді знаючи лише одну мову із цих мов, виконували ролі в кожній із цих трьох мов»

[Антонович, 1993, с. 461]8.

Знаменательно, что в центре спора оказывается украинская народная песня. Она становится неким образцом, вокруг которого происходит полемика. Претензии на понимание украинского языка разбиваются о комическое истолкование семантики отдельных слов.

В возникшей в 20-х – 30-х гг. XIX века дискуссии о границах употребления украинского языка народно-песенная традиция была важнейшим аргументом в отстаивании мысли о том, что не только комическое является уделом украинского слова. В закреплении этого представления особая роль принадлежит «Энеиде» И. Котляревского, которая, с одной стороны, высокой технологией работы со словом указала на готовность языка к литературному творчеству, а с другой – народно-комический пафос поэмы закрепил за языком его привязанность к комическому слову. Последнее создало такое явление как «котляревщина», в ставшее в определенный момент препятствием на путях развития украинского слова, отзываясь иной раз и сейчас на маргинесах современной культуры.

До сих пор не осмыслена громадная роль украинской народной песни в становлении украинского слова. Около 700 тысяч текстов, передававшихся столетиями из уст в уста, являются охранной грамотой украинского слова. В самые трагические моменты его истории – гонений, запрещений, уничтожен и я наиболее изощренными методами

– народная песня оправдывала, утверждала, популяризовала украин-

125

ский язык. Своеобразное эстетство и изысканность украинского слова порождены именно песенной традицией, что в свою очередь объясняет сложный путь его врастания в различные сферы общественной жизни.

Песня занимает особое место в драматических текстах. Можно с уверенностью сказать, что отсутствие действия или сцен, связанных с народной песней – редкий случай. Как, правило, это важные эпизоды в развитии сюжета, а иногда, как у Шаховского, например, доминирование песенного текста.

Особая роль в популяризации украинского языка и поэзии принадлежит М. Максимовичу и его сб. «Украинских народных песен» (1827). Он был замечен и стал крупным событием русской литературной и научной жизни. Но важно подчеркнуть, что и у Максимовича, и у Каченовского, и у Полевого, и в сознании Гоголя звучит одна и та же мысль: украинский фольклор, язык и литература – это то, что принадлежит прошлому, пусть и великому, славному, но прошлому. Кстати, этот тезис наглядно иллюстрируют и попытки создания украинского лексикона. Идея, которая сквозит у Капниста, отчасти воплощена Василием Гоголем-Яновским, Максимовичем и Николаем Гоголем. А П.П. Гулак-Артемовский в письме к В.Г. Анастасевич уписал: «Я осмеливаюсь сообщить вашому высокородию такое намерение, которое давно лежит, как грех, на душе моей: во сне и наяву грежу о Словаре малороссийском» [Гулак-Артемовський, 1978, с. 132].

Украинский язык в первой половине XIX века рассматривался как наречие, которое входит в систему диалектов русского языка, и в системе имперской культуры, имеющей достаточно выразительную иерархию стилей, украинское слово соответствовало жизненному стилю речи, свойственному, прежде всего, комическим жанрам. Впрочем, бытовало и другое мнение. В.Н. Срезневский уже в 1834 г. на страницах Ученых записок Московского университета писал: «И многие уверены, что этот язык есть один из богатейших языков славянских; что он едва ли уступит, например, богемскому – в живописности, сербскому – в приятности; что этот язык, который, будучи не обработан, может уже сравниться с языками образованными по гибкости и богатству синтаксическому – язык поэтический, музыкальный, живописный» [Срезневский, 1834, с. 134]. Но споры эти длились не только на протяжении всего XIX века9, а потом XX и, как оказалось, и XXI века.

126

Своеобразный всплеск интереса к украинскому слову обозначил журнал «Вестник Европы», где, начиная с 1827 года, были опубликованы поэтические произведения П. Гулака-Артемовского, Л. Боровиковского, а также переводы и оригинальные тексты А. Шпигоцкого.

М. Каченовский, редактор журнала, высказывал свое отношение к украинской литературе в статьях, которые предваряли публикации украинских авторов. Его позиция исполнена симпатии. Но, как и у большинства критиков и литераторов, приверженность отмечена «снисхождением к наречию многочисленных однородцев, соотечественников и сограждан наших, снисхождения, подобию тому, какое оказывают немцы к остаткам языка, уцелевшим в одном уголке прежней Швабии» [Изящная словесность // «Вестник Европы», 1827, № 20, с. 287].

Новая волна дискуссий возникла в начале 40-х годов в связи с выходом Кобзаря Шевченко. Но это уже другая тема, требующая специального внимания.

ПРИМЕЧАНИЯ

1  Павел Владимирович Михед доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины (Киев, Украина).

2 Современная библиография. Русская литература. Книги 1829 года’. Московский телеграф, Ч. 26, № 5, с. 196-197.

3 О современном толковании термина см.: [Савченко, А., Хмелевский, 2018, с. 47-65].

4 Цит. по кн.: [Рулін, П. 1927, с. XXXII].

5 В письме к А.С. Шишкову (от 17.05.1812) А. Шаховской жалуется на временное запрещение, вызванное упоминанием Мазепы (“проклятое имя Мазепы, упомянутое в опере все начудесило”) в мае 1812 года (впервые водевиль был поставлен при дворе 15 мая 1812 г., см.: [Арапов, 1861, с. 215], но позже имя Мазепы было снято. См. об этом: [Иванов, 2008, с. 56]. Его нет уже в издании 1815 г. Этот факт заставляет несколько по-иному посмотреть на место А. Шаховского в истории русско-украинских культурных взаимоотношений. Он первым (пусть и в искаженном виде или, как высказался В. Перетц, в «очень слабой имитации украинского языка») показал украинца, выведя на сцену и язык, и его носителей. Резкая оценка Казака-стихотворца Тарасом Шевченко, вложенная в уста персонажа повести Близнецы («это чепуха на двух языках» [Шевченко, 2003, с. 55]), может быть принята с предостережением – как свидетельство бескомпромиссности украинского поэта. Полемические же выпады в адрес А. Шаховского свидетельствуют о достаточно высоком национальном самосознании украинских деятелей культуры того времени. Е. Гребенка, хоть и считал Казака-стихотворца «старинной пародией на Малороссию», полагал, однако, что персонажи «заговорили в них языком чисто малороссийским – были приняты публикою с восторгом…» [Гребінка, 1957, с. 316-317].

6 С.С.К. [Стеблин-Каменский]. 1839.

127

7 Современные украинские исследователи склонны расширять оппозиционный смысл пьесы Наталка Полтавка. См.: [Cарапин, 2009. c. 124-133].

8 Такую ситуацию наблюдал и автор известных очерков И. М. Долгорукий, видевший спектакль в Кременчуге 1810 году: «Двух актеров нет, которые бы одним наречием говорили: кто по русски, кто по черкаски, иной по мароссийски, иной по польски – смешение языков». [Долгорукий, 1870, с. 96].

9 Детальнее о фактах в работе: [Волинський, 1959].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Арапов, П. Н. Летопись русского театра / Сост. Пимен Арапов. Санкт-Пе- тербург: тип. Н. Тиблена и К°, 1861. [4], IV. 386 с.

Долгорукий, И. М. Славны бубны за горами, или Путешествие мое ко- е-куда 1810 года / Соч. кн. И.М. Долгорукого; [Предисл.: О. Бодянский]. Москва: Имп. О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1870. 355 с.

Иванов, Д. А. О запрещении оперы-водевиля «Казак-стихотворец»: письмо А. А. Шаховского А. С. Шишкову’ / Д. Иванов // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. VI (Новая серия): К 85-летию Павла Семеновича Рейфмана. Тарту, 2008. С. 54-62.

Карамзин, Н. М. Пантеон российских авторов / Н.М. Карамзин / Издание Платона Бекетова. Москва: [Печатано в Сенатской типографии у Селивановскаго], 1801-1802. – 40 с.

Лотман, Ю. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры («Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка» – неизвестное сочинение Семена Боброва) / Ю. Лотман, Б. Успенский // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 358: Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение, XXIV. Тарту, 1975. С. 168-254.

Полевой Кс.[енофонт]. О сочинениях Пушкина / Кс. Полевой ’ // Московский телеграф. 1829. Ч. 27. № 9. С. 219-236.

Пушкин, А. Полное собрание сочинений : в 10 т. Т. VIII. Автобиографическая и историческая проза / А.С. Пушкин. – Ленинград: Наука, 1978. 415 с.

С.С.К. [Стеблин-Каменский]. Биография поэта Котляревского // Северная пчела. 1839. № 146 (4 июля).

Савченко, А. К истокам формирования и становления украинской языковой трехкодовости (русский язык – суржик – украинский язык) / А. Савченко, М. Хмелевский // Славяноведение. 2018. № 6. С. 47-65.

Срезневский, И. Взгляд на памятники украинской народной словесности / И. Срезневский // Ученые записки Московского университета. 1834. Ч. VI, окт. № 4. С. 134-150.

Шаховской, А. А. Сочинения князя А.А. Шаховского / А. Шаховской. Санкт-Петербург: А.С. Суворин, ценз. 1898. 223 с. (Дешевая библиотека; № 207).

Антонович, Д. Український театр. Українська культура. Лекції за редакції Дмитра Антоновича / Д. Антонович. Київ, 1993. 592 с.

Волинський, П. К. Теоретична боротьба в українській літературі (перша половина XIX ст.) / П.К. Волинський. Київ: Держвидав, 1959. – 441 с.

Гоголь-Яновський, В. Простак, или хитрость женщины, перехитренная солдатом / В. Гоголь-Яновський // Українська драматургія першої половини XIX ст.: Маловідомі п’єси. Київ., 1958. С. 29-69.

128

Гребінка, Є. 1957. Провинциальные театры / Є.’Гребінка // Гребінка, Є. Твори: в 5 т. Т. 5. – Київ, 1957.

Гулак-Артемовський, П. Твори / П. Гулак-Артемовський. – Київ, 1978.160 с.

Котляревський, І. Наталка-Полтавка. Твори / І. Котляревський. Київ, 1982.

Рулін, П. Котляревський і театр його часу / П. Рулін // Рання українська драма. Київ, 1927.

Сарапин, В. «…По-нашому і про нас писати…»: “Наталка Полтавка” Івана Котляревського як національна художня опозиція до водевілю “Казак-стихот- ворец” Олександра Шаховського / В. Сарапин // Рідний край. 2009. № 2. С. 124-133.

Шевченко, Т. Зібрання творів: у 6 т. Т. 4. Київ. 2003. 595 c.

REFERENCES

Arapov, P. N. Letopis’ russkogo teatra / Sost. Pimen Arapov. SanktPeterburg: tip. N. Tiblena i K°, 1861. [4], IV. 386 s.

Dolgorukij, I. M. Slavny bubny za gorami, ili Puteshestvie moe koe-kuda 1810 goda / Soch. kn. I.M. Dolgorukogo; [Predisl.: O. Bodyanskij]. Moskva: Imp. O-vo istorii i drevnostej ros. pri Mosk. un-te, 1870. 355 s.

Ivanov, D. A. O zapreshchenii opery-vodevilya «Kazak-stihotvorec»: pis’mo A. A. Shahovskogo A. S. Shishkovu’ / D. Ivanov // Trudy po russkoj i slavyanskoj filologii. Literaturovedenie. VI (Novaya seriya): K 85-letiyu Pavla Semenovicha Rejfmana. Tartu, 2008. S. 54-62

Karamzin, N. M. Panteon rossijskih avtorov / N.M. Karamzin / Izdanie Platona Beketova. Moskva: [Pechatano v Senatskoj tipografii u Selivanovskago], 18011802. – 40 s.

Lotman, Yu. Spory o yazyke v nachale XIX v. kak fakt russkoj kul’tury («Proisshestvie v carstve tenej, ili Sud’bina rossijskogo yazyka» – neizvestnoe sochinenie Semena Bobrova) / Yu. Lotman, B. Uspenskij // Uch. zap. Tartuskogo gos. un-ta. Vyp. 358: Trudy po russkoj i slavyanskoj filologii. Literaturovedenie, XXIV. Tartu, 1975. S. 168-254.

Polevoj Ks.[enofont]. O sochineniyah Pushkina / Ks. Polevoj // Moskovskij telegraf. 1829. Ch. 27. № 9. S. 219-236.

Pushkin, A. Polnoe sobranie sochinenij: v 10 t. T. VIII. Avtobiograficheskaya i istoricheskaya proza / A.S. Pushkin. – Leningrad: Nauka, 1978. 415 s.

S.S.K. [Steblin-Kamenskij]. Biografiya poeta Kotlyarevskogo // Severnaya pchela. 1839. № 146 (4 iyulya).

Savchenko, A. K istokam formirovaniya i stanovleniya ukrainskoj yazykovoj trekhkodovosti (russkij yazyk – surzhik – ukrainskij yazyk) / A.Savchenko, M. Hmelevskij // Slavyanovedenie. 2018. № 6. S. 47-65.

Sreznevskij, I. Vzglyad na pamyatniki ukrainskoj narodnoj slovesnosti / I. Sreznevskij // Uchenye zapiski Moskovskogo universiteta. 1834. Ch. VI, okt. № 4. S. 134-150.

Shahovskoj, A. A. Sochineniya knyazya A.A. Shahovskogo / A. Shahovskoj.Sankt-Peterburg: A.S. Suvorin, cenz. 1898. 223 s. (Deshevaya biblioteka; № 207).

Антонович, Д. Український театр. Українська культура. Лекції за редакції Дмитра Антоновича / Д. Антонович. Київ, 1993. 592 с.

129