ПОСТМОДЕРНИЗМ

ФИЛОСОФИЯ

Доклад на 9-11 минут «Постмодернизм»

1. Постмодернизм как тенденции, проявившиеся в культурной практике и самосознании Европы в течение последних 20 лет.

2. Смена познавательной парадигмы и удаление субъекта с позиции источника системы представлений.

3. Место понятия «деконструкция» в философии постмодернизма.

4. Воззрения Ж.-Ф.Лиотара,

5. Ж. Деррида

6. Ж.Бодрийара

Термин «постмодерн» используется для обозначения как специфики культуры второй половины ХХ века, так и философской мысли, представленной именами Ж. Лакана, Ж. Дерриды, Ж. Батая, Ж. Делёза, Ж.-Ф. Лиотара, Ж.Бодрийяра и др. Постмодернизм складывался под влиянием многих интеллектуальных и культурных течений: от прагматизма, экзистенциализма, психоанализа до герменевтики и аналитической философии. Но постмодернистская мысль двигалась «по краям» этих течений, не принадлежав ни к одному из них.

Но мыслители второй половины 20 века себя постмодернистами не называли. Один из самых известных философов Ж.Бодрийяр, говорил о постмодерне так: «Это затхлое, старое течение, я попрошу мое имя не сопоставлять с ним».

М. Фукко, другой французский философ, говорил, что «живого постмодерниста не встречал.»

ПОСТМОДЕРНИЗМ – тенденции, проявившиеся в культурной практике и самосознании Запада в течение последних десятилетий. Речь идет о пересмотре кардинальных предпосылок европейской культурной традиции, связанных с прогрессом как идеалом и схемой истории, разумом, организующим вокруг себя весь познаваемый мир, либеральными ценностями как эталоном социально-политического обустройства, экономической задачей неуклонного прироста материальных благ. Такое переворачивание привычных – «модернистских» – представлений (отсюда и термин «постмодернизм») охватывает самые разные сферы культурной деятельности, и если в кон. 1960-х гг. постмодернизм ассоциируется по преимуществу с архитектурными экспериментами, основанными на новом образе пространства и стиля, то со временем этот термин получает более широкое хождение, распространяясь на все области общественной жизни.

Постмодернистская философия противопоставляет себя прежде всего Гегелю, видя в нем высшую точку западного рационализма и логоцентризма. В этом смысле ее можно определить как антигегельянство. Гегелевская философия, как известно, покоится на таких категориях, как бытие, единое, целое, универсальное, абсолютное, истина, разум и т.д. Постмодернистская философия подвергает все это резкой критике, выступая с позиций релятивизма.

Постмодернизм возникает как осознание исчерпанности онтологии, в рамках которой реальность могла подвергаться насильственному преображению, переводу из «неразумного» состояния в «разумное». Квалификация такой онтологии как «модернистской» и исторически исчерпавшей себя есть вместе с тем провозглашение новой эпохи – постмодернизма.

Антисистематичность как характерная черта постмодернизма не сводится к простому отказу от притязаний на целостность и полноту теоретического охвата реальности – она связана с формированием неклассической «онтологии ума». Дело заключается в объективной невозможности зафиксировать наличие жестких, самозамкнутых систем, будь то в сфере экономики, или политики, или искусства.

Человек - чаще случай, чем выбор. Тут уже выпад против тех разновидностей индивидуализма, которые делают ставку на свободную личность, сознательно избирающую свою судьбу. В постмодернизме исчезает понятие субъекта, наделенного сознательными целеполаганием и волей. На первый план выходят бессознательные компоненты духовной жизни. Отсюда живой интерес к мифу как панацее от рационалистических бед нашего времени. Но миф опять-таки рассматривается как форма утверждения неповторимого, не как способ объединить людей.

Постмодернистская установка по отношению к культуре возникает как результат нарушения «чистоты» такого феномена, как искусство. Условием его возможности выступает изначальное смыслопорождение, восходящее к созидающему началу (субъекту), оригинальному творческому деянию.

Если же эти условия нарушены, – а именно это и происходит в постиндустриальном обществе с его бесконечными возможностями технического воспроизведения – то существование искусства в его прежних (классических или модернистских) формах оказывается под вопросом.

Другой стороной изменения статуса культуры является то, что сегодняшний художник никогда не имеет дело с «чистым» материалом – последний всегда тем или иным образом культурно освоен. Его «произведение» никогда не является первичным, существуя лишь как сеть иллюзий на другие произведения, а значит, как совокупность цитат.

Постмодернизм сознательно переориентирует эстетическую активность с «творчества» на компиляцию и цитирование, с создания «оригинальных произведений» на коллаж.

При этом стратегия постмодернизма состоит не в утверждении деструкции в противовес творчеству, манипуляции и игры с цитатами - серьезному созиданию, а в дистанцировании от самих оппозиций «разрушение – созидание», «серьезность – игра».

В культуре нового времени можно выделить два способа рассмотрения разума: первый исходит из признания его в качестве основы человеческой деятельности: разуму приписываются законодательные функции, что и определяет специфику культуры модерна в новое время. Второй способ отношения к нему прямо противоположен: законодательному разуму перестают доверять, его критикуют. Пространство культуры, в котором развернулась критика разума, и есть пространство постмодерна.

Постмодернистские претензии к разуму проявились прежде всего в философии постмодерна, которая отказалась от услуг законодательного разума в пользу разума интерпретативного.

Философия постмодернизма призвана обосновать постмодернистские новации в искусстве, оправдать его самоистребление, но неспособна истолковать более серьезные позитивные явления нынешней духовной жизни, хотя бы ту же архитектуру. Постмодернизм ведет борьбу с целым, а для зодчего его творение всегда выступает как целое. Плюрализм, за который ратует постмодернизм, хорош, но в меру.

Отказ от услуг законодательного разума и есть главная характеристика культуры постмодерна.

Произошли глубокие изменения в стиле и методах интеллектуальной деятельности. Прежде всего по-новому стали ставиться и решаться вопросы истины и обоснования знания. Интерпретативный разум перенаправил поиск оснований знания с трансцендентальной субъективности, которой была увлечена немецкая классическая философия, на повседневно-обыденную жизненную практику.

Интерпретативный разум отказывается работать в системе категорий научного мышления: истина, сущность, закономерность, основание, причина, объективность и т.д., восстанавливая суверенитет обыденного мышления, которое якобы меньше ошибается, чем понятийно-категориальное.

Объявив поиск истины ложной задачей, интерпретативный разум стал искать свои правила интеллектуальной деятельности, свои стили выражения мышления в слове.

Философия постмодерна отказалась от классической, открыв новые способы и правила интеллектуальной деятельности:

1. отказ от истины, а, следовательно, от таких понятий, как «исток», «причина». Взамен вводится термин «след», как-то единственное, что нам остается вместо прежней претензии знать точную причину.

2. неприятие категории «сущность», ориентирующей исследователя на поиск глубин, корней явлений, приводит к появлению понятия «поверхность» (резома). В такой ситуации остаются невостребованными термины «цель», «замысел»; предпочтительными становятся «игра», «случай».

3. отказ от категорий «истина», «сущность», «цель», «замысел» есть по сути отказ от категориально-понятийной иерархии, характеризующий и исследовательский, и даже литературный текст в модерне. Это понятие не работает в постмодерне, сделавшем ставку на «анархию».

4. в дискурсе модерна имели большое значение понятия «метафизика» и «трансцендентичное». Постмодерн противопоставляет «метафизике» «иронию», а «трансцендентному» - «имманентное».

5. если модерн стремился к «определенности», то постмодерн тяготел к «неопределенности», делая это понятие одним из центральных в своей интеллектуальной практике.

6. на смену терминам «жанр», «граница» текста приходят «текст» или «интертекст», что дает мыслителю свободу творить, пренебрегая требованиями традиции.

7. постмодерн нацелен не на созидание, синтез, творчество, а на «деконструкцию» и «деструкцию», т.е. перестройку и разрушение прежней структуры интеллектуальной практики и культуры вообще.

Негативное и даже агрессивное отношение к прошлому, к классике, к традиции – норма для культуры постмодерна. Постмодерн в своем свободолюбии пошел на крайности: стер имена и даты, смешал стили и времена, превратил текст в шизофреническое приключение, в коллаж анонимных цитат, начал играть с языка вне всяких правил грамматики и стилистики, смешал и уравнял святое и греховное, высокое и низкое.

Постмодернистский интеллектуальный настрой породил скептическое отношение к возможности теоретического обоснования путей развития общества, составления всякого рода долгосрочных прогнозов, проектов быстрого изменения общества. Культура постмодерна не дает санкций на революционное переустройство общества: она ориентирована на такие изменения в обществе, величина которых была бы соизмерима с «голубиными шажками».

ЛИОТАР

В философии этот термин укореняется Ж.-Ф.Лиотаром, предложившим говорить о «постмодернистском состоянии», для которого характерны открытость, отсутствие жестких иерархий и таких асимметричных оппозиционных пар (высокое – низкое, реальное – воображаемое, субъект – объект, целое – часть, внутреннее – внешнее, поверхность – глубина, Восток – Запад, мужское – женское и т.д.). Постмодернизм сторонится «тотализующих моделей» и связан со сменой познавательной парадигмы, пересмотром позиции субъекта как центра и источника системы представлений.

Французский ученый, обосновавший концепцию постмодернизма в философии, профессор Парижских университетов

В центре философской концепции Лиотара заложены концепция множественности и концепция плюральности. Он подчеркивает неповторимость события, особенность каждого «теперь». В связи с вниманием к множественному Лиотар ставит под вопрос традиционную модель единства и дает принципиально плюралистическое понимание действительности. Любые привила и принципы, претендующие на тотальное господство, становятся недействительными. Кризис ценностей и идеалов Просвещения означает отход от тотального и возвращение к ценности индивидуального опыта. В этом состоит суть спора между модерном и постмодерном: в современности не может быть всеобщих правил дискурса. Нет ни проигравшей, ни победившей стороны в споре, так как каждое положение оправдывается, поскольку имеет право на существование.

Большое внимание Лиотар уделяет статусу знания в современной культуре. Он полагает, что концепция «языковых игр» применима к различным областям человеческой деятельности и важна именно потому, что не требует безусловно истинных правил игры, а основывается на договоренностях. Многообразный дискурс предполагает использование нарративной (повествовательной) формы, так как именно она способствует сплочению общества. В повествовании свободно сочетаются различные виды высказывания, например, описательные, предписывающие, оценивающие и др. Для осуществления языковой игры необходим не только рассказчик, но и слушатель, что также налаживает коммуникацию. Наряду с абстрактными ценностями, такими как красота, добро, истина, культура и др., развиваются «перформативные» ценности знания, те, которые повышают эффективность действия.

Каждый имеет право индивидуального выбора в своей реализации. Это дает возможность сосуществования множества различных языков, которые невозможно свести к полному тождеству. На этом фоне меняется и задача социума – прежде всего сохранение разнородности, поддержка практики различных «языковых игр». Поддержка и сохранение индивидуального, различного заступают вместо нахождения универсального языка и сплачивающей идеи.

ДЕРРИД

В результате антропоцентризм, характерный для «нововременной», или просвещенческой, картины мира, сменяется множеством онтологий, выстраиваемых сообразно множеству «объектов». Значительную роль в разработке этих идей сыграла «деконструктивная» критика Ж.Деррида «метафизики присутствия». Попытка постичь отсутствие истока, различие, а не тождество как отправную точку самого мышления приводит Деррида и его единомышленников к переосмыслению статуса события: событие перестает соотноситься с универсальной истиной бытия.

Деррида известен прежде всего как создатель деконструктивизма.

В деконструкции главное не смысл и даже не его движение, но само смещение смещения, сдвиг сдвига, передача передачи. Деконструкция представляет собой непрерывный и бесконечный процесс, исключающий подведение какого-либо итога, обобщение смысла.

Сближая деконструкцию с процессом и передачей, Деррида в то же время предостерегает от понимания ее как какого-то акта или операции. Она не является ни тем ни другим, ибо все это предполагает участие субъекта, активного или пассивного начала. Деконструкция же скорее напоминает спонтанное, самопроизвольное событие, больше похожа на анонимную "самоинтерпретацию": "это расстраивается". Такое событие не нуждается ни в мышлении, ни в сознании, ни в организации со стороны субъекта.

Предпринимая деконструкцию философии, Деррида подвергает критике прежде всего сами ее основания. Он определяет ныне существующую философию как метафизику сознания, субъективности и гуманизма. Главный ее порок - догматизм. Таковой она является в силу того, что из множества известных дихотомий (материя и сознание, дух и бытие, человек и мир, означаемое и означающее, сознание и бессознательное, содержание и форма, внутреннее и внешнее, мужчина и женщина и т.д.) метафизика, как правило, отдает предпочтение какой-нибудь одной стороне, каковой чаще всего оказывается сознание и все с ним связанное: субъект, субъективность, человек, мужчина.

В своей деконструкции традиционной философии Деррида обращается также к психоанализу Фрейда, проявляя интерес прежде всего к бессознательному, которое в философии сознания занимало самое скромное место. Вместе с тем в толковании бессознательного он существенно расходится с Фрейдом, считая, что тот в целом остается в рамках метафизики: он рассматривает бессознательное как систему, допускает наличие так называемых "психических мест", возможность локализации бессознательного. Деррида более решительно освобождается от подобной метафизики. Как и все другое, он лишает бессознательное системных свойств, делает его атопическим, то есть не имеющим какого-либо определенного места, подчеркивая, что оно одновременно находится везде и нигде. Бессознательное постоянно вторгается в сознание, вызывая в нем своей игрой смятение и беспорядок, лишая его мнимой прозрачности, логичности и самоуверенности

Он превращает эти понятия в "неразрешимые": они не являются ни первичными, ни вторичными, ни истинными, ни ложными, ни плохими, ни хорошими и в то же время являются и теми, и другими, и третьими, и т.д. Другими словами, "неразрешимое" есть одновременно ничто и в то же время все. Смысл "неразрешимых" понятий развертывается через переход в свою противоположность, которая продолжает процесс до бесконечности. "Неразрешимое" воплощает суть деконструкции, которая как раз заключается в беспрерывном смещении, сдвиге и переходе в нечто иное, ибо, говоря словами Гегеля, у каждого бытия есть свое иное. Деррида делает это "иное" множественным и бесконечным.

В число "неразрешимых" входят практически все основные понятия и термины: деконструкция, письмо, различимость, рассеивание, прививка, царапина, медикамент, порез и т.д.

БОДРИЯР

Пожалуй, из всех современных постмодернистов наиболее ради­кальным является Жан Бодрийяр. Однако он не сразу пришел к такой позиции. Труды Бодрийяра 1960-х годов были написаны в традициях Модерна и отличались марксистской ориентацией. В своих ранних ра­ботах Бодрийяр занимался в основном критикой общества потребления с марксистских позиций. Уже по этим работам видно влияние лингвис­тики и семиотики. Однако довольно скоро Бодрийяр разочаровался и в марксизме, и в структурализме и начал заниматься их критикой.

Скандальность и эпатаж отличают книгу Бодрийяра «Сим­волический обмен и смерть» (1976). В ней Бодрийяр рассматривает со­временное общество как культуру смерти, в которой смерть является парадигмой дискриминации и изгнания из общества. Он рассматрива­ет бинарную оппозицию «жизнь/смерть». Общества с символическим обменом уничтожают эту оппозицию, а заодно и дискриминацию, и отлучение от общества. Именно страх смерти заставляет людей все глубже погрязать в обществе потребления.

Для Бодрийяра символический обмен — более предпочтительная перспектива, нежели современное общество, слишком примитивное для теоретика. Соблазнительность предпочтительной альтернативы он уви­дел в том, что она лучше соответствует зарождающемуся чувству, кото­рое позднее он назовет постмодернизмом.

В 80-е годы в работе «Симуляции» он пришел к выводу, что в со­временном обществе доминирует не производство, а средства массовой информации, кибернетические модели и вычислительные системы, ком­пьютеры, информационные процессоры, развлечения и индустрия зна­ний. Следствием появления этих систем стал настоящий знаковый взрыв. Можно сказать, что мы перешли из общества, в котором доми­нирует производство, в общество, где господствуют коды (знаки) про­изводства. Цель изменилась: раньше речь шла об эксплуатации и при­были, сегодня доминируют знаки и производящие их системы. Если раньше эти знаки отражали нечто реальное, то теперь они соотносятся с чем-то немногим большим, чем они сами. Иными словами, знаки стали саморефлексирующимися. Нам сегодня уже трудно различить, где ре­альность, а где просто знак. Граница между знаком и реальностью лоп­нула. Это и характерно для постмодернистского мира, в отличие от ми­ра Модерна, в котором происходили другие взрывы — производитель­ные системы, товары, технологии и т.д.

Бодрийяр полагает, что для постмодернистского мира характерно наличия симуляций.

Он писал:«Мы живем в эпоху симуляций»⁷.

В конце концов симуляции реального начинают преобладать. Мы со всех сторон окружены этими симуляциями, образующими замкнутый круг, циркулярную систему, не имеющую ни начала, ни конца.

Но Бодрийяр считает, что симулировать не значит притворяться. Тот, кто притворяется больным, может просто претендовать на то, что он болен. Тот, кто симулирует болезнь, проявляет в себе некоторые «ис­тинные» симптомы болезни. Симуляции подрывают различие между истиной и ложью, реальным и воображаемым. Примером превосходной симуляции является Диснейленд.

«Диснейленд существует как желание, утверждение того, что он явля­ется «реальной» страной, «реальной» Америкой. Диснейленд представ­ляется как воображаемый для того, чтобы мы поверили, что все осталь­ное — реально, в то время как весь Лос-Анджелес и окружающая его американская территория являются не реальными, а, скорее, гиперре­альными или симулятивными»⁹.

Речь в данном случае идет не о ложной репрезентации реальности, а о принятии того факта, что реальность как таковая изначально включает в собственную структуру симуляцию. Бодрийяр описывает наш мир как гиперреальность. По его мнению, средства массовой информации пере­стали быть зеркалом реальности, а сами превратились в реальность, или даже стали еще более реальными, чем сама реальность.

Бодрийяра больше всего интересует культура, переживающая, по его мнению, крупномасштабную и «катастрофическую» революцию. Это особая революция, в которой массы становятся все более пассивными, а отнюдь не революционными, как об этом писал Маркс. Массы — это «черная дыра», поглощающая все смыслы, информацию, коммуника­цию и т.д., и превращающая их в бессмыслицу.

Дело обстоит сложнее. Дело в том, что сами массы постоянно требуют от СМИ все новых образов и спектак­лей. Таким образом, постмодернизм Бодрийяра выражается в том, что он подчеркивает ускорение инерции, растворение смыслов в СМИ и растворение самих масс в «черной дыре» нигилизма и бессмысленно­сти.

Постмодернизм оказал большое влияние на различные виды искусства, что связано с изменением статуса произведения искусства в наше время (неизбежная вторичность материала и художественного жеста, сознательно реализуемая стратегия цитирования, пастиш, ирония, игра).

В постмодернизме велика роль описательного плана, т.е. характеристики вновь возникшей реальности, и плана полемического, связанного с переоценкой ценностей мысли и культуры. Целостная реальность ускользает от слов и отрицается постмодернизмом. Признаются только описания. Эти описания конституируются как единственная реальность. Подчеркиваются те черты электронной культуры, которые стирают различия между истиной и ложью. Реальность и фантазия сливаются в «виртуальной» действительности, как в «Диснейленде». Карта предшествует территории и создает «территорию», телевизор формирует общество.