книги / Философские проблемы науки и техники

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет»

М.А. Осипенко

ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУКИ И ТЕХНИКИ

Утверждено Редакционно-издательским советом университета

в качестве учебного пособия по основной образовательной магистерской программе «Биомеханика» направления высшего образования 15.04.03 (151600.68) «Прикладная механика»

Издательство Пермского национального исследовательского

политехнического университета

2017

1

УДК 167.7 О-74

Рецензенты:

д-р техн. наук, профессор И.К. Березин (Институт механики сплошных сред УрО РАН, г. Пермь);

канд. техн. наук, доцент А.А. Каменских (Пермский национальный исследовательский политехнический университет)

Осипенко, М.А.

О-74 Философские проблемы науки и техники : учеб. пособие / М.А. Осипенко. – Пермь : Изд-во Перм. нац. исслед. политехн. ун-та, 2017. – 115 с.

ISBN 978-5-398-01874-5

Изложены основные понятия и проблемы философии науки и техники. Приведены вопросы для самопроверки, необходимые студенту для сдачи экзамена по данной дисциплине. Курс соответствует трудоемкости3 ЗЕ, или108 ч, порабочемуучебномуплану.

Предназначено для магистрантов, обучающихся по основной образовательной программе «Биомеханика» направления высшего образования 15.04.03 (151600.68) «Прикладная механика».

УДК 167.7

Учебное пособие подготовлено в рамках выполнения государственного задания (проект № 1873).

2

3

ВВЕДЕНИЕ

Начало философии науки и техники, как и любого крупного общественно-культурного явления, условно [5]. Истоки этой дисциплины можно проследить, спускаясь по лестнице исторических периодов к натурфилософии (философии природы) Р. Декарта и П. Гассенди (первая половина XVII в.), а также к «Новому органону» (учению о научном методе) и «Великому восстановлению наук» Ф. Бэкона (20-е гг. XVII в.). Начало современной философии науки и техники можно датировать второй половиной XIX в. Эта датировка указывает на появление потока публикаций, не прерывавшегося до настоящего времени и посвященного специфической проблематике философии науки – проблематике строения, оснований и функций научного знания. Во второй половине XIX в. развивается понятие о специфической единице научного знания – научной теории: если большинство философов-классиков, рассуждая о строении знания, акцентировало в качестве его элементов понятия, суждения, умозаключения, то философы науки изучают в первую очередь научную теорию – логически организованную систему понятий и суждений, способную выполнять некоторые особые познавательные функции. Одновременно из проблематики чувственного опыта выделяется проблематика эмпирического знания, возникающего в результате научного эксперимента и наблюдения, служащего, с одной стороны, основанием теории, а с другой – ее сферой приложения. Акцентируются и такие типичные проблемы философии науки, как научный закон, математика и наглядность, аналогия.

Укрупнение масштабов научной работы косвенно активизировало философию науки, способствовало ее организационному оформлению. Еще до войны возникали специальные кафедры философии науки, в США начинал выходить специальный философский журнал по философии науки The Philosophy of Science. После войны размах исследований по философии науки еще более увеличился, возник ряд новых журналов и периодических изданий, стали регулярно проводиться международные конгрессы по логике, методологии и философии науки.

4

Итак, первым фактором, способствовавшим формированию философии науки, был рост масштабов научной деятельности. Второй по счету, а не по важности фактор заключался в самом содержании научного знания. В XIX в. сначала в математике, а потом в физике приобретала остроту проблема обоснования знания. Хотя она эпизодически рассматривалась и в XVIII в., однако содержание научной деятельности этого периода может быть выражено девизом французского механика, математика и философа Даламбера: «Идите вперед, и вера к вам придет», т.е. главным в этой деятельности было решение конкретных задач, получение результатов. В начале XIX в. со строго логическим, «геометрическим», как он говорил, изложением математического анализа выступил французский математик О. Коши, в том же направлении шли поиски чешского математика и философа Б. Больцано. В физике потребность в ревизии оснований была неразрывно связана с кризисом механического мировоззрения. XVIII в. в физике, особенно его вторую половину, обычно называют ньютонианским: это был век торжества ньютоновской механики, экстраполированной благодаря усилиям Л. Эйлера и Ж. Лагранжа, а также других создателей аналитической механики на многие смежные явления. При этом механицизм шел, так сказать, впереди механики: идеология механицизма, предполагающая трактовку всего и вся как проявления перемещения массы в пространстве и времени, обычно под действием какой-либо силы, использовалась далеко за пределами того, к чему практически прилагалась механика, – в химии, биологии. Уже в первой половине XIX в. положение изменилось. Бурное развитие теории теплоты, учения об электричестве и магнетизме обнажило трудности, вставшие перед механицизмом, возродив склонность, имевшуюся уже у Галилея, к чисто описательной трактовке природы. Не меньшее значение имели внутренние трудности механики. Развитие математического аппарата механики породило различные трактовки ее фундаментальных концепций, иногда отклонявшиеся от ньютоновских. В XVIII в. на эти

5

отклонения обычно не обращали пристального внимания. Но уже в начале второй половины XIX в. они стали предметом особых изысканий (Э. Мах, Г. Кирхгоф, Е. Дюринг и др.).

Развитие новой неклассической физики актуализировало некоторые из тех проблем, которые так или иначе давно волновали специалистов в области естественных наук. Это проблемы соотношения химии и физики, а также химии и физики, с одной стороны, и биологии – с другой. По-новому встала проблема соотношения математики с физикой: были очерчены две конкурирующие точки зрения – математика как структурирующая и смыслообразующая основа физики и математика как инструмент физического исследования. В особую подобласть философии науки выделились дискуссии по интерпретации квантовой механики, которые начались уже в конце 20-х гг. и продолжаются, пережив несколько периодов спада, по сей день.

Настоящее пособие посвящено не истории философии науки, а ее современному состоянию. Историческое построение предполагало бы следующую «линейную» структуру: позитивизм, неопозитивизм, постпозитивизм или более сложную структуру с пересечениями, например: позитивизм и неокантианство – неопозитивизм, неопозитивизм и историцистская философия науки – постпозитивизм. Однако в данном учебном пособии выделяются пять основных направлений философии науки и техники, каждое из которых имеет глубокую традицию. Причем речь идет именно о направлениях философии науки и техники, а не об общефилософских направлениях. Это релятивизм, фаллибилизм, эволюционная эпистемология (синтетическое направление, условно названное в лекциях концепциями научной рациональности, возникшее в оппозиции к скептицизму и фаллибилизму)

и эмпирический конструктивизм.

6

ГЛАВА 1. ОБЗОР СОВРЕМЕННОГО СОСТОЯНИЯ ФИЛОСОФИИ НАУКИ И ТЕХНИКИ

Релятивизм. Релятивизм утверждает относительность, условность, ситуативность научного знания. Релятивисты обычно отказываются от каких-либо общих теоретических дефиниций знания. Наука характеризуется ими не через особенности знания, а через социальные черты научной деятельности (скажем, профессиональная деятельность, требующая высокой квалификации, овладение «образцами», «парадигмами») или даже через социальнопсихологические черты ученого, человека науки (например, страстная увлеченность, особая научная честность, предполагающая проверку и перепроверку всего и вся, максимальная самокритичность). Структурные характеристики научного знания и тем более его содержание определяются ситуацией, в которой это знание осуществляется. Это значит, что они могут быть объяснены исходя из культурно-исторических условий развития науки, из состояния дел в научном коллективе, который это знание добывает и прилагает, из особенностей психики ученых. Иными словами, ситуация, определяющая структуру и содержание знания, может быть задана как историческим периодом развития «мировой» науки, так и национальной научной школой или даже коллективом ученых, работающих в весьма конкретных условиях. В некоторых крайних формах релятивизма, например у позднего П. Бриджмена, содержание и структура научного знания поставлены в прямую зависимость от индивидуальных свойств ученого.

Прослеживая истоки релятивизма как направления в философии науки, мы приходим к тем событиям в истории математики, которыми отмечена вторая половина прошлого века. Это осознание факта, входящего в противоречие с философией пространства И. Канта, логической равноправности евклидовой и неевклидовых систем геометрии. Как известно, в самом начале прошлого века Н.И. Лобачевский и независимо от него венгерский математик Я. Бойаи пришли к геометрии (получившей название геометрии Ло-

7

бачевского), в которой евклидов постулат о параллельных заменен положением: «если на плоскости точка А не лежит на прямой R, то существует более чем одна прямая, проходящая через А и параллельная R». В самом начале второй половины XIX в. Б. Риман, рассматривая определение кривизны пространства, указал на возможность целой плеяды неевклидовых геометрий. Первоначально математики ставили вопрос о том, какая же геометрия характеризует реальное пространство. Этот вопрос вел их либо к философским изысканиям на тему природы пространства, либо к планам грандиозных экспериментов. Однако возникла и другая линия: Ф. Клейн показал, что геометрия Лобачевского непротиворечива в той же мере, что и евклидова, противоречие в одной из них влечет противоречие в другой. В 1902 г. А. Пуанкаре сделал решающий шаг, заявив, что «никакая геометрия не является более истинной, чем другая; та илиинаягеометрияможет быть только болееудобной».

Выше в качестве крайнего релятивиста был упомянут П. Бриджмен – американский физик-экспериментатор, удостоенный Нобелевской премии за работы по физике высоких давлений. Научной общественности, однако, больше известны философские работы Бриджмена, в которых он высказал оригинальную философскую концепцию прагматистского толка – операционализм. Как и многие его современники, Бриджмен был во власти тех изменений в физическом знании, которые произошли в первые десятилетия XX в. Он находился под впечатлением эйнштейновских работ, заложивших концептуальные основы специальной теории относительности. В чем состоит метод этих работ, ставший для многих методом новой физики? Бриджмен отвечает на этот вопрос, формулируя следующий принцип: «Понятие синонимично соответствующему множеству операций». Если речь идет о физическом понятии, то операции суть операции измерения. Оторвавшись от этих операций, понятие превращается в пустой фантом типа ньютоновских понятий абсолютного пространства и абсолютного времени, преодоленных эйнштейновской физикой. Что сделал Эйнштейн? Он, согласно

8

Бриджмену, отождествил понятие с совокупностью операций измерения. Пространство, по Эйнштейну (в интерпретации Бриджмена), – это не пустое неподвижное вместилище всего и вся, «сенсориум Бога», каковым оно было для Ньютона, а та совокупность операций с линейкой и другими предметами, посредством которой производится измерение этого пространства. Время – это не ньютоновская постоянная и равномерная длительность, а операции с часами. Одновременность не абсолютная характеристика событий, а методика синхронизацииудаленных часов.

Выше отмечалось, что релятивизм отказывается от какихлибо общих дефиниций науки как знания. В чем же состоит тогда позитивный вклад релятивизма в философию науки? В первую очередь это ограничительные результаты, ряд выводов, касающихся возможностей научного (и вообще человеческого) познания. Как известно, в 30-е гг. К. Гёделем, А. Тарским и некоторыми другими логиками были доказаны теоремы, устанавливающие границы применения в логике понятий непротиворечивости, определимости, истинности, разрешимости. Отчасти такой же характер носят выводы релятивистов. Они устанавливают границы эмпирической подтверждаемости научных положений, ставят пределы их онтологических притязаний (онтологическими здесь называются утверждения о существовании каких-либо объектов), а также ограничивают конструктивные возможности дискуссий, идущих между сторонниками различных теорий.

Фаллибилизм. Фаллибилизм – позиция философа, произносящего с сократовской улыбкой: «Нельзя ошибиться только в том, что все теории ошибочны». Это радикальная позиция. Философ не просто утверждает, что теории бывают ошибочными (это было бы общим местом), он утверждает, что все теории ошибочны, так сказать, изначально, в зародыше. Отсюда следует сугубо неклассический взгляд на научное исследование: смыслом этого предприятия оказываются предположения и опровержения, ученый выдвигает теорию, с тем чтобы ее опровергнуть (или что-

9

бы кто-нибудь другой ее опроверг), теория, стало быть, должна быть рискованной, вызывающей на себя огонь критики.

Как и всякая радикальная философия, фаллибилизм не во всем согласуется с мнением большинства, с распространенными суждениями. Физик, например, обычно не говорит, что появление теории относительности показало ложность классической (ньютоновской) механики, большинство физиков скажет, что из специальной теории относительности следует ограниченность классической механики, ограниченность областью медленных движений. Фаллибилист же будет настаивать именно на ложности классической механики, как, впрочем, он уверен и в том, что будет обнаружена ошибочность теории относительности (это для него только вопрос времени). Он, следовательно, считает, что эти теории не просто не согласуются с тем или иным количеством эмпирических фактов, а не соответствуют реальности. Да, – согласится фаллибилист с общественным мнением физиков, – классическая механика продолжает применяться в физике. Но, – возразит он, – она применяется как ложная теория, наподобие теории Клавдия Птолемея, опровергнутой Коперником.

Сказанное, между прочим, свидетельствует о том, что фаллибилизм теряет смысл, если не подкрепляется другой философской позицией – реализмом. Нельзя утверждать ложность теории, придерживаясь позиции феноменологизма, состоящей в том, что теория есть некоторое высказывание (или совокупность высказываний) об эмпирических данных. Эта теория закрывает путь к признанию ложности теорий: если теория не подкрепляется какимилибо данными, она не ложная, она лишь недостаточная. Фаллибилизм предполагает реализм, зиждящийся на допущении о существовании под покровом эмпирических данных реальности, по отношению к которой формулируются теории. Эта позиция, стало быть, исходит из того, что все теории выдвигаются их создателями с надеждой на их истинность, т.е. на соответствие реальности. Однако она вместе с тем предполагает, что эта реальность ускользает

10