из электронной библиотеки / 910130851436407.pdf

В них воспевается клубная беззаботная жизнь, увеселения. Понятия добра, красоты, нравственности, истинных человеческих чувств в этих текстах нет.

В качестве противовеса поп-культуре выступает рок. Исследователи отмечают наличие в рок-музыке четкой «нравственно-этической позиции» и видят в ней «воспитательную, мировоззренческую и консолидирующую функции» [39]. К сожалению, последнее время рок-музыка становится частью шоу-бизнеса, вернее, многочисленные продюсеры пытаются ее таковой сделать. Под маркой рока куются новые «звезды», нивелирующие идеологическую сторону рока и превращающие его в «рокопопс». Эти «звезды» – группа «Звери», «Би-2», «Уматурман», «Високосный год» и другие. Вот как комментирует происходящие внутри рок-движения изменения Ю.Ю. Шевчук: «Да и рокдвижение ведь умерло. Тусовки нашей не стало. Свобода нас вдруг развела: меня, «Чайф», Гарика (Сукачева – прим. авт.). Конформистами они стали. Мол, нет ни попсы, ни рок-н- ролла, надо веселиться. Они ж теперь каждой бочке затычка. В официанта превращаешься! Я же помню, как десять лет назад мы сидели и костерили всю эту попсу, официальную эстраду, а теперь бах – смотрю, мои друзья там же вместе и пляшут. Обидно это. Я помню, как на фестиваль в рок-клубе приехала как-то Пугачева, давно это было. Ее никто не узнал вообще! Только пьяный Майк (Науменко, группа «Зоопарк» – прим. авт.) подошел чмокнуть ручку. И она в ужасе ушла. А потом я вижу своих, которые с ней братаются. О чем-то это говорит?» [40].

Настоящие же рок-музыканты, как и в советское время, снова уходят в тень. Только теперь их протест направлен не в сторону политической власти, а в сторону засилия безвкусицы, безнравственности и пошлости как в искусстве, так и в нашей повседневной жизни. «Евроремонт, все это декларируемое телесное – выпей того, съешь того, и ты будешь крутым – откуда это? Просто очередная попытка построения рая на Земле и абсолютный страх смерти. Устраниться от естества, загнать смерть в больницу. Но мне кажется, Россия должна сохранить бесстрашие к смерти, веру в душу вечную»

[41].

Кино и телевидение

Следуя социологической теории СМИ, одной из их функций является социализация и воспитание. Если брать современное российское телевидение, то вместо воспитания и просвещения подрастающего поколения оно уводит молодежь от реальности «в предельно жестокий и низменный мир современных кинофильмов либо в иллюзорный наркотический мирок всевозможных примитивных музыкальных поп-тусовок и ток-шоу» [42]. В массовой культуре законы можно нарушить, даже физические, инстинкты преобразуются в преимущества, в победу, страхи заменяются тревожным ожиданием. Это жизнь, которая знает свободу, волю – не политическую, а антропологическую свободу, в которой человек перестает подлежать закону. Очень часто, характеризуя эту сторону современной культуры, говорят о ее компенсаторном значении. Массовая культура по своему дает выход отрицательной энергии, агрессии человека (хотя есть мнение, что ее возможности в этом плане не столь уж и велики).

Воспитание и просвещение уступили место дешевым развлечениям. Все телеканалы заполонила зарубежная кино- и телепродукция. Процент отечественных фильмов и передач в эфире российского телевидения невысок. Показ отечественной продукции идет в основном либо в ночное время, либо в дневное. Вечерний прайм-тайм занят исключительно привозной продукцией, зачастую весьма низкого качества.

Произошла смена главных персонажей, героев телевидения – теперь это асоциальные, антисоциальные персонажи. Булгаковский Шариков во многом стал героем российского телевидения.

Все шире распространяется тип ведущего-комментатора, который можно назвать «развязный агрессор» [43] (М. Леонтьев, телеканал ОРТ, передача «Однако»), а также тип

61

«примитивизирующего клоуна» [44] (Д. Нагиев, телеканал ТНТ, передачи «Окна», «Бремя денег»).

Духовный мир современной молодежи посредством воздействия телевидения становится все более элементарным и скудным. Из телеэфира практически исчезли познавательные передачи («Под знаком Пи», «Клуб кинопутешественников» и др.) Их заменили псевдонаучные передачи вроде «Сканера», где за несколько минут зрителям предлагается узнать все обо всем.

Засилие попсы коснулось не только радио, но и телевидения. По всем телеканалам выступает стандартный набор исполнителей со стандартным набором песен. Тем зрителям, которым надоели эти исполнители, предлагается поучаствовать в телепроектах по выращиванию новых «звезд» и своим голосом в SMS-голосовании выбрать достойнейшего. Как правило, эти искусственные «звезды» намного хуже своих эстрадных конкурентов и долго на сцене не задерживаются, но все же какое-то время терзают зрение и слух теле- и радио-аудитории. Для человека, не знакомого с классической, народной, советской музыкой, «попса» становится образцом качественной музыки, он ее воспринимает вполне органично. Поэтому важно новое поколение с детства знакомить с настоящим искусством. Поскольку телевидение эту функцию не выполняет, то основная работа ложится на плечи родителей.

Если провести контент-анализ кинофильмов, идущих в эфире российского телевидения, то основными жанрами этих фильмов будут – боевики, триллеры, ужасы, эротика. Экспериментальные исследования говорят «о несомненно негативном влиянии просмотра… детьми и подростками [этих] фильмов» [45].

Наше телевидение имеет антихристианский и антигуманный характер. Оно стимулирует нарушение заповедей Божиих и поощряет смертные грехи. Главные христианские добродетели – Вера, Надежда и Любовь – очень редко выступают в качестве истинных ценностей на современном ТВ [46].

Таким образом, термин «массовая культура» производит впечатление того, что речь идет о культуре масс. Однако, то, что им обозначается, на самом деле представляет собой культуру для масс, ориентированную на манипулирование их сознанием. Социальные функции массовой культуры неоднозначны и зачастую имеют скрытый характер. Духовная продукция для масс навязывает им определенные нормы и ценности как основу их повседневной жизни, при этом она активно воздействует на психологию человека, особенно на область подсознательного, пытаясь стимулировать определенные инстинкты. Ее стараются делать красивой, привлекательной, эстетичной, забавной или ироничной. Массовая культура зачастую выглядит поучительной и очень похожей на правду, она держит зрителя в напряжении и интригует его, и вместе с тем уводит человека в мир грез и иллюзий, и, что самое главное, она заполняет его свободное время. Человек оказывается пленником этой культуры, которая заботливо производится для него средствами массовой коммуникации. Причем это такой плен, из которого никто не пытается и не хочет пытаться вырваться.

Очень часто массовую культуру понимают ограниченно – как низкопробное зрелищное искусство, ориентированное на широкий рынок. Но масскульт представляет собой не только произведения массового искусства, это и образ жизни, и способ духовного потребления. Как правило, под красивой внешней оболочкой скрывается главная – идеологическая функция массовой культуры, которая заключается в формировании выгодных обществу ценностных ориентаций личности. Одним из назначений массовой культуры выступает, таким образом, «организация» свободного времени человека для интенсивного идеологического воздействия на него. Свободное время оказывается регламентированным обществом, создающим для каждого конкретного индивида определенную иллюзию свободы выбора – свободы выбрать из предлагаемой ему для потребления средствами массовой коммуникации той или иной продукции. Вполне естественно, что чем выше образовательный уровень аудитории, тем более

62

осознаются скрытые задачи и функции массовой культуры. Поэтому массовая культура отнюдь не является чем-то статичным и неизменным. Она приспосабливается к меняющейся исторической ситуации. Пытаясь сохранить и расширить свою аудиторию, массовая культура вырабатывает целый ряд новых качеств и средств – повышается уровень оригинальности ее произведений, она усложняется и ориентируется на более образованные и более развитые в эстетическом отношении слои населения. Таким образом, массовая культура переходит от первоначальной, примитивной своей формы на более высокую ступень поп-культуры.

Примечания

1 См: Орнатская Л.А. Массовая культура и дух эпохи // Российская массовая культура конца ХХ века. Материалы круглого стола. 4 декабря 2001 г. Санкт-Петербург. –

СПб., 2001.

2. См: Там же.

3.См: Володина Л.В. Конструирование реальности средствами массовой коммуникации // Российская массовая культура конца ХХ века. Материалы круглого стола. 4 декабря 2001 г. Санкт-Петербург. СПб., 2001.

4. Грановская Р. М Элементы практической психологии. – СПб., 1997. – С. 409-

410.

5.См: Там же. – С. 410-411.

6.См: Там же. – С. 411-412. 7.См: Там же. – С. 414. 8.См: Там же. – С. 415. 9.См: Там же. – С. 417. 10.См: Там же. – С. 418-419. 11.См: Там же. – С. 421. 12.См: Там же. – С. 421. 13.См: Там же. – С. 416. 14.См: Там же. – С. 421.

15.См: Федотова Л. Н. Социология массовой коммуникации. – СПб.,

2003. – С. 30 16.См: Там же. – С. 35-36. 17.Там же. – С. 37.

18.См: Котюрова М.П., Попова Н.Ю. Созидание/разрушение личности как следствие коммуникативных установок в современных газетных текстах // Средства массовой информации в современном мире. Тезисы научно-практической конференции. –

СПб., 1999. – С. 15.

19.См: Там же. – С. 15. 20.См: Там же. – С. 16. 21.См: Там же. – С. 16. 22.См: Там же. – С. 16. 23.См: Там же. – С. 16.

24.Лисеев Р.П. Редакционная почта молодежного журнала как элемент обратной связи // СМИ в современном мире. – С. 18.

25.См: Семенова Т.О. «Прикол» и категория «прикольного» в современной культурной ситуации // Российская массовая культура конца ХХ века. Материалы круглого стола. 4 декабря 2001 г. – Санкт-Петербург. СПб., – 2001.

26. См: Погребкова Т.В. Коммуникативное пространство школьника: принцип пересечения? // Человек в информационном пространстве. Межвузовский сборник научных трудов. – Воронеж-Ярославль, 2004. – С. 126.

27.См: Там же. – С. 126.

28.См: Иконников В.Ю. Предвыборные установки молодежи и их формирование через СМИ // СМИ в современном мире. – С. 65.

63

29.Полупанов В.Ю. Шевчук: Третья Мировая началась // Аргументы и Факты. –

01.12.2004.

30.См: Иконников В.Ю. Указ. соч. – С. 65.

31.Тверитинова А.В. Информационное аудиопространство и безопасность личности («скрытая угроза» FM) // Психолого-педагогические проблемы влияния телевидения и других СМИ на детей и молодежь. – СПб., 2002. – С. 51.

32.См: Там же. – С. 51.

33.Бойкова Н.Г., Краснова О.А. Дмитрий Нагиев: индивидуальное и типическое в структуре имиджа ведущего музыкальной радиостанции // СМИ в современном мире. – С.

126.

34.См: Там же. – С. 126. 35.См: Там же. – С. 126.

36.Васильева Т.В., Ковтун В.Г. Без бумаги, расстояния… и денег (Негосударственное радиовещание Санкт-Петербурга в 1998 году) // СМИ в современном мире. 28-29.04.1999. – СПб., 1999. – С. 128.

37.См: Трушина Л.Е. Российская реклама как зеркало массовой культуры // Российская массовая культура конца ХХ века. Материалы круглого стола. 4 декабря 2001 г. Санкт-Петербург. – СПб., 2001.

38.Пелевин В. «Generation П». – М., 1999.

39.Алексеев И.С. Место рок-культуры в СМИ СССР и современной России // Психолого-педагогические проблемы влияния телевидения и других СМИ на детей и молодежь. – СПб., 2002. – С. 54.

40.Мунипов А. Юрий Шевчук: не понимаю людей, которые ластами под время гребут // Известия. 29.07.2001.

41.См: Там же.

42.Семенов В.Е. Российское телевидение: функции и дисфункции // Психологопедагогические проблемы влияния телевидения и других СМИ на детей и молодежь. –

СПб., 2002. – С. 7.

Проблема омассовления современного общества. Государство как высшая угроза личности

По мнению Ортеги-и-Гассета, действовать самовольно означает для массы восставать против собственного предназначения, а поскольку лишь этим она и занята, он говорит о восстании масс. В конце концов, единственное, что действительно и по праву можно считать восстанием, – это восстание против себя, неприятие судьбы. И когда массы торжествуют, торжествует и насилие, становясь единственным доводом и единственной доктриной. Он давно уж отмечал, что насилие стало бытом. Сейчас оно достигло апогея, и это обнадеживает, поскольку должен же начаться спад. Сегодня насилие – это риторика века, и его уже прибирают к рукам пустомели.

Затем Ортега переходит к наихудшей из опасностей, грозящей европейской цивилизации. Как и все прочие угрозы, она рождена самой цивилизацией и, больше того, составляет ее славу. Это современное для Хосе Государство. Он пишет: «В наши дни государство стало чудовищной машиной немыслимых возможностей, которая действует фантастически точно и оперативно. Это средоточие общества, и достаточно нажатия кнопки, чтобы гигантские рычаги молниеносно обработали каждую пядь социального тела.

Современное государство – самый явный и наглядный продукт цивилизации. И отношение к нему массового человека проливает свет на многое. Он гордится государством и знает, что именно оно гарантирует ему жизнь, но не сознает, что это творение человеческих рук, что оно создано определенными людьми и держится на определенных человеческих ценностях, которые сегодня есть, а завтра могут улетучиться. С другой стороны, массовый человек видит в государстве безликую силу, а поскольку и

64

себя ощущает безликим, то считает его своим. И если в жизни страны возникнут какиелибо трудности, конфликты, проблемы, массовый человек постарается, чтобы власти немедленно вмешались и взяли заботу на себя, употребив на это, все свои безотказные и неограниченные средства.

Здесь-то и подстерегает цивилизацию главная опасность – полностью огосударствленная жизнь, экспансия власти, поглощение государством всякой социальной самостоятельности - словом, удушение творческих начал истории, которыми в конечном счете держатся, питаются и движутся людские судьбы»[13]. Я считаю, что это наблюдается и сегодня, и не только в европейских странах, но и нашей.

По этому поводу Хосе пишет: «Масса говорит: «Государство – это я» – и жестоко ошибается. Государство идентично массе лишь в том смысле, в каком Икс идентичен Игреку, поскольку никто из них не Зет. Современное государство и массу роднит лишь их безликость и безымянность. Но массовый человек уверен, что он-то и есть государство, и не упустит случая под любым предлогом двинуть рычаги, чтобы раздавить какое бы то ни было творческое меньшинство, которое раздражает его всегда и всюду, будь то политика, наука или производство.

Кончится это плачевно. Государство удушит окончательно всякую социальную самодеятельность, и никакие новые семена уже не взойдут. Общество вынудят жить для государства, человека –для государственной машины. И поскольку это всего лишь машина, исправность и состояние которой зависят от живой силы окружения, в конце концов государство, высосав из общества все соки, выдохнется, зачахнет и умрет самой мертвенной из смертей ржавой смертью механизма»[14].

Даже сегодня диктат государства – это апогей насилия и прямого действия, возведенных в норму. Масса действует самовольно, сама по себе, через безликий механизм государства.

В испанской философии XX века Ортеге неоспоримо принадлежит место не «первого среди равных», а первого философа в собственном смысле слова. Его учение оказало огромное влияние на весь испаноязычный мир и других мыслителей Европы. Ортега оказывает нам, что XX век со всей очевидностью создает новую, несходную с XIX веком историческую ситуацию, резко отличную всех прежних веков мировой истории. Наиболее наглядный и очевидный показатель происшедшего исторического сдвига усматривается в огромном увеличении массы людей. Ведь прошлый век не только способствовал развитию науки и техники, но и в несколько раз увеличил население планеты, особенно больших городов. Но вместе с тем, создав новые, почти безграничные источники богатства и комфорта, он дал большой массе людей ощущение легкости жизни, лишил ее нравственной требовательности к себе, чувства ответственности перед настоящим и будущим, уважения к труду и традиционным нормам общественной морали. Этот исторический феномен X. Ортега-и-Гассет называет «восстанием масс». Характерной чертой современного общества, считает он, стала его странная уверенность в том, что оно выше всех предыдущих эпох. Так же одной из характерных черт общества стала растерянность, безрассудное и непонятное метание его во времени и культуре.

Он пишет, что XIX век стал по существу революционным, но не потому, что он стал известен многочисленными потрясениями, а потому, что он поставил заурядного человека, то есть огромные социальные массы, в совершенно новые жизненные условия, радикально противоположные прежним.

Ортега развивает мысль о том, что современное общество и его культура поражены тяжелой болезнью – засильем бездуховного, лишенного каких-либо стремлений человекаобывателя, навязывающего свой стиль жизни целым государствам.

Взгляды Ортеги-и-Гассета отнюдь не следует уподоблять марксистскому учению о «революционных массах», делающих историю. Для испанского философа человек «массы» – это не обездоленный и эксплуатируемый труженик, готовый к революционному подвигу, а прежде всего средний индивид, «всякий и каждый, кто ни в

65

добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как и все», и не только не удручен, но и доволен собственной неотличимостью.

В основе восстания масс, подчеркивает Ортега, лежит замкнутость души массового человека. Дело в том, что человек массы считает себя совершенным, он никогда не сомневается в своем совершенстве, его вера в себя поистине подобна райской вере. Замкнутость души лишает его возможности познать свое несовершенство, так как единственный путь к этому познанию – сравнение себя с другими; но тогда он должен хоть на миг выйти за свои пределы, переселиться в своего ближнего. Однако человек массы совсем неглуп. Наоборот, он действительно гораздо умнее, гораздо способнее, чем все его предки. Но эти способности ему не впрок: сознавая, что он обладает ими, он еще больше замкнулся в себе и не пользуется ими.

Ортего говорит о наихудшей из опасностей, грозящей европейской цивилизации. Как и все прочие угрозы, она рождена самой цивилизацией и, больше того, составляет ее славу. Это современное для Хосе Государство. Он пишет: «В наши дни государство стало чудовищной машиной немыслимых возможностей, которая действует фантастически точно и оперативно. Это средоточие общества, и достаточно нажатия кнопки, чтобы гигантские рычаги молниеносно обработали каждую пядь социального тела».

Даже сегодня диктат государства – это апогей насилия и прямого действия, возведенных в норму. Масса действует самовольно, сама по себе, через безликий механизм государства.

Написанное под впечатлением первой мировой войны и накануне второй эссе Ортеги «Восстание масс» стало рассматриваться как пророческое, чему способствовали и последующие события: появление таких примеров социальной «патологии», как фашизм, нацизм и сталинизм с их массовым конформизмом, ненавистью к гуманистическому наследию прошлого, безудержным самовосхвалением и использованием наиболее примитивных наклонностей человеческой природы. В последствии «Восстания масс» многими читателями был воспринят как пророчество грядущей катастрофы Запада.

Властный механизм формирования общества потребления и массовой культуры

При осмыслении механизмов формирования массы необходимо рассмотреть соотношение массы и власти как социокультурных форм и институтов современного общества. Здесь особое внимание уделяется механизмам интенсификации желания, на котором строится массовая культура как культура предпочтений, и рассматривается соотношение массы и власти как социокультурных форм и институтов современного общества.

Анализируя проблематику демократических оснований построения культуры предпочтений в ракурсе их соотношения с перспективами существования и трансформаций массового сознания, массовой культуры и сферы потребления, дается анализ функциональной специфики «демократической власти» – как властного механизма формирования массового общества.

Масса по своим специфическим качествам представляет, по сути, пассивное образование, генератор потенциальных желаний, а потому легко оказывается в различных степенях зависимости, от инстанций, способных эти желания удовлетворить, и объектом эксплуатации для различных форм власти. В данной связи актуальным является анализ механизмов взаимодействия полюсов «масса – власть» (т.е. сферы продуцируемых желаний, с одной стороны и источника порядка, с другой), поскольку в современных условиях масса не просто искусно контролируется и управляется, но и производится структурами власти. Как только масса перестает желать, она становиться неуправляемой.

Начиная с Ницше можно уже рассуждать о становлении нового контура представлений о власти. С другой стороны, с теории Фрейда и его последователей

66

(включая и критиков), берет начало дискурсивно отчетливая и целенаправленная установка на онтологизацию желания (в его сексуальной транскрипции). Приятие онтологичности желания, дополняемое проработкой его фундаментальной метафизики, не в меньшей степени свойственно экзистенциалистской теории Ж.-П. Сартра («Бытие и ничто»).

Особого внимания заслуживает концептуализация желания и власти в более современной работе Делеза и Гваттари «Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип» (1972 г.), где вводится ставший распространенным понятийный оператор «желающая машина».

Во-первых, Делез и Гваттари бескомпромиссно и совершенно доказательно заявляют об универсальной зависимости «человека массы», причем не только в условиях тоталитарной культуры, но и в ситуации доминирования «капитала-власти», куда можно отнести и феноменально выражаемую стратегему либеральной демократии, так же разрабатывающей субъекта в ипостаси «машины желания».

Во-вторых, существующая форма власти реализует себя в сингулярных и невидимых потоках, захватывающих индивида в сети производства желания, а, значит, культурный тоталитаризм наших дней давно уже не нуждается в применении грубой силы, он действует так, что желаемое, не оказывая сопротивления, само движется навстречу, поскольку власть действует не на поверхность «тела без органов» (в виде приказов), но поражает само сознание, даже глубже – овладевает бессознательным (мягкие, культурно-коммуникативные технологии власти).

Однако проблема в том и заключается, что современная власть освоила искусство инкорпорирования человека в «токи и течения» (Ж. Бодрийяр) ее организма, и данная контрадикторность1 ею нейтрализована, откуда делаются выводы о «хаотизации» культурного и наступления царства «нейтрального», о массу разбиваются все традиционные формулы культуры и общества. Проблема переходит в иную плоскость нетрадиционного осмысления «конца социального», чем непосредственно занялись постмодернисты. В данном случае концептуализация проблемы основательно производится Ж. Бодрийяром: едва ли не во всех его крупных работах тема массы проходит, если не ключевой, то, по крайней мере, контекстуальной.

Философ акцентирует мысль о дискурсивной и феноменальной «неуловимости» массы, дефинитивно данное понятие не поддается однозначному реконструированию, что находит логическое продолжение в учении о ее симулятивном характере. Она лишена и субъектности, и объектности, становясь социально аморфной, анонимной, к тому же пластичной, податливой для поглощения внешних культурных и идейных воздействий и энергетических восприятий, и в таком качестве она вызывает цепную реакцию вторичных симулякров – в области экономики, культуры, политики, что в целом квалифицируется как «конец социального». Конкретно, его смысл сводится к положению о том, что масса аннигилирует дифференциацию социокультурной сферы, в итоге традиционные общественные институты теряют свою субстанциальную опору. Отсюда проистекает и

1Несовместимость имеет две разновидности: противополжность (контрарность) и противоречие (контрадикторность). Если между «частноутвердительными» и «частноотрицательными» действительно существует частичная совместимость, то должна быть и частичная несовместимость, указание на которую отсутствует в определении. Более того, подчас она явно отвергается: «Так, между двумя подпротивными предложениями (Iи O, - И.К.) или между подчиненным и подчиняющим, − считает В. Минто, – нет несовместимости: оба могут быть истинны в одно и то же время» [6, с. 147]. Конечно, если менее общее высказывание подчинено более общему, то логично говорить об их совместимости, что не имеет места в случае контрарности отношений, указанных выше. Поэтому указанные понятия в традиционной логике, если так можно выразиться, слабо логичны, не отличаясь цельностью, включая в качестве критериев, с одной стороны, «эквивалентность», или «равнозначность» [8. с. 90], а с другой (частично) по л.-г. признаку фактически не включая в проблематику вопроса отношения обоюдной ложности. (http://sibac.info/index.php/2009-07-01-10-21-16/1364----lr) см. внутри

67

дополнительная проблема – утраты Другого, ведущая к поражению индивидуальной субъективности, отсекается путь к трансцендентности, идеям и идеалам, индивид вынуждается к идеальному полаганию собственного наличного состояния, реальность которого, возведенная в единственно возможный образец, превращается в «гиперреальность», идеальную модель самой себя. Неопределенность, как предикат состояния массы, активно используется инстанциями власти в собственных многоразличных целях, а неопределенность, выраженная в плане отсутствия социальной идентификации, принадлежности провоцирует и терроризм.

Теория власти дополняется М. Фуко, преимущественно в трех аспектах. Первое – это положение о сопряженности власти со сферой удовольствия, желания (конкретно, секса). Второе – учение о специфически современном «дисперсном» (по Бодрийяру, «рассеянно-сингулярном») характере реализации власти; и третье – единство власти и знания (истины). Благодаря Фуко становится ясной механика действия современных форм власти. Через дискурс сексуальности власть проникает в сферу телесности, забота о соблюдении нормы на самом деле оборачивается усилением внутреннего, скрытого (а потому и несравненно более мощного) контроля над порядком жизни индивидов. Вместе с тем стратегия управления радикально меняет схему приложения – от производства запретов власть переходит к интенсификации желаний, распределению удовольствий и каналов их потока, что повышает степень зависимости массы от властных инстанций, еще более способствует ее производству. Если сущностной чертой власти представляется дисперсия, сингулярная рассредоточенность, то в качестве культурной онтологии принципа массы утверждается желание.

Определения современного демократического общества симтоматически начинают обрастать коррекционными предикатами, например, «тоталитарная демократия», «гипердемократия» или «сверх-организованное общество», так что в соответствующем дискурсном пространстве представления об «истинной» демократии постепенно приобретают чисто ноуменальный (умозрительный) характер.

Массовая культура, информатизация и производство масс

Здесь проблемы массового общества и культуры следует анализировать в проекции на футурологическую конструкцию «информационного общества» и рассматривать новые приоритеты диспозиций «масса – власть», стратегии омассовления в условиях информационного общества.

С информационным обществом современные футурологи связывают будущее человечества, потому представляется актуальным и необходимым отдельное рассмотрение вопроса о механизмах «омассовления» социума, действующих в разряде информационных структур. Отталкиваясь от опыта осмысления современной «инфосферы», представленного трудами Д. Белла, Э. Тоффлера, Ж. Бодрийяра, современных отечественных исследователей, есть достаточные основания утверждать, что развитие высоких коммуникационных технологий не только не снижает, но и всячески стимулирует процессы дальнейшего «омассовления». Информация сопряжена со знанием, хотя и не тождественна ему, а то, что власть имеет мощную тенденцию сращивания со знанием, убедительно показал в своих работах М. Фуко. Следовательно, данная область никак не может оставаться без внимания властных институтов, а факт заинтересованности власти в производстве массы с ее податливостью, управляемостью, склонностью к подчинению и жаждой авторитета, отмечен и подтвержден многими исследователями согласно постулату «масса есть спутник власти». В данной связи формальный выход СМИ из-под централизованного контроля на самом деле, по Бодрийяру, оборачивается рассеянным, неявным проникновением власти в капилляры информационных структур и более циничным воздействием на обывателя – во-первых, ввиду снятия цензуры с каналов доступа к запретным темам (порнографии, насилию, экзальтированным и перверсивным формам агрессии и секса, т.е. того, что всегда животворило телесность массы), во-вторых,

68

по причине кодификации информации под замыслы распорядителей ее производства, проще говоря, расширением возможностей искажений истины.

Становится ясно, что по мере разветвления каналов информации, пропуска через дополнительные культурные фильтры и точки диверсификации, «на выходе» реципиент уже сталкивается с продуктом мифотворчества, нежели чем результатом попыток ее объективного преподнесения, а то, что нынешний социальный субъект живет в атмосфере разрастающихся мифов, прекрасно продемонстрировал Р. Барт в «Мифологиях».

Сказанное позволяет автору сделать предварительный вывод: совершенствование информационных технологий не ослабляет, но интенсифицирует процессы производства массы и массовой культуры в современном социуме. Поскольку энергией жизни массы является желание, а соблазн его конструкцией, то потенциал информационных средств в отношении производства массы в данном случае увеличивается по экспоненте. Индивидуализация и персонализация запросов на товары и услуги, усиливающие, как полагал Тоффлер, процессы «демассофикации», на самом деле лишь подогревают силу желаний бесконечностью предложений. Если параллельно учитывать и позицию Бодрийяра, то можно добавить: причастность к информации и обеспечивает присутствие виртуального Другого (причем, в нужной мере пластичного, подстраиваемого под интересы массы), пусть искусственного, но контакта, что в целом только способствует поддержанию жизнеспособности массы в данной экзистенциальной плоскости.

Анализ дает основания констатировать: «массовое общество» и «массовая культура» не являются транзитивным звеном перехода к информационному обществу, поскольку последнее адекватно «снимает» его в себе, они вполне совместимы и комплиментарны в отношении друг к другу, т.е. и в информационном статусе они продолжают оставаться «массовыми». Массовое общество и массовая культура, соединяясь с информацией, порождают и «массовую информацию», а ее доступность, распространенность, рассредоточенность по искусственным каналам, что и делает ее предметом массового потребления, является одним из неотъемлемых признаков информационного общества. По этой причине рядовой потребитель, ощущающий свое место в виртуальном мире как «одно из» миллиона присутствующих, только сознательно или неосознанно укрепляется в роли атомарного элемента массы.

Главная опасность для реформируемой России состоит в том, что под ее влиянием отечественная культура из первичного – системообразующего – фактора, формирующего духовный контекст жизнедеятельности российского общества, становится вторичной. По примеру западного мультикультурного общества, в реформируемой России на первый план выдвигается задача «культивирования желаний»2 как «генеральная стратегема» превращения российского общества в обезличенные массы, успешно решенная на Западе в ходе построения «общества массового потребления», лишенного культурной идентичности. Превращение общества в «обезличенные массы» – т.н. процесс «омассовления» – является результатом «стратегии», ориентированной на признание любых (за исключением «ограничивающих возможности демократии») желаний3, что в сочетании с развитием «дисциплинарных технологий» власти, означает управление любой культурно-антропологической потребностью или интенцией «человека массы», вплоть до биологически индивидуальной.

Здесь следует отметить, что процессы «омассовления» – формирования «человека массы» – по-разному протекают на Западе и в России:

2Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. – Екатеринбург, 2007. – С.

316.

3Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. – Екатеринбург, 2007. – С.

316.

69

–на урбанизированном Западе – это естественный процесс (см. «Закат Европы» О. Шпенглера), выявленный и осмысленный сначала теоретиками4, а только затем взятый «под контроль» политиками с целью координировать стратегические и прогностические «умонастроения» общества с поправками «на массу»;

–в реформируемой России, «человек массы» в значительной степени формируется заданной моделью экономики, а стимулируется – медиаиндустрией, использующей социальные технологии, разработанные на Западе, о которых писал С. Московичи: это – навязчивое повторение, упрощение смыслов, подгонка информационных данных под нужные вкусы и комплексы, адаптированные, внешне привлекательные формы презентаций навязываемых идей и «общечеловеческих» ценностей, безальтернативность утверждений и суждений и др.

В сочетании с «идеологией» «мультикультурализма», понимаемой в многонациональной России как «аспект толерантности, основанный на требовании смешения культур, их взаимного проникновения либо обогащения и развития в «общечеловеческом» русле»», последняя, в конечном итоге, превращаются в фактор разобщения социума на основе мультиидентичности. Воздействуя на индивидуальное сознание, «идеология» «мультикультурализма» выступает как ключевой компонент «социальной технологии», ускоряющей процесс маргинализации – «омассовления». Обладающая неограниченной «способностью к образованию масс», последняя превращается в «плане содержания» в инструмент «социального управления» в целом, и управления энтропийными процессами транзитивного периода в частности. И если «мультикультурализм» выступает как «идеологический» конструкт, встроенный в «социальные технологии» разрушения исторически сложившейся идентичности, то внедрение понятия «мультикультурализм» в политическую риторику и «общественную» практику в многонациональной России следует рассматривать как идеологический «терроризм». В нем «эмплицитно присутствует опасность возникновения (не только –

Е.Л.) массовой маргинальности, коей может быть присуща криминальная направленность мышления»5, но и распада Российской Федерации по этнонациональному признаку (пример – сепаратистские настроения на Кавказе).

Поэтому, по нашему мнению, в российском социокультурном пространстве процессы «омассовления» и «массофикации», понимаемые в западной гуманитарной науке как сходные, действуют как процессы разнонаправленные. Омассовление – процесс нивелирования жизненных форм, взглядов, поведения людей – выступает как процесс

управляемый «сверху», получивший при поддержке «медиасредств» скрытую «культурную легитимацию»6. Интерес, на наш взгляд, вызывает тот факт, что омассовление как явление, приобретающее черты глобальности, из процесса осмысления

глобализации «выпадает», хотя, по сути, является одним из инструментов глобализации. Поскольку о «массу» разбиваются все традиционные «формулы культуры и общества»7, то в реформируемой России, где запущены мкхагизмы «хаотизации культурного

4В философии – С.Сигиле, З. Фрейд – психоанализ, Г. Лебон, С. Московичи, В. Райх, Г. Тард, Э. Фромм – социальная психология, Х. Арендт Ф. Ницше, Х. Ортега-и-Гассет, К. Ясперс – философия жизни, экзистенциализм, Т. Адорно, Г. Маркузе – неомарксизм, Д. Белл, Ж. Бодрийяр, Ф. Гваттари, Ж. Делез, Э. Тоффлер, М. Фуко, Шюц и др. – философия культуры и социальная футурология.

5Сергеев К.А., Перов Ю.В. Гегелевская история философии в контексте новоевропейской метафизики. – СПб., 2001. – С. 51-52.

6По мнению С.Г. Кара-Мурзы, важным шагом к контролю над обществом на пути к «омассовлению» социума, становится создание «индустрии аморальности», поскольку человек, дезориентированный в области морали, легче всего поддается управлению.

7Бодрийар Ж.. В тени молчаливого большинства или конец Социального.

См.: WWW. anthropology/ru>ru/texts/baudrill/silent9/htlm.

70