новая папка 2 / 18944

- Эка что за чепуха сегодня лезет в

голову! - досадливо

проговорил

что давно пора бросить всю

вслух Максим Петрович и решил про себя,

эту

широкому

как нарочно, снова вспомнил и

разгулу, а вот теперь,

расчувствовался, как

"Срам, Максим Петрович! Ну ее к черту,

какой-нибудь мичманенок.

эту

раздвинулся, и на самом краю его виднелось

белеющееся пятно

парусов

какого-то судна. Наступал предрассветный сумрак, повеяло острой

прохладой, и

медленно угасала,

чудная тропическая ночь, после недолгой борьбы,

Горизонт на

востоке разгорался все ярче и

ярче в

лучезарном

блеске

сверкая золотом и багрянцем. Небо там горело в

громадного зарева,

переливах

подернутое выше, над

и сочетаниях самых волшебных ярких цветов,

горизонтом,

А на

противоположной его стороне

нежной золотисто-розовой дымкой.

еще

и еле мигали едва заметные

трепетал в агонии предрассветный сумрак,

редкие

звезды.

своих пурпурных одежд и

медленно,

Наконец солнце обнажилось от

будто

жгучее и ослепительное.

И

нехотя, выплыло из-под горизонта,

мгновенно все

ожило, точно пробудившись от

сна,

и

сбросило с

вокруг осветилось,

кит, и

снова безмолвно и пустынно на безбрежной дали океана.

свежестью,

Это

чудное,

радостное

утро,

дышащее

бодрящей

весело

на корвет и залило его блеском света.

И все - людские

заглянуло и

фигуры,

паруса,

снасти, - что в таинственном мраке казалось чем-то

мачты,

смутным,

большим,

приняло теперь резкую

неопределенно-фантастическим и

отчетливость

словно избавившись от

волшебных чар

дивной

форм и

очертаний,

тропической

отлетели грезы у

людей,

которых утро

ночи. И

смолкли сказки, и

застало

бодрствующими.

сразу

побелели,

приняв свои

настоящие

Надувшиеся паруса

размеры,

и

отделявшихся одна от другой, резко вырисовывалась по

паутина снастей,

бокам

их

марсами и

салингами.

Закрепленные по-походному по обоим

мачт с

бортам

черные и

внушительные на

своих станках,

выделялись на общем

орудия,

фоне

почти сплошь покрытой спящими людьми. На юте, в подвешенных

палубы,

койках,

а

от шканцев и до бака,

занимая середину судна,

спали офицеры,

лежали на

разостланных тюфяках, в самых разнообразных позах, спящие

подвахтенные

нежным

дыханием

пассата.

Храп

раздается по

матросы,

обвеваемые

всему

Поклевывавшие носами вахтенные матросы подбодрились, стоя у

корвету.

знамением.

Не

без зависти поглядывая на

спящих товарищей, они

осторожно,

по очереди пробирались на бак -

чтобы не наступить на кого-нибудь,

выкурить

водой

и

перекинуться словом-другим о

трубочку махорки у кадки с

своих

Заложив назад свои жилистые, здоровенные,

матросских делишках.

просмоленные

руки, вид которых внушает почтительное уважение

матросам-"первогодкам",

боцман Андреев,

Артемий Кузьмич, как зовут его матросы, низенький,

крепкий,

заседевшими баками и

скуластый человек лет под пятьдесят с черными,

красным

ходит взад и

вперед по

баку с

обычным своим

обветрившимся лицом,

суровым

твердо и

цепко ступая по палубе своими

начальственным видом,

мускулистыми

и словно уже предвкушает близость утренней чистки и

босыми ногами,

"убирки"

во

время которой -

благо капитан спит -

он даст полную волю

судна,

своей

ругательной импровизации, а подчас и рукам, если подвернется

какой-нибудь из

который,

по

мнению

боцмана,

еще требует

молодых

матросов,

"выучки";

только что

вступивший на

превозмогая невольно охватывающую дремоту,

вахту с

второй лейтенант жмурит сонные

глаза,

равнодушный к

4 часов утра,

чудному

окружающей прелести.

Ну

ее к

богу!

Он бы с

восторгом

утру и

поспал еще

И лейтенант,

заспанный, еще не совсем, казалось,

часок-другой.

очнувшийся,

где счастливцы-товарищи безмятежно

тоже завистливо посматривает на ют,

спят

и будут еще спать до подъема флага.

существом

утра

и

полной

грудью

вдыхает

наслаждается прелестью раннего

насыщенный

Вместе с

тем

он проникается и

важностью лежащих на

озоном воздух.

нем

подняв голову,

зорко

и

обязанностей вахтенного начальника и,

внимательно

Грот-марсель не

дотянут до

места,

и

лиселя с

оглядывает паруса.

правой

Что подумали бы о нем капитан и старший

чуть-чуть "полощат". Срам!

офицер,

"И хорош Невзоров, нечего сказать,

если б увидали такое безобразие?

а еще

Сдал вахту и

не заметил,

что у

считается настоящим "морским волком"!

него

не без злорадства подумал второй лейтенант,

тоже

неисправности!" -

имевший

небезосновательную)

на

звание

лихого

морского

претензию (и

офицера.

мостика, он прошел на бак, чтоб осмотреть,

хорошо ли

Спустившись с

стоят

паруса на фок-мачте и кливера на носу.

На

баке его встретил вахтенный юный гардемарин, сонный и

румяный,

а

боцман,

уже заметивший, что брам-рея плохо обрасоплена, и потому

угол

брамселя "играет", и что фор-стеньга-стаксель "мотается зря",

сконфуженно

ноги, задрал назад голову.

фор-брам-рея

не по

- Господин Наумов, полюбуйтесь:

ветру...

чего смотришь,

Андреев? А

Фор-стеньга-стаксель не вытянут... А ты

лейтенант, сознавая в душе,

что и он целую склянку "проморгал"

эти

неисправности, и, уходя, приказал гардемарину обрасопить, как

следует,

брам-рею и натянуть стаксель.

лейтенант вполголоса, чтобы своим

И, поднявшись на мостик,

- Эка,

подлец, как орет! - проворчал во сне кто-то из офицеров,

спящих

и,

позвав

сигнальщика,

велел кликнуть своего вестового,

на юте,

чтобы

каюту и

там досыпать. Примеру этому последовали и

перебраться в

остальные

расположившиеся на юте,

зная очень хорошо, что во время

офицеры,

утренней

уборки "медная глотка" боцмана в состоянии разбудить мертвого.

Между

тем

разбуженные боцманским окриком

матросы просыпались,

будили

протирая глаза, зевая и крестясь,

быстро вставали и,

соседей и,

складывая

простыни и

одеяло в парусинные койки, сворачивали их

подушку,

аккуратными

кульками,

перевязывая крест-накрест черными веревочными лентами.

Прошло не

глаз".

десятка

минут

скорого

матросского умывания

и

прически,

После

вся

команда, в своих рабочих, не особенно чистых рубахах, становится во

фронт и,

головы,

подхватывает

слова

утренней

молитвы,

обнажив

начатой

обладавшим превосходным баритоном.

И это

матросом-запевалой,

молитвенное

торжественно среди океана,

пение ста

семидесяти человек звучит как-то

при

далеко-далеко от родины,

на

блеске этого чудного тропического утра,

палубе

который кажется совсем крошечной скорлупкой на

этой

корвета,

беспредельной

спокойной и ласковой здесь,

но грозной и подчас

водяной пустыне,

бешеной в

где

с

ее

яростью уже познакомился корвет и

снова не

других местах,

раз

миновав благодатные тропики.

И, словно чувствуя это,

испытает ее,

матросы,

побывавшие в морских переделках, с особенным чувством

особливо старые,

поют

серьезные и сосредоточенные, осеняя свои загорелые лица

молитву,

истовыми и

как будто оправдывая поговорку:

"кто в

широкими крестными знамениями,

море

не бывал, тот богу не маливался".

матросы

разошлись,

чтобы

Звуки

молитвы

замерли,

и

позавтракать

напиться чаю,

после

чего на

корвете

размазней с

сухарями и

началась та

и

тщательная чистка, которая

ежедневная педантическая уборка

скоблить камнем, мести швабрами и

голиками,

окачивая

затем

водой

из

которые то

и дело

опускали за

брандспойтов и из парусинных ведер,

борт.

лилась

гуляли швабры.

Когда наконец корвет был вымыт как следует, во

вода и

всех

своих закоулках, приступили к так называемой на матросском жаргоне

"убирке"

убирали корвет едва ли не старательнее и

и,

надо признаться,

усерднее, чем

молодую красавицу-даму,

отправляющуюся на

убирают

какую-нибудь

бал

и

подвешивали

мечтающую затмить всех своих соперниц. Прибирали и

бухты

наводили глянец на орудия и на медь на поручнях,

люках,

снастей,

можно вычистить.

Повсюду в

ловких матросских руках,

желтых от

толченого

тряпки,

пемза, и повсюду раздавался

кирпича,

мелькали суконки,

осипший от

еще

зычный

густой

бас

боцмана

Андреева.

брани,

но все

Впрочем,

что

боцман Андреев,

вообще человек

справедливость требует заметить,

очень

больше напускавший на себя строгость,

ругался главным

добрый и

образом для

Нельзя же

- боцман!

И какой же был

соблюдения своего достоинства.

бы он

старые времена,

если б не ругался так, как только могут

боцман в

ругаться

молчаливый

и

лаконический. Педант,

как

почти все старшие

офицеры,

до

крайности щепетильный во всем, что касалось

самолюбивый и

корвета,

он

о его чистоте, порядке и

великолепии, словно

заботился

о нем,

ему

чтобы "Сокол" во всем был первым. Он был требователен по

хотелось,

службе и

как говорят матросы про начальников,

настойчив, но не "скрипел",

любящих

матросы,

звавшие

донимать простого человека "жалкими" словами, и

старшего

офицера между собой "журавлем", находили, что он, хоть и любит

строгость, но

обидит.

ничего себе, "справедливый журавль" и зря человека не

Однако

серьезный и внушительный вид

был

у

побаивались его - такой уж

Степана

к

Степановича, несмотря на то, что он никогда не прибегал

телесным

наказаниям и редко, очень редко дрался.

Старший офицер обошел

Уже

восьмой час. Корвет

совсем прибран.

его,

в своем стойле вычищенный,

с лоснящейся шерстью, и спокойно жевал

сено, не

днях

его убьют.

Клетки

с курами и

ожидая, конечно, что на

утками и

самодельный хлев, в котором хрюкали две свиньи, - все это будущие

жертвы для

- были заботливо убраны, и

капитанского и кают-компанейского стола,

живущие

водой.

Не мешает,

мол,

в них даже обкачены, по матросскому усердию,

и им

Степан Степанович слегка нахмурился,

помыться! Только на юте

заметив на

едва заметное пятнышко,

и,

безукоризненно белой палубе маленькое,

подозвав

ютового унтер-офицера, проговорил, указывая на пятно своим

длинным и

костлявым пальцем:

- Это что?

- отвечал сконфуженно унтер-офицер,

- Пятно, ваше благородие,

- не

будет

- Всего увидишь. А

что страшно,

так не

надо

бояться, и не

Бойся не бойся,

а все равно никуда не уйдешь с "конверта".

страшно.

Кругом

промолвил Егорыч с улыбкой,

указывая

своей

шершавой,

вода!

-

всем, -

"Голубчике",

слыхали про

"Голубчика"?

Так как

зашли

на

клипере

мы

в

ден

через пять,

нас прихватила штурма, а

Индейский окиян, этак

опосля

и думали: всем нам шабаш, придется господу богу отдавать

ураган,

душу... Уж

значит, как

чистые рубахи собирались одевать, чтобы на тот свет,

следовает

явиться.

Однако господь вызволил... Один только марсовой утонул -

царство

Ну, да и капитан был у нас отчаянный - может, слыхали

ему небесное!

Алексея

в адмиралы теперь вышел? Форменный, прямо

Алексеевича Ящурова,

сказать, был

вроде

капитан.

И дело свое знал и с матросом был добер на редкость,

нашего

пожалел

матросам... А

то совсем собрались было

за евойную доброту к

тонуть,

братцы... Даже и капитан наш, уж на что бесстрашный, и тот

призадумался...

выбив золу из

трубки, сунул ее в карман

Егорыч замолчал и,

штанов и

- Шли этто мы в те поры на "Голубчике" с мыса Надежного* на Яву

остров,

и с

первых же ден,

как вышли мы

с

там город такой есть, Батавия,

мыса,

что

дальше,

то больше...

Ну,

мы,

стало, братцы мои, свежеть, и

как

следовает, марсели в четыре рифа, дуем себе с попутным ветром...

"Голубчик"

только,

бежит

себе

с горы

на

был

крепкий... Поскрипывает

гору

да