Учебный год 2023 г. / Великая реформа (стр. 104-110)-1

*По Своду Законов мы не различаем следователя и полицию.

**Лишь в чрезвычайных случаях при обращении к суду за разъяснением трудных моментов следствия.

***Только в тех случаях, "когда есть опасение, что доказательства преступления могут быть уничтожены, если обряды сии не будут исполнены своевременно".

****Допросы обвиняемого и свидетеля были даже более исключительными средствами для полиции, нежели осмотр, освидетельствование, обыск и выемка, поскольку могли производиться не просто при отсутствии следователя, но когда существовала угроза смерти допрашиваемого лица (ст. 258 Устава).

Из данной таблицы видно следующее. Во-первых, Наказы стали промежуточным звеном между Сводом Законов и Уставом уголовного судопроизводства и, соответственно, имели черты как первого, так и второго. Вовторых, Устав более подробно регламентировал средства расследования, кроме того, некоторые средства он добавил, а от некоторых отказался. В-третьих, Устав разделил, причем довольно четко, деятельность полиции и следователя. В- четвертых, в Уставе приведены в соответствие средства и функции органов расследования (как видим, следователь обладал в основном судейскими полномочиями, а полиция в большей части - обвинительными). В этом и заключалась основная задача реформы предварительного производства: как отмечают современные комментаторы, "стремление составителей судебных уставов отделить дознание от следствия проявилось не только в разграничении их целей, но и в формах осуществления этих действий"*(277).

Итак, судебный следователь, как мы убедились ранее, должен был выполнять предварительные судейские (следственные) функции. Соответственно этому он наделялся властными полномочиями и гарантиями от уклона в ту или иную сторону. Основанием для применения имевшихся в его распоряжении средств должны были

быть материалы, собранные полицией, которые не предполагались имевшими для суда доказательственную силу, теоретическим основанием чего, даже по мнению советских юристов, "являлось противопоставление судебной власти административной, основанное на теории разделения властей. Только действия органов судебной власти, совершенные в установленном процессуальном порядке, могут вызывать правовые последствия" *(278). Это также свидетельствовало об особенном, судейском статусе судебного следователя, который, проверяя и оценивая собранные полицией материалы уголовного преследования, должен был облекать их в форму судебного доказательства. Естественно, то, что им отсеивалось, доказательством быть не могло. Однако процессуальная бюрократия, противившаяся усилению судебной власти, на практике пыталась нейтрализовать такую разницу в полномочиях судебного следователя и полиции. Последняя постепенно, вопреки нормам Устава, стала возвращаться к своему прежнему состоянию. Так, в неоднократно упоминавшейся Объяснительной записке 1899 г. отмечалось, что полиция того времени помимо негласных наблюдений, расспросов и розыска фактически постоянно, а не в виде исключения производила допросы, осмотры, освидетельствования, обыски и выемки, т.е. формальные следственные действия*(279), которые имели доказательственное значение. Это повлекло дальнейшее смешение дознания и следствия.

Для решения проблемы улучшения взаимодействия следователя и полиции в 1897 г. при Министерстве юстиции было создано Особое совещание. Оно определяло розыск как первоначальные меры, направленные на задержание виновных, к сохранению следов преступления и первому расспросу потерпевшего или заявителя. Дознание, по мнению совещания, призвано было заменить по многим делам предварительное следствие, и хотя оно должно было производиться полицией в исключительных случаях, из-за огромных расстояний практика требовала иного *(280). Дальнейшие споры велись уже в отношении объема предоставляемых полиции прав производить следственные действия.

В Объяснительной записке 1899 г. было проведено разграничение между первоначальными мерами, применявшимися полицией по обнаружению и расследованию преступных деяний, и следственными действиями, производимыми для "собственно формального удостоверения <...> наличности уголовнонаказуемого посягательства и данных к изобличению лица заподозренного". Первые имели характер "как бы разведочный", были "не стеснены способами и обрядами следствия, которые представляются усмотрению лиц разыскивающих" *(281), тогда как вторые устанавливали и закрепляли обнаруженные расследованием данные посредством особых формальных действий. Предварительные меры предполагали главным образом быстроту для успешного собрания сведений на первых порах, "по горячим следам", а формальные следственные действия, отличаясь большей сложностью, лишь в редких случаях требовали немедленного следствия. А. Квачевский утверждал, что дознание и розыск менее других частей уголовного следствия нуждаются в правилах. Напротив, они требуют наибольшей "простоты для достижения своей цели" *(282). Действия первого рода вовсе не регламентировались в законе, так как они зависели от обстоятельств конкретного случая.

Как показывала практика, особенное значение для успеха при выявлении признаков преступного деяния и указаний к подозрению известного лица имело безусловное сохранение тайны, а между тем формальные действия неизбежно в той или другой степени разглашали повод, вследствие которого они предпринимались. Действия полиции по негласному собиранию сведений большинство Комиссии 1894 г. (за исключением шести членов, среди которых были А.Ф. Кони, И.Я. Фойницкий и В.К. Случевский) предлагали называть в проекте розыском, в отличие от дознания, которое должно было, по их мнению, включать не только розыск, но и отдельные следственные действия. Названные шесть членов Комиссии высказались против предоставления полиции права производить следственные действия вне случаев неотложности, а потому не усматривали оснований к предложенному разграничению розыска и дознания. По их мнению, недостаточное количество работников прокуратуры затрудняло возможность действительного контроля и руководства над следственными действиями полиции. Кроме того, сосредоточение руководства дознанием в руках прокуратуры и следователя не отвечало бы провозглашенному принципу отделения власти обвинительной от власти судебной. Недостатки же существовавшего предварительного следствия, по их мнению, можно было устранить уменьшением следственных участков, "но не передачею важнейшей работы по исследованию значительного большинства уголовных дел в руки чинов, не состоящих в органической связи с судебным ведомством"*(283).

Остальные члены Комиссии, напротив, полагали, что предоставление полиции права производить следственные действия на общих основаниях, т.е. не только в случаях неотложности и отсутствия на месте следователя, но и в виде нормального способа исследования некоторых дел, "отнюдь не составляет отступления от основных начал, принятых в действующем уставе уголовного судопроизводства, а является, напротив того, дальнейшим их развитием, сообразно указаниям опыта и жизни" *(284). Точка зрения большинства не была подтверждена какими-либо существенными доводами. Так, в виде контраргументов приводилась ст. 545 Устава уголовного судопроизводства, устанавливавшая необязательность предварительного следствия; упоминались ревизионные отчеты 1895 г., в которых указывалось, что дознание не противоположно следствию, в силу чего нужно удовлетворить потребности практики и передать полиции необходимые ей следственные средства. Отмечалось, что опасение меньшинства в отношении смешения власти обвинительной с властью судебной не имело под собой оснований, поскольку в действовавшем тогда законодательстве эти власти на предварительном следствии смешивались.

Как видим, подобная аргументация была основана не на идее разделения функций, а на сложившейся практике и действовавших тогда нормах далеко не совершенного законодательства. В связи с этим было все-таки решено, что по важным делам, по которым предварительное следствие предполагалось законом обязательным, полиция должна была выполнять следственные действия лишь в неотложных случаях. Однако по делам, по которым предварительное следствие было необязательным, полиция могла производить следственные действия и не только в случаях неотложности. Таким образом, объем полномочий полиции по

производству следственных действий стал зависеть от категории преступления, что также вызвало споры. Два члена Комиссии 1894 г. считали, что по всем делам, рассмотрение которых осуществлялось судом с участием присяжных заседателей, производство предварительного следствия должно было быть обязательным без каких-либо исключений. Такой вывод они обосновывали тем, что, во-первых, подобные дела были очень важными, поэтому полное и всестороннее предварительное их исследование отвечало бы интересам как правосудия, так и самого подсудимого. Во-вторых, состояние розыска и дознания было настолько неудовлетворительным, что, по мнению этих двух членов Комиссии, полиция не могла заменить следователя даже по отдельным категориям дел, подлежащих рассмотрению суда присяжных. В-третьих, эксперты опасались, что при допущении исключений из указанной нормы дознание вытеснило бы следствие, и полиция заняла бы преобладающее место в производстве расследования.

Большинство членов Комиссии, не приведя существенных контраргументов, тем не менее приняли решение об отказе от обязательности предварительного следствия по делам, по которым предусматривалось лишение всех "особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ", и по проступкам, по которым предусмотрено было наказание не ниже исправительного дома. Однако во избежание риска кардинального вытеснения дознанием следствия и с целью обеспечить права обвиняемого это же большинство пришло к мнению о необходимости указать, что по отмеченным делам, во-первых, полиция не должна иметь права производить наиболее серьезные следственные действия, во-вторых, судья обязан проверять и в случае необходимости дополнять действия полиции, в- третьих, перед преданием суду обвиняемый должен допрашиваться органом следственной власти*(285).

Напомним также, что согласно ст. 545 Устава по делам, решаемым без участия присяжных заседателей, судебное разбирательство начиналось без предварительного следствия, если "прокурор по доставленным ему сведениям и доказательствам или по самому свойству дела" признавал возможным предложить суду обвинительный акт, и если суд со своей стороны не усматривал надобности в предварительном следствии. Однако, как указывал М.В. Духовской, этим правом прокуратура пользовалась редко. Комиссия 1894 г. данный порядок предполагала расширить, правда, только при наличии согласия обвинительной камеры. При этом планировалось, что следователи даже по тем делам, где нет полноценного предварительного следствия, могли привлекаться к производству некоторых следственных действий, таких как обыски, привлечение в качестве обвиняемого, и для обеспечения доказательств, т.е. производства допросов тех лиц, которые не могли быть допрошены в суде, освидетельствования повреждений, которые могли изгладиться, или следов, которые могли исчезнуть.

С таким ограничением производства предварительного следствия М.В. Духовской не соглашался ввиду неизбежного в этом случае усиления значения актов, совершаемых полицией в ходе дознания: на основании их должны были бы решаться вопросы о привлечении в качестве обвиняемого, о предании его суду, ими пользовался бы суд. Кроме того, по словам М.В. Духовского, предоставление пр о к ур о ру пр а ва р е ш е н ия во пр о с а о н е о бход имо с т и пр о из вод с т ва