Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

§сию. Что это значит? Как это происходит ичто приходит в равно-

весие? Подлость и честность?..»

gВот пример грузинского Логоса: Равновесие — утверждает-

^ся. Равновесие — ставится под вопрос. И оба имеют смысл. (Так

и река: она та же — и не та). Равновесие ставится под сомнение,

но все же о НЕМ речь, и оно не отвергается, а лишь утучняется

(его толща и субстанция) обогащающим его — вопросом. Так:

вместе с вопросом своим пусть и существует это понятие, но именно ОНО, а не другое какое; и это характерно для миропони­ мания грузинского.

Для раздумий найдена адекватная форма — дневник отроко­ вицы (думающая женщина — это характерно для Грузии), а в нем — стихи и вопросы. И это два основных модуса существова­ ния грузинского Логоса: он не холодно рассудочен, но образен и поэтичен, во-первых; а, во-вторых, твердая тезисность горы-кам­ ня тут же овевается изгибчатым вопросом, как рекою. Так что и тут диалог: Горы и Долины и Реки. Гора и долина — поэзии твердь, что есть тезис-утверждение некоей мысли, мужское на­ чало. И — размыв тверди рекою, водою = тезиса — вопросом.

Вот Марина толкует «Мерани» — гениальное стихотворение Николоза Бараташвили: «Мерани »... Смысл человеческого бы­ тия — в борьбе, в борьбе и стремлении к недостижимой цели

(эта идея стала мне настолько близкой, я так внутренне пере­ страдала ее, что она будто вышла из сокровенных глубин моей души!) (Душа = как толща Горы!— Г .Г .), каждый должен про­ кладывать к ней дорогу для других, идущий вслед продолжит ее дальше, и так бесконечно...»

Вот — тезис, решение, утверждение. Но следующий абзац — из сплошных вопросов: «А, может, это идея самопознания, стрем­ ление к самому себе? Или острая жажда познания того, кого иные зовут богом, а другие природой? А черный ворон, «каркающий вслед черный ворон », не есть ли он воплощение сомнения, неве­ рия в свои силы, которое и вправду постоянно гложет сердце че­ ловека и с безграничных высот безжалостно бросает его оземь?

Не знаю».

Однако в этой опояси вопросов и негаций прорезалась и ос­ новная авторская позитивная идея, которой можно держаться

210

человеку, в итоге всех опытов, борений и отчаяний жизни: стрем­ ление к недостижимой цели, прокладывай эту дорогу сам — и ее продолжат! Тут уже нет круга и возврата, но только вперед и ввысь — таков вектор дороги духовного усилия ко благу, наше­ го превозможения — и немощи своей натуры, излободневия вре­ мени, и всех препятствующих обстояний нас. Тут труд одного поколения плюсуется к другому (а не расточает капитал отцов,

или уравновешивает попятным движением или в иную сторону),

эта дорога не поддается негации, а накопления не подвержены банкротству.

Разочарование Ь «жизнемысли»

18.VII.86. Бессонная ночь: перетомил мозг свой, значит, в пос­ ледние месяцы... Надо действительно расслабиться — и с охо­ той ехать с семьей в Болгарию, на море: плавать, курортничать...

В ночи уже созрел для этого; возмечтал и представлял. Можно и там себе задать нагрузку: плавание, прогулки — и отключить ум.

А ведь Ж И ЗНЬ — надоела: в нее вглядываться и добывать слова ей и выражение. Приятнее даже с нею — на уровне МЫС­ ЛИ чужой — собеседовать: в сублимации уже.

Вон вчера роман Тенгиза Буачидзе толковал и там задумы­ вался над сверх-идеями и на их развитие выходил: СЛЕЗЫ про­ мыслил, их метафизику воскресительно-памятную.

А что извлеку из жизни своей сего дня? Неохота и вгляды­ ваться в тутошнее, бездиапазонное: здесь тебе и жизнь, тут и мысль — волочится, как сволочь, низко... Нет! Подале бы Мыс-

лию возлететь — в нездешнее куда, в эмпиреи, а оттуда уже мож­ но и на текущесть и свое ныне ощущеньице возглянуть и посрав-

нить. Будет диапазон и дыхание и полет.

А Ж ИЗНЕМ ЫСЛЬ моя — поднадоедает: бескрылостию на­ чинает тошнить, придавливать. На нее я вышел четверть века назад, когда трепетал-боялся Жизнь не прожить: что минуют меня ее опыты, страсти... Но вот уж — прожил жизнь и устал барахтаться в ее опытах и сотрясениях страстей. Забыться — и

отлететь — в высокое и отвлеченное! Сейчас вот — в шаири Рус­ тавели окунусь! В вечную мудрость.

211

\ 2

‘з а к а н ч и в а я путешествие ума в Грузинский Космос, припасть

212

213

^ | | охоже, что здесь мы уловили полюса некоего фундаменталь-

I I ного для грузинства силового поля: сердце и Солнце, и \8 Солнце сквозь сердце,— припарив друг другу явление Космоса

(Солнце) и средоточие Психеи (сердце). А между ними, этими пер-

воисточными полюсами,— поприще Логоса: мудрость ума. Но она тут СО-образована, а не самостна: удерж уму — при сердце, с од­ ной стороны, а с другой — при Солнце: вглядываясь в устроение мира, Бытия. Но нет сухого и холодного рационализма, как в Рас­ судке западной цивилизации, что освободился от чувства вматема­ тической науке Чистого разума. Но нет и волюнтаристского Прак­ тического разума Свободы (опять же Кант, Фихте, Ницше...), что провозглашает экзистенциалистски свое правомочие, не сообразу­ ясь с внешним устроением мира, объективной реальности.

Эта же главка поэмы, на которую я чудесно напал сейчас думать,— сие и подтверждает. Автандил в тоске сначала обра­ щает взгляд духа своего к небу и ведет разговор с Солнцем и прочим светилами, а потом поворачивается внутрь себя и закли­ нает другой полюс Бытия, равномощный во грузинстве:

И тогда сказал я сердцу: «Для чего твои стенанья? Сатана в тебя вселяет столь великие терзанья!»

Ахиллес в «Илиаде » в ситуации гнева, колеблясь меж двумя выборами ума: или вынуть меч и вонзить в оскорбителя своего,

Агамемнона, или смирить себя, обуздать разгневанное сердце?—

получает решающую все волю божества: слетает Афина и помо­ гает удержаться:

...И , довольствуя гневное сердце,

Злыми словами язви, но рукою меча не касайся!

— советует-наущает богиня сам по себе слабый решить челове­ чий рассудок. Подобно и Автандил: сначала воззвал к небесным силам, как бы в молитве, а потом обратился к слепому сердцу во тьме-пещере нутри, в колодце-шахте моей натуры-фигуры тая­ щемуся, и поучает его, вносит свет разума-понимания. Как ис­ тый платоник: пришел со светом в свою пещеру. (Вспомним прит­ чу в начале!-к книги «Государства»).

214

Применительно к «Илиаде» таковое именуют «принципом двойной мотивировки »: Ахилл-человек и сам решил, в противо-

речиях-борениях рассудка выйдя к выводу,— и бог помог; а поэт эпический может тут и не решать, кто ж именно все-таки. Не обязан склоняться к монизму. Потом в культуре Запада возоб­ ладает монизм: решение личности, «я »... Но грузинство — мяг­ че, не категорично, и при двойной мотивировке согласно оста­ ваться и ныне (как мы по роману Буачидзе выясняли). И даже более того: мы, каждое «я » мечется-волнуется во абсолютной всегда, жизне-смертной ситуации: «или-или?!» — и несет всю полноту ответственности за то или иное решение... (Многоточие почувствовал я себя понужденным в конец этого утверждения,

слишком категоричного, не по-грузински,— расслабляюще по­ ставить. ..). И в то же время сквозь нас, нами деет-живет-дышит

иНебо Грузии, и Горы, и Свет, и Поэзия, и вся толща поколений

исудеб... (Вот и Ушанги Рижинашвили склонен при «двойной мотивировке» оставаться: «А эти вот ноги — Вы думаете, они только мои? » — Значит: не только мои-прадедовы, но и мои).

И музыка, и дымка улыбки, и лунная дорожка...

Каждый из нас, каждая жизнь — что капля-слеза в лучах светящего сквозь нас Солнца. И сие преломление, радугу-спектр чудо-любо глядеть-описывать в нескончаемом платоническом созерцании ( «тхеорео!») от Руставели до наших дней.

В обращении Автандила к своему сердцу знаменательно объяс­ нение его терзаний — сатаною. Отсюда, от противного (именно!)

выводим, что Бог Грузии ощущается как бог Радости, кротости и любви. И таков общий колорит и «Витязя...», и всех там страда­ ний иборений. В интонации стиха мудрая улыбка — как основной тон: органный пункт на Радости бытия все время слышится...

Сама сказочная схема сюжета, внутри которого все сверша­ ется, уже заранее задает благое разрешение и солнечность в кон­ це. Нет, кстати, этого, в «Илиаде»: хмуро-трагично ее престав­ ление — гибель Гектора, Ахилла... «Нет великого Патрокла — жив презрительный Терсит,» — как итог «Илиады» формули­ рует где-то Блок...

Но в «Одиссее » все же благой конец есть. И наш «Витязь...» —

как бы контаминация «Илиады» и «Одиссеи»: и битвы, и путе­

215

шествия-приключения, задержки и пленения (как Одиссея на

VS острове Калипсо, так и Автандила — в увлечении Фатьмой), и

^острова, и пещеры, и чудесные клады и оружья... — это уже в

^стиле арабских сказок «Тысячи и одной ночи » — близкий же ареал!.. Как Синдбад-мореход, и Автандил купечествует в поис­

ках Нестан...

Таким образом, сюжет поэмы — универсальная схема бытия и прекрасный каркас для нанизывания туда всевозможных си­ туаций-узоров существования и, соответственно, для речений мудрости, которые там — воистину на все случаи жизни на века грузинства предусмотрены.

На шаг-стих сюжета два шага-стиха афоризмов приходится.

И отправились герои повидать сестру свою...

Автандил промолвил другу: «Мне служить тебе — отрада,

Но и ты забудь о ранах и не пей напрасно яда. Бесполезна нам наука, коль творим не то, что надо,— Посуди, какая польза от закопанного клада?

Мало толку, если горе несчастливого снедает: До назначенного срока человек не умирает. Роза, солнца ожидая, по три дня не увядает. Смелость, счастье и победа — вот что смертным подобает.

Что ни стих — то афоризм. Это я наугад ткнул пальцем. Но и везде такая пропорция. Не столь озабочен поэт, чтобы картинно описать-изобразить событие, битву, приключение, случай,—

сколько тем, чтобы отточить ювелирно драгоценный камень афо­

ризма при этом и навесить на фабулу, как колье на красавицу...

И из-под украшений этих великолепно бряцающих не столь ви­ дится и ценится также прекрасное проступающее тело.

Но что есть АФОРИЗМ — как жанр во Логосе?

Это — сведение концов с концами, уравновешенная и само-

держащаяся мысль, закрытая, самодостаточная, присебейная,

не нуждающаяся в продолжении и развитии, как мысль, крича­ щая гласом вопиющего в пустыне и алчущего разрешения.

Афоризм — как прекрасная мелодия, законченная в себе, от­ полированная, что можно без конца одну и ту же напевать.

21Е

КОСМОС ОГИМОАМ

Азербайджан

20.V.87. Предстоит — путешествие. Трудное и даже опас­ ное, ибо постоянно не туда может заносить мысль; предстоят и блуждания, и заблуждения... И тем не менее сам путь-дорога познавания, проникновение в чужеродный тебе образ мира — дело увлекающее... А ошибочные утверждения, будучи выска­ заны, становятся энергетическим импульсом, требующим само-

поправки, что и случается в последующем продвижении мыс­ ли — порой, как бумерангом, себя же поражая. ..И в целом все это способствует более глубокому проникновению.

Также следует иметь в виду, что я пишу свой образ об образе мира (Азербайджанском) — как художник-портретист может отдаться своему видению натуры, причем искажения фотогра­ фического правдоподобия тут никого не волнуют, а даже инте­ ресны особо, ибо вдруг на такие стороны объекта обращают вни­ мание, такие качества выявляют, что и невдомек бывали...

Так что построение мое — это и плод художественного мышления, конструирования, хотя одновременно я усилива­ юсь научно точно улавливать и фиксировать объект наблюде­ ния, как он попадает в прибор, что ведет эксперимент,— в

меня самого.

Путешествие совершалось в несколько заходов-присестов с перерывами на чтение и обдумывание. Здесь будут изаписи раз­ говоров. Собеседников — благодарю сердечно. А за возможные неточности в передаче их мыслей и слов прошу извинения: за них — в ответе я, чего-то недопонявший...

218

219