Том 2. Восток в средние века

Военные предприятия Шамс уд-дина привели к некоторой консолидации феодальной знати и к относительному усилению султанской власти. Этому способствовала и политическая обстановка, связанная с угрозой монголов,

423

появившихся в Индии впервые в 1221 г. Преследуя бежавшего из Хорезма принца Джелал уд-дина, они разграбили Западный Пенджаб, Синд и Северный Гуджарат. Находясь недалеко от Лахора, Джелал уддин обратился к Шамс уд-дину, прося помочь ему вернуть утраченные владения. Султан отклонил эту просьбу. Послав беглому принцу подарки, он передал через своих гонцов, что «климат этих мест не подходит высокорожденному принцу», каковым является Джелал уд-дин. Вскоре Илтутмыш выступил с большой армией против наследника хорезмшаха, который был вынужден отступить к Синду и Сахване.

Как писал историк Барани, страх, порожденный кровопролитиями Чин-гис-хана, заставил многих эмиров и маликов, знатных вазиров сплотиться вокруг трона Илтутмыша. Непосредственную опору его представляли тюрки из племен ильбари, кипчаков, а также каракитаи. Число его приближенных быстро росло благодаря усилившейся миграции из Средней Азии, Ирана, Афганистана в результате монгольского нашествия.

Слава Дели вышла далеко за пределы Индии. В 1229 г. султан Дели получил инвеституру — признание

вкачестве такового от багдадского халифа. На монетах Илтутмыша появилось имя халифа. Оно красовалось на монетах делийских султанов и после того, как в 1258 г. Багдад был взят монголами, а халиф — низложен. Так продолжалось вплоть до первой половины XVI в. Халиф «правоверных» (обычно без упоминания имени) фигурировал и в хутбе, которая читалась в мечетях Дели.

Заметно увеличилось население города. Возможно, уже тогда стали заселяться земли близ Лал Кота, где оставалась резиденция правителя, отстраиваемая и украшаемая им. При Шамс уд-дине было завершено строительство Кутб-минара — этого грандиозного сооружения, высота которого превышает 70 м, а диаметр у основания равен 14,3 м. В строительных работах были заняты и местные каменщики, и мастера из Гура и Ирана. Кутб-минар, получивший название по имени духовного наставника Кутб уд-дина Айбека, суфийского шейха Кутб уд-дина Бахтияра Каки, — самая высокая в мире колонна, воздвигнутая людьми эпохи древности и средневековья. Пять убывающих кверху ярусов Кутб-минара,

вформе усеченных конусов, не повторяют друг друга по своему декору. Ажурные каменные балконы со свисающими сталактитами, поддерживаемые кронштейнами, опоясывают места соприкосновения ярусов. При Шамс уд-дине была расширена едва ли не вдвое территория мечети Кувват ул-ислам.

Колоннада и зал для молений были вынесены за пределы первоначальной ограды, благодаря чему Кутб-минар оказался включенным в комплекс мечети.

К западу от него был сооружен большой искусственный водоем с павильоном из красного камня вокруг. Водоем получил название Хауз-и Шамс («Водоем Шамса») по имени его строителя.

К северо-западу от мечети Кувват ул-ислам в 1235 г., еще при жизни Илтутмыша, была построена его усыпальница, прекрасный образец мусульманской архитектуры. Внутренние стены сооружения, облицованные красным тесаным песчаником, украшены декоративной резьбой, воспроизводящей тексты из Корана и геометрические орнаменты в традициях искусства стран мусульманского Востока. После смерти Илтутмыша начались раздоры между его приближенными и военачальниками-гулямами, известными как малики шамси. По свидетельству историка, все они, имея войско, чины, земли, подчинили себе страну, разделили между собой богатства и власть. Новоявленные ханы называли себя чихильгани (перс., букв, «сорок», «четыре десятка»). Из-за их

424

постоянного соперничества в государстве воцарилась анархия: в течение десяти лет, последовавших за смертью Шамс уд-дина, делийский престол занимали четыре его преемника. Трое из них, в том числе его дочь Разийя (1236-1240), стали жертвами заговоров. В годы ее правления карматство выступает как заметное религиозно-политическое течение. Гонения на кар-матов в XIII в. и их враждебность к делийским султанам превратили карматство в знамя городских выступлений. Как передает историк Джузджани, крупное выступление карматов, поддержанное «простым людом» и «чернью» Дели, произошло в 1236 г. Подстрекаемые неким «мудрецом» по имени Нур-и Турк, карматы собрались в столицу из разных частей Индостана — двуречья Ганга и Джамны, Гурджарата, Синда, — замышляя недоброе против «мусульман». Нур-и Турк поносил суннитских улемов, называя их насиби («враги Алия») и «подстрекая простой люд к вражде против порядков улемов толка Абу Ханифы и Шафи». По призыву карматского проповедника «вокруг него собралась чернь». Около тысячи вооруженных «еретиков и карматов» ворвались в Пятничную мечеть Дели и напали на находившихся здесь людей, многие из которых погибли от мечей или были растоптаны. Находившиеся в городе военачальники Разийи во главе своих отрядов, на конях, вооруженные мечами, в латах и стальных шлемах обрушились на «еретиков и карматов», поддержанных простым людом, и учинили страшную расправу. В городе был восстановлен порядок.

Положение в государстве осложнялось набегами монголов. В 1241 г. монгольские отряды во главе с Бахадуром Таиром, одним из военачальников Хулагу-хана, захватили Лахор. Городские стены были сровнены с землей, многие жители убиты. В 1246 г. монгольский военачальник Мангутах занял Мултан и осадил Уч. Правитель Дели восстановил свою власть в Пенджабе и Синде, но положение дел оставалось тревожным. В те же годы сбросили бремя вассальной зависимости некоторые местные князья.

В 1246 г. на султанский трон в Дели одной из могущественных группировок тюркской знати был возведен Насир уд-дин Махмуд, младший сын Илтутмыша. Секрет его долгого правления, продолжавшегося до 1265 г., заключался в том, что султан довольствовался номинальной властью, реальная же принадлежала его регенту, одному из гулямов и самых влиятельных эмиров шамси, Гийас уд-дину Балбану, имевшему титул Улуг-хан.

Время правления Насир уд-дина было очень тревожным. Монголы неоднократно опустошали Пенджаб, в 50-х годах Лахор вновь оказался под их властью. Тогда же султанский наместник Уча и Мултана Кашлу-хан вышел из повиновения и признал себя вассалом монгольского правителя Ирана Хулагу-хана. Бенгалия и Бихар были фактически независимы от Дели. И даже в близких от столицы областях султанские наместники проявляли своеволие и строптивость. Многие из князей-индусов в Доабе, Гвалиуре и других местах пытались восстановить утраченные влияние и самостоятельность. «Страх перед властью, который есть основа всякого хорошего управления и источник славы и величия государства, покинул сердца людей, и страна оказалась в ужасном состоянии», — писал об этом времени историк первой половины XIV в. Зия уд-дин Барани. Улуг-хан совершил много походов против непокорных феодалов, что послужило росту его влияния и авторитета, закрепленного браком с дочерью Насир уд-дина Махмуда. Смерть султана в 1265 г. принесла корону его влиятельному временщику.

Период регентства и правления Гийас уд-дина Балбана (1265-1287) прошел в борьбе за укрепление султанской власти и подчинение могуще-

425

ственных тюркских феодалов, в частности непокорных правителей Северо-Западной Индии и Ауда, в борьбе против независимых племен двуречья Ганга и Джамны, Мевата и Верхнего Пенджаба. Немало хлопот было с Бенгалией, мусульманские правители которой, номинально признавая свою зависимость от Дели, чеканили свое имя на монетах, на собственный страх и риск совершали грабительские набеги в Ауд, Тирхут (в Бихаре), Камарупу и лишь время от времени отправляли султану дань. По словам Барани, все правители Лакхнаути, пользуясь отдаленностью от столицы, восставали; проявлял непокорность и народ этой области. Поэтому Лакхнаути называли Булгакпур («Мятежный город»). Ги-йас уд-дину удалось сместить мятежного наместника Бенгалии Туграл-хана и

назначить на его место своего сына Бугра-хана, ставшего тоже независимым правителем, по-видимому, еще при жизни отца.

Свою внутреннюю и внешнюю политику Гийас уд-дин Балбан в значительной мере подчинил борьбе с монголами. Постоянная угроза их набегов не позволяла султану вести войны за приобретение новых земель и богатств, в чем нередко попрекали его малики шамси. На это Гийас уд-дин отвечал им неизменно, что монголы, которые находятся в Мавераннахре, Термезе, Газни, Иране, мечтают о богатствах Индии и «не бывает года», чтобы они не совершили набега сюда, и ждут только его ухода из столицы, чтобы захватить Дели.

Гийас уд-дин уделял много внимания укреплению северо-западной границы Султаната. В течение ряда лет важные области городов Мултан и Ди-балпур находились под управлением опытного воина, двоюродного брата Балбана Шер-хана Сункара, а затем, после смерти последнего, — старшего сына султана, Мухаммад-хана. Им не раз удавалось отразить набеги на Пенджаб многочисленных монгольских войск. Трагедия разыгралась в 1286 г. — монголы захватили Мултан. Во время этого набега был из засады убит Мухаммад-хан. Несмотря на все усилия султана укрепить свою власть на северо-западе Султаната, граница его не простиралась на запад далее р. Биас.

Вступив на престол, Гийас уд-дин Балбан видел свою задачу в обуздании тюркской военной знати, и в первую очередь маликов шамси из числа «сорока». Установление при дворе чопорного и довольно пышного на иранский манер церемониала должно было поднять престиж султана, покончить с непомерными притязаниями тюркских маликов и создать новую традицию во взаимоотношениях султана и его могущественных военачальников. Пышность двора подчеркивалась присутствием здесь поэтов, артистов, ученых, богословов, с которыми султан любил беседовать и которым покровительствовал и оказывал всяческие знаки внимания.

Претендуя на происхождение от мифического тюркского героя Афраси-аба, Балбан был близок к тому, чтобы требовать от своих подданных обожествления его персоны и беспрекословного повиновения, диктуемого благоговейным страхом. Он тщательно оберегал феодальную корпоративность, препятствуя проникновению ко двору представителей торговых слоев. Рассказывают, что один

богатый человек, бывший в течение многих лет ра-исом (начальником) базара, имел желание поднести в дар султану много товаров и денег, если тот согласится сказать ему хотя бы несколько слов, сидя на троне. Узнав об этом, Балбан отказался от даров, заявив, что разговор с «раисом и эмиром базара» унизит достоинство султана.

Практикуемая при нем служба осведомления должна была доставлять информацию о помыслах знати и выявлять факты чинимых ею своеволия,

426

неповиновения и произвола. Многие малики и ханы подвергались по приказу султана суровому наказанию за эти проступки — побоям, лишению чинов, казням. Бдительный контроль был установлен над самими осведомителями. Известны случаи казни доносчиков, скрывших от султана преступления знати.

Дели в годы регентства и правления Гийас уд-дина значительно разросся. Еще в 50-х годах, до вступления на трон Балбана, к северо-востоку от Лал Кота, города Томаров, Чауханов и первых султанов, появилась его резиденция. Джузджани, труд которого обрывается 1260 годом, упоминает ее как Килукхари или Гийаспур; противопоставляя эту резиденцию «Старому» Дели — Лал Коту, историк называет ее «Новым городом». В пригородах его поселились со своей челядью и домочадцами многие знатные лица, чиновники и военные, бежавшие от монголов из Мавераннахра, Хорасана, Ирана, Азербайджана и т.д. В результате появилось сразу 15 новых городских кварталов (махалла), которые назывались по имени их основателей. В самом конце XIII в. в Гийаспуре поселились монголы, военачальники разбитых до этого султанским войском отрядов, и Гийаспур стали называть также и Моголпуром. Дворец султана в Гийаспуре должен был затмить славу Лал Кота. Он был высок, писал знаменитый поэт Амир Хосроу Дех-леви, словно небо, и был подобен земному раю. Кирпичи, из которых был построен дворец, казались прозрачными под блестевшей под лучами солнца побелкой; верхняя часть дворца была отделана мрамором.

Своим наследником Балбан назвал внука Кей-Хосроу, сына старшего принца Мухаммада. Однако его приближенные распорядились по-своему и после смерти Балбана в 1287 г. короновали султаном Кейкубада (1287-1290), сына принца Бугра-хана, объявившего себя в Бенгалии независимым правителем под именем Насир уд-дин Мухаммад Бугра-шах. Как и при предшественниках Кейкубада, главную опасность для власти тюркских феодалов в Северной Индии представляли монголы, вновь опустошившие под командованием Тимур-хана Пенджаб. Султанскому военачальнику малику Мухаммаду Бакбаку удалось разбить их войско. Пленные монголы были приведены в Дели, где их подвергли жестокой казни. Не прошло и года после вступления на престол молодого султана, как против него двинул свои отряды его отец Бугра-шах (1288 г.). Войско его дошло до Айодхьи. Но военного столкновения не произошло. Бугра-шах, получив фактическое признание своей независимости в качестве властелина Бенгалии, покинул владения сына. В целях укрепления своей власти Кейкубад отстранил одного из своих могущественных приближенных, Низам уд-дина, по существу вершителя всех государственных дел. Низам уд-дин был отравлен по приказу султана. Вскоре умер и сам Кейкубад. Знать посадила на трон его малолетнего сына (март 1290 г.), убитого вскоре по приказу захватившего власть в Делийском султанате мукта Барана (в двуречье Ганга и Джамны), престарелого Джалал уд-дина (1290-1296) из тюркского племени хильджи. Это событие положило конец правлению в Делийском султанате «династии» тюркских рабов-гулямов. Установление в Северной Индии в XIII в. власти пришлой мусульманской военно-феодальной знати имело результатом определенные изменения в структуре господствующего феодального класса. Верхний эшелон его, представленный военной знатью, завоевателями и мигрантами, противостоял местному населению и этнически, и в религиозном отношении. Эта знать не столько вытеснила местную элиту, сколько подчинила ее своему влиянию. В процессе завоеваний часть местных феодалов-индусов, оказав-

427

ших сопротивление Газневидам, Гуридам и первым султанам Дели, была истреблена или потеряла свои владения. Часть земель местных индийских правителей перешла к завоевателям. Однако подавляющая часть земель оставалась за прежними владельцами при условии выплаты дани и несения службы. Еще Мухаммад Гури, согласно источникам, утвердил права на землю за старшиной-чоуд;сри г. Барана, который со своей свитой и последователями обратился в мусульманство и оказал Гуриду содействие в его военных предприятиях. Видимо, уже в ранний период истории Султаната часть феодалов-индусов оказалась включенной в систему феодальной службы под эгидой султанов. Принятие некоторыми индусскими феодалами ислама было символом признания своей вассальной зависимости от новоявленных правителей. И все же местные феодалы и феодализирующиеся элементы проявляли естественное упорство в стремлении отстоять свою независимость. Автор «Табакат-и Насири» упоминает о частых походах султанов против «мятежников» (мевасов) с целью ограбления их владений и изъятия дани.

Большая часть захваченных мусульманскими военачальниками территорий в Северной Индии поступила в фонд земель халиса, которыми распоряжался, согласно шариату, верховный правитель — султан. Львиная доля этих земель оказалась во владении ханов, маликов, эмиров, получавших от султана икта — обусловленное службой пожалование. Владельцы икта были известны как мукта (араб, форма) или иктадары (перс, форма), что буквально означает «имеющий икта».

В соответствии с официальной доктриной, а часто и на практике мукта получал пожалованную территорию на время, нередко на весьма короткий срок. Хотя в икта жаловалась сама земля — населенные деревни, доли деревень, небольшие города, равно как и целые округа и даже области,

— владелец его не имел права распоряжения ею. Его прерогативы ограничивались правом присвоения в свою пользу части налагаемого государством поземельного налога — хараджа. Поступая в пользу пожалованного лица, эта часть налога имела тенденцию превратиться в частную феодальную ренту. В источниках начала XIV в. упоминается «доля мукта» (хиссе-йе мукта), которая противопоставлялась «доле казны» (хиссе-йе диван), или «доходу казны» (махсул- и диван). «Доля казны» называлась иногда фавазил («излишки»), т.е. как бы оставшееся после отчисления доли владельца икта.

Формально икта не был наследственным владением. Держатели его, как узнаем из источников, часто смещались, получали новые пожалования. Однако между официальной доктриной и практикой держания существовал определенный разрыв, так как мукта пытались превратить свои держания в наследственные и не обусловленные службой земельные владения, известные как милк (арабо-перс., букв, «собственность, владение») и ином (арабо-перс., букв. «дар»). С этой тенденцией пытался бороться Гийас уд-дин Бал-бан. По рассказу Зия уд-дина Барани (ум. в 1356 г.), султан однажды обнаружил, что деревни в двуречье Ганга и Джамны, которые были розданы еще султаном Шамс уд-дином Илтутмышем в икта двум тысячам всадников, унаследованы их сыновьями. Сами иктадары либо уже умерли, либо состарились и в большинстве своем не несли военной службы. Некоторые вместо себя снаряжали для службы рабов-гулямов, и лишь немногие, да и те кое-как, исполняли свои обязанности. «Те иктадары и их дети, — пишет Барани, — воображали себя маликами (собственниками. — К.А.) и владельцами инамов и утверждали: „Султан Шамс уд-дин дал нам эти де-

428

ревни в инам"». Познакомившись со списками иктадаров, Гийас уд-дин Балбан распорядился предоставить пенсии (идрар) старым и немощным служилым, определенное довольствие — вдовам и малолетним сиротам, а икта их изъять. Деревни следовало утвердить лишь за теми, кто нес службу, соответствующую пожалованию. Распоряжение султана вызвало недовольство старых иктадаров и их потомков. Многие из них, находившиеся в Дели, явились к градоначальнику- /сотбол.у и просили заступничества; отстаивая свои права, они ссылались на то, что со времени пожалования им икта прошло много времени — более 50 лет. Гийас уд-дин был вынужден отменить свой приказ и возвратить деревни престарелым иктадарам и их детям, которые, таким образом, с успехом оспорили у султана его декларируемое шариатом право собственности на все земли государства.

Источники, которыми располагает современный историк, фактически не дают сведений об экономической жизни и социальном строе Делийского султаната в XIII в. Некоторые данные позволяют говорить о том, что торговля и городская жизнь продолжали развиваться, несмотря на частые войны и мятежи.

Показателем оживленных товарно-денежных отношений была частично коммутированная, согласно мнению английского ученого У.Морланда, форма ренты (по крайней мере в центральных районах Северной Индии, двуречье Ганга и Джамны).

Дели и другие города были немаловажными центрами культуры. Многие представители ее — поэты, философы и историки, ученые, архитекторы и художники — были мигрантами из Средней Азии и Ирана или их ближайшими потомками. Благодаря их деятельности были заложены основы индо-мусульманской культуры, которая продолжала процветать и позднее.

Не исключено, что на протяжении XIII в. расширилась площадь возделываемых земель. Это было вызвано частично политическими мотивами, стремлением султанов подчинить независимые племена, населяющие джунгли даже в непосредственной близости от столицы. Во всяком случае, известно, что Гийас уд-дин Балбан «дал приказ вырубить леса (в двуречье Ганга и Джамны) и превратить их в поля и посевы». Можно полагать, что, несмотря на войны и мятежи, сельская экономика в XIII в. функционировала достаточно успешно, чтобы создаваемый в рамках ее

прибавочный продукт удовлетворял потребности численно возросшей в Султанате с мусульманским завоеванием феодальной знати.

Видимо, политические катаклизмы XIII в. не коснулись достаточно замкнутого мира индийской сельской общины, о которой персоязычные историки по истории XIII в. хранят полное молчание, хотя и логично было бы предположить «сверхъобложение», т.е. усиление налогового гнета, связанное с численным ростом эксплуататорской верхушки и потому влекущее за собой рост социальной напряженности в самих общинах.

С большой степенью уверенности можно утверждать, что образование в Северной Индии нового государства не означало создания новых общественных отношений, вопреки мнению М.М.Ковалевского, считавшего, что история феодальных отношений в Индии начинается с приходом к власти мусульманских династий. «Государственный феодализм», утвердившийся здесь в условиях, когда феодальная верхушка была представлена иноэтни-ческими и иноконфессиональными по отношению к местному населению элементами, и характеризуемый значительной ролью государства в распределении прибавочного продукта и слабым развитием частных прав феода-

429

лов, не уничтожил господствовавшего в стране до XIII в. вотчинного типа феодальных отношений, а оказался лишь «надстроенным» над ним. Такая сложная структура феодальных форм существовала как преобладающая в Северной Индии и в ряде других частей страны, где верхушку феодального класса составляли завоеватели и мигранты, на протяжении нескольких последующих столетий.

Глава V

МЕЖДУ МОНГОЛАМИ И ПОРТУГАЛЬЦАМИ (Азия и Северная Африка в XIV — XV вв.) Эта глава посвящена периоду, который многие рассматривают как время наивысшего экономического и культурного развития средневекового Востока. Конечно, Восток крайне разнообразен и говорить о единых этапах его развития можно только на высоком уровне абстракции, только при глобальном подходе к истории, а о некоем «уровне развития»

применительно ко всему Востоку вообще трудно думать. Так, из усредненного «уровня» уже в это время выбивалась Япония, которая продолжала неуклонное, хотя и не быстрое по европейским меркам, продвижение к товарным отношениям и промышленному развитию. Юго-Восточная Азия, Южная Азия, Ближний Восток, по-видимому, продолжили поступательное развитие еще некоторое время после рубежа XV — XVI вв. Напротив, Средний Восток после монголов и после Тимура уже не смог оправиться, и его упадок начался, может быть, раньше, чем упомянутый выше рубеж.

Наиболее четко пик развития в XIV-XV вв. показывает Китай, что, собственно, и позволяет размышлять в терминах подъема и упадка применительно ко всему Востоку. Империя Мин — это вершина имперского совершенствования, конфуцианской всепроникающей мудрости, экономического достатка, политической значимости Китая. Именно в XV в. Китай, казалось бы, получил возможность переплавить все свои огромные культурно-исторические и технические достижения в военно-политическое доминирование в Азии, «обогнать» португальцев в «открытии» Индийского океана, установить «единый фронт» и по суше, и по морю с Османской империей, повернуть ход последующей мировой истории с востока на запад.

Однако эта возможность была иллюзорной. Организация восточных обществ, видимо, ставила развитию материальной культуры и личности препятствия, непреодолимые в отпущенные для этого исторические сроки, делала эти общества замкнутыми сами на себя. Маньчжурское завоевание Китая и нисходящая линия его развития после этого — не историческая случайность, а закономерность, которая потом будет подтверждена историей других восточных стран, за исключением, правда, Японии.

Японское исключение из правила важно не только как исторический феномен. Оно подчеркивает разницу между чисто теоретическим и историческим подходами. В теоретическом плане Япония доказала, что в истории нет тупиков, и «если бы не Европа», то человечество все равно нашло бы свой путь к капитализму. Конкретно же исторически та же исключительность японского пути показывает, что другие страны Востока не имели времени выпутаться из «упорядоченности» восточного общества.

Построение главы, как и предыдущих, продиктовано стремлением подчеркнуть определенную логику исторического процесса, а чисто практически — избежать повторений.

431

В XIV в. • наиболее важным государственным образованием было государство Тимура. Как в XIII в. центром Азии была Монголия, так в XIV в. столицей стал Самарканд. Поэтому с Тимура и начинается глава. Следом идут параграфы об истории регионов, составлявших периферию державы Тимура, они испытали его удары, но имели и собственную логику развития. Это Южная Азия, Ближний Восток и Центральная Азия.

Ближневосточный блок материалов дает возможность показать рост новой силы, ставшей главной в последующий период, — Османской империи, а центральноазиатский материал служит переходом к цивилизациям Дальнего Востока.

Наконец, мы доходим до сравнительно молодых образований Юго-Восточной Азии, которые, в свою очередь, образуют несколько культурных ареалов.

Взаимовлияние восточных цивилизаций в этот период усиливается, но в то же время возрастает число самостоятельных культур. Это создает свои трудности при изложении истории данного периода и при ознакомлении с ней.

ИРАН В XIV — НАЧАЛЕ XV в.

После распада державы Хулагуидов на территории Ирана в разных его частях образовалось несколько самостоятельных или полусамостоятельных государств. Некоторые из них контролировались тюркско-монгольской знатью и, следовательно, были непосредственным продуктом распада улуса Хулагуидов, другие представляли собой местные княжества, ранее зависимые от монголов, а теперь сумевшие стать самостоятельными.

Из числа первых надо назвать государства Чобанидов (до 1356 г.) и Джелаиридов (1340—1410 гг. с перерывом в период нашествия Тимура) в Северном Иране и прилегающих областях. Примерами вторых являются государство Музаффаридов (1313-1393) в Южном и Центральном Иране и Куртов (1245-1389) в Восточном Хорасане (центр — Герат). Чобаниды пали в соперничестве с Джелаиридами, Музаффариды и Курты были сокрушены Тимуром.

Однако наиболее интересные и важные события протекали в Западном Хорасане, где возникло сначала движение сербедаров, а затем одноименное государство. Основателем сербедарского движения принято считать дервиша шейха Халифе, выходца из Мазандерана, избравшего местом своих проповедей и деятельности хорасанский город Себзевар. Учение, которое проповедовал Халифе, представляло из себя довольно причудливую смесь шиизма, элементов зороастризма и хуррамитских идей, хотя официально его и в то время, и затем в историографии именовали шиитом. Халифе выступал против монгольско-тюркских феодалов и их местных сторонников, чем вызвал к себе симпатии со стороны основной массы коренного иранского населения Хорасана. Эта область в XIII-XIV вв., будучи в основном населена иранцами, в то же время оказалась под прямой угрозой тюркизации, шедшей из Средней Азии. Разумеется, дело было не столько в этнических различиях, сколько в том, что кочевники-тюрки стали вытеснять иранское земледельческое население с наиболее удобных земель. Это приводило и к упадку оросительной (кяризной) системы, создававшейся в Хорасане веками, и к общему запустению области. Не случайно во второй

432

Рис. 18. Иран в XIV—XV вв.

половине XIV в., уже после возникновения сербедарского государства, его руководители выдвинули лозунг: добиться, «чтобы впредь ни один тюрк (кочевник. — А.Н.) до самого Дня суда не смел разбивать шатра в Иране». Обосновавшись в Себзеваре, Халифе и его последователи (муриды) вступили в борьбу с местной промонгольской знатью и суннитским духовенством, ее поддерживавшим. В 1335 г. Халифе был тайно убит, но его сторонники продолжали борьбу, которая вылилась в массовое восстание, итогом чего явилась победа последователей Халифе, принявших название сербедары (букв, «готовые на виселицу ради своего дела»). В течение 13371338 гг. практически весь Западный Хорасан был освобожден от наследников Хулагуидов. Однако в результате, как и во времена Бабека и хуррамитов, произошла лишь смена правящей верхушки. Глава сербедаров Веджих ад-дин Масуд в 1338 г. принял титул султана. Среди самих сербедаров началась скрытая борьба за власть, хотя в своих действиях против монгольско-тюркской знати и ее сторонников среди иранских феодалов сербедары выступали единым фронтом, что обеспечило им ряд серьезных успехов. В то же время возникла сербедарская знать (бузурган-е сербедар), а во время похода на Герат, по-видимому по тайному приказу Веджих ад-дина Масуда, был убит идеолог сербедаров, преемник Халифе

433

шейх Хасан Джури. Впрочем, и сам Веджих ад-дин вскоре (1344 г.) погиб во время похода в Мазандеран с большей частью своего войска. Это войско представляло из себя по преимуществу крестьянские ополчения. Сербедарская знать получила земли, отобранные у монгольских феодалов и их сторонников, так что уже это, по сути дела, означало лишь известные перемены в составе господствующего класса. Преемники Веджих ад-дина пошли в этом отношении еще дальше, полностью переложив на плечи райатов содержание войска, численность которого достигла 22 000 человек и которое постепенно стало превращаться в регулярную армию (она была необходима для борьбы с наследниками Хулагуидов и их родичами в Средней Азии). Процесс перерождения народного движения в новое феодальное государство заметно ускорился.

На внешнем фронте довольно долго у сербедаров были значительные успехи: в 1353 г. они ликвидировали власть последнего ильхана в Астрабаде. Правда, за этим последовала борьба среди самих сербедаров, точнее, выделившегося радикального крыла движения с пришедшей к власти сербедарской верхушкой. Разгром радикального крыла привел к отходу широких народных масс от сербедарского движения. Произошло это тогда, когда рядом, в Мавераннахре, пришел к власти Тимур.

Тимур (род. в 1336 г.) происходил из знати отюреченного монгольского племени барлас, обосновавшегося в Мавераннахре в XIII в. Его отец Тарагай не был богатым человеком, но сохранял немалое влияние в своем племени, что унаследовал и его сын, которому, однако, пришлось в своей карьере рассчитывать преимущественно на личные способности. А они были немалые. Тимур до конца жизни не знал грамоты, но владел тюркским и персидским языками, был весьма любознательным человеком, с цепкой памятью и развитым мышлением, которое, хотя и укладывалось в типичные для кочевого феодала той поры рамки, было способно в необходимых случаях выходить за эти традиционные и ограниченные пределы. Словом, Тимур во многом напоминал своего кумира Чингис-хана, которого он всегда ставил себе в пример.

Государство Чагатаидов в Средней Азии в XIV в. также пришло в упадок. Под властью потомков Чагатая были не только территории земледельческого Мавераннахра, но и обширные пространства, где основное население составляли кочевники (тюрки и .монголы). Эти области, находившиеся на восточной стороне Чагатайского улуса, именовались Моголистан («Страна монголов»). Различия между Мавераннахром и Моголистаном особенно резко проявились во второй половине XIV в. В то время как в Моголистане была крепка власть кочевой знати, в Мавераннахре власть Чагатаидов быстро шла на убыль. В 60-х годах здесь глубокие корни пустило движение сербедаров. Центром среднеазиатских сербедаров стал Самарканд и его округа. Именно сербедары изгнали из Мавераннахра моголистанского хана Туглук-Тимура, захватившего было Самарканд в 1361 г.

Делая свою политическую карьеру, Тимур не брезговал ничем. Начал он, кажется, предводителем обычной шайки разбойников и именно в этом качестве получил ранение в ногу, сделавшее его на всю жизнь хромым (отсюда Тимурланг — европ. Тамерлан, букв. «Хромой Тимур»). Затем он в течение нескольких лет служил разным местным феодалам, одно время перешел на сторону Туглук-Тимура, но затем, видя шаткость положения последнего в Мавераннахре, покинул эту службу и сдружился с правителем Балха эмиром Хусейном. Союзникам удалось сначала отвоевать

434

Мавераннахр у моголистанского правителя, но затем они (в 1365 г.) потерпели страшное поражение и бежали за Амударью, оставив Мавераннахр на произвол судьбы.

Защиту родины от нового нашествия кочевников взяли на себя сербедары, отразившие моголистанцев, но в конечном счете плодами победы воспользовалась местная знать, которая испугалась активности народных масс и вошла в сношения с Тимуром и Хусейном. Среди изменников оказался и руководитель самаркандских сербедаров Маулана-заде, которому Тимур и Хусейн в благодарность за содействие после взятия Самарканда даровали жизнь, тогда как остальные сербедары подверглись жестоким репрессиям, главным инициатором которых был, по-видимому, Тимур. Последний вскоре поссорился с Хусейном, убил его (1370 г.) и захватил власть в Самарканде. Как известно, Тимур, с величайшим почтением относившийся к памяти Чингис-хана, не принял титул хана, а именовался эмиром, держа при себе марионеточных ханов, как правило людей слабых и безвольных, из числа потомков Чагатая. Тимура активно поддержала не только кочевая знать Мавераннахра, но и большая часть оседлой знати, напуганной сербедарами. К тому же начатая Тимуром внешняя экспансия оказалась заманчивой как для местных феодалов, так и для городских верхов, которые справедливо видели в ней немалые выгоды для себя, поскольку Тимур сразу же поставил Мавераннахр в положение своего личного улуса, на который распространялись его заботы и даруемые им привилегии. В последующие годы, в период дальних и ближних походов Тимур приводил в Мавераннахр огромное число пленных, прежде всего ремесленников и строителей, стараниями которых и были воздвигнуты знаменитые постройки его столицы Самарканда. Как писал испанский посол ко двору Тимура Гонсалес де Клавихо, на границе Мавераннахра и Хорасана были поставлены вооруженные охранники, которые следили, чтобы никто из насильственно пригнанных умельцев не мог покинуть центр державы нового «миропокорителя». А Тимур с самого начала выдвинул программу не только восстановления Монгольской империи, но и более широких завоеваний. Не случайно ему приписывалась фраза о том, что «все пространство населенной части мира не заслуживает того, чтобы иметь больше одного царя». Утвердив «порядок» в Мавераннахре и разграбив в первый раз Хорезм, который не вошел в центральный улус его империи, Тимур обратил свой взор на Иран. Предлог для вмешательства в тамошние дела нашелся легко — к Тимуру обратился за помощью свергнутый глава сербедарского государства в Хорасане Али Муайад (1381 г.).

В государстве сербедаров Хорасана период поступательного развития окончился в первой половине 70-х годов XIV в., когда сербедарам удалось утвердиться в соседней области Керман. После этого началась волна распрей, в итоге которых свергнутый соперниками Али Муайад и обратился к новому среднеазиатскому владыке. Последнему только и нужен был предлог для активного вмешательства в дела сербедаров, которых он люто ненавидел. В 1381 г. орды Тимура перешли Амударью и

обрушились на Хорасан. Первый его поход завершился покорением этой области, номинальными правителями которой на правах вассалов Тимура были назначены Али Муайад и Гийас ад-дин Курт гератский. Однако Тимур, не доверяя им, держал их при себе, а позже казнил.

Но сербедары Хорасана Тимуру не покорились. В 1383 г. началось их восстание, подавленное с крайней жестокостью: 2000 сербедаров были замурованы живыми в воздвигнутых по приказу завоевателя башнях

435

(людей сваливали друг на друга, перекладывая кирпичами и глиной). В течение 1383-1385 гг. Тимур подчинил себе весь Восточный Иран. Покорение Западного Ирана было несколько осложнено тем, что на него претендовал золотоордынский хан Тохтамыш. Утвердившийся в улусе Джучиевом с помощью и, по сути дела, по воле Тимура, этот Джучид проявил неблагодарность к своему благодетелю и, помятуя традиционную политику золотоордынских владык, начал претендовать на Закавказье и (Южный) Азербайджан. Поход Тохтамыша на Тебриз в 1385 г. мало чем отличался от нашествий Тимура: ордынцы увели до 90 000 пленников. Погром довершили войска Тимура, в свою очередь взявшего и разграбившего Тебриз. Султан Ахмед Джелаирид бежал. Затем последовало нашествие Тимура на владения Музаффаридов (Южный и Центральный Иран). Грабительские действия его войск вызвали восстание населения Исфагана, подавленное самым жестоким путем: 70 000 голов жителей этого города были сложены в минареты для устрашения живых.

В последующие годы не менее жестоко были подавлены возмущения в иранских областях Гурган и Мазандеран.

Завоевание Ирана Тимуром было завершено к 1393 г. Страна была подвергнута страшному разорению, десятки тысяч опытнейших ремесленников уведены в Мавераннахр. Был нанесен немалый ущерб и сельской экономике наиболее развитых областей Ирана (Хорасана, Азербайджана [Южного], Исфагана). Вся страна была разделена на два наместничества, во главе которых Тимур поставил своих сыновей — Шахруха (Восточный Иран) и Миран-шаха (Западный Иран).

Нельзя не отметить и некоторые другие последствия завоевания Тимуром Ирана. В целях упрочения своей власти он поселил в разных областях страны, прежде всего в Азербайджане, кочевые племена, в основном из тюрок кыпчакской языковой группы, тогда как до этого в Иране селились преимущественно туркменские племена. Это дало новый импульс к дальнейшей тюркизации населения Южного Азербайджана. По-видимому, на XIV-XV вв. и приходится в основных чертах завершение тюркизации ираноязычного населения этой исторической области.

Тимур произвел, как и другие завоеватели до него, известное перераспределение земельной собственности в Иране. Отнятые у противников земли он жаловал своим сторонникам из числа местной и пришлой знати на правах союргала, который в ту пору представлял обеленное в налоговом отношении земельное (и иное) пожалование на условиях несения военной службы. Первоначальные союргалы не были наследственными и лишь позже, в XV в., стали таковыми.

Погром разных областей Ирана Тимуром был столь внушительным, что страна как бы затаилась в страхе перед возможными новыми репрессиями завоевателя. Десятки тысяч людей были угнаны на чужбину или, взятые в ополчения Тимура, вынуждены были принимать участие в его далеких походах

— в Малую Азию, Индию, на Золотую Орду и Русь. Поэтому, когда в Иран пришла весть о смерти Тимура, который умер во время начатого им похода в Китай (1405 г.), страна вздохнула с облегчением. Немедленно начались восстания против наследников умершего владыки. В 1408 г. в охваченном восстаниями Западном Иране погиб сын Тимура, Миран-шах, потерпевший поражение в борьбе с новым политическим объединением, возглавляемым племенной знатью Кара Коюнлу («Черные бараны»). Правда, другой сын Тимура, Шахрух, несколько сгладил последствия этого поражения, заставив правителя «Черных баранов»

436

Джехан-шаха признать хотя и номинальную власть Тимуридов над Кара Коюнлу (1435г.), но Шахруху приходилось больше думать о своих среднеазиатских владениях, которым угрожали кочевники Золотой Орды с севера, а также о сохранении реальной власти над Восточным Ираном, что ему и его преемникам удалось.

XIV век в истории культуры Ирана отмечен относительным упадком, вызванным завоеваниями и репрессиями Тимура, переселением множества умельцев в Мавераннахр. Определенные культурные достижения периода были преимущественно локальными. Из архитектурных памятников этой поры наиболее известны медресе при Пятничной мечети в Исфагане, а также некоторые сооружения Кума, Шираза и ряда других городов.

В области художественной литературы XIV век дал ряд крупных имен. Среди них прежде всего надо назвать великого Хафиза (первая четверть XIV в. — 1389 г.), уроженца Шираза, которого справедливо считают самым крупным мастером персидской газели. На его долю выпала трудная и полная опасностей жизнь. Одно время он пользовался покровительством правителей из династии

Музаффаридов, но затем вынужден был переселиться в Исфаган, а потом в Йезд. Уже в глубокой старости Хафиз вернулся в родной Шираз, где и умер в нищете. Легенда рассказывает о его встрече с Тимуром, который слушал его стихи. В одном из них Хафиз, выражая свою любовь к турчанке, заявил, что готов за нее отдать лучшие города, в том числе и Самарканд. В ответ на гневное восклицание Тимура: «Как ты смеешь так просто раздавать мои города!» — поэт будто бы, поклонившись, ответил, что из-за такого расточительства он-де и дошел до нищенского состояния.

Титул (нисба) Хафиз буквально означает «тот, кто знает Коран наизусть», и поэт, вероятно, действительно обладал таким даром — он известен и как автор ряда теологических сочинений на арабском языке. Но свою славу Хафиз получил не как знаток Священной книги, а как поэт-лирик, воспевавший любовь, дружбу, вино. В этом плане у него есть некоторое сходство с Омаром Хайамом, но в отличие от последнего на умонастроение и творчество Хафиза оказали влияние странствующие дервиши-коландары, которые выступали против строгостей шариата, за дозволенность мирских удовольствий. Именно у суфиев он заимствовал образ ринда (кстати, с этим словом связано русское «рында») — своеобразного гуляки, повесы, который проповедовал культ вина. Впрочем, известно, что

исам Хафиз охотно употреблял этот запретный для мусульман напиток. Исследователи пытаются за этим у Хафиза (как и у Омара Хайама) найти какие-то социальные мотивы, хотя такой вывод вряд ли правомерен. Скорее всего так проявился довольно распространенный в ту пору протест против строгостей официального ислама, возможно не без влияния рецидивов доисламских культов Ирана. Еще дальше в разоблачении ханжества правящих классов, в том числе и мусульманского духовенства, пошел Убейд Закани (ум. в 1370 г.). Описание нравов высших слоев общества у этого поэта столь натуралистично, что издание его трудов в мусульманских странах долго запрещалось, а если и удавалось, то подвергалось преследованию. В то же время в творчестве Закани весьма явственно виден

ипротест социальных низов против феодальной эксплуатации.

Наряду с этим в персидской поэзии той поры встречаются и имена продолжателей классической традиции Х-ХП вв., воспевавших реальных и полулегендарных героев иранской древности. Таким был Салман Саведжи

437

(1300-1376), поэт-панегирист Джелаиридов. Ему принадлежит очередная обработка сказания о Хосрове и Ширин, но он же стал, пожалуй впервые в персидской поэзии, воспевать Али, четвертого «праведного халифа», кумира шиитов.

Собственнр XIV век не дал сколько-нибудь крупных имен иранских историков, но начало XV в. ознаменовано деятельностью целой школы историков-панегиристов Тимура. Из них самые крупные — уроженец предместья Тебриза Низам ад-дин Шами, написавший труд «Зафар-наме» в 1404 г., Шереф ад-дин Йазди, завершивший сочинение под тем же названием в 1424 г., Муин ад-дин Натанзи, родом из Фарса, автор «Анонима Искандера» (труда по всеобщей истории с особым вниманием к деяниям того же Тимура, закончен ок. 1414 г.), и, наконец, хорасанец Хафиз-и Абру, автор большого сочинения в стиле всеобщей истории («Маджма ат-таварих»), в котором подробно описаны походы Тимура. Как уже сказано, все эти авторы творили либо при самом Тимуре, либо при его преемниках, и потому их труды, содержащие огромный материал об этом завоевателе, должны восприниматься с определенным критицизмом и там, где возможно, дополняться и уточняться по другим источникам (прежде всего по трудам арабского историка Ибн Арабшаха, армянских, грузинских, европейских авторов). Любопытно, что все эти историки происходили из разных областей Ирана, а не из Мавераннахра.

ИРАН В XV в.

В начале XV в. на территории Ирана существовало несколько более или менее значительных политических образований. В Западном Иране правили султаны Кара Коюнлу, установившие здесь свою власть в результате победы над сыном Тимура, Миран-шахом (1408 г.). Восточный Иран был под властью другого сына Тимура — Шахруха. Султан Джехан-шах Кара Коюнлу (1436-1467) до смерти Шахруха признавал себя номинально его вассалом. Кроме того, в XV в. фактически стали самостоятельными некоторые мелкие владетели на территории Ирана, прежде всего правители Мазандерана и Гиляна. Не всегда подчинялись Кара Коюнлу некоторые вожди курдских и других племен Западного Ирана. Наконец, в округе Ардебиля набирало силу небольшое княжество Сефевидов, речь о котором пойдет в третьем томе.

После смерти Шахруха (1447 г.), во времена его преемников, имевшая при нем место определенная консолидация сменилась углублением феодальной раздробленности. С конца 60-х годов XV в. практически существовали два тимуридских государства — среднеазиатское и хорасанское. В последнем правил Хусейн Байкара (1469-1506) — известный покровитель поэзии и друг Алишера Навои. Навои занимал при дворе важные государственные должности (он одно время ведал финансами, а затем стал вазиром султана). Именно под влиянием Алишера Навои Хусейн Байкара