Bronzovy_vek_Evropa_bez_granits_Chetvertoe__pervoe_tysyacheletia_do_n_e_katalog_vystavki_2013

нец, от него ожидается ответный дар. К процессу обмена дарами относится и имитация добровольности на всех этих этапах. На самом деле речь идет о цепочке обязанностей. В результате такого процесса происходило постоянное передвижение ценностей между партнерами по обмену, которое является основополагающим для социальной жизни.

Архаический обмен — это такой культурный институт, с которым оказываются переплетены все отдельные сферы жизни, здесь все смешивается. Обмененные предметы представляют собой зримые свидетельства социальных связей, возникающих благодаря обмену.

Многие новейшие исследования, посвященные отношениям человека и предмета, так или иначе опираются на труд Марселя Мосса (Appadurai 1986; Kohl 2003). Их авторы предпринимают попытку рассмотреть не только функциональную сторону отношений, но и символическое измерение предметов. В последнее время исследователи пишут и о том, что в процессе взаимодействия человека с предметами развивается диалог, в рамках которого предметы становятся способными на собственные действия (Maran, Stockhammer 2012). Уже у Мосса эта мысль играет важную роль: он цитирует одного новозеландского маори, который говорил о духе («hau») обмененных предметов. С предметами обращаются не как с неживыми объектами, а как с одушевленными вещами, которые, соответственно, никогда полностью не отрываются от своего прошлого владельца. Поэтому вещи потенциально опасны, и страх охватывает тех, кто пускается на обмен.

Неудачный обмен

Самое древнее литературное произведение Европы повествует о неудачном обмене. В «Илиаде» рассказывается, как Ахилл прогневался на Агамемнона за то, что тот отнял у него пленницу Брисеиду, которую Ахилл получил как почетный дар из добычи после боевого похода в окрестностях Трои. Смириться с этим означает для Ахилла потерять лицо, и ему не остается ничего другого как вместе со своими воинами отказаться от участия в военных действиях. Греческое войско оказывается в глубоком кризисе, ему грозит поражение. В этой ситуации, чтобы умилостивить Ахилла, Агамемнон посылает к нему гонцов с богатыми дарами — треножниками, золотом, рабынями. Ахилл же в резкой форме отказывается принять дары. По логике обмена дарами это представляет собой страшное оскорбление, так как Ахилл, собственно говоря, не имеет права отказываться от даров Агамемнона, стоящего выше него по иерархической лестнице. Поэтому посланцы столь шокированы: «Так возразил, — и молчание долгое все сохраняли, / Речью его пораженные: грозно ее говорил он» (Илиада, IX, 430. Перевод Н. И. Гнедича). Только много позже, после гибели Патрокла, Ахилл смирит свой гнев и примет дары.

Приношения богам в храме

Приношения богам в Греции можно идентифицировать или по надписям, или по тому, что они были сложены в святилище. На некоторых металлических предметах стоит просто слово «священный», или «бог», или имя дарителя (Kunze 1967. S. 83ff.).

Однако понять, что предметы представляют собой приношение богам, можно и без надписи, просто по факту обнаружения их в святилище. По крайней мере в теории существовал запрет на вынос из святилища ценностей, однажды туда попавших. Греки должны были придерживаться правила ouk ekphora — не выносить! Не во всех древних обще-

erwartet. Es gehört zum Gabentausch, dass bei allen Transaktionen häufig der Anschein der Freiwilligkeit erzeugt wird. In Wirklichkeit handelt es sich um eine Kette von Verpflichtungen. Daraus resultiert eine beständige Bewegung von Gütern zwischen den Tauschpartnern, die konstitutiv für den sozialen Zusammenhang ist. Der archaische Tausch ist eine Institituion, mit der alle Teilbereiche der Gesellschaft verwoben sind, alles mischt sich hier. Die getauschten Objekte sind sichtbare Zeugnisse der sozialen Bindung, die durch den Tausch entsteht.

Letztlich gehen viele neuere Bemühungen, das Verhältnis von Menschen zu den Objekten zu beschreiben, auf Marcel Mauss zurück (Appadurai 1986; Kohl 2003). Dabei wurde versucht, neben der funktionalen Seite auch die symbolische Dimension der Objekte zu erfassen. Neuerdings wird auch davon gesprochen, dass sich im Zuge des Umgangs von Menschen mit den Objekten ein Dialog zwischen ihnen entwickele, in dem die Objekte handlungsmächtig werden (Maran, Stockhammer 2012). Bereits bei Mauss spielt dieser Gedanke eine wichtige Rolle, wenn er einen neuseeländischen Maori zitiert, der vom Geist, dem„hau“, der getauschten Dinge sprach. Die Dinge werden nicht als bloße Sachen, sondern als beseelte Gegenstände behandelt und lösen sich somit niemals gänzlich von ihrem Vorbesitzer. Daher sind die Objekte auch potentiell gefährlich, und Angst beherrscht diejenigen, die sich auf den Tausch einlassen.

Das Scheitern des Tauschs

Das älteste literarische Werk Europas handelt vom Scheitern des Tauschs. Die Ilias berichtet vom Zorn des Achill. Dieser Zorn wird durch Agamemnon ausgelöst, der Achill eine junge Frau, Briseis, wegnimmt, die dieser nach einem Kriegszug in der Umgebung Trojas aus der Beute als Ehrengeschenk erhalten hatte. Dies bedeutet für Achill den Gesichtsverlust, und ihm bleibt nichts anderes übrig, als sich mit seinen Männern empört vom Kampfgeschehen zurückzuziehen. Das griechische Heer stürzt in eine tiefe Krise und droht besiegt zu werden. In dieser Situation schickt Agamemnon Boten mit wertvollen Geschenken — Dreifüße, Gold, Sklavinnen — um Achill zu besänftigen. Doch dieser erklärt in schroffen Worten, er denke nicht daran, sie anzunehmen. In der Logik des Gabentauschs ist dies ein Affront, denn Achill kann die Geschenke des höherstehenden Agamemnon eigentlich nicht zurückweisen, und dementsprechend schockiert sind die Boten: „bei der abfuhr, die er ihnen da erteilte, blieb ihnen die sprache weg“ (Ilias IX, 430, Übers. Schrott). Erst später, nach dem Tod des Patroklos, endet der Groll des Achill, und er nimmt die Geschenke an.

Weihgaben im Tempel

Weihgaben lassen sich in Griechenland entweder durch eine Inschrift identifizieren oder durch die Deponierung im Heiligtum. Auf manchen Metallobjekten steht einfach nur das Wort „heilig“ oder „Gott“ oder der Name des Spenders (Kunze 1967. S. 83ff.). Aus der Fundsituation in einem Heiligtum kann aber auch ohne Inschrift geschlossen werden, dass die Objekte der Gottheit geweiht waren. Zumindest der Theorie nach war es verboten, einmal ins Heiligtum gelangte Werte wieder aus dem Heiligtum zu entfernen. In Griechenland galt die Regel ouk ekphora: nicht heraustragen! Nicht in allen antiken Gesellschaften wurden Heiligtümer architektonisch ausgestaltet. So erfahren wir bei Caesar und anderen antiken Autoren, wie z. B. Diodor, Strabon und Sueton, dass die Kelten goldene Weihgaben nicht in Tempeln, sondern in heiligen Hainen ablegten, die unter Androhung der Todesstrafe ebenfalls vor dem Entfernen geschützt waren (Müller 2002).

ствах святилища имели архитектурное оформление. Так, Цезарь и другие античные авторы — такие, как Диодор, Страбон и Светоний, — пишут, что кельты складывали золотые подношения богам не в храмах, а в святых рощах, но изымать предметы оттуда было запрещено под страхом смертной казни (Müller 2002).

Святилища существовали в Греции в течение длительного времени — от геометрической эпохи до поздней античности, когда были или преобразованы в церкви, или преданы забвению. За это время тысячи приношений богам, накопленных в святилищах, были изъяты и погребены в ямах, заброшенных колодцах или в Олимпии под насыпями стадиона. Есть, однако, и свидетельства того, что еще на ранних этапах развития святилищ некоторые из металлических приношений богам переплавляли в новые вотивные предметы или же как-то иначе использовали в качестве финансо-

Ил. 1. Клад с мечами в святилище в Калаподи, Греция (по: Niemeier 2011)

Abb. 1. Schwertdeponierung im Heiligtum von Kalapodi, Griechenland (nach Niemeier 2011)

Die Heiligtümer in Griechenland bestanden über einen langen Zeitraum, von der geometrischen Epoche bis in die Spätantike, wo sie schließlich entweder in Kirchen umgewandelt wurden oder dem Vergessen anheimfielen. Im Laufe dieser Zeit wurden die tausenden von Weihgaben, die dort aufgestellt waren, immer wieder entfernt und in Gruben, aufgelassenen Brunnen oder in Olympia unter den Wällen des Stadions bestattet. Es gibt aber auch Indizien dafür, dass bereits in der Frühzeit des Heiligtums die Weihgaben aus Metall teilweise wieder eingeschmolzen und aus ihnen neue Votive hergestellt oder die finanziellen Mittel anderweitig für das Heiligtum verwendet wur-

вых средств святилища. С течением времени представление о том, что может быть даром святилищу, изменилось. В VIII и VII веках до н. э. самым значительным приношением богам в Олимпии было оружие, но уже в VI веке до н. э. этот обычай исчез (Baitinger 2011). Это свидетельствует только об изменениях в обычае жертвоприношения, так как новый век отнюдь не был менее воинственным.

Мечи как приношения богам

Приношение богам оружия связано с многочисленными военными конфликтами бронзового и железного веков. Еще до начала боевого похода его участники обещали соответствующему божеству сделать такое приношение. Это очень понятный способ действий, он выражает потребность воинов «верить, несмотря на множество доказательств обрат-

Ил. 2. Клад с мечами в Диструпе, Дания (по: Wincentz Rasmussen 2000) Abb. 2. Schwertdepot von Dystrup, Dänemark (nach Wincentz Rasmussen 2000)

ного, в то, что на поле битвы они не будут одинокими и покинутыми» (Alexander 2009. S. 139).

В Калаподи, святилище оракула храма Аполлона, недавно были сделаны сенсационные находки (Niemeier 2011). Здесь с IX веке до н. э. было воздвигнуто несколько храмовых построек, древнейшая из которых во второй половине VIII века до н. э. была ритуально «погребена в огне» пожара. Под пепелищем сохранилась связка мечей и наконечников копий из железа (ил. 1). Такое оружие нередко встречается среди приношений богам в святилищах, но его никогда не находили в месте, так хорошо документированном. Нет сомнений, что оружие представляет собой дар богу.

Связка из восьми мечей (ил. 2) была найдена и в датском Диструпе под Рандерсом (Wincentz Rasmussen 2000). Место находки не имеет сегодня никаких особых примет, только большой камень играл, вероятно, какую-то роль в ритуале закладки оружия. В отличие от находки из Калаподи мечи из Диструпа не удается доказательно идентифицировать как приношение богам. Не менее вероятны и другие версии.

И все же мечи из Диструпа можно объединить с целым рядом аналогичных находок в юго-западном балтийском регионе, датируемых XVII—VIII веками до н. э. (Maraszek 2006). Только в Северной Германии, Дании и Южной Швеции известно пятнадцать находок эпохи поздней бронзы с мечами и необычайно длинными наконечниками копий. Яркий пример — находка из Штёлльна (ил. 3). Оба меча (ил. 4) из болота под Кубиром на севере Бранденбурга представляют собой один из таких кладов, найденных в последнее время

Ил. 3. Клад в Штёлльне, Бранденбург, с мечами и наконечником копья (МПДИ, Берлин, фото K. Гёкен)

Abb. 3. Depot von Stölln, Brandenburg, mit Schwerter und eine Lanzenspitze (MVF Berlin, Foto: K. Göken)

den. Im Laufe der Zeit änderten sich aber auch die Vorstellungen von dem, was man in einem Heiligtum spenden sollte. Im 8. und 7. Jahrhundert waren in Olympia die Waffen eine herausragende Weihgabe, doch verlor sich diese Sitte während des 6. Jahrhunderts (Baitinger 2011). Es ist nur ein Wandel der Weihesitten, denn die Zeiten wurden wahrlich nicht friedlicher.

Schwerter als Weihgaben

Weihungen von Waffen sind Ausdruck der zahlreichen kriegerischen Auseinandersetzungen in der Bronzeund Eisenzeit. Sie wurden schon vor dem Kriegszug der Gottheit versprochen. Es ist eine sehr verständliche Handlungsweise, die das Bedürfnis der Kämpfenden zum Ausdruck bringt, „ungeachtet aller Belege des Gegenteils daran zu glauben, dass sie auf dem Schlachtfeld nicht allein und verlassen sind“ (Alexander 2009. S. 139).

In Kalapodi, einem Orakelheiligtum des Apollon, gelangen unlängst spektakuläre Entdeckungen (Niemeier 2011). Seit dem 9. Jahrhundert v. Chr. wurden hier mehrere Tempelbauten errichtet, unter denen der älteste in der zweiten Hälfte des 8. Jahrhunderts

На мече (ил. 5), найденном перед воротами хеттской столицы Хаттуша, есть аккадская надпись: «Когда Тутхалия, Великий Царь, уничтожил страну Ашшуву, посвятил он эти мечи Богу Бури, своему Господину» (Müller-Karpe 1994). Меч является, вероятно, трофеем одного из многих военных походов в XV веке до н. э. Он сохранился почти полностью, но языкообразная площадка для крепления рукояти намеренно согнута и повернута так, что использовать меч по назначению невозможно (Ertekin, Ediz 1993). Такая порча приносимой в дар богам вещи преследовала несколько целей: предмет должен был быть разрушен и лишен силы, а с другой стороны, чисто практический смысл заключался в том, чтобы предотвратить повторное реальное использование меча.

Что приносили в дар богам?

Самый убедительный аргумент в пользу того, что такие клады представляют собой приношения богам, — это почти один и тот же состав кладов в каждом регионе и в каждый период. Так, в XV веке до н. э. на территории между долиной Роны и Карпатами можно выделить пятнадцать регионов, в которых клады имеют одинаковый состав (Hansen 1994. S. 323ff.). Это касается, прежде всего, отбора предметов, но кроме того, и методики закладки. В некоторых регионах преобладают клады с неповрежденными бронзовыми предметами, в других правилом явно является их разрушение перед закладкой. В Западной Венгрии большинство кладов — это большие комплексы с множеством фрагментов, среди которых особенно часто встречаются серпы, топоры и браслеты, а иногда и мечи, наконечники копий и части оборонительного оружия. В Восточной Венгрии преобладают клады, состоящие исключительно из топоров или мечей. Такая однородность состава кладов в каждом из регионов является доказательством наличия строгих правил их организации.

К сожалению, обычно находки изымали из мест их хранения весьма непрофессионально, так как их обнаруживали случайно, главным образом во время строительных работ. Изъятия, осуществленные археологами, весьма редки, однако они показывают, насколько комплексным был состав приношений богам. Вот только два примера. На горе в Булленхайме под Вюрцбургом (Hagl 2009) был найден ценный сосуд из бронзового листа, в котором лежали топоры, серпы, браслеты и слитки. Исследование ботанических остатков определило наличие 140 коробочек снотворного мака (Papaver somniferum). Это означает, что потусторонним силам подносили не только бронзовые предметы, но и наркотические вещества. В Инцигкофене (округ Зигмаринген), рядом с шестью целыми серпами и фрагментами еще трех были найдены кабаний бивень шести-семилетнего самца и раковина трубача из Северного моря, что было, очевидно, экзотической редкостью (Reim 2009. S. 161ff.). Спектр того, что мы называем кладами, до сих пор еще не ясен нам во всей своей широте, и новые находки могут существенно обогатить наши представления об этом.

Только фрагменты

Если относительно таких находок, как сделанная в Небре (Meller 2010), абсолютно и однозначно понятно, что они представляют собой добровольное пожертвование, клад, то касательно находок с многочисленными разбитыми предметами это далеко не так. Поэтому некоторые исследователи интерпретируют их как тайники торговцев, или сделанные кузнецами запасы металла, или остатки европей-

die meisten Schwerthorte nördlich der Alpen. Aus der Bronzezeit sind in Griechenland hingegen nur wenige Horte bekannt, und es ist gut denkbar, dass diese Ritualpraxis aus dem Norden bzw. Westen Europas dorthin gelangte (Jung 2007). Sicher gab es ein heute nicht mehr nachvollziehbares Netz von Einflüssen aus den verschiedensten Richtungen.

Denn auch im östlichen Mittelmeerraum und in Anatolien sind bronzezeitliche Weihungen bekannt. In Höhlen bei Arkalochori und Psychro auf Kreta fanden sich Schwertweihungen aus dem frühen 2. Jahrtausend v. Chr. (Kilian Dirlmeier 1993).

Auf einem Schwert (Abb. 5), das vor den Toren der hethitischen Hauptstadt Hattusa gefunden wurde, berichtet eine akkadische Inschrift: „Als Tuthalija, der Großkönig, das Land Assuwa zugrunde richtete, weihte er diese Schwerter dem Wettergott, seinem Herrn“ (Müller-Karpe 1994). Vermutlich handelt es sich bei dem Schwert um ein Beutestück eines der vielen Kriegszüge im 15. Jahrhundert v. Chr. Das Schwert ist weitgehend vollständig, aber durch das Umbiegen der Griffzunge absichtlich unbrauchbar gemacht worden (Ertekin, Ediz 1993), ein vielschichtiger Brauch, der das Objekt zerstören und entmächtigen sollte, der aber eben auch ganz praktisch davor schützte, dass das Schwert wieder in Benutzung genommen werden konnte.

Was wurde geweiht?

Das überzeugendste Argument für die Deutung der Horte als Weihgaben ist ihre sehr gleichartige Ausstattung in bestimmten Regionen und Zeiten. So lassen sich während des 13./12. Jahrhunderts v. Chr zwischen Rhônetal und Karpaten 15 Regionen identifizieren, in denen sich die Horte durch eine jeweils gleichartige Zusammensetzung auszeichnen (Hansen 1994. S. 323ff.). Dies betrifft vor allem die Auswahl, aber auch die Behandlung der deponierten Objekte. In manchen Regionen dominieren Horte mit unversehrten Bronzen, in anderen ist das Zerbrechen die Regel. In Westungarn herrschen große Horte mit zahlreichen Fragmenten vor, unter denen Sicheln, Beile und Armringe besonders häufig sind, aber auch Schwerter, Lanzenspitzen und Teile von Schutzwaffen gehören zu diesen Horten. In Ostungarn dominieren wiederum Horte, in denen ausschließlich Äxte oder Schwerter deponiert wurden. Diese Gleichartigkeit der Objektauswahl innerhalb der Regionen zeigt, dass es Regeln des Deponierens gab.

Leider werden Horte meist unsachgemäß geborgen, weil sie zufällig bei Bauarbeiten zum Vorschein kommen. Bergungen durch Archäologen sind selten, lassen jedoch zunehmend erkennen, wie komplex Deponierungen sind, wofür zwei Beispiele genügen mögen. Auf dem Bullenheimer Berg bei Würzburg (Hagl 2009) fanden sich in einem wertvollen Blechgefäß Beile, Sicheln, Armringe und Barren. Bei der Untersuchung der botanischen Reste fanden sich 140 Kapseln vom Schlafmohn (Papaver somniferum). Man hatte also nicht nur Bronzeobjekte, sondern auch narkotische Substanzen den imaginären Mächten bereitgestellt. In Inzigkofen, Kr. Sigmaringen, waren neben sechs vollständigen und drei fragmentierten Sicheln auch ein Eberhauer von einem 6 bis 7 Jahre alten männlichen Tier und eine Wellhornschnecke aus der Nordsee deponiert worden: sicher eine exotische Rarität ersten Rangs (Reim 2009. S. 161ff.). Das Spektrum dessen, was wir Deponierungen nennen, ist noch lange nicht in seiner ganzen Breite erfasst, und Neufunde bereichern unser Wissen in erheblichem Umfang.

Nur Fragmente

Erscheint es bei einem Fund wie Nebra (Meller 2010) unmittelbar einsichtig, dass es sich um eine willentliche Entäußerung, eine Deponierung handelt, so ist dies bei Horten mit zahlrei-

Правда, последние исследования указывают на регулярное повторное использование бронзовых вотивных предметов из святилищ, в частности переработку бронзовых пластин или переплавку литых предметов (Kyrieleis 2006). Большие части бронзовых треножников (ил. 7) — самых престижных приношений богам в геометрический период — были переплавлены в новые предметы. Только отдельные части треножников, чаще всего небольшие фрагменты одной из опор, продолжали свое существование в теменосе, будучи складированными в колодцах или других местах, куда ссыпали обломки вотивных предметов. То, что некоторые фрагменты продолжали оставаться в собственности божества, надо, вероятно, понимать как реализацию принципа pars pro toto.

Ритуальные ландшафты

Издавна исследователи уделяли особое внимание кладам в болотах, озерах и реках, на перевалах, в расщелинах скал и

Ил. 8. Клад в водоеме в Бибесхайме (фото Службы охраны памятников земли Гессен, филиал в Дармштадте)

Abb. 8. Gewässerhort von Biebesheim (Foto: Landesamt für Denkmalpfl ege Hessen, Außenstelle Darmstadt)

пещерах. Находки в этих особых, естественным образом выделенных местах интуитивно воспринимались как приношения божествам. В реках также было найдено большое количество оружия эпохи бронзы, среди прочего — значительная часть ценного оборонительного оружия (Hansen 1991. S. 165ff.). В редких случаях изучение находки показывает, что несколько предметов были потоплены в реке одновременно, в процессе одного ритуального действия. Пример тому — шлемы из Бибесхайма на Рейне (ил. 8).

Места находок большинства кладов эпохи бронзы долгое время вообще оставались без внимания. Поэтому сегодня важнейшей задачей стала реконструкция первоначального положения кладов в ландшафте. С большими затратами труда и времени надо просмотреть документы в архивах, идентифицировать места находок на старых картах, а затем посетить их. Цель такой работы — определение наиболее типичного расположения кладов (Yates, Bradley 2010). Решающим для выбора расположения может быть какое-то конкретное место, а кроме того, горы и окружающая их местность или широкие незаселенные полосы территорий между местами заселения (Hansen 2008; Neumann 2010; Hansen, Neumann, Vachta — в печати). Так в течение столетий складывались ритуальные ландшафты (Fontijn 2002). Поразительное изобилие кладов в определенных регионах может вызвать удивление. Однако такое впечатление очень отно-

lang der Donau und prägte ab dem 14./13. Jahrhundert v. Chr. bis in das 9. Jahrhundert v. Chr. hinein zahlreiche Hortfundlandschaften in ganz Europa. In den Alpen sind Bronzehorte dieses Typs noch aus der Früheisenzeit bekannt.

Die Fragmentierung der Objekte ist ein sensibles kulturelles Merkmal. Sie gehört zu dem in Horten repräsentierten Wissensbestand, der innerhalb regionaler Deponierungslandschaften über lange Zeiträume tradiert und zugleich über weite Entfernungen verbreitet werden konnte. Das regelgeleitete Zerbrechen von Objekten muss deshalb im Zusammenhang mit dem Modus des Gebens stehen. Für die Beurteilung der Horte mit fragmentierten Objekten ist dabei die Beobachtung wichtig, dass sich selten Anpassungen nachweisen lassen und nur in Ausnahmefällen alle Fragmente eines zerbrochenen Objekts in den Hort gelangten. So lassen sich in dem 838 Bronzen umfassenden Hort von Polešovice in Mähren nur drei Objekte anpassen (Salas 1997. S. 55f). Meist repräsentiert nur ein Fragment das Objekt, deponiert wurde im Hort also nur ein kleiner Teil. Was mit dem anderen, und in der Regel größeren Teil geschah, entzieht sich unserem Nachweis. In der Praxis des Tauschs mit den imaginären Mächten ist das Zerstören und Vergraben der Gabe als ein Schutz vor der neuerlichen Profanierung gesehen worden, als eine Bekräftigung der ouk ekphora-Regel in den Heiligtümern Griechenlands. Allerdings wurde jüngst auf die regelmäßige Wiederverwendung bronzener Votivgaben im Heiligtum, d.h. das Umarbeiten von Blechen oder das Einschmelzen von gegossenen Objekten, aufmerksam gemacht (Kyrieleis 2006). Größere Teile der bronzenen Dreifüße (Abb. 7), der prestigeträchtigsten Weihgaben der geometrischen Zeit, wurden eingeschmolzen und neue Objekte gegossen. Nur Teile der Dreifüße, oft kleinere Stücke eines Beins, wurden in Brunnen oder sonstigen Votivschutt-Auffüllungen weiterhin im Temenos aufbewahrt. Der Verbleib einiger Fragmente im Besitz der Gottheit ist also möglicherweise als ein pars pro toto zu verstehen.

Rituallandschaften

Schon seit langem hat man Deponierungen in Mooren, Seen und Flüssen, auf Gebirgspässen, in Felsspalten und Höhlen besondere Aufmerksamkeit geschenkt. Sie lassen sich wegen der Besonderheit des Ortes intuitiv als Weihgaben an die Gottheiten verstehen. Auch aus Flüssen stammen zahlreiche bronzezeitliche Waffen, darunter die meisten der wertvollen Schutzwaffen (Hansen 1991. S. 165ff.). In seltenen Fällen, wie bei den Helmen von Biebesheim am Rhein (Abb. 8), lässt sich nachweisen, dass mehrere Objekte in einer einmaligen Handlung im Fluss versenkt wurden.

Die Fundplätze der meisten bronzezeitlichen Deponierungen wurden lange kaum beachtet. Deshalb ist es heute eine wichtige Aufgabe, die ursprüngliche Lage der Deponierungen in der Landschaft zu rekonstruieren. In mühevoller Arbeit müssen Akten in Archiven gesichtet, die Fundorte auf alten Karten identifiziert und die Plätze dann aufgesucht werden. Ziel ist es, typische Deponierungslagen von Horten zu bestimmen (Yates, Bradley 2010). Der einzelne Platz mag für die Deponierung ausschlaggebend gewesen sein, aber auch ganze Berge und die sie umgebende Region oder breite unbesiedelte Streifen zwischen Siedlungskammern (Hansen 2008; Neumann 2010; Hansen, Neumann, Vachta im Druck). So entstanden im Laufe der Jahrhunderte Rituallandschaften (Fontijn 2002). Die schiere Fülle der Deponierungen in bestimmten Regionen mag erstaunlich wirken. Doch muss man diesen Eindruck relativieren. Das Deponieren von Bronzen spielte über einen Zeitraum von 1200 Jahren in den verschiedenen Regionen eine sehr unterschiedliche Rolle, war zeitweise stärker, dann wieder für Jahrzehnte, gar

сительно. На протяжении 1200 лет клады бронзовых предметов имели в разных регионах разное значение, иногда некоторое время их практиковали активнее, затем снова почти или совсем забывали на десятилетия или даже столетия. К тому же объем металлических ценностей в кладах оказывается, как правило, весьма скромным по сравнению с огромными объемами металла, который должен был находиться в обращении, если судить по производственным мощностям рудников (Chernykh 1998; Stöllner u. a. 2006). Наконец, то, что распределение кладов в ландшафте бывает иногда очень плотным, не покажется столь поразительным, если бросить взгляд на католические регионы Европы: там до сих пор города и ландшафты покрыты густой сетью сакральных меток, например дорожных крестов.

Только в эпоху бронзы?

Лишь в последние несколько лет ученые отважились обратиться к «большим линиям» феномена бронзовых кладов, прочерчивающим пространство и время. И это понятно, ибо пока они считали, что речь идет о тайниках торговцев, которые не могли вернуть себе спрятанное из-за военных событий, у такого рода исследований не существовало никакой осмысленной перспективы. Если же предположить, что клады представляют собой социальную практику, то оказывается в высшей степени интересно проследить их историю в течение длительного времени. Можно ли увидеть в ней «структурные линии непрерывности» (MetznerNebelsick 2003)? На самом деле есть причины считать, что клады в разных регионах Европы были элементом, определяющим социальную жизнь, уже в IV–III тыс. до н. э. Так, еще

вэпоху меди в восточнокарпатском регионе сформировался ландшафт с большим количеством кладов — это Трансильвания. Клады с ценными металлическими предметами создавали там постоянно, но отдельными волнами, начиная с эпохи меди. Это стало региональным отличительным признаком и оставалось им вплоть до железного века. Клады

вТрансильвании оказываются на протяжении столетий воплощением «квазинеподвижной истории» (Ф. Бродель), в которой часы идут иначе, чем в истории экономики и техники.

Много ценных сведений о сложении традиций кладов дают находки в водоемах. Уже в неолитическую эпоху появляется обряд погружения в реки каменных топоров (Wegner 1976). В эпоху бронзы число предметов, закладываемых в реки, существенно увеличивается. При исправлении русл Дуная, Рейна и Сены в XIX веке были найдены тысячи бронзовых предметов. В начале железного века количество кладов в водоемах уменьшилось, но с середины I тыс. до н. э. снова возросло. Основными закладываемыми предметами были мечи и бронзовые сосуды. Кладам в водоемах, созданным в римскую эпоху и период Средневековья, начали уделять внимание только в последние годы (Wirth 2000). Не следует искать здесь непрерывную традицию. Вероятно, определенные практики могли периодически актуализироваться. То, что в этом процессе большую роль играла коммуникация, выходящая далеко за пределы одной местности и захватывающая большие регионы, можно проследить на многих примерах. Так, в Италии и Южной Франции обычай создания кладов, сформировавшийся в эпоху бронзы, практиковали вплоть до железного века. В Южной Франции в клады в водоемах или на суше помещали в основном украшения и подвески, а также небольшие кельты, а в Южной Италии возникли святилища, в которых богам подносили среди прочего предметы, происходив-

Jahrhunderte, nur schwach oder gar nicht ausgeprägt. Zudem sind die deponierten Metallwerte in aller Regel sehr bescheiden gemessen an den riesigen Mengen von Metall, die, nach den hohen Produktionskapazitäten der Bergwerke zu urteilen, im Umlauf gewesen sein müssen (Chernykh 1998; Stöllner u. a. 2006). Schließlich muss die Tatsache der zuweilen dichten Verbreitung von Horten in der Landschaft dann nicht überraschen, wenn man einen Blick auf die katholischen Regionen Europas wirft. Bis heute sind die Städte und die Landschaften mit einer Vielzahl von sakralen Markierungen, z. B. Wegkreuzen, überzogen.

Nur in der Bronzezeit?

Den „großen Linien“ des Phänomens Bronzedeponierung in Raum und Zeit wagt man sich verständlicherweise erst seit wenigen Jahren zuzuwenden. Denn solange man meinte, dass es sich um Verstecke von Händlern handelte, die aufgrund kriegerischer Ereignisse nicht mehr wieder geborgen werden konnten, wäre dies keine sinnvolle Perspektive gewesen. Unter der Voraussetzung aber, dass das Deponieren eine soziale Praxis darstellt, ist es höchst aufschlußreich, diese über längere Zeiträume zu verfolgen. Lassen sich „strukturelle Kontinuitätslinien“ (Metzner-Nebelsick 2003) erkennen? Tatsächlich gibt es gute Gründe anzunehmen, dass Deponierungen schon im 4. und 3. Jahrtausend v. Chr. in verschiedenen Regionen Europas ein prägendes Element waren. So bildete sich bereits in der Kupferzeit im östlichen Karpatenraum Siebenbürgen als eine Deponierungslandschaft heraus. In Zyklen wurden hier seit der Kupferzeit immer wieder wertvolle Metallobjekte deponiert. Es wurde zu einem regionalen Identitätsmerkmal bis in die Eisenzeit. So erscheint die Deponierung in Siebenbürgen über Jahrhunderte als Ausdruck einer „quasi unbewegten Geschichte“ (F. Braudel), in der die Uhren anders gehen als in der Wirtschaftsund Technikgeschichte.

Einen guten Einblick in die langen Traditionslinien der Deponierung bieten die Gewässerfunde. Bereits im Neolithikum setzt das Versenken von Steinbeilen in den Flüssen ein (Wegner 1976). In der Bronzezeit steigt die Zahl der Objekte, die in Flüssen deponiert werden, merklich an. Bei den Regulierungen von Donau, Rhein und Seine kamen im 19. Jahrhundert tausende von Bronzegegenständen zutage. In der Eisenzeit flauen die Gewässerdeponierungen zunächst ab, um ab der Mitte des 1. Jahrtausends v. Chr. wieder häufiger zu werden. Insbesondere sind es Schwerter und Bronzegefäße. Erst in jüngerer Zeit hat man auch den Gewässerdeponierungen der römischen Zeit und des Mittelalters Beachtung geschenkt (Wirth 2000). Man muss nicht mit einer kontinuierlichen Tradition rechnen. Bestimmte Praktiken konnten vermutlich immer wieder aktualisiert werden. Dass dabei eine über den Ort hinausgehende Kommunikation in größeren Regionen eine Rolle spielte, lässt sich an vielen Beispielen ablesen. So reicht in Italien und Südfrankreich die bronzezeitliche Deponierungssitte bis in die Eisenzeit hinein. Während in Südfrankreich vor allem Schmuckobjekte und Anhänger sowie kleine Tüllenbeile in Gewässern und am festen Land deponiert wurden, entstanden im Süden Italiens Heiligtümer, in denen neben anderem auch Objekte südfranzösischer Herkunft geweiht wurden (Fondouce 1900; Verger 2011). Auch in den Alpen reicht die Deponierungssitte noch bis weit in die Eisenzeit hinein (Zemmer-Plank 2002).

Vielfalt

Die Vielfalt der bronzezeitlichen Deponierungen muss ebensowenig überraschen wie die Vielfalt der Weihungen in griechischen Heiligtümern. Sie entsteht aus den zahlreichen Aspekten, die mit der Gabe verbunden sind. Marcel Mauss (Mauss 1968.

1–2. Золотые диски-подвески

В западной части Карпатского бассейна, прежде всего на территории распространения балатоно-лажиньской культуры, в конце V тыс. до н. э. и в IV тыс. до н. э. были распространены чеканные диски из золота, иногда из серебра или меди, которые закладывались в землю (по одному или по несколько). Их функциональное назначение было, вероятно, связано с религиозно-символи- ческой сферой; возможно, однако, что подобного рода подвески могли служить и особого рода знаками отличия привилегированных особ. Характерным для них является наличие трех, иногда двух умбоновидных выпуклостей в сочетании с пуансонным орнаментом и перфорированное отверстие для подвешивания. Ритуальная закладка этих дорогих украшений, вероятно, была связана с активной золотодобычей в Карпатских горах. Такое жертвоприношение могло помочь снискать благоволение богов.

А. Хэн.

1–2. Goldene Scheibenanhänger

Im westlichen Karpatenbecken, vor allem im Bereich der Balaton- Lasinja-Kultur, wurden im späten 5. und 4. Jahrtausend v. Chr. getriebene, häufig aus Gold, aber auch aus Silber oder Kupfer bestehende Zierscheiben einzeln oder zu mehreren Exemplaren im Boden deponiert. Ihre Funktion dürfte im religiös-symbolischen Bereich liegen; denkbar ist auch die Kennzeichnung einer privilegierten Person durch einen solchen Anhänger. Charakteristisch ist die Verzierung durch drei, gelegentlich auch zwei Buckel und weitere Punzverzierungen sowie Perforationen zum Aufhängen. Die wohl kultisch bedingte Deponierung der kostbaren Scheiben könnte im Zusammenhang mit der Ausbeutung der reichen Goldlagerstätten des Karpatengebirges stehen. Durch die Opfergabe wollte man sich das Wohlwollen der Götter sichern.

A. Hä.

1. Апостаг, р-н Дель-Альфёльд, Венгрия

1.1. Диск-подвеска, штолльгофский тип

Золото Диаметр 14,9 см

ГМИИ, инв. № Аар 1062. Входит в число перемещенных в результате Второй мировой войны объектов. До 1945 в МПДИ, Берлин, инв. № IVd 2907

Отдельная находка, приобретена МОД (МПДИ) в 1908 у антиквара Эггера из Вены

Вторая половина V тыс. до н. э.

Круглый диск (со значительными помятостями), с тремя плоскими выпуклостями, образующими треугольник. Ряды крупных точечных оттисков окаймляют часть диска и ведут к выпуклости, образующей верхнюю точку треугольника. Слева и справа от этой выпуклости имеется две пары отверстий, предназначенных, вероятно, для подвешивания диска.

Литература: Makkay 1985; Bóna 1986.

В. П. Т., А. Хэн.

1.Apostag, Reg. Dél-Alföld, Ungarn

1.1.Scheibenanhänger vom Typ Stollhof

Оба золотых диска происходят, очевидно, из клада, который был обнаружен в 1863 возле Осиека, в том месте, где когда-то находился остров, окруженный болотом. В закладке было обнаружено шесть дисков, которые оказались впоследствии в разных коллекциях. Два диска из собрания МПДИ были приобретены в 1866 и 1867 у антиквара Эггера из Будапешта.

4300–4000 до н. э.

Литература: Makkay 1985; Hansen (см. статью в наст. изд.).

А. Хэн.

Die beiden Goldscheiben stammen sehr wahrscheinlich aus einem Depot, das 1863 in der Nähe von Osijek auf einer ehemaligen, von Sumpf umgebenen Insel entdeckt wurde und sechs Goldscheiben enthielt, die in verschiedene Sammlungen gelangten. Die beiden Scheiben des Berliner Museums wurden von diesem 1866 und 1867 über den Kunsthändler Egger aus Budapest erworben.

4300–4000 v. Chr.

Literatur: Makkay 1985; Hansen (Artikel in diesem Band).

A. Hä.

2.1. Диск-подвеска, штолльгофский тип

Золото Диаметр 14,5 см

ГМИИ, инв. № Аар 1064. Входит в число перемещенных в результате Второй мировой войны объектов. До 1945 в МПДИ, Берлин, инв. № II. 5723

Бляха круглая с тремя большими выпуклостями, с тройным точечным ободком по краю, который частично поврежден. В одной половине бляхи, у края, две пары отверстий, предназначенных, вероятно, для подвешивания диска.

В. П. Т., А. Хэн.

2.1

Auf dem Weg zur Bronzezeit

2.1. Scheibenanhänger vom Typ Stollhof

Gold

Dm. 14,5 cm

GMII Moskau, Inv. Nr. Aap 1064. Kriegsbedingt verlagert. Bis 1945 MVF Berlin, Inv. Nr. II. 5723

Kreisförmige Scheibe mit drei großen Buckeln. Der Rand ist durch eine dreifache Punzreihe verziert und teilweise beschädigt. Im Randbereich befinden sich jeweils doppelte Perforationen, die wohl zur Aufhängung der Scheibe dienten.

V. P. T., A. Hä.

2.2. Диск-подвеска, штолльгофский тип

Золото Диаметр 13,25 см

ГМИИ, инв. № Аар 1063. Входит в число перемещенных в результате Второй мировой войны объектов. До 1945 в МПДИ, Берлин, инв. № II. 5858

Приобретен МОД (МПДИ) в 1867 у антиквара Эггера из Будапешта

Бляха с тремя большими выпуклостями, с тройным точечным ободком по краю. В одной половине бляхи, у края, две пары отверстий, предназначенных, вероятно, для подвешивания диска.

В. П. Т., А. Хэн.

3–9. Древнейшие металлические орудия

2.2. Scheibenanhänger vom Typ Stollhof

Gold

Dm. 13,25 cm

GMII Moskau, Inv. Nr. Aap 1063. Kriegsbedingt verlagert. Bis 1945 MVF Berlin, Inv. Nr. II. 5858 1867 aus dem Kunsthandel angekauft (Egger, Budapest)

Kreisförmige Scheibe mit drei großen Buckeln. Der Rand ist durch eine dreifache Punzreihe verziert. Im Randbereich befinden sich jeweils doppelte Perforationen, die wohl zur Aufhängung der Scheibe dienten.

V. P. T., A. Hä.

2.2

3–9. Die ältesten Metallwerkzeuge

Медные топоры из Юго-Восточной Европы представляют собой образцы первых европейских металлических тяжелых орудий. Бóльшая их часть происходит из Карпатского бассейна, Сербии, Болгарии и Молдавии. Отдельные экземпляры связаны своим происхождением с другими регионами Балканского полуострова, а также Украины, Австрии, Германии, Чехии и Польши. К древнейшему типу относятся топоры-молоты (см. кат. 3.2), которые, вероятно, использовались уже в первой трети V тыс. до н. э., тогда как крестообразные топоры следует отнести скорее к периоду около IV тыс. до н. э. Они принадлежат к разным эпохам (от позднего неолита до медного века) и к разным культурам Юго-Вос- точной Европы — таким, как тисополгарская, бодрогкерестурская, винчанская или кукутенская. Не вполне ясно, использовались ли данные предметы в качестве орудий или в качестве оружия. Поскольку медь в это время считалась особо ценным материалом, то речь в данном случае идет скорее всего о статусных объектах, принадлежавших представителям племенной знати. Косвенным подтверждением этому служит то обстоятельство, что они были обнаружены на территории знаменитого Варненского некрополя (черноморское побережье Болгарии), получившего известность благодаря значительному количеству найденных там золотых изделий, входивших в состав погребального инвентаря.

Литература: Schubert 1965; Kienlin, Pernicka 2009; Heeb (im Druck).

Б. Х.

Die Kupferäxte aus Südosteuropa sind die ersten metallenen Schwergeräte Europas. Sie stammen zumeist aus dem Karpatenbecken, Serbien, Bulgarien und Moldawien. Einige Exemplare sind auch von der übrigen Balkanhalbinsel, aus der Ukraine, Österreich, Deutschland, Tschechien und Polen nachgewiesen. Die ältesten Typen sind die Hammeräxte (vgl. Kat. 3.2), die wahrscheinlich schon im ersten Drittel des 5. Jahrtausends v. Chr. benutzt wurden, während kreuzschneidige Äxte eher in die Jahrhunderte um 4000 v. Chr. einzuordnen sind. Sie lassen sich verschiedenen spätneolithischen bis kupferzeitlichen Zivilisationen Südosteuropas zuweisen, beispielsweise Tiszapolgár, Bodrogkeresztúr, Vinča oder Cucuteni. Ob diese Geräte als Werkzeuge oder Waffen genutzt wurden, ist unklar. Da Kupfer damals aber sicherlich ein sehr wertvoller Rohstoff war, handelt es sich wohl um Prestigeobjekte der Führungsschichten. Dafür spricht, dass sie auch in dem durch seine reichen Goldbeigaben berühmten Friedhof von Varna an der bulgarischen Schwarzmeerküste nachgewiesen sind.

Literatur: Schubert 1965; Kienlin, Pernicka 2009; Heeb (im Druck).

B. H.

Крестообразный топор мезекерестского типа. Такие топоры могут весить до 3,5 кг и представляют собой самые крупные изделия из категории тяжелых орудий медного века. Изогнутое полотнище значительно длиннее обушной

части, проушина (с валиком по краю) отнесена ближе к краю. Представленный экспонат можно причислить к идеальным образцам данного типа.

Б. Х.

3.2. Топор-молот

Kreuzschneidige Axt vom Typ Mezökeresztes. Äxte dieses Typs können bis zu 3,5 kg wiegen und sind damit die größten Vertreter der kupferzeitlichen Schwergeräte. Der Axtarm ist geschwungen und sehr viel

3.1 länger als der Hackenarm, so dass das Schaftloch (mit Randlippe) weit nach hinten verschoben ist. Das vorliegende Stück darf geradezu als idealtypisch gelten.

B. H.

3.2. Hammeraxt

4.1. Kreuzschneidige Axt

Kupfer

L. 27,2 cm; B. 6,5 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. ПБ 550. Kriegsbedingt verlagert. Bis 1945 MVF Berlin, Inv. Nr. IVd 539 Einzelfund, 1895 von dem Berliner Museum über den Archäologen und Kunsthändler Robert Forrer

Медь Длина 16 см; ширина 3,7 см

ГЭ, инв. № ПБ 2312. Входит в число перемещенных в результате Второй мировой войны объектов. До 1945 в МПДИ, Берлин, инв. № IVd 3133

Отдельная находка, приобретена МОД (МПДИ) в 1914 у антиквара Маутнера из Будапешта Ок. 4000 до н. э.

Топор-молот ширианского типа. Круглый в сечении обух сужается книзу. Расположенная по центру проушина имеет уплотнение по краю в виде валика.

Б. Х.

7. Плоштин (Плештин-Илланова), округ Липтовски Микуоаш, Словения

7.1. Топор проушной

Kupfer

L. 16 cm; B. 3,7 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. ПБ 2312. Kriegsbedingt verlagert. Bis 1945 MVF Berlin, Inv. Nr. IVd 3133 Einzelfund, 1914 von dem Berliner Museum über den Kunsthändler Mautner aus Budapest erworben

Um 4000 v. Chr.

6.1 Hammeraxt vom Typ Şiria. Der im Querschnitt runde Hammerarm läuft spitz zu. Das mittig liegende Schaftloch weist eine Lippe auf.

B. H.

7. Ploštín (Plestin-Illanova), Okr. Liptovský Mikuláš,

Slowenien

7.1. Schaftlochaxt

Медь (?)

Длина 13,5 см; ширина 6,3 см ГЭ, инв. № ПБ 2307. Входит в число

перемещенных в результате Второй мировой войны объектов. До 1945 в МПДИ, Берлин, инв. № II. 10410

Отдельная находка, приобретена МОД (МПДИ) в 1892 у антиквара Блау из Будапешта Время изготовления неясно

Вероятно, речь идет о поздней художественной подделке, изготовленной в среде антикваров. Ярко вы-

раженное смещение симметричного полотнища от центральной оси проушины нетипично для топоров эпохи ранней бронзы. Адекватная культурная и временнáя атрибуция не представляется возможной.

Kupfer (?)

L. 13,5 cm; B. 6,3 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. ПБ 2307. Kriegsbedingt verlagert. Bis 1945 MVF Berlin, Inv. Nr. II. 10410 Einzelfund, 1892 von dem Berliner Museum über den Kunsthändler Blau aus Budapest erworben Zeitstellung unklar

Es handelt sich hierbei möglicherweise um eine Fälschung aus dem Kunsthandel. Der 7.1 prägnante Absatz von der Schaftröhre zur

symmetrischen Schneide ist untypisch für frühbronzezeitliche Axttypen. Eine weitergehende kulturelle oder zeitliche Einordnung ist nicht möglich.

B. H.

Медь (?)

Длина 10,8 см; ширина 7,6 см ГЭ, инв. № ПБ 547. Входит в число

перемещенных в результате Второй мировой войны объектов. До 1945 в МПДИ, Берлин, инв. № IVd 3135

Отдельная находка, приобретена МОД (МПДИ) в 1908 у антиквара Маутнера из Будапешта Середина III тыс. до н. э.

Сравнительно небольшой топор с ярко выраженным изгибом линий спинок. Проуши-

на гладкая. Данный тип распространен главным образом в Карпатском бассейне и низовье Дуная. Место обнаружения представленного образца расположено к западу от традиционного ареала и удалено от него на значительное расстояние.

Б. Х.

Kupfer (?)

L. 10,8 cm; B. 7,6 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. ПБ 547. Kriegsbedingt verlagert. Bis 1945 MVF Berlin, Inv. Nr. IVd 3135 Einzelfund, 1908 von dem Berliner Museum über den Kunsthändler Mautner aus Budapest erworben

Mitte 3. Jahrtausend v. Chr.

Relativ kleine Axt mit ausgeprägter Krümmung der Rückenlinien. Die Schaftröhre ist 8.1 glatt. Dieser Typ ist hauptsächlich im Karpa-

tenbecken und an der unteren Donau verbreitet. Daher handelt es sich bei vorliegendem Stück um ein ungewöhnlich weit westlich aufgefundenes Exemplar.

B. H.

9. Поселение Незвиско, Городенковский р-н, И-вано-Франковская обл., Украина

Многослойное поселение (десять культурно-хронологических горизонтов), два представляют трипольскую культуру этапов BI и BII (4700–3700 до н. э.). Поселение находится на правом берегу р. Днестр.

Открыто в 1926 польским археологом Л. Козловским.

Основные раскопки проводились в 1950-е Трипольской экспедицией ИИМК АН СССР под руководством Е. К. Черныш, совместно с Днестровской экспедицией Института общественных наук АН УССР.

Е. С.

9. Siedlung Nezvisko, Rajon Gorodenkа, Gebiet Ivano-Frankovsk, Ukraine

Die vielschichtige Siedlung besteht aus zehn kultur-chronologischen Horizonten, zwei davon gehören zur Tripolje-Kultur (Phasen BI und BII, 4700–3700 v. Chr.). Die Siedlung liegt am rechten Dnestrufer.

Das Bodendenkmal wurde 1926 vom polnischen Archäologen Leon Kozlovski entdeckt.

Die Ausgrabungen wurden in den 1950er Jahren von der Tripolje-Ex- pedition des Institutes für die Geschichte der materiellen Kultur der Akademie der Wissenschaften der UdSSR unter der Leitung von E. K. Černyš in Zusammenarbeit mit der Dnestr-Expedition des Instituts für Sozialwissenschaften der Akademie der Wissenschaften der Ukraine durchgeführt.

E. S.

Глина Высота 11 см; ширина 6,5 см (статуэтка)

Высота 3 см; ширина 3,7 см (трон)

ГЭ, инв. № 2171/120 (статуэтка); 2171/91 (трон) Раскопки Е. К. Черныш, 1953

Первая половина IV тыс. до н. э.

Фрагмент женской статуэтки в сидячей позе, выполненной в схематизированной манере. Не сохранились голова и нижняя часть ног. Плоский торс с треугольными плечами, бугорками обозначена грудь. Ноги, резко опущенные вниз, разделены углубленной полосой. Такая же полоса опоясывает туловище в верхней части бедер. Полосками краски на шее показаны украшения — нити ожерелий.

Креслице (трон) на четырех ножках, с частично сохранившейся спинкой. Расписано темно-коричневой краской. Орнамент в виде полос.

Keramik

Statuette: H. 11 cm; B. 6,5 cm; Thron: H. 3 cm; B. 3,7 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. 2171/120 (Statuette); 2171/91 (Thron)

Ausgrabungen von E. K. Černyš, 1953 1. Hälfte 4. Jahrtausend v. Chr.

Das Fragment einer sitzenden Frauenfigur ist schematisch ausgeführt. Der Kopf und die Füße fehlen. Der flache Rumpf besitzt annähernd dreieckige Schultern, die Brüste zeichnen sich als Erhebungen ab. Die nach unten fallenden Beine sind durch eine Vertiefung getrennt. Eine weitere Vertiefung verläuft oberhalb der Hüften. Eine Halskette ist durch Farbstreifen angedeutet.

9.1 Der Thron mit vier Füßen und teilweise erhaltener Lehne ist mit dunkelbrauner Farbe koloriert und trägt eine Streifenverzierung.

10. Поселение Владимировка, Новоархангельский р-н, Кировоградская обл., Украина

Однослойное поселение трипольской культуры, конец этапа BII — начало этапа CI (3700–3500 до н. э.). Поселение находится на правом берегу р. Синюха, притоке р. Южный Буг.

Открыто в 1925 Н. К. Якимовичем.

Основные раскопки проводились в 1927–1928 Уманским краеведческим музеем; в 1940, 1946–1947 — Трипольской экспедицией ИИМК АН СССР и ИА АН УССР под руководством Т. С. Пассек; в 1989–1990 — разведки экспедиции Национального музея истории Украины под руководством А. А. Якубенко.

По данным аэрофотосъемки, площадь поселения составляет около 100 га. Зафиксировано 200 жилищ каркасно-столбовой конструкции из дерева и глиняной обмазки. Обнаружены купольные печи, а также так называемые жертвенники крестообразной формы из глины, находившиеся в некоторых постройках.

Литература: Пассек 1949; Якубенко 1992.

Е. С.

10.1. Сосуд

Глина Высота 15 см; наибольший диаметр 17,3 см,

диаметр дна 6,5 см ГЭ, оп. хр. № 48, Влд-46/2133

10. Siedlung Vladimirovka

Die Siedlung bestand aus einer einzigen Kulturschicht (Tripolje-Kul- tur, Ende der Phase BII — Anfang CI = 3700–3500 v. Chr.). Die Siedlung liegt am rechten Ufer des Flusses Sinjucha, eines Nebenflusses von Južnyj Bug (Rajon Novoarchangelsk, Gebiet Kirovograd, Ukraine). Sie wurde 1925 von N. K. Jakimovič entdeckt. Die Hauptgrabungen wurden 1927/28 vom Heimatkundemuseum der Stadt Uman durchgeführt, 1940 sowie 1946/47 durch die Tripolje-Expedition des Institutes für die Geschichte materieller Kultur der Akademie der Wissenschaften der UdSSR, in Zusammenarbeit mit dem Archäologischen

Institut der Akademie der Wissenschaften der Ukraine unter der Leitung von T. S. Passek. 1989/90 folgte ein Survey der Expedition des Nationalmuseums der Ukraine unter der Leitung von A. A. Jakubenko. Den Luftaufnahmen zufolge beträgt die Fläche der Siedlung ca. 100 ha. Es wurden 200 Pfostenbauten mit Lehmverputz festgestellt. In einigen Bauten wurden kuppelförmige Öfen und so genannte kreuzförmige Opferstellen nachgewiesen.

Literatur: Пассек 1949; Якубенко 1992.

E. S.

10.1. Gefäß

Keramik

H. 15 cm; Dm. 17,3 cm; Dm. des Bodens 6,5 cm GE St. Petersburg, Inv. Nr. 48, Vld-46/2133

Раскопки Т. С. Пассек, 1946–1947

Сосуд грушевидной формы. Роспись темно-коричневой краской по оранжевой грунтовке. Орнамент геометрический в виде заштрихованных треугольников.

Е. С.

10.2. Сосуд

Глина Высота 29,7 см; наибольший диаметр 37,6 см

ГЭ, оп. хр. № 48, Влд-46/2144 Раскопки Т. С. Пассек, 1946–1947

Сосуд кубковидной формы. Роспись темно-коричневой краской по оранжевой грунтовке. Орнамент в виде сочетания сегментов и тонких параллельных линий.

Ausgrabungen von T. S. Passek, 1946/47

Birnenförmiges Gefäß mit dunkelbrauner Bemalung auf orangefarbenem Untergrund. Das geometrische Muster besteht aus schraffierten Dreiecken.

E. S.

10.2. Gefäß

Keramik

H. 29,7 cm; max. Dm. 37,6 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. 48, Vld-46/2144 Ausgrabungen von T. S. Passek, 1946–1947

Pokalartiges Gefäß mit dunkelbrauner Bemalung auf orangefarbenem Untergrund. Die Verzierung besteht aus Segmenten in Verbindung mit dünnen, parallel verlaufenden Linien.

E. S.

Однослойное поселение трипольской культуры, этап CI (3700/3500– 3200 до н. э.).

Раскопки проводились в конце XIX в. В. Б. Антоновичем и Ч. Збровским; в 1909–1913 — С. С. Гамченко.

На поселении зафиксированы остатки 11 глинобитных жилищ каркасно-столбовой конструкции, внутри которых находились печи, сложенные из камня и обмазанные глиной (по свидетельству С. С. Гамченко).

Литература: Гамченко 1926. С. 31–41; Старкова 2012.

Е. С.

11.1. Кубок

Глина Высота 11,5 см; диаметр горла 9,8 см;

наибольший диаметр 14 см ГЭ, инв. № 4087/1 Раскопки С. С. Гамченко, 1909

Биконический сосуд с заостренными плечиками, цилиндрическим горлом и слегка отогнутым венчиком. Роспись темно-коричневой краской по оранжевой грунтовке. На тулове орнаментальная композиция в виде негативной «горизонтальной восьмерки».

Литература: Гамченко 1926. С. 31–41.

Е. С.

Die einschichtige Siedlung der Tripolje-Kultur (Phase CI = 3700/3500– 3200 v. Chr.). Die Ausgrabungen wurden am Ende des 19. Jahrhunderts von V. B. Antonovič und Č. Zbrovskij durchgeführt, in den Jahren 1909–1913 von S. S. Gamčenko.

In der Siedlung wurden Reste von elf Bauten festgestellt. Es handelte sich dabei um lehmverputzte Wohnbauten mit Holzpfosten, in denen sich mit Lehm bestrichene Steinöfen befanden (laut S. S. Gamčenko).

Literatur: Гамченко 1926. C. 31–41; Старкова 2012.

E. S.

11.1. Pokal

Keramik

H. 11,5 cm; Dm. des Halses 9,8 cm; max. Dm. 14 cm

GE St. Petersburg, Inv. Nr. 4087/1 Ausgrabungen von S. S. Gamčenko, 1909

Bikonisches Gefäß mit spitzer Schulter, zylindrischem Hals und leicht ausladendem Rand. Die dunkelbraune Bemalung ist auf einem orangefarbenem Untergrund aufgetragen. Der Dekor besteht aus ineinander verschlungenen, horizontalen Achterschleifen.

Literatur: Гамченко 1926. C. 31–41.

E. S.

11.2. Зооморфный сосуд

Глина Высота 4,5 см; диаметр венчика 10,7 см

ГЭ, инв. № 4087/61 Раскопки С. С. Гамченко, 1909

Сосуд на четырех ножках. На краю венчика — голова бовина, а с противоположной стороны — небольшой хвост. Роспись только внутри, темно-корич- невой краской по светло-коричневой грунтовке. Орнамент в виде расходящихся от центра линий.

Литература: Гамченко 1926. С. 31–41.

Е. С.

11.2

11.2. Zoomorphes Gefäß

Keramik

H. 4,5 cm; Dm. des Randes 10,7 cm GE St. Petersburg, Inv. Nr. 4087/61

Ausgrabungen von S. S. Gamčenko, 1909

Gefäß auf vier Füßen. Über den Rand hinausgehend erhebt sich der plastisch ausgearbeitete Kopf eines bovinen Tieres, am anderen Ende befindet sich ein kleiner Schwanz. Die hellbraune Innenfläche ist mit dunkelbraunen, von der Mitte ausgehenden Linien bemalt.

Literatur: Гамченко 1926. C. 31–41.

E. S.