Мифология / Мифология Японии / Ермакова Л.М. Речи богов и песни людей

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК Институт востоковедения

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ

Серия «Исследования по фольклору и мифологии Востока», выпускаемая издательской фирмой «Восточная литература» с 1969 г., знакомит читателей с современными проблемами изучения богатейшего устного творчества народов Азии, Африки и Океании. В ней публикуются монографические и коллективные труды, посвященные разным аспектам изучения фольклора и мифологии народов Востока, включая анализ некоторых памятников древних и средневековых литератур, возникших при непосредственном взаимодействии с устной словесностью. Значительное место среди изданий серии занимают работы сравнительного и сравнительно-типологического характера и чисто теоретические, в которых важные проблемы фольклористики и мифологии рассматриваются не только на восточном материале, но и с привлечением повествовательного искусства других, соседних регионов.

Ряд книг серии посвящен проблемам соотношения мифологии и фольклора с письменной словесностью. Одной из таких работ является предлагаемая вниманию читателей монография Л.М.Ермаковой «Речи богов и песни людей».

Книги, ранее изданные в серии «Исследования по фольклору и мифологии Востока»:

В.Я.Пропп. Морфология сказки. 2-е изд. 1969.

Г.Л.Лермяков. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). 1970.

Б.Л.Рифтин. Историческая эпопея и фольклорная традиция в Китае (Устные и книжные версии «Троецарствия»). 1970.

Е.А.Костюхин. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. 1972.

Н.Роишяну. Традиционные формулы сказки. 1974.

П.А.Гринцер. Древнеиндийский эпос. Генезис и типология. 1974. Типологические исследования по фольклору. Сборник статей памяти Вла-

димира Яковлевича Проппа (1895—1970). Сост. Е.М.Мелетинский и С.Ю.Неклюдов. 1975.

Е.С.Котляр. Миф и сказка Африки. 1975.

С.Л.Невелева. Мифология древнеиндийского эпоса (Пантеон). 1975. Е.М.Мелетинский. Поэтика мифа. 1976.

В.Я.Пропп. Фольклор и действительность. Избранные статьи. 1976. Е.Б.Вирсаладзе. Грузинский охотничий миф и поэзия. 1976. Ж.Дюмезиль. Осетинский эпос и мифология. Пер. с франц. 1976.

Паремиологический сборник. Пословица, загадка (структура, смысл, текст). Сост. ГЛ.Пермяков. 1978.

О.М.Фрейденберг. Миф и литература древности. 1978.

Памятники книжного эпоса. Стиль и типологические особенности. Под ред. Е.М.Мелетинского. 1978.

Б.Л.Рифтин. От мифа к роману (Эволюция изображения персонажа в китайской литературе). 1979.

От редколлегии

СЛ.Невелева. Вопросы поэтики древнеиндийского эпоса. Эпитет и сравнение. 1979.

Е.М.Мелетинский. Палеоазиатский мифологический эпос. Цикл Ворона. 1979.

Б.Н.Путилов. Миф — обряд — песня Новой Гвинеи. 1980.

М.И.Никитина. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. 1982.

В.Тэрнер. Символ и ритуал. Пер. с англ. 1983.

М.Герхардт. Искусство повествования (Литературное исследование «1001 ночи»). Пер. с англ. 1984.

Е.С.Ноаик. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме. Опыт сопоставления структур. 1984.

С.Ю.Неклюдов. Героический эпос монгольских народов. Устные и литературные традиции. 1984.

Паремиологические исследования. Сборник статей. Сост. Г. Л. Пермяков. 1984.

Е.С.Котляр. Эпос народов Африки южнее Сахары. 1985.

Зарубежные исследования по семиотике фольклора. Пер. с англ., франц., рум. Сост. Е.М.Мелетинский и С.Ю.Неклюдов. 1985.

Ж.Дюмезиль. Верховные боги индоевропейцев. Пер. с франц. 1986. Ф Б.Я.Кейпер. Труды по ведийской мифологии. Пер. с англ. 1986.

Н.А.Спешнев. Китайская простонародная литература (Песенно-повество- вательные жанры). 1986.

Е.А.Костюхин. Типы и формы животного эпоса. 1987. Я.Э.Голосовкер. Логика мифа. 1987.

Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. 1988.

Г.Л.Пермяков. Основы структурной паремиологии. 1988.

АМ.Дубянский. Ритуально-мифологические истоки древпетамильской лирики. 1989.

И.М.Дьяконов. Архаические мифы Востока и Запада. 1990.

П.Д.Сахаров. Мифологические повествования в санскритских пурапах. 1991. Историко-этнографические исследования по фольклору. Сборник статей па-

мяти С.А.Токарева. Сост. В.Я.Петрухин. 1994. А.Б.Лорд. Сказитель. Пер. с англ. 1994.

Малые формы фольклора. Сборник статей памяти Г.Л.Пермякова. Сост. Т.Н.Свешникова. 1994.

ВВЕДЕНИЕ

История становления и развития традиционной японской поэзии имеет ряд примечательных особенностей, которые, пожалуй, позволяют считать эту поэзию вполне характерной моделью, помогающей выявить общие закономерности движения от песенно-фольклорной стадии к литературе с ее как ранними, так и развитыми формами. Многие черты этого универсального процесса проявились в японской поэзии в чистом, так сказать, виде.

Японская поэтическая система еще на стадии мифопоэтического строя оказалась в зоне влияния гораздо более древней и богатой китайской культуры. Однако в ее развитии длительное время сохранялись импульсы, заложенные в ней самой на раннем этапе ее культурной истории, который, заимствуя поэтическую метафору Гумбольдта, можно было бы назвать «формотворческим периодом духа».

Возможно, определенную роль в этом отношении сыграло изолированное положение страны, и не столько ее инсулярность как фактор географический и политический, сколько изоляционистская психология, в которой островное положение представляет лишь одну из составляющих. Из числа других пока назовем хотя бы длящуюся чуть ли не до нынешних дней ориентацию на культ предков, ограничивающую разомкнутость социума и поддержанную заимствованными из Китая конфуцианскими идеями с их стабилизирующим пафосом.

Не последнюю роль сыграло, например, и то объективное обстоятельство, что влияние китайской литературы на японскую, будучи в некоторых отношениях весьма значительным, все же более или менее сдерживалось разными факторами, в том числе лингвистическими: японский и китайский принадлежат к разным языковым семьям, и влияние на уровне просодии, мелодики, рифмы и т.п. в любом случае могло быть лишь частичным и опосредованным.

И в то же время проекции китайской культуры достаточно явственно прослеживаются в японской словесности рубежа древности и средневековья.

Разумеется, наиболее энергичные импульсы культурного влияния шли по идеологическим каналам, через разного рода

8 Введение

философско-религиозные или институциональные воздействия, что видоизменяло понятийную сетку словесности и помимо прямого литературного влияния. Однако, как будет показано далее, даосские и конфуцианские идеи были адаптированы в Японии лишь в ограниченном, или слишком обобщенном, или приблизительном виде, чаще всего трансформированным образом и не заняли отдельного маркированного места в японской поэзии. Другое дело — буддизм, пропитавший вскоре многие уровни литературного сознания. Однако к тому времени основные понятийные наборы оказались уже более или менее сращенными с поэтическими формами, поэтому в японском традиционном стихе буддийским темам или образам (в любом понимании этого слова) пришлось вступать в сложный симбиоз с имеющейся поэтикой, приноровленной к выражению архаического менталитета, — подобно тому, как на территории буддийского храма приходилось воздвигать синтоистское святилище (чтобы не оскорбился genius loci), а потом объявлять божеств синтоистского пантеона аватарами будд. Что же касается исконно буддийских поэтических жанров, как, например, гатхи, то они, как правило, на раннем этапе слагались по-китайски, т.е. на том языке, на котором они впервые попали в Японию.

Китайская поэзия, как таковая, достаточно рано была известна и принята на японской почве, однако развивалась более или менее обособленно от местной поэтической традиции. С одной стороны, это, как и в Корее, создавало феномен литературного двуязычия, или, вернее, «двулитературья», с другой, — разумеется, предполагало разветвленную сеть влияния, действие которой ограничивалось, как говорилось выше, целым набором факторов.

Частным, но всепроникающим фактором, обеспечивающим определенную независимость местных поэтических систем, было слово как таковое. Несмотря на внедрение китайского языка и китайских установлений в историографию, письменные мифологические своды, правовую и деловую документацию, на фоне широкого освоения китайских поэтических и прозаических литературных жанров, несмотря на распространившийся навык читать по-китайски конфуцианский канон и буддийские сутры, поэтическая традиция упорно придерживалась японского языка, избегая китаизмов и используя «Ямато котоба», слова Ямато, уже содержащие в себе компендиум представлений о мире, наборы норм и правил; и их последующие семантические мутации были все же во многом детерминированы культурными инерциями древности.

Как нам представляется, на протяжении многих веков при всем разнообразии литературных установок, стилей, характер-

Введение

ных мировоззренческих модусов разных периодов сохранялся некоторый общий контур, унаследованный от долитературных времен и обнаруживший как прочность, так и пригодность для разного рода приращений, — что, впрочем, характерно для многих социокультурных форм прошлого, задержавшихся в Японии до нового времени и нашедших эффективное применение даже в нынешнем «постиндустриальном» обществе.

В большинстве случаев социолог или антрополог, изучающий современные типы развитых обществ, восстанавливает архаические его составляющие лишь реконструктивно, с той или иной степенью достоверности. Япония же, благодаря своему особому «ретардационному», так сказать, типу культуры, предпочитающему приращение замещению, в последнее время являла собой образец развитого современного общества с встроенными и эффективно функционирующими архаическими структурами, более или менее открытыми для наблюдателя.

Можно было бы привести немало примеров, иллюстрирующих действенность этих структур в самых разных областях. Например, культ деревьев—обителей божества и специальные ритуалы при возведении сакральных архитектурных объектов из дерева привели к детальной разработанности всех видов операций, связанных с деревом, и оптимальному использованию его эстетических возможностей. Ныне, при распространении монолитного бетона японские архитекторы различают виды рисунков волокна для опалубки, чтобы в бетоне отпечатался характер дерева той или иной породы [Япония, культура и ..., с.166]. Иерархическая организация крупной фирмы может поверхностно имитировать традиционную структуру семьи и т.п.

Таким образом, в контуре японской культуры стойкость и долговременность форм при разнообразии новаций и заимствований отнюдь не представляются чем-то необычным. Что же касается традиционной поэзии и поэтики, то применительно к восточным литературам их постоянство и длительность действия и вовсе являются общим местом (особый вопрос — надлежит ли объяснять это постоянство историческими причинами или связывать со спецификой менталитета и традиционных систем культуры).

Существенной особенностью японской традиционной поэзии (хотя тоже отнюдь не уникальной) является ее место в культуре страны. Принято считать, что концептуализация архаических представлений и заимствование философско-религиозных идей происходили в Японии не столько в области чистой мысли, сколько именно в сфере эстетической деятельности. Разумеется, эта точка зрения предполагает наблюдателя, принадлежащего к европейским философским системам; более независимая пози-