История России с древнейших времен. Том 4 - Соловьев С.М
..docкуплею и отобранием у опальных бояр; так приобретены были села Вельяминовские, Свибловские, Всеволожские (Ивана Димитриевича), братьев Константиновичей.
Границы Московского княжества при кончине Иоанна Калиты не совпадали даже с границами нынешней Московской губернии, ибо для этого недоставало ему Дмитрова, Клина, Волока Ламского; потом захватывали некоторую часть Тульской и Калужской губерний; но при кончине праправнука Калитина, Василия Темного, московские владения последнего не только обнимают всю нынешнюю Московскую губернию (кроме Клина), но простираются по губерниям: Калужской, Тульской, Владимирской, Нижегородской, Вятской, Костромской, Вологодской, Ярославской, Тверской.
Границы собственно Московского княжества на юго-востоке с Рязанскою областию определены в договорах рязанских князей с московскими: граница шла по реке Оке и Цне; прежние места Рязанские, от Коломны вверх по Оке, на стороне Московской:
Новый городок, Лужа, Верея, Боровск — и все другие места на левой стороне реки принадлежат Москве, а вниз по Оке от Коломны по реку Цну и от устья Цны вверх все места на Рязанской стороне — к Рязани, а на Московской — к Москве.
Вследствие этого раздела Окою старые Рязанские места на правом берегу, бывшие до времен Иоанна II за Москвою, отошли к Рязани, именно: Лопастна, уезд Мстиславль, Жадене городище, Жадемль, Дубок, Броднич с местами. Места: Талица, Выползов, Такасов — отошли к Москве, равно как Мещера, купля Донского. Иначе, думаем, нельзя понимать этого места: «А межи нас роздел земли по реку по Оку, от Коломны вверх по Оце, на Московской стороне почен, Новый городок, Лужа, Верея, Боровск, и иная места Рязанская, которая ни будут на той стороне, то к Москве; а на низ по Оце, по реку на Тцну от усть Тцны вверх по Тцсне, что на Московской стороне Тцсны, то к Москве; а что на Рязанской стороне за Окою, что доселе потягло к Москве, почен, Лопастна и проч., та места к Рязани». Но спрашивается: каким образом Лопастна могла быть на Рязанской стороне, за Окою? Относительно Тулы новая трудность: «А что место князя великого Димитрия Ивановича на Рязанской стороне, Тула, как было при царице при Тайдуле, и коли ее баскаци ведали; в то ся князю великому Олгу не вступатся, и князю великому Димитрию». Тула называется местом великого князя Димитрия на Рязанской стороне, он от нее отступается — это понятно, но в то же время отступается от нее и великий князь Олег! В чью же пользу? Можно было бы предположить ошибку в договоре Донского и, основываясь на позднейших договорах рязанских князей с Василием и Юрием Дмитриевичами, принимать, что великие князья московские отступились от Тулы в пользу князей рязанских, ибо в этих позднейших договорах московские князья обязываются не вступаться в Тулу; но здесь опять затрудняет дело договор рязанского князя Ивана Федоровича с Витовтом, где встречаем следующее условие: «Великому князю Витовту в вотчину мою не вступатися Ивана Федоровича, в землю ни в воду, поколе рубежь Рязанские земли Переяславскые моее вотчины вынемши Тулу, Берестей, Ретань с Паши, Дорожен, Заколотен Гордеевской».
Любопытно, что в договорах московских князей с рязанскими не только Лопастна, но также Верея и Боровск называются старыми местами Рязанскими, тогда как, по свидетельству летописца под 1176 годом, Лопастна была волостию Черниговскою; но уже из этого самого свидетельства можно заметить, что рязанские князья начинают захватывать ближайшие к ним волости Черниговские, как, например, упоминаемый тут же Свирельск. По всем вероятностям, рязанцы захватили и Лопастну, и Верею, и Боровск, и Лужу вскоре после Батыева нашествия, когда Черниговско-Северское княжество опустело, раздробилось и обессилело.
Из новгородских договорных грамот мы знаем, что Волок, Вологда и Бежецкий Верх считаются до последнего времени владениями новгородскими; но в то же самое время в договорах и духовных грамотах великокняжеских мы видим, как великие князья распоряжаются и Волоком, и Бежецким Верхом, и Вологдою — знак, что здесь волости Новгородские находились в смесном владении с великокняжескими; и действительно, великий князь Василий Васильевич, утверждая Бежецкий Верх за Шемякою и братом его Дмитрием Красным, ставит условием договора, чтобы они держали эту волость по старине с Новым городом. Мы видели, что новгородцы хотели здесь размежеваться с великим князем; по Василий Васильевич Темный почему-то не хотел этого размежевания. На основании известия под 1220 годом, что великий князь Юрий Всеполодович велел племяннику, Васильку Константиновичу ростовскому, выслать против болгар полки из Ростова и из Устюга, мы заключили, что Устюг зависел от ростовских князей. Не знаем, удержали ли они Устюг во время своей слабости и зависимости от великих князей, или Устюг отошел к Владимирской области; знаем только, что Устюг является как город, принадлежащий князьям московским, впервые только в завещании Василия Темного, когда в первый раз города Владимирского княжества были смешаны с московскими и когда в первый же раз Ростов был отказан великим князем жене. Что касается общих русских границ на юго-востоке, то с большою вероятностию можно предположить, что они совпадали с границами епархии Рязанской и Сарайской, ибо последняя находилась уже в собственных владениях татарских. Этой границею в митрополичьих грамотах определяется река Великая Ворона, из тех же грамот узнаем, что христиане находились в пределе Черленого Яру (реки) и по караулам возле Хопра до Дону. На восточном берегу Дона, там, где эта река имеет ширину одинакую с шириною Сены в Париже, Рубруквис нашел русскую слободу, построенную Батыем и Сартаком; жители ее обязаны были перевозить через реку купцов и послов. Относительно этих границ важно для нас известие о путешествии Пимена митрополита в Константинополь. Митрополит отправился из Рязани сухим путем, взявши три струга и насад на колесах. Достигши Дона, путешественники спустили суда на реку и поплыли вниз. Вот как описывается плавание по Дону: «Путешествие это было печально и уныло, потому что по обеим сторонам реки пустыни: не видно ни города, ни села, виднеются одни только места прежде бывших здесь городов, красивых и обширных; нигде не видно человека, но зверей множество: коз, лосей, волков, лисиц, выдр, медведей, бобров, множество и птиц — орлов, гусей, лебедей, журавлей и разных других». Миновавши реки Медведицу, Высокие Горы и Белый Яр, также место древнего козарского Саркела, путешественники начали встречать татарские кочевья. Видно, что на Донской системе в конце XIV века крайним русским княжеством было Елецкое; кочевья же татарские начинались в нынешней земле войска Донского, около тех мест, где Дон находится в самом ближайшем расстоянии от Волги.
Касательно юго-западных границ с литовскими владениями мы знаем, что при Василии Дмитриевиче московском и Витовте литовском границею была назначена река Угра; но это определение односторонне. Мы видели также, как рязанский князь определил свои границы с Литвою; но из этого определения ничего понять нельзя. Из княжеских договоров и завещаний мы знаем, что Перемышль, Лихвин (Лисин), Козельск, Тросна считались в числе Московских волостей. Что же касается до земель присяжных князей Одоевских, Белевских, Воротынских, то здесь границ определить нельзя, потому что, по собственным словам Иоанна III, эти князья служили и его предкам и предкам Казимира литовского, на обе стороны, сообща; мы знаем также, что город Одоев, например, разделялся на две половины: одна принадлежала линии князей, зависевших от Москвы, а другая — линии князей, зависевших от Литвы. Из переговоров между московскими боярами и литовскими послами при Иоанне III мы знаем также, что договоры, заключенные с Литвою при Василии Дмитриевиче и сыне его Василии Темном, были невыгодны для Москвы, которая должна была тут уступить волости, принадлежавшие ей по прежним договорам, заключенным при Симеоне Гордом и брате его, Иоанне II. При Олгерде половина Серенска принадлежала Москве, а другая половина — Литве; в договоре Василия Темного с Казимиром Козельск был написан на обыск, т. е. по заключении договора должно было обыскать, кому этот город принадлежал прежде; но обыска не было, и Козельск остался за Москвою. Со стороны Смоленской или Верхнеднепровской области границею между московскими и литовскими владениями была сначала Угра, потом далее, на севере, границ Москвы и Твери с Литвою должно искать по водоразделу между речными областями Днепра и Волги. Границы между Литвою и новгородскими (с псковскими) владениями должны были оставаться те же самые, какие были между Смоленским и Полоцким княжествами и Новгородом. Как на востоке были волости, находившиеся в смесном владении у новгородцев и великих князей владимирских, например Торжок, Волок, Бежичи, так и на юге были такие же смесные владения у новгородцев и великих князей литовских; таковы были Великие Луки, Ржева (Новгородская) и еще волостей десять, менее значительных: все эти земли принадлежали к новгородским владениям, но дань и некоторые другие доходы шли с них великому князю литовскому; как в Торжке были два тиуна — новгородский и московский, так и на Луках сидели два же тиуна — новгородский и литовский, и суд у них был пополам. Без сомнения, такие отношения к Лукам, Ржеве и другим местам литовские князья наследовали от князей смоленских, которых княжеством они овладели. Такое явление, что волость принадлежала одному государству, а дань с нее шла другому, мы видим не в одних Новгородских областях: в договорах великих князей тверских с литовскими читаем: «Порубежные места, которые тянут к Литве или к Смоленску, а подать дают к Твери, должны и теперь тянуть по-старому, равно как те места, которые тянули к Твери, а подать давали к Литве или к Смоленску, тем и ныне тянуть по-прежнему и подать давать по-прежнему же».
Западные границы, границы Псковских волостей с Ливонским орденом, совпадали с нынешними границами Псковской губернии с Остзейским краем. Что касается границ Новгородской области со стороны шведских владений в Финляндии, то мы не имеем возможности определить их до 1323 года, к которому относится дошедший до нас договор великого князя Юрия Даниловича с шведским королем Магнусом. В этом договоре сказано, что Юрий с новгородцами уступили шведам три корельских округа: Саволакс, Ескис и Егрепя, вследствие чего и сделалось возможным определить границу.
Дошел до нас перечень и Новгородских Двинских волостей: Орлец, Матигоры, Колмогоры, Кур-остров, Чухчелема, Ухть-остров, Кургия, Княж-остров, Лисич-остров, Конечные дворы, Ненокса, Уна, Кривой, Ракула, Наволок, Челмахта, Емец, Калея, Кирия Горы, Нижняя Тойма. Потом из северных местностей упоминаются:
Вельск, Кубена, Сухона, Кемь, Андома, Чухлома, Каргополь, Кокшенга и Вага. Из вятских городов упоминаются Орлов и Котельнич. На востоке определить границу трудно: знаем только, что на Суре был уже русский нижегородский город Курмыш.
Мы обозрели исторически распространение Московского княжества, усиление владельцев его волостями на счет других князей; но рядом с этим усилением московских и великих князей, разумеется, должно было идти изменение в отношениях между старшим и младшими князьями. Рассмотрим также и это изменение исторически; сперва обратим внимание на отношения князя московского и вместе великого князя владимирского к ближайшим родичам своим, удельным князьям, а потом на отношения его к дальним родичам, которые благодаря ослаблению родовой связи назвались, каждый в своей волости, великими князьями и пользовались одинакими правами с великим князем владимирским, хотя последний при удобном случае и старался приравнять их к своим удельным; таковы были князья тверской, рязанский, нижегородский.
В завещаниях своих великие князья определяют отношения между старшими и младшими сыновьями по старине; Калита говорит: «Приказываю тебе, сыну своему Семену, братьев твоих младших и княгиню свою с меньшими детьми: по боге ты им будешь печальник». Донской завещает детям: «Дети мои, младшие братья князя Василия, чтите и слушайте своего брата старшего, князя Василия, вместо меня, своего отца; а сын мой князь Василий держит своего брата князя Юрия и своих братьев младших в братстве без обиды». Против духовной Калиты в завещании Донского встречаем ту новость, что он придает волостей старшему сыну на старший путь. Одинакое наставление детям насчет отношений младших к старшему повторил и великий князь Василий Васильевич в своем завещании. Но описываемое время было переходным между родовыми и государственными отношениями; первые ослабели, вторые еще не утвердились; вот почему неудивительно встретить нам такие завещания княжеские, где завещатель вовсе не упоминает об отношениях младших сыновей своих к старшему: таковы завещания Владимира Андреевича и Юрия Дмитриевича. Можно было бы подумать, что так как эти завещания писаны младшими, удельными князьями, то они и не упомянули об отношениях между сыновьями, которые все были одинаково младшие братья относительно великого князя; но в таком случае они упомянули бы об обязанностях своих сыновей к этому великому князю, чего мы не находим; притом, например, Владимир Андреевич делает же различие между старшим своим сыном и младшими, назначает первому особые волости на старший путь, наконец, определяет обязанности сыновей к их матери, своей жене, говорит, чтоб они чтили ее и слушались, говорит, чтоб они жили согласно, заодно, и, однако, не прибавляет старой обычной формы — чтоб они чтили и слушались старшего брата, как отца.
Посмотрим теперь, как определялись обязанности удельных князей к великому в их договорах друг с другом. В договоре сыновей Калиты младшие братья называют старшего господином князем великим; клянутся быть заодно до смерти; брата старшего иметь и чтить вместо отца. Кто будет, говорят они, брату нашему старшему недруг, тот и нам недруг, а кто будет ему друг, тот и нам друг. Ни старший без младших, ни младшие без старшего не заключают ни с кем договора.
Если кто станет их ссорить, то они должны исследовать дело (исправу учинить), виноватого казнить после этого исследования, а вражды не иметь друг к другу.
Старший обязан не отнимать у младших волостей, полученных ими от отца: «Того под ними блюсти, а не обидети». Когда кто-нибудь из младших умрет, то старший обязан заботиться (печаловаться) об оставшемся после умершего семействе, не обижать его, не отнимать волостей, полученных в наследство от отца; не отнимать также примыслов и прикупов. Если старший сядет на коня (выступит в поход), то и младшие обязаны также садиться на коней; если старший сам не сядет на коня, а пошлет в поход одних младших, то они должны идти без ослушанья. Если случится какая-нибудь оплошность (просторожа) от великого князя, или от младших князей, или от тысяцкого, или от наместников их, то князья обязаны исследовать дело, а не сердиться друг на друга.
В договоре Димитрия Донского с двоюродным братом Владимиром Андреевичем встречаем уже важные дополнения: младший брат обязывается держать под старшим княженье великое честно и грозно, добра хотеть ему во всем: великий князь обязывается держать удельного в братстве, без обиды: «Тебе знать свою отчину, а мне знать свою». Заслышавши от христианина или от поганина что-нибудь доброе или дурное о великом князе, о его отчине или о всех христианах, младший обязан объявить ему вправду, без примышления, по крестному целованию, равно как и старший — младшему. Оба князя обязываются не покупать сел в уделах друг у друга, не позволять этого и своим боярам, не держать закладней и оброчников, не давать жалованных грамот; если случится иск одному князю на подданных другого, давать исправу. Младший обязан посылать своих воевод с воеводами великокняжескими вместе, без ослушанья; если кто-нибудь из воевод ослушается, то великий князь имеет право казнить его вместе с удельным. Если во время похода удельный князь захочет оставить кого-нибудь из своих бояр у себя, то он обязан доложить об этом великому князю, и оба распорядятся вместе, по обоюдному согласию (по згадце): кому будет прилично остаться, тот останется, кому ехать, тот поедет. Младший должен служить старшему без ослушанья, по згадце, как будет прилично тому и другому, а великий князь обязан кормить удельного князя смотря по его службе.
Когда оба сядут на коня, то бояре и слуги удельного князя, кто где ни живет, должны быть под его знаменем. Если случится какое-нибудь дело между обоими князьями, то они отсылают для решения спора (для учинения исправы) своих бояр; если же бояре будут не в состоянии покончить дела, то едут к митрополиту, а не будет митрополита в Русской земле, то едут к кому-нибудь на третейский суд (на третей), кого сами себе выберут; и если который князь проиграет свое дело, то бояре его не виноваты в том.
Владимир Андреевич отказался от старшинства в пользу племянника, обязался признавать последнего старшим братом, но все же он был дядею Василию Димитриевичу, и потому договор, заключенный между ними, написан в более легких для серпуховского князя выражениях. Последний обязывается держать своего племянника, брата старейшего, честно, а слова грозно нет; великий князь обязывается держать дядю и вместе брата младшего в братстве и в чести без обиды.
Во втором договоре старик дядя выговаривает даже себе право не садиться на коня, когда племянник сам не сядет; этот второй договор замечателен тем, что договаривающиеся уже хотят продлить и упрочить свои отношения: здесь в первый раз князья клянутся исполнять условия договора за себя и за детей своих. В завещании своем Владимир Андреевич приказывает жену, детей и бояр своих брату старшему, великому князю; если между детьми его случится какой-нибудь спор, то они для его решения посылают своих бояр; если и эти не согласятся между собою, то идут пред старую княгиню-вдову; которого сына княгиня обвинит, на том великий князь должен доправить, так, однако, чтоб вотчине их и уделам было без убытка.
Относительно пользования уделами, Владимир Андреевич определяет, чтоб сыновья его не въезжали в уделы друг ко другу на свою утеху, т. е. на охоту, равно и в удел матери своей, разве получат позволение; не должны присылать в удел друг к другу приставов и не судить судов.
Димитрий Донской имел всю возможность привесть в свою волю двоюродного брата, который не имел средств бороться с владельцем двух частей Московского княжества и целого Владимирского; притом же серпуховской князь не имел права на старшинство ни в Москве, ни во Владимире. В других отношениях находился Василий Димитриевич к родным братьям, которых надобно было щадить, ласкать, чтоб заставить решиться сделать первый тяжкий шаг — отказаться от старшинства в пользу племянника. Отсюда понятно, почему в договорах Василия Димитриевича с братьями мы не находим тех резких выражений, тех прямых указаний на служебные отношения удельного князя к великому, какие встречаем в договорах Донского с Владимиром Андреевичем. Младшие братья обязываются держать Василия только вместо отца; Юрий Димитриевич в отдельном договоре своем с старшим братом обязывается держать его в старшинстве, и только; нет выражения честно и грозно, нет обязательства служить старшему брату.
Василию Димитриевичу не удалось склонить брата Юрия к уступке старшинства племяннику; отсюда усобица в княжение Василия Васильевича. Эта усобица кончилась торжеством нового порядка вещей, собранием уделов, но в продолжение ее великий князь иногда находился в затруднительных обстоятельствах и потому не мог слишком круто поступать с удельными. Дядя Юрий Димитриевич, принуждаемый отказаться от старшинства, хотя и называет племянника старшим братом, однако заключает с ним договоры как союзник равноправный, безо всякого определения, как он должен держать старшего брата; Юрий освобождает себя от обязанности садиться на коня даже и тогда, когда сам великий князь выступит в поход; относительно этого обстоятельства в первом договоре встречаем следующее условие: если Василий Васильевич сядет на коня, то Юрий посылает с ним своих детей, бояр и слуг; если великий князь пошлет в поход младших дядей своих или детей Юрия, то последний обязан выслать детей с боярами и слугами; если же великий князь посылает своих воевод, то и Юрий обязан выслать только своего воеводу с своими людьми. Во втором договоре: когда Василий сам сядет на коня или пошлет в поход дядю Константина, то Юрий высылает сына; если же великий князь пошлет двоюродных братьев или воевод, то Юрий высылает только воевод своих; если же великий князь пошлет одного сына Юриева на службу, то последний должен идти без ослушанья.
Выражения честно и грозно в начале княжения Василия Васильевича не находим в договорных грамотах этого великого князя даже и с двоюродными братьями Андреевичами, встречаем только в договоре с князем Василием Ярославичем, внуком Владимира Андреевича; нет этого выражения и в договоре Андреевичей с Юрием; но после смерти Юрия оно является постоянно в договорах Василия Васильевича с удельными князьями.
Договоры великих князей московских с великими же князьями тверскими и рязанскими сходны с упомянутым выше договором великого князя Василия Васильевича с дядею Юрием, с тою только разницею, что Юрий, как удельный князь, не может сам собою, непосредственно, сноситься с Ордою, посылает дань чрез великого князя, тогда как великие князья тверской и рязанский сохраняют относительно татар вполне независимое от московского князя положение, сами знают Орду, по тогдашнему выражению. Если тверской князь и обязывается иногда считать московского старшим братом, то это определение отношений остается без дальнейшего объяснения.
Относительно выступления в поход в договорах между великими князьями — московским, тверским и рязанским — встречаем обыкновенно условие, что если великий князь московский сядет на коня, то и другой договаривающийся великий князь обязан садиться на коня; если московский пошлет воевод, то и другой обязан сделать то же; только в договорах Димитрия Донского и сына его Василия с Михаилом тверским встречаем особенности: в первом тверской великий князь обязан садиться на коня и в том случае, когда выйдет на рать двоюродный брат московского князя Владимир Андреевич. В договоре Василия Димитриевича читаем:
«Пойдет на нас царь (хан) ратию или рать татарская, и сяду я на коня сам с своею братьею, то и тебе, брат, послать ко мне на помощь двух своих сыновей да двух племянников, оставив у себя одного сына; если же пойдут на нас или литва, или ляхи, или немцы, то тебе послать детей своих и племянников на помощь; корм они возьмут, но иным ничем корыстоваться не должны. Также если пойдут на вас татары, литва или немцы, то мне идти самому к вам на помощь с братьями, а нужно будет мне которого брата оставить у себя на сторожу, и я оставлю. А к Орде тебе и к царю путь чист и твоим детям, и твоим внучатам, и вашим людям». Этот договор заключен совершенно на равных правах, даже у тверского князя более прав, чем у московского, без сомнения вследствие возраста Михаила Александровича: так, последний ни в каком случае не обязывается сам выступать в поход.
Что касается формы договорных грамот, то до времен великого князя Василия Димитриевича они обыкновенно начинались словами: «По благословению отца нашего митрополита»; первая дошедшая до нас договорная грамота, начинающаяся словами:
«Божиею милостию и пречистыя богоматери», есть договорная грамота Василия Димитриевича с тверским князем Михаилом; постоянно же эта форма начинает встречаться в договорных грамотах со времен Василия Васильевича Темного, именно начиная с договора его с князем Василием Ярославичем серпуховским. После этих слов следуют слова: «На сем на всем (имярек) целуй ко мне крест (имярек)».
Оканчиваются грамоты такими же словами: «А на сем на всем целуй ко мне крест по любви вправду, без хитрости». Когда вследствие известных стремлений вражда между родичами, между великим князем и удельными, дошла до крайности, когда мирились только по нужде, с враждою в сердце, с намерением нарушить мир при первом удобном случае, то начали употреблять более сильные нравственные средства, для того чтобы побудить к сохранению договора: явились так называемые проклятые грамоты. Но эти проклятые грамоты, это усиление нравственных принуждений не достигало цели и служит для нас только признаком крайнего усиления борьбы, при которой враждующие действовали по инстинкту самосохранения, не разбирая средств, не сдерживаясь никакими нравственными препятствиями. Что касается формы духовных завещаний княжеских, то они начинались следующими словами: «Во имя отца и сына и св. духа. Се аз грешный худый раб божий (имярек) пишу душевную грамоту, никем не нужен, целым своим умом, в своем здоровьи».
При обзоре распределения волостей княжеских мы видели, какую важную долю из них князья давали обыкновенно своим женам. Этому богатому наделению соответствовало и сильное нравственное и политическое влияние, какое уступалось им по духовным завещаниям мужей. Калита в своем завещании приказывает княгиню свою с меньшими детьми старшему сыну Семену, который должен быть по боге ее печальником. Здесь завещатель не предписывает сыновьям, кроме попечения, никаких обязанностей относительно жены своей, потому что эта жена, княгиня Ульяна, была им мачеха. До какой степени мачеха и ее дети были чужды тогда детям от первой жены, доказательством служит то, что сын Калиты, Иоанн II, не иначе называет свою мачеху как княгинею Ульяною только, дочь ее не называет сестрою; это объясняет нам старинные отношения сыновей и внуков Мстислава Великого к сыну его от другой жены, Владимиру Мстиславичу, мачешичу. Иначе определяются отношения сыновей к родным матерям по духовным завещаниям княжеским: Донской приказывает детей своих княгине. «А вы, дети мои, — говорит он, — живите заодно, а матери своей слушайтесь во всем; если кто из сыновей моих умрет, то княгиня моя поделит его уделом остальных сыновей моих: кому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не выйдут. Даст мне бог сына, и княгиня моя поделит его, взявши по части у больших его братьев. Если у кого-нибудь из сыновей моих убудет отчины, чем я его благословил, то княгиня моя поделит сыновей моих из их уделов; а вы, дети мои, матери слушайтесь. Если отнимет бог сына моего, князя Василия, то удел его идет тому сыну моему, который будет под ним, а уделом последнего княгиня моя поделит сыновей моих; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери: что кому даст, то того и есть. А приказал я своих детей своей княгине; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери во всем, из ее воли не выступайте ни в чем. А который сын мой не станет слушаться своей матери, на том не будет моего благословения».
Договор великого князя Василия Димитриевича с братьями начинается так: «По слову и благословению матери пашей Авдотьи». В договор свой с братом Юрием Василий вносит следующее условие: «А матерь свою нам держать в матерстве и в чести».
Сыну своему Василий Димитриевич наказывает держать свою мать в чести и матерстве, как бог рекл; в другом завещании обязывает сына почитать мать точно так же, как почитал отца. Князь Владимир Андреевич серпуховской дает своей жене право судить окончательно споры между сыновьями, приказывает последним чтить и слушаться матери. То же самое приказывает сыновьям и Василий Темный.