Савельева-Полетаев.1997.История и.время

Со второй половины XIX в. историки, склонные к теоретизиро­ ванию, обращались за методами к появлявшимсяодна за другой со­ циальным и гуманитарным наукам. Социальные науки на протя­ жениидлительноговремени 4< составляли хорошую партию с историей; между ними по разным линиям - от Маркса до Вебера, от Дюрк­ гейма до Фрейда - наблюдался постоянный обмен концепциями и перебежчиками. Однако совсем недавно кое-кому вздумалось отрицать толщину старого Хроноса. Этим аанялись социальные науки, претен­ дующие на безупречность и твердость, в противоположность истории, обвиненной в мягкости Но представители«наладеющейстороны. забыли, что «историяподвергласьнаучной мутации. Однаждыво вре­

мя купанияона взяла одеждысоциальныхнаук, а те даже не заметили своей наготы. (Ле Руа Ладюрu 1993 [1974], с. 172).

Историки поняли, что нельзя оставлять полностью имплицит­ ными теоретические посылки, которыми они руководствуются. 4<На­ стойчивые утверждения "охвостья" профессиональных историков, что

теория не является частью их ремесла, постепенно становятся все менее эффективной базой для "институционализации" истории и все более откровенной и бессмысленной формой ностальгии», - писал американский социолог Ф. Эбрамс (Abraтs 1982, р. 300). Главное в развитии исторического метода в ХХ в. - важнейший методологи­ ческий прорыв, связанный с утверждением социальной и культур­ ной истории, ориентированной на структурный анализ, и вызов, брошен­ ный структуралистам следующим поколением «сердитык молодых историков», ныне, впрочем, уже немолодых. во второй половине ХХ в. взаимодействие истории с социальными науками привело к разделе­ нию на 4<старую. и «новую» историю.

•Новая. история разительно отличалась от «старойв , Исследова­ ния, написанные в духе .новоЙ. истории, характеризовались отчет­ ливо выраженным аналитическим, а не нарративным подходом. В центре исследований 4<НОВОЙ. истории оказались отношения между человеком, обществом и средой применительно к прошлому. Соот­ ветственно в поле зрения, точнее даже в фокус работ этого направле­ ния попали проблемы экологии, демографии, географии, технологии

иэкономики.

•Новая. история сконцентрировала внимание на структурах, функциях и композиции социальных институтов, будь то институты

государственной власти, социализации, социального контроля, рас-

63

Время и место истории

пределения, образования, организации труда, досуга и культуры и т. д. Не меньший интерес • новая. история проявила к социальным про­ цессам, таким как миграция, урбанизация, индустриализация, раз­ личные формы мобильности в обществе, проблемы адаптации в пере­ ходные период:'! и общественные движения. Введение в 4<НОВУЮ. историю методов демографии, экономики, антропологии, культуроло­ гии и, главное, социологии происходило на разных этапах ее разви­ тия и, естественно, меняло не только акценты, но и объекты исследо­ вания. • Новая. история становилась то почти экономической, то преимущественнокультурной, то, как в последние годы, тяготела к

изучению повседневности.

• Новая история. по существу представляла собой попытку «про- длить настоящее в прошлое» • Ее сторонники на первом этапе явно или неявно исходили из возможности применения аппарата совре­ менных общественных наук к прошлому. Тем самым по существу постулировалась относительная неизменность общества, его социаль­ ной или экономической структуры. Однако чем больше отличалось от

современного то общество, которое пытались реконструировать пред: ставители 4<НОВЫХ историй», тем очевиднее были неудачи. Типичныи пример - книга американских историков Р. Фогеля и С. Энгермана

.Время на кресте. (Fogel. Engerтan 1974), где общество, основанное на рабском труде, анализировалось в терминах современной рыночной

экономики. После этого в большинстве случаев американская новая экономическая история старалась не углубляться в периоды, пред­ шествовавшие окончанию Гражданской войны в США, или предпо­ читала ограничиваться историей нерабовладельческих штатов.

,Политическое лицо представителей «новойэ истории прежде

всего определялось провозглашенным интересом к широким массам как к главному, но 4<забытому. субъекту истории. В области обработ­

ки источников «новые» историки также произвели настоящий пере­ ворот, широко используя математическиеметоды, позволившиев CBO~ очередь освоить огромные массивы статистики, дотоле недоступнои историкам. Но главный вклад еновык историй» В историческую на­ уку состоял не столько в распространении количественных методов или компьютерной обработки массовых источников информации, сколько в активном использовании теоретических моделей для ана­ лиза прошлых обществ. Наконец, ориентация «новойэ истории на теоретические достижения социальных наук, новые источники и

методы их обработки и принципиально новую тематику привела в

ее стан многих молодых талантливых ученых.

Местоположение истории в системе знания определяется так­

же условностью и неопределенностью границы между научным и

художественным методами познания прошлого, иначе говоря, меж­ ду историей как наукой и историей как искусством. • Если история и "не менее, чем наука", то она, вне всякого сомнения, и нечто боль­ шееэ, - писал Р. Коллингвуд (Коллингвуд 1980 [1946], с. 237). А. Гу­ лыга в статье .0 характере исторического знания. (Гулыга 1962) напоминал, что о близости истории к искусству известно довольно

давно и что в античном мире еэта идея олицетворялась символиче­ ским образом музы истории - Клио•.

Историкив большеймере, чем представителидругихсоциальных наук, испытывают ограниченность возможностей человеческого по­

знания, которые относятся ко всем дисциплинам, изучающим че­

ловека. Социолог Р. Нисбет так определил эти пределы: во-первых, все попытки постижения реальности содержат в себе элемент искус­

ства, независимо от претенциозностиметодологии и компьютерных методов; во-вторых, сколь бы велико ни было стремление к объек­ тивности и истине, невозможно избежать ограничений, налагаемых формой исследования; и, в-третьих, многие слова, с помощью кото­

рых представители социальных и гуманитарных наук описывают реальность, невыразимо метафоричны (см.: Stone 1987, р. 42).

Спор о том, что есть история - наука или искусство, - далеко не нов, и уж во всяком случае он старее модного спора об идиогра­ фическом или номотетическом характере исторической науки.

Еще Аристотель, сравнивая историков и поэтов, утверждал: «Раз­ личаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой - о том, что могло бы быть. (Аристотель. Поэтика 9, 1451Ь). В противопо­ ложностьАристотелюафинскийлогографи учитель риторикиИсок­ рат (436-338 до н. э.) прямо объявил историю риторикой. Эту тен­ денцию унаследовалаи римскаяисториография.Например,в диалоге

.0 законах. Цицерон (106-43 до н. э.) высказывался за то, чтобы историю писали поэты. Правда, как заметил М. Барг, Цицерон .про­ водил различиемежду "всеобщей"(связной)историей,в которойвещи выступаютв связи, соизмеримымидруг с другом, и "частичной"(моно­ графической)историей, в которой освещаетсякакой-нибудьодин изо­ лированныйэпизод. В первом случае историк следует хронологии,его

цель - истина и польза, во втором случае задача более сродни поэзии и на первый план выдвигается удовольствие. (Барг 1979, с. 30)16.

Еще более категоричную позицию занимал знаменитый Ритор Марк Фабий Квинтилиан (ок. 35 - он, 100), которыйписал: •... Исто­ рия имеет определеннуюблизость к поэзии и может рассматриваться

как род поэмы в прозе, когда она пишется с целью повествования,а не доказательстваи предназначенаот начала и до конца... не для мону­

ментальных нужд... а для описания событий для пользы потомков», Исходя из этого он различал три рода повествования: 1) вымышленное (каким оно предстает в поэмах и трагедиях), 2) реалистическое (ка­ ким оно предстаетв комедиях),3) историческое (в котором излагается

действительный ход вещей) (Quintilian. lnstitutia oratoria 11,4, 2-3; цит. по: Барг 1979, с. 30).

Дискуссия вокруг сформулированного Аристотелем различия между историей и поэзией (литературой)возобновиласьна пороге Но­ вого времени, в эпоху Возрождения,и продолжаетсяпо сей день (еще один пример преемственностиевропейскойкультурной традиции).

Так, Ф. Бэкон в начале ХУН в. полагал, что «под именем по­ эзии мы рассматриваем... историю, произвольно воссозданную фан­ тазией писателя. (Бэкон 1977-1978 [1623], с. 176). В свою очередь Декарт, во многом определивший представления о «новой науне», сформировавшиесяв ХУН в., считал историю родом литературы, а не наукой.

Позднее немецкие романтики XVHI-XIX вв. возродили тради­

ции творческого, интуитивного, эстетического подхода к истории:

например, для Шеллинга наиболее адекватной формой постижения прошлого было «иогорическое искусство».

Вконце XIX - начале ХХ в. тезис о принадлежности истории

кискусству отстаивал молодой Б. Кроче. Таких же взглядов при­ держивалея Б. Расселл, основываясь на том, что история - область духа человеческой личности и ее реконструкция историком возможна только потому, что он сам личность и обладает духовностью. Типич­

ное обоснование этой позиции мы находим у Г. Зиммеля: • Как мо­ гут чисто субъективные картины, созданные умом историка, проеци-

16 Напомним, что авторство крылатых выражений 4<ИСТОРИЯ - свет ис­ тины. (lux veritatis), 4<ИСТОРИЯ - учительница жизни. (magistra vitae), равно как и присвоение Геродоту титула • отца историиь , принадлежит Цицерону (Цицерон. О законах 1, 5).

роваться в прошлое и расцениваться как описание того, что в дей­ ствительностипроивошло?» (Зиммель 1898 [1892], с. 163).

В60-е годы нашего века Ролан Барт снова вернулся к вопросу

охарактере исторического познания: .ДеЙствительно ли описание событий прошлого, отданное... в распоряжение исторической "нау­ ке", обеспеченноевысокомернымигарантиями"реальности",обосно­ вываемое принципом "рационального" объяснения... отличается, в силу своей неоспоримой значимости или каких-то специфических характерныхчерт, от воображаемогоописания, каковое можно найти в эпосе, романе или драме?» (Barthes 1967, р. 65). И сам же дал ответ: «Исторический дискурс не следует за реальностью, скорее он только обозначает ее путем бесконечного повторения того, что она имела мес­

то, но это утверждение не представляет собой ничего кроме очевидной подкладки всех исторических описаний» (Barthes 1967, р. 73-74).

В то же время, замечает французскийисторик Д. Мило, «как и

всякое сравнение, сравнение ученого, художника и историка имеет свои границы. Прежде всего, различна природа реальности, с кото­ рой имеет дело каждый из них. В этом плане соответствующиеобя­ зательствасильно отличаютсядруг от друга. Историк, как и ученый, вынужден обращаться с явлениями, какими они были в действи­ ·тельности(wie es eigentlich gewesen ist), в то время как художник вправе говорить о том, "что могло бы иметь место в силу правдоподобия или необходимости", говоря словами "Поэтики" Аристотеля» (Мило 1994 [1990], с. 191). По отношениюк реальностиискусство выступает как область свободы (Лотман 1992, с. 233), ибо обладает свойством пре­

вращать условное в реальное и прошедшее в настоящее.

Безусловно, в арсенале познавательныхсредств историка образ­ ное мышлениезанимаетзначительноеместо.• В том-тои заключается трудностьусловий историческоготаланта, - писал В. Белинский, - что в нем должны быть соединены строгое изучение фактов и мате­ риалов исторических, критический анализ, холодное беспристрастие с поэтическим одушевлением и творческой способностью сочетать события, делая из них живую картину, где соблюдены все условия перспективы и светотени» (Белинский 1955 [1843], с. 52-53).

Как отметил М. Блок, крайние позиции в вопросе о характере исторического познания породили две тенденции в историографии: жесткий подход социологической школы, когда за бортом остава­ лось все, что не поддавалось рациональномуобъяснению и не укла-

дывалось в схему, и последовательноеотношение к истории как к

эстетическойигре (Блок 1986 [1949], с. 12-13).

Надо отметить, что не только историческоесочинение, но и лите­

ратурное произведение на историческую тему - это в определен­

ном смысле пограничный жанр. Писатель, как и историк, может воссоздать исторический облик прошлого, хотя художественное вос­ создание отличается от научного. Опираясь на исторические данные, писатель полагается на творческий вымысел. Он свободен в созда­ нии контрфактической истории, размышляя не только над тем, что было, но и над тем, что могло бы быть в данных исторических усло­ виях. Обращаясь к прошлому для того, чтобы раскрыть определен­

ные идеи и взгляды, писатели широко использовали исторические

аллегории. Тем самым у исторической литературы изначально были очень свободные отношения не только с вымыслом, но и с историче­

ским временем.

Для писателей обращение к истории - вередко прием «осгра­ ненияэ , означающий снятие привычности, превращение знакомого предмета в чуждый. Понятие остранения было сформулировано В. Шкловским в статье 1917 г. "Искусство как приемь" . •Автома­ тизация (восприятия. - и. С., А. п.) съедает вещи, платья, мебель, жену и страх войны... вещи, воспринятыенесколько раз, начинают

восприниматьсяузнаванием: вещь находится перед нами, мы знаем

об этом, но ее не видим». Задача искусства (во всяком случае аван­ гардного), по мнению Шкловского,состоит в том, чтобы «остранитьэ знакомую вещь, поместив ее в непривычный контекст (Шкловский

1983 [1917], с. 15).

Как писал У. Эко, в литературе существует три способа расска­ зывать о прошлом. Первый - когда прошлое используется как пред­ лог, как фантастическая предпосылка, дающая свободу воображению. Второй - • роман плаща и шпаги в духе Дюма». В этом случае узнаваемость прошлого обеспечивается «наличием персонажей, взя­ тых из энциклопедии (Ришелье, Мазарини), которые здесь совершают действия, не зафиксированные в энциклопедии (интриги с миледи, Сотрудничество с неким Бонасье), но не противоречащие тому, что сказано в энциклопедии». Эко называет это обстановкой так назы­ ваемой подлинности, потому что и реальные, и вымышленные герои действуют, руководствуясь общечеловеческими мотивами, не увязан-

17 По типографскому недосмотру слово .остраннение.. было набрано с Одним «н .., затем ошибка стала традицией (Гулыга 1978, с. 34).

ными жестко с психологическими и моральными характеристиками времени.

Третий способ представить прошлое, по Эко, как раз и есть исто­ рический роман, в котором реальные или вымышленные герои говорят и действуют так, как должны были говорить и действовать люди того

времени, которое описывается в романе (Эко 1989 [1980], с. 464-465).

Резкое возрастаниестепени свободы по отношениюк реально­

сти делает искусство полюсом экспериментирования.Искусство со­ здает свой мир, который строится как трансформациявнехудоже­ ственнойдействительностипо закону: .если - то... » (Лотман 1992, с. 234). Постмодернистское направление в исторических исследова­

ниях предельно развило именно эту особенность исторического по­ знания. Граница между фактом и художественным вымыслом, кото­ рая когда-то казалась четкой, в постмодернистскуюэпоху подверглась эрозии. (На самом деле только сейчас стало ясно, что эта граница всегда была открыта.)

На этой пограничной территории мы находим таких писате­ лей, как Г. Маркес и У. Эко, романы которых представляют собой

попытку восстановить прошлое художественнымисредствами, но с по­ зиций сегодняшнего объективного знания. Здесь же можно назвать

авторов, которыхпривлекаетидея созданиятак называемого «нехудожв.

ственногоромана», таких, как Т. Капоте (.Хладнокровноеубийство»,

1965) или Н. Мэйлер (.Армии тьмы», 1968 - о марше протеста в Пентагон с подзаголовком «История как роман/Роман как история»; см.: Weber 1980). (Отсюда споры о художественных достоинствах изве­

стных литературных произведений, например, исторических рома­

нов А. И. Солженицына.) Литераторы давно использовали в своих

текстах документы, газетные публикации и другие исторические источники. Л. Толстой, например, включил в повесть «Хаджи-Му.

рат» подлинное письмо кавказского наместника графа Воронцова. Беллетристам, которые пытаются писать «романы как историю», В научной среде соответствуют историки, способные писать «исто­

рию как роман». Так, В. Белинский писал: «Читая "Историю завоева­ ния Англии норманнами" Огюстена Тьерри, как его же "Рассказы о

временах меровингских", думаешь, что читаешь роман Вальтера Скот­ та; а между тем в этих сочинениях знаменитого историка француз­ ского нет ни одной черты, которая не основывалась бы на фактах и не подтверждалась бы хрониками; но и те, которым коротко и уче­ ным образом знакомы были эти хроники, в творениях Тьерри впер-

вые познакомились с той и другой эпохой, удивляясь, что В этих

творениях могло оказаться столько жизни, поэзии и разумности»

(цит. по: Далин 1981, с. 15-16).

В1966 г. американскийисторик Х. Уайт обвинил своих коллег

втом, что они все еще живут в XIX в., веке реализма, и призвал их использовать формы современной художественной репрезентации

(White 1978 [1966]). Однако если автор художественного произведения с помощью воображения создает свой материал, то «для историка любое отступление от архивного материала - непростительный грех» (Стоун 1994, с. 169). Действительно, сейчас существует небольшая

группа историков, которые экспериментируют с е творческим

nonfiction». Например, известный историк Голо Манн, сын знаменито­ го Томаса Манна, написал биографию генерала XVIII в. Альбрехта 'фон Валленштайна'", использовав для достижения научных целей ме­ тод потока сознания, и сам назвал свою работу «совершенно настоя­ щим романом». Впрочем, английский историк п. Берк, приводящий этот пример, примечания Манна находит более убедительными, чем его текст (Burke 1993, р.128). Своей сознательно литературной мане­ рой славится итальянский историк К. Гинзбург.

Представление о времени действующего, сформулированное как

научное понятие психологами, в исторических исследованиях, ко­

нечно, не избежало и влияния беллетристики. То же самое спра­ ведливо будет отнести к методам вживания, вчувствования, интуитив­ ного ощущения прошлой, «другой» эпохи. Такой, например, стала для историков уникальная попытка М. Пруста, для которого история вообще не процесс, а поток калейдоскопических изменений. Пруст,

,этот исследователь утраченного времени как такового, «наотреа от­ казывается навязывать прошлому схему настоящего, практикуя стро­

гое невмешательство, решительно уклоняясь от какого-либо конст­ руирования... Вместо того чтобы реставрироватьутраченное время, он довольствуетсясозерцаниемего обломков»(Ортега-и-Гассет1991 [1923а], с. 179). Многие попытки антипрезентистскогонаписания истории, характерные для наших дней, осуществляются вполне по букве Пруста (в духе • невозможно»).

На протяжении веков эволюционировали не только способы исторического познания, изменялись и функции истории. Несмотря

18 Валленштайн, Альбрехт Венцеслав (1583-1634) - полководец, глав­ Нокомандующий имперской армией в Тридцатилетней войне.

на то, что история долго находилась вне общепризнанной системы научного знания, авторитет ее был высок. Например в 1559 г. в Анг­ лии было опубликовано .Зерцалодля правителейь - собрание сти­ хотворных трагедий на исторические темы. И каждая трагедия, в основе которой лежала судьба какой-либо исторической личности, сопровождалась проааическим комментарием, указывавшим, какой исторический урок из нее можно извлечь (Баре 1979, с. 111).

Культурно-политическиефункции, выполняемыеисторией, пе­ речень которых мы обнаруживаемво многих трудах по историогра­ фии, обеспечивали удовлетворение многочисленных социальных потребностей. Например, потребностив житейской мудрости (начи­ ная с .прагматическоЙистории. Макиавелли). Гуманисты, высоко поднявшие авторитет истории, наделяли ее .двумя "общественно­ полезными"функциями: она должна была служить школой морали и школой политики. (Варе 1979, с. 32). Историю использовалидля легитимизациивласти, доказательстваблагородствапроисхождения, нахожденияобщего языка между разными социальнымиили наци­ ональнымиобщностямиили утверждениянациональногопревосход­ ства. С помощью истории обосновывали необходимость возврата к прошлому (романтизм), воспевали настоящее и конструировалибу­ дущее. Ей также всегда приписывали способность давать воспита­ тельныеуроки (начиная с .моральнойистории. Плутарха). И кроме того, особеннона любительскойстадии, до второй половины XIX в.,

история служила развлечениемдля тех, кто ею занимался.

Начиная с Ренессанса, и особенно в XIX в., престиж истории был необыкновенновысок. Для этого периода характерны бурный рост историческогосознания, всеобщийинтерес к истории. Историю стали рассматриватькак средство обеспечениянациональногоедин­ ства, воспитания граждан и даже орудие националистическойпро­ паганды. Тогда же история была поставленана службу государству, а многие известные историки состояли на государственнойслужбе, занимая высшие государственные должности. Особенно покавате­ лен пример ФранциисерединыXIX в., где два популярнейшикисто­ рика, Тьер и Гизо, возглавлялисоперничающиеполитическиепартии, а затем их есбросилиь другие историки - Луи Блан, Токвиль и

Наполеон III (3елдин 1993 [1976], с. 157).

НО к концу XIX в., как отметилР. Коллингвуд,с историейслу­ чилось нечто подобное тому, что во времена Галилея произошло с естествознанием,.(только очень невежественныйили же очень уче-

ный человек рискнул бы кратко сказать, что же именно), внезапнои

в громадной степени ускорившее движение историков вперед и рас­

ширившее их кругозор. (Коллингвуд1980 [1946], с. 367).

Между 1870 и 1930 гг. история превратилась внезависимую профессиональнуюдисциплину. Историки стали писать для истори­ ков. Они большене обращалиськ образованнойпублике, они говори­ ли с горсткойпрофессиональныхколлег (Stone 1987, р. 4, 7). Историки в большинстве своем отказались от претензий на роль философов и наставников в повседневной жизни. •Как это ни парадоксально, именнотогда, когда у историипоявилосьстолькочитателей,сколько никогдараньше не было, историки стали скромнее, чем когда бы то ни было. Популяризаторовоттеснилипрофессионалы»(3елдин 1993

Историки уже не участвовали столь активно и в политическои жизни. В силу последнего обстоятельства между трепетным отно­ шением к моральным урокам истории прошлых поколений и скеп­ тическими взглядами современников образовался большой разрыв (Stone 1987, р. 3). Падение политического престижа истории объясня­ лось не только, а может быть и не столько, ее профессионалиаацией­

Произошло в своеобразном смысле возвращение к точке зрения древ­ них-греков, для которых, как отмечал английский историк Дж. По­ кок, история во многом была упражнением в политической иронии, формой размышления о том, как действия человека производят ре­ зультаты, противоположные намерениям (Pocock 1975, р. 6).

Исторический опыт ХХ в. свидетельствовал о невозможности учитывать уроки истории, показывая, что возможности индивидуаль­ ных действий жестко ограничены экономическими процессам:и, социаль- -, ными силами и политическими институтами. • Этот опыт начал осоз­ наваться представителями высших и средних слоев (а именно к ним большей частью принадлежали историки) самое позднее со времени становления индустриального капитализма, - пишет немецкий исто­ рик Ю. Кокка, - а после взрыва социальных движений XIX в., вели­ ких, в большинствесвоем непонятных,кризисоврыночнойэкономи­ ки, после мировых войн и политических катастроф ХХ в. его у»ее нельзя было игнорировать. В нижних социальныхслоях это ошуще

ние относительногобессилияотдельныхлюдей перед обстоятельства" ми появилось, видимо, гораздораньше. (Кокка 1993 [1986], с. 177)·

Интересно, что часть влиятельных историков тоскует об утр8' ченныхобщественныхпозицияхи, видимо,считаетнвадекватнойpoflt>

представителей своей профессии в принятии политических реше­ ний. Конечно, теперь речь идет прежде всего не о способности исто­

рии «учить жизни. на опыте прошлого, а о состоятельности ее экс­ пертных оценок. Как пишет Стоун, «только продемонстрировав политикам и общественности, что нам есть что сказать важного, инте­ ресного и полезного, мы, профессиональные историки, сможем добиться процветения в обществе, все более обращающемся к технике за рецеп­ тами быстрого решения своих пр06лем, и к мифотворцам, левым или правым, за уверенностью и надеждой. (Стоун 1994, с. 175).

§ 3. ВРЕМЯ ИСТОРИИ

Нормальный взрослый человек никогда не размышляет о пробяемах пространства и

времени.

Альберт Эйнштейн

у истории много общего с другими дисциплинами. Она делит с ними предмет и заимствует их методы. И в то же время отдельность ее бесспорна. Она связана с отсутствием изучаемого объекта в на­ стоящем. Именно поэтому мы считаем, что категория времени для определения специфики истории является столь же значимым кри­ терием, как предмет и метод. Ведь «историк ни на минуту не может выйти за пределы исторического времени. Время липнет к его мыс­ ли как земля к лопате садовника. (Бродель 1977 [1958], с. 134).

Время - категория познания, центральная для нашего исследова­ ния, - фигурирует в исторических сочинениях в разных ипостасях: как инструмент анализа, а иногда и как относительно самостоятельный объект изучения. Сосредоточенные на реконструкции прошлого, исто­ рики явно или неявно используют некие образы времени. По своей сути эти образы, или представления, являются инструментальными: с их помощью, а точнее, на их основе формулируются научные гипо­ тезы и выводы. Первичные представления о времени, на которые опираются историки, по существу имеют вненаучный. а именно, фи­ лософский характер. Поэтому для характеристики исторического времени нам придется хотя бы кратко остановиться на релевант­

1. Два образа времени

В философии проблема времени занимает весьма почетное мес­ то. Количество трудов, специальнопосвященныхэтой теме, исчисляет­

ся сотнями, если не тысячами, не говоря уже о том, что почти каж­

дый крупный философ так или иначе ее затрагивал!". Одной из главных тем философии времени является сакраментальный вопрос «что есть время?, который несомненно можно отнести к числу «ос­ новных вопросов философии•. Для нашего анализа, однако, сущест­ венен несколько иной вопрос, а именно, как выглядит время. Речь

идет об образе времени, складывающемсяв сознании, и о тех каче­

ствах, которыми наделяетсяэтот образ.

Анализируя взгляды крупнейших философов на проблему вре­

мени, прежде всего обращаешь внимание на то, что почти все они говорилио двух типах, точнее, образах времени. Подобныепредстав­ ления,несмотряна некоторыеразличияв способахописания,остаются практически неизменными вот уже два с половиной тысячелетия европейской истории. от античности и до поздней современности (или постмодернизма,существующегоесли не в социальной жизни, то, безусловно, в социальноймысли) подавляющеебольшинствофи-­ лософов, говоря О времени, мыслит категориями поразительно ус­

тойчивой структуры. Этот факт, как нам кажется, достаточноуника­ лен и представляет самостоятельнуютему для размышлений.

В европейскойкультуре четкое различениедвух образов време­ ни было впервые введено, насколькоможно судить, Платоном, хотя он сам при этом ссылался на «древних И священных философов.

(alrov) и «хронос е (XpOvo<;), которые в русских переводах традиционно звучат как «вечность. И «времяэ". Платон утверждал, что бог «за-

19 Обзоры философскихработ по проблемевремениСМ., например, в: Саре!

1961; 1971; Уитроу 1964 [1961]; Whilrow 1975; Brandon 1965; Аскин 1966; Г~юн­ баум 1969 [1963]; Молчанов 1977; 1985; 1990; Ерунов 1978; G. Sch/esmger 1980; Ахундов 1982; Рейхенбах 1985 [1928]; Алексина 1994 и др.

20 Трудность перевода заключается в том, что термины 4<ЭОН» И 4<ХРОНОС» активно использовались в множестве философских и литературных проив­ ведений, написанных на греческом языке в течение более чем двух с поло­ виной тысячелетий - от Гомерадо поздневизантиЙскихавторов. Естественно, что разные авторы, среди которых были и собственно греческие философы, и

мыслил сотворить некое движущееся подобие вечности; устрояя небо, он вместе с ним творит для вечности, пребывающей в едином, веч­ ный же образ, движущийся от числа к числу, который мы назвали временем. (Платон. Тимей 37d-e).

Аристотель, насколько можно судить по дошедшим до нас со­

чинениям, не анализировалспециально соотношениемежду .зоном. и .ХРОНОСОМ.,однако противопоставлял«вечную сущность (&Et Фv). и

• время (XP6vo~)•. По его мнению, «вечная, неподвижнаяи обособлен­ ная от чувственно воспринимаемыхвещей сущность... движет нео­ граниченное время. (Аристотель, Метафизика 1073а). В другом

случае он замечает, что .вечные существа, поскольку они существу­

ют вечно, не находятся во времени, так как они не объемлются вре­ менем и бытие их не измеряется временем; доказательствомэтому

<служит> то, что они, не находясь во времени, не подвергаютсявоз­ действию со стороны времени. (Аристдтеяь. Физика 221Ь).

Анализируя время прежде всего как меру движения, Аристо­ тель попутно сделал несколько замечательных наблюдений, послу­ живших основой для многих последующих рассуждений на тему о времени. Например: .Теперь есть непрерывная связь времени: оно

чается... И оно никогда не прекратится,потому что всегда начинает­ ся. (Аристотепь, Физика 222а-Ь). Или: •... Без души не может существовать время, а разве <лишь> то, что есть как бы субстрат времени. (223а). Такое впечатление, что эти высказыванияпринад­ лежат не древнегреческомуфилософу, а какому-то экзистенциалис­ ту ХХ в.!

Развернутое обсуждение различий между .эоном. и .хроно­ сом. содержится в 7-й главе третьей Эннеады Плотина (ок. 204/ 205-269/270 н. э.). Там, в частности, сформулированаиспользован­ ная позднееСв. Августиномидея о том, что «времяесть жизньдуши, пребывающаяв переходном движении от одного жизненногопрояв­ ления к другому... Существующеедо него есть вечность, не сопро­ вождающая его в течении и не сораспространяющаясяс ним. (Пло­ тин. Эннеады 111, 7, 10).

дывали в эти термины разные смыслы, не всегда соответствующиерусским

.вечность. и .время•. Об употреблениитермина .эон. см., например: Бра­ гинская 1975, где приведенатакже библиографияпо этой проблеме.

Оппозиция «вечностъ-с-времяэ продолжала оставаться исход­ ным пунктом философскихдебатов о времени в рамках христианской доктрины. Возникнув в эпоху античности как проблема разграниче­ ния сфер приложенияпонятийвечностии времени,она превратиласьв проблему отношения Бога к сотворенномуим миру. На смену эону и хроносу, отождествлявшимсяс языческими божествами, пришла идея «вечноети» (aetemitas - божественного времени) и собственно

.времени. (tempus - земного времени)".

Начало этой традиции положил Св. Августин, давший яркую характеристику «времени Бога»: еВее годы Твои одновременны и недвижны: они стоят; приходящие не вытесняют идущих, ибо они не проходят... Твой сегодняшнийдень не уступает места завтрашне­ му и не сменяет вчерашнего. Сегодняшний день Твой - это веч­ ность...• (Августин. Исповедь... 11, XIII, 16).

Не менее блистателен пассаж, содержащий размышления Св. Августина о «вемном времени•. Здесь Августин по существу предвосхитил философскую концепцию времени, приобретшую по­ пулярностьв ХХ в.: «Оовершенноясно теперь одно: ни будущего, ни

прошлогонет, и неправильноговоритьо существованиитрех времен -

прошедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожалуй,

говорить так: есть три времени - настоящее прошедшего, настоя­

щее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти су­ ществуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу:

настоящее прошедшего - это память; настоящее настоящего - его непосредственное созерцание; настоящее будущего - его ожидание. (Августин. Исповедь... 11, ХХ, 26).

Аналогичные идеи мы находим у Боэция (ок. 480-524/526):

•... Наше "теперь" как бы бежит и тем самым создает время и беспрестанность (sempitemitas), а божественное "теперь" - постоян­ ное, неподвижное и устойчивое - создает вечность (aetemitas)... "Бес­ престанность"(sempitemitas) - имя того беспрестанного, неутомимого, и потому беспрерывно продолжающегося бега нашего "теперь". (Боа­ ций; Каким образом... ).

Упомянем, наконец, известное высказывание Св. Фомы Аквин­ ского (1225/1226-1274) о том, что смысл различия между време-

21 Термин .aetemitas. активно использовалсяуже римскими авторами - Сенекой, Плинием Младшим и др. - в значении .бессмертная слава», .уве­ ковечить чье-либо имя•. Цицерон употреблял его в значении «неаапвмят­

ная древность•.

нем и вечностью «некоторые ищут в том, что вечность лишена нача­ ла и конца, а время имеет начало и конец. Однако это различие имеет акцидентальный, а не сущностный характер. Ведь <даже> если мы примем, что время всегда было и всегда будет, в согласии с утверждением тех, кто полагает движение небес вечным, то разли­ чие между вечностью и временем останется, по словам Боэция (. Уте­ шение Философиейь, кн. 5, гл. VI), в том, что вечность целокупна,

времени же это не присуще, а также и в том, что вечность есть мера

пребывания, а время - мера движения. (Фома Аквинский, Сумма теологии 1, ч- 10, 4с).

Заметим, что хотя внешне в центре христианских теологиче­ ских дебатов постояннонаходиласьпроблемасоотношениябожествен­ ного времени (вечности)и земного времени, на протяженииСредневе­ ковья трактовкаэтой оппозициипостепенноизменялась.В частности, если Св. Августин,Боэцийи Беда Достопочтенный(672/673- ок. 735) в основном интересовалисьпроблемой времени, то начиная с ХН в. В центр теологическихизысканий выдвинуласьпроблема вечности.

Отход от раннехристианской традиции начался под влиянием Аристотеля и других античных авторов, сочинения которых стали доступны европейским мыслителям в ХН в. Аристотелианцы (Си­ гер Брабантский, Св. Фома Аквинский и др.) ослабили оппозицию «Бог - мир», подвергнув сомнению представление об одинаковой бренности всех элементов мира. Св. Фома ввел промежуточное по­ нятие .век. [аеушп), поместив его между «вечностью» (aetemitas) и «временемэ (tempus), между божественным постоянством и все раз­ рушающими земными изменениями. Вечность оставалась исключи­ тельной характеристикой Бога, ниже располагались ангелы, души, небесные тела и Церковь, существование которых предполагалось неизменным и определялось идеей «века•. Самый нижний уровень иерархии занимали бренные тела, подверженные процессам разви­ тия и разрушения (Фома Аквинский: Сумма теологии 1, q. 10, 5с). Однако, по мнению большинства исследователей, эта усложненная конструкцияне отменилаоппозицию• вечность - время. в христиан­ ской доктрине, а лишь инкорпорировала в нее проблему постоянства и изменчивости. Утверждая .вневременность. некоторых элемен­ тов мира (небесных тел и Церкви), аристотелианцы тем самым на­

делили их качеством, которым прежде христианская традиция наделяла одного Бога. Что касается времени, то его содержание сво­

Но что особенно существенно, Фома Аквинский, ПО-ВИДимому, одним из первых детализировал проблему, которую, используя со­ временную терминологию, можно обозначить как темпоральное со­ знание действующего субъекта (подробнее о ней см. ниже, гл. 5). В частности, он писал, что благоразумие (prudentia), эта духовная добро­ детель (virtus intellectualis), заключает в себе, среди прочего, следующие подчиненные добродетели:

память о прошедшем (memoria praeteritorum);

-понимание настоящего (intelligentia praesentium);

-предвидение (providentia) и умение принимать в расчет буду-

щие события (sollertia in considerandis futuris eventibus) (цит. по: Зомбарт

1994 [1913], с. 186).

Переход от Средневековьяк Новомувременизнаменовался,сре­ ди прочего, замещением религиозной картины мира естественнона­ учными представлениями. Поэтому уже в ХУН в. концепция двух времен приобретает новый вид: идея божественнойвечности сменя­ ется идеей абсолютной длительности,а на смену представлениямо сущностном отличии «божественногое и «аемногоэ времени прихо­ дит тезис о наличииобъективного(абсолютного)времении его субъек­ тивного восприятия (относительного времени).

Одним из первых этот новый подход сформулировал, по-види­ мому, Р. Декарт: •... Время, которое мы отличаем от длительности, взятой вообще, и называем числом движения, есть лишь известный способ, каким мы эту длительность мыслим. (Декарт 1950 [1644],

с. 451).

Более развернутую формулировку этой идеи мы находим у Б. Спинозы: •... Длительность - атрибут, под которым мы по­ стигаем существование сотворенных вещей так, как они пребыва­ ют в действительности... Время не состояние вещей, но только мо­ дус мышления... служащийдля объяснениядлительности.(Спиноза 1957 [1663], с. 278-279). Примернотак же формулировалразличие между «длительноотъюеи «временеме г. Лейбниц: .Длительностьи протяженностьсуть атрибутывещей, но время и пространстворассматри­ ваются как нечто вне вещей лежащее и служат для того, чтобы изме­ рять их. (Лейбниц 1890 [1685]; цит по: Дубровский 1985, с. 10).

Наконец, приведем известное высказывание И. Ньютона на ту же тему: «Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо

Относительное, кажищееся или одыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами; внешняя, совершаемая при посред­ стве какого-либо движения, мера Продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного математического времени, как-то: час, день, месяц, год. (Ньюто'Н1936 [1687], с. 30).

Свое окончательноеоформлениеидея двух образов времени по- . лучила в конце XIX - начале хх в. По мере вытеснения натурфило­ софии философией человека на смену предетавлениям о наличии двух

сущ'Ност'Но разных времен пришло понимание того факта, что речь

должна ИДТИ лишь о двух разных мыслительных образах времени.

Существенный вклад в разработку такого подхода к проблеме

времени внес, по общему приананию, А. Бергсон (подробнее об этом см., например: Блауберг 1992; Capek 1971). По мнению Бергсона, сле­

дует «отличать длительность-качество, которую наше сознание по­ стигает непосредственно ... и "материализованное"время, становящее­ ся количеством благодаря своему развертыванию в пространстве.

(Вересон1992 [1889], с. 104-105).

Мысль о том, что разные типы времени есть не что иное, как разныеего образы, сосуществующиев сознании,былаособенночетко выражена в работах основоположникафеноменологииЭ. Гуссерля. Вообщеговоря, концепциявремениГуссерляимеетдва уровняклас­ сификации.На первомуровнеон выделяеттри типавремени:«объек­ тивное время. - время мира; «являющееся: время. (еявляющаяея длительноетьь] - восприятие времени; «существующее время. _ имманентное время протекания сознания. Для нас, однако, особый

интерес представляет второй уровень классификации, на котором Гуссерль рассматривает два типа «являющегося времени», т. е. два образа времени, формирующиеся в сознании (точнее, два типа вос­

приятия времени), - «объектив<ирован>ное время. и «интенцио­ нальное время. 22•

Итак, Гуссерль дает следующую характеристику процеееа фор­ мирования «объектив<ирован>ного. времени: «Возьмем событие во времени; я могу пережить его еще раз... я могу снова вернуться к нему в моем мышлении... Таким образом конституируетсяобъек­ тив<ирован>ноевремя. (Гуссер,ль 1994 [1928], с. 124). «Интенцио-

22 Мы обозначаем здесь первый тип представлений как собъектив<и­ рован>ное времяь , чтобы отличать его от собъективного времеваь , упо­ Минаемого Гуссерлем на первом уровне его классификации.

нальное» же время формируется совершенно иным образом: .Каж­ дое ощущение (т. е. первичное сознание времени. - и. С., А. П.) имеет свои интенции, которые ведут от Теперь к новому Теперь и т. д.: интенции к будущему, а, с другой стороны, интенции к прошломуь

(Гуссер,ль 1994 [1928], с. 118).

Даже у М. Хайдеггераза нарочитойтерминологическойуслож­ ненностьюизложенияпрооматриваютеядва разных образа времени. «Когда нам приходится характеризовать время исходя из настоя­ щего, мы, конечно, понимаем настоящее как Теперь в отличие от уже-не-теперь прошлого и еще-не-теперь будущего.... Так увиден­ ное, время оказывается рядом последовательных Теперь... Время, известное как рядоположностьпоследовательныхТеперь, имеется в виду, когда время измеряюти рассчитывают.(Хайдеггер1993 [1968],

с. 397).

Нарядус этим, по Хайдеггеру,существуеттак называемое«про­ странство-время. или «собственно время»: Наступающее, осу­ ществившееся, настоящее... протягивают друг другу самих себя, и это значит: протяженноев них присутствие. В этом последнем выс­ вечивается то, что мы называем пространством-временем,Под сло­ вом "время" мы только подразумеваем уже не последовательность Теперь одного за другим. Тем самым пространство-времятоже озна­ чает уже не отстояние между двумя пунктами Теперь расчисленного времени... Пространство-времяозначает... открытость, просвечиваю­

щую во взаимном протяжениинаступающего,осущеотвившегосяи на­ стоящего. (Хайдеггер 1993 [1968], с. 399).

Следует заметить, что все процитированные нами и многие дру­ гие философы не просто говорят о двух образах времени, но и пред­ ставляют их примерно одинаковым способом. Эти два образа, доми­ нирующие в философской литературе, мы условно обозначим как «Время-Г» и «Время-2., дабы избежать оценочных названий. Разли­

чия между ними можно свести всего к нескольким пунктам, кото­ рые суммированы в табл. 1.3.

1. Статичность или динамичность.

Статическая концепция предполагает реальное и в определен­ ном смысле одновременное существование событий прошлого, на­ стоящего и будущего, рассматривая становление и исчезновение ма­ териальных объектов как иллюзию, возникающую в момент осознания того или иного изменения. Динамическая концепция полагает реаль­ но существующими лишь события настоящего времени, рассматри­ вая события прошлого и будущего как реально уже или еще не су­ ществующие (Молчанов 1990, с. 101).

Подобное различение можно найти уже в работах античных философов, но наиболее четко оно было сформулированоСв. Августи­

ном, полагавшим божественную «вечность. статичной, а земное «вре­ мя. динамичным: «Годы Твои не приходят и не уходят, а наши, чтобы прийти им всем, приходят и уходят•. Душа же человека существует лишьв настоящем, «черезкотороепереправляетсяБУдУЩее,чтобыстать

прошлым.(Августин.Исповедь... 11, XIII, 16; XXVIII, 38).

На современном научном языке это различение было сформу­ лировано в начале ХХ в. в работе английского философа Дж. Мак­ Таггарта (McTaggart 1908). В рамках первого подхода, который Мак­ Таггарт назвал В-сериями событий, за каждым событием закреплена фиксированная временная точка, и события соотносятся по некоей абсолютной шкале в терминах «до. (<<раньше чемь), «одновременно. И «после. (зпоаже чемь). Во втором варианте (А-серии событий) связь между событиями устанавливается наблюдателем, для которо­ го все события упорядочены относительно его собственного времени, и связь между событиями задается представлениями о «прошлом., «настоящем. и «будущем•. Временная шкала в этом случае имеет относительный характер.

В первом случае, например, убийствоЦезаря произошло~paHЬ­

ше> Великой французской революции, а первая мировая воина -

«позже•. Во втором случае временные позиции этих тр:х С,?БЫТий могут быть самыми разнообразными:во время Галльскойвоины все онибыли «будущим.,во времяштурмаВастилииубийствоЦезар~было

«прошлым., революция - «настоящим., а первая мировая воина - «будущим., и т. д. В свою очередь «прошлое., как и «будущее., мо­ жет быть более и менее отдаленным, и восприятие (оценка, представ­ ление) событий зависят от временной позиции наблюдателя относи-

тельно этих событий.

2. Г о м о г е н н о с т ь и л и г е т е р о г е н н о с т ь.

Данная оппозиция характеризует прежде всего качественную однородность или неоднородность времени. В первом случае подра­ зумевается, что время является «пустым. или «открытым. и не имеет никакого самостоятельного содержания. Оно заполняется, только если мы помещаем в него некое событие. Это означает, что все моменты времени ничем не отличаются друг от друга, разве что положением

на некогорой условной временной оси. В соответствии же с альтер­ нативным подходом каждый момент времени имеет собственную

смысловую наполненность, задаваемую присущими тому или иному индивиду представлениями о прошлом и будущем.

Представления о качественной однородности или неоднородно­ сти времени существенным образом влияют и на его количествен­ ные измерения. В первом случае предполагается существование некоторой универсальной абсолютной шкалы времени, расстояние между отдельными точками которой зафиксировано раз и навсегда (временной интервал между двумя данными событиями всегда неиз­ менен). В рамках второго подхода никаких фиксированных проме­

жутков времени между событиями не существует и мера времени зависит от субъективных представлений каждого человека (ср.: с тех пор прошло много времени, мало времени, мгновение и т. д.).

Отсюда вытекают и различия в определении понятия «скорос­ ти течения. времени. В первой концепции время не имеет собствен­ ной меры, оно измеряется движением, т. е. в конечном счете про­