novikul_6

191

растравляя ум и душу. Причем, свое нравственное несовершенство, свою греховность, мы легко расширяем до несовершенства мира, и вот вам – мировая тоска на коммунальной кухне. Тем более, что наше настоящее вечно какое-то «не то». Мы в нем не можем и не хотим благоустраиваться, хотя и постанываем от неудобств и порой мечтаем о комфорте. Но чаще – именно мучаемся от низости настоящего, считая пошлостью даже мысль об устройстве его для себя и, главное, себя в нем. Отчасти поэтому русские особенно нетерпимы к чужому карьеризму, вещизму, потребительству.

В русской литературе с начала XIX века развивалась тема нравственных исканий, как тема мук, мук совести, мук от пустоты и всяческого убожества настоящего и, связанная с этим тема поиска возможностей наполнения жизни смыслом будущего, религиозного ли, светского ли (государственного, коммунистического), но будущего. И русская литература, да и вообще искусство России XIX века, оказалось, что называется «впереди планеты всей». Ибо, в отличие от сфер экономики, политики, права, – в сфере нравственных исканий русские прорвались в будущее, опережая и Запад и Восток, через художественную постановку жизненных проблем, характерных уже не для обособленных культур и ограниченных периодов, а для человечества, начавшего ощущать себя таковым.

Это особенно интересно еще и потому, что художественные формы профессионального искусства были привнесены в Россию. Но в разработке этих чужих форм (архитектурных, живописных, литературных, музыкальных и т. д.) сказалось видимо то, что в них (взятых с опозданием из культур другого типа!) стало вноситься многое, чего в них не могло дотоле содержаться. А потребности выражения нового в содержании естественно порождали изменения в формах. В России появились вроде бы те же, что на Западе, но совершенно преобразованные художественные стили, формы стихов, романов, опер, балетов. Стили, направления, формы, органично соединявшие в себе казалось бы несоединимое: прошлое и будущее, не столько искусства, сколько вообще культуры, выступившей в качестве сверхнациональной, всечеловеческой, по-русски пытающейся подняться над временем, над вечностью.

Надо отметить, правда, что в русскую художественную культуру XIX– XX вв. проникало многое не только с Запада, но и с Востока. Мы брали отовсюду и умели превращать заемное в свое. Чаадаев заметил как легко мы усваиваем готовые идеи, и заметил с осуждением. Конечно, это усвоение нам дорого обходилось в сфере социально-политической. Но ведь в ней не все было чужим. Мы и сами способны и на безумно-гениальные и на бредовые идеи. Другое дело как воплощаются идеи, и свои и усвоенные. Но сама сравнительная легкость усвоения и развития форм и идей из разных культур прошлого и настоящего, – это не только слабость, но и сила русской культуры.

192

В современной России происходят очередные, и видимо, существенные, переоценки ценностей и преобразования культурных смыслов. Разные поколения людей начали внезапно сталкиваться с явлениями культуры (иногда

– псевдокультуры), от которых их долго ограждали. Имеется ввиду и то, что ворвалось с Запада, а частично и с Востока, и свое, вышедшее из подполья, и вновь возникающее – полусвое, полузаемное, и еще неясно, имеющее или не имеющее отношение к культуре, а если имеющее, то какое.

Идеологический пресс ослаб. Идеология, называвшаяся марксистской, всячески обругана и действует, трансформируясь, порой до неузнаваемости. Пресса, критика заговорили разное и разными голосами. Опьянение свободой слова вылилось прямо-таки в вакханалию словесной наглости и болтовни. Все зашаталось. Ценности, казавшиеся вневременными, вечными, обсуждаются непривычно вольно. Разрушаются всяческие табу. Оскорбляются, или якобы оскорбляются, признанные (кем?) святыни русской и мировой культуры. Пропагандируется и рекламируется то, что вроде бы сиюминутно, что недавно считалось хламом, низкопробщиной, масскультом, кичем, макулатурой, порнографией или хулиганством околокультурной элиты. В уже было отлаженных за десятилетия, и едва не рушащихся, системах образования и воспитания доминирует хаос: мешанина из неизбежных остатков прошлого и вторгающегося, но пока чужеродного системам, чего-то нового.

Конечно, многое во всем этом идет в русле социокультурных процессов, общих если не для человечества, то для цивилизации западноевропейского типа конца ХХ века. Но в России и общее проявляется более резко, остро, болезненно. Да есть к тому же и то, что очевидно своеобразно. В Российской жизни и русской культуре утратилась относительная устойчивость, упорядоченность. Аморфность, в частности времени, сейчас ярко выражена во всех отношениях. И отчетливо встала проблема доминантных ценностей русской культуры, которые могли бы быть основой жизненной определенности движения «телеги» нашей жизни, в которой нас всех порядком «порастрясло». Телега эта с трудом осовременивается, направленность дальнейшего пути ее еще не вполне ясна. Однако, «лихого» ямщика («ямщик лихой, седое время», см. Пушкин А.С. Телега жизни.), который столь странно правил, – уже надо менять. Время жизни мы должны преобразовать так, чтобы к нему установилось уважительное и умное отношение, вместо крика: «пошел!...». Хотелось бы, чтобы и время, и жизнь в нем, строились активностью умного сознания и действия, по-русски, с сохранением того уникального, интересного, таинственного, если угодно, что в нас есть, того, что постижимо более чувствами, чем рассудком. Тем не менее, сейчас видимо, не задаваясь невыполнимой в нынешних условиях задачей максимализации абстрактной духовности и утверждения идеалов, хотя и самобытных, но не соответствующих реальности, – надо ставить и решать прагматические задачи, добиваясь хотя бы элементарной цивилизованности жизни и человеческих отношений. Не копируя

193

ни Запад, ни Восток, но и не отказываясь от разумного и эффективного, откуда бы оно ни шло.

Цивилизованность конечно не обязательно продуцирует культурность. Сама цивилизованность может иметь разный характер. Но культура может действительно и конкретно реализовываться в разных сферах современной жизнедеятельности (в экономике, политике, праве, быте), если сами эти сферы достаточно цивилизованны.