9253

Но ложь не может быть представлена обществу в открытом виде. На подготовительном этапе осуществляется пропаганда этих ложных ценностей. А так как она действует в обществе, то принимает форму социальной пропаганды. С легкой руки французского социолога Жака Эллюля такого рода ненамеренная пропаганда получила довольно необычное название – социологическая пропаганда. Рядом с социальной стоит и политическая пропаганда. Политическая пропаганда в отличие от социальной преследует политические цели, такие как разжигание социальной вражды или манипулирование большим числом населения в угоду малой группе. Политическая пропаганда – всегда преднамеренная попытка воздействия на массы, тогда как социологическая пропаганда появляется спонтанно, она не является результатом преднамеренного пропагандистского действия [2].

Считается, что свое начало политическая пропаганда получила в годы Первой мировой войны. Эта война создала каноны, которые действуют и до настоящего времени. Главная задача пропагандистов во все времена – перебороть сильнейшее психологическое сопротивление собственных граждан. В начале XX в., впрочем как и сейчас, никто не хотел разбираться в хитросплетениях мировой политики, чтобы понять, почему она приводит к разрухе, голоду и смерти. В любое время, в любом обществе найдется протестный слой общества, готовый пойти на баррикады против собственного правительства, лишь бы не было войны (и Россия здесь не исключение). В 1914 г. таким социальным слоем были рабочие. Так у правительства Германии были серьезные причины опасаться социал-демократов, а у правительства Великобритании – лейбористов. В результате, влиятельные чиновники из числа английских либералов использовали все возможные методы, чтобы предотвратить участие страны в надвигавшейся войне. Создавая образ врага, общество начинало верить в него, ненавидя его все больше и больше. Подмена ценностных ориентиров привела в Первую мировую войну к многочисленным жертвам с обеих воюющих сторон, революциям и отставанию в развитии многих государств.

Сегодня также можно найти массу примеров, когда политическая пропаганда приносит в жертву историю и влияет на судьбу народов. Уже упоминались события на Украине, связанные с разжиганием вражды между родственными народами, с неприятием всего русского, с переписыванием истории, восхвалением украинских националистов (С. Бандеры и др.), нападками на Петра I и других представителей отечественной истории со стороны выглядят нелепыми до неприличия. Когда у власти заканчиваются реальные аргументы, в ход идет пропаганда. Однако это работает. И что самое страшное – все это находит поддержку не только внутри маргинального сообщества, но и со стороны. В дестабилизирующий процесс оказалась вовлечена даже Православная церковь. Константинопольский патриарх Варфоломей инициирует автокефалию (независимость) украинской православной церкви от Московского Патриархата, отменив 11 октября 2018 г. решение патриарха Дионисия IV и Синода Константинопольского патриархата,

219

согласно которому в 1686 г. Киевская митрополия перешла в состав Московского Патриархата навечно.

Таким образом, можно сделать вывод, что истина, ложь и пропаганда в политике, а за нею и в истории, идут рука об руку. В поисках истинны общество может заблуждаться и нередко идти по ложному пути, однако нельзя отрицать, что именно пропаганда зачастую становится действенным инструментом создания и аргументации ложного пути.

Историческая наука в идеале должна освободиться от политического влияния. В ней не должно быть места фальсификациям тенденциозности, мифам. Ложные теории и концепции должны активно опровергаться.

Список использованной литературы:

1.Батищев Г.С. Истина и ценности // Познание в социальном контексте. –

М.: РАН, 1994. – С. 61 - 78.

2.Белоусов А.Б. Что такое социологическая пропаганда // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. – 2018. – № 3.

–С. 110-122.

3.Белоусов А. Гимн ненависти: каноны пропаганды в Первую Мировую Войну. URL:

https://republic.ru/world/gimn_nenavisti_kanony_propagandy_v_pervuyu_mirovuyu _voynu-1138037.xhtml (дата обращения: 12.10.2018)

4.Вяземский Е.Е. Проблема фальсификации истории России и общее историческое образование: теоретические и практические аспекты // Проблемы современного образования 2012, №1, 28-43

5.Грачев Г., Мельник И. Манипулирование личностью. – М.: Эксмо,

2003. – 112 с.

6.Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке) /Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2001.

7.Козлов В.П. Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XVIII - XIX веков. – М.,1996

8.Лукманова, Р.Х. Гармоническая многомерность истины: монография. – Уфа: РИЦ БашГУ, 2016.

9.Мелетинский Е.М. Миф и двадцатый век / Избранные статьи. Воспоминания. – М.: 1988.

10.Мифы и мифология в современной России / Под ред.К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. – М.: АИРО-ХХ, 2000.

11.Нестор Летописец Повесть временных лет URL: http://svt-

luka.prihod.ru/users/69/1101269/editor_files/file/letopisec_nestor_povest_vremennyh _let.pdf (дата обращения: 7.11.2018)

12.Татищев В. Н. Собрание сочинений: В 8-ми томах Репринт с изд. 1963, 1964 гг . – М.: Ладомир, 1994. – Т. 1. История Российская. Часть 1.

13.Философский энциклопедический словарь. – М.: ИНФРА–М, 1997. –

576 с.

220

14.Фроянов И.Я. Загадка крещения Руси. – М.: Алгоритм. 2007. – 336 с.

15.Шпалтаков В. П. Модернизация социально-экономической системы России (теория, история и современность): Монография. – Омск, 2014. – 198 с.

16.Указ Президента Российской Федерации от 15 мая 2009 г. №549 «О Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» // URL:

http://archives.ru/documents/decree/ukaz549.shtml

221

Глава 16.

РЕЛИГИЯ, НАУКА И СОЗДАТЕЛЬ ИСТИНЫ

Кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры философии ФГБОУ ВО «Челябинский государственный университет», г. Челябинск

Шрейбер Виктор Константинович

1. Что такое создатель истины. По убеждению австралийского материалиста Дэвида Армстронга, дискуссии вокруг теории создателя истины представляют собой один из самых «сулящих» моментов в современной метафизике [5, p.61]. Исток тематики можно обнаружить в «Человеческом познании» Рассела. Размышляя о природе убеждения в истинности той или иной пропозиции, он вводит идею «фактов-верификаторов» как таких, «которые, если они действительно существуют, делают веру истинной» [2, c.165]. Однако этот ход мысли у него не получил развития. Термин «верификатор» не удачен. Для поколения, которое, вроде бы, размежевалось с логическим позитивизмом, термин нес привкус той самой теории, от которой оно пыталось освободиться.

Начало нынешним дискуссиям положила статья британских философов Малинина, Симонсона и Смита 1984 года «Truthmakers» [14]. Они репрезентировали гипотезу создания истины как дополнение и новое слово в корреспондентской теории истины. Авторы обратили внимание на то, что атомарные эмпирические предложения вроде «Джон поцеловал Мэри» имеют создателей истины, - обычно это события или тропы, соответствующие (corresponding) основному глаголу рассматриваемой пропозиции. Исследователи подвергли анализу возможности распространения этой идеи на другие разновидности утверждений, но воздержались от признания макси- малистской концепции создателей истины (truthmakermaximalism), согласно которой любой носитель истины имеет своего создателя истины.

Со временем концептуальный аппарат теории разросся. Его костяк образован тремя основными понятиями. Ими являются носитель истины (atruthbearer), то есть некое содержательное утверждение, truthmaker или создатель истины. Подчеркну, что в контексте этих споров «создатель истины» вовсе не является синонимом понятия бога. Под ним понимается тот фрагмент внешней реальности, благодаря которому рассматриваемое утверждение обретает качество истинности. Наконец, третий базовый компонент концепции

— это отношение между носителем истины и её создателем, «труфмейкером». Соответственно, создателем ложности утверждения является та существующая реальность, благодаря которой данное утверждение становится ложным. По существу, эти понятия описывают то же самое отношение, что и корреспондентская теория истины. Но отождествлять эти теории будет заблуждением. Теория корреспонденции предлагает определенную концепцию природы истины и по существу этой концепцией и является, тогда как теория

222

создателя истины (СИ) вопрос о природе истины обходит. Ключевая проблема теории СИ - это объяснение отношения создания истины. Когда объект X служит создателем истинности некоторого утверждения Y, какова природа того отношения, в котором находятся X и Y?

Почти все согласны, что создание истины не является взаимно однозначным отношением (a one-one relation). Иными словами, объект в принципе может быть создателем истины для множества истин, и любая истина может иметь множество создателей. Сократ считается создателем истины не только для «Сократа», но и для утверждений «Сократ - это человек» и «люди существуют». Ибо невозможно, чтобы человек, которого звали Сократом, существовал, а любое из этих предложений было ложным. Аналогично, «люди существуют» обретает свою истинность благодаря множеству вещей — фактически любой вещи, которая является человеческим артефактом. Отсюда, вопрос, что служит создателем истины для данной истины, может стимулировать пустопорожние споры, поскольку нет необходимости, чтобы ис- тины имели только одного, уникального создателя истины.

Другая примечательная особенность отношения, на которой настаивает Армстронг, заключается в его внутреннем характере. То есть, природа истины и природа того, что делает эту истину истиной, являются единственными вещами, вовлеченными в данное отношение [5, p.75]. (Внутреннее отношение Армстронга стоит близко к понятию взаимодействия в советской традиции.) Внутренние отношения многообразны, встречаются повсеместно и поэтому обычно не вызывают особого интереса. Этим, по мысли Армстронга, объясняется то, почему такие отношения часто упускаются из виду.

Многие сторонники этой теории полагают, что отношение создания истины имеет онтологический аспект или, в более сильной по модальности версии, «необходимо, что каждая истина имеет своего создателя истины». В терминах возможных миров, эту мысль можно выразить так: X требует Y, если и только если всякий возможный мир, в котором существует X, является миром, в котором Y истинно. Детерминация мыслится обязательной составляющей созидания истины, потому что благодаря такой связи существование создателя истины является достаточным условием для истины. Если бы существования Х было недостаточно, чтобы гарантировать истинность Y, тогда X не мог бы адекватно объяснить или описать истинность Y. Забегая вперед, отметим, что теистические концепции тяготеют именно к такой логически необходимой версии.

Кроме вопроса об особенностях и метафизической природе отношения создания истины широко обсуждается степень общности теории создателей истины. Каждая ли истина имеет создателя? Или наличие создателя есть привилегия некоего ограниченного подмножества истин? Этот вопрос разделил исследователей на максималистов и минималистов. Максималисты, как мы уже отмечали, признают, что создатели есть у всех истин. Такова точка зрения Армстронга. Сторонники минималистской концепции (non-maximalism) оспаривают этот тезис; по их мысли, некоторые типы истин не имеют своего

223

создателя. Таковы, в частности, отрицательные истины. Что, к примеру, может служить создателем истины для утверждения «в этой комнате нет слона»? Рассел в этом контексте вводил идею отрицательных фактов. Но она спорна. Когда он предложил эту идею на семинаре в Гарварде, то, по его же соб- ственным словам, «произвел нечто вроде бунта».

Особенно проблемными являются отрицательные экзистенциальные утверждения общего характера. Минималисты здесь обращаются к контрпримерам. Рассмотрим для примера негативную экзистенциальную истину «хоббитов не существует». На первый взгляд, предложение верно именно потому, что в реальном мире хоббитов нет. Однако создателем истины для отрицательной экзистенциальной пропозиции должна быть некая сущность, существование которой исключает существование хоббитов. Среди «позитивных» сущностей мира нет ни одной, которая могла бы гарантировать не существование этих придуманных Толкиеном существ. Все живые существа, населяющие Землю, взятые вместе, не гарантируют отсутствия хоббитов. Пусть они все существуют, но при этом где-то далеко-далеко могут существовать и хоббиты. Только если мы сумеем соединить существование живых существ с фактом, что они представляют собой исчерпывающий список существующих животных, нам удастся найти создателя истины для данного негативного экзистенциального утверждения.

Аргументов в пользу максимализма немного. Его защитники подчеркивают интуитивную очевидность и приемлемость своей позиции. Сопротивление максимализму, по их мысли, ведет к отрыву истин от реальности вообще. Такая «сырая истина» (brute truth) оказывается истиной без объяснения и приобретает онтологически загадочный характер. Ещё одна линия защиты максимализма состоит в апелляции к существенности связей между истиной и создателем; наличие создателя является существенным (необходимым) условием бытия истины. Этот вариант исходит из тезиса, что ни одно утверждение нельзя принимать в качестве истины, если нет соот- ветствующего создателя. Первые наметки этого хода мысли предложил Ансельм в своем онтологическом доказательстве бытия бога. В рассуждениях Ансельма был момент софистики. Его показал Кант в критике онтологического аргумента.

Эта линия защиты максималистов становится проблемной, когда речь заходит об истинностном содержании беллетристики и религиозных истин. По отношению к последним определенную остроту приобретает вопрос о том, какие объекты могут быть носителями истины. Понятно, что тот, кто глубоко привержен идее создателей истины и одновременно сомневается в том, что для определенного вида носителей истины можно найти творца истины, будет ставить под сомнение статус данного носителя qua носителя. И насколько можно проникнуть в глубь веков, споры относительно сакрального статуса той или иной реликвии сопровождали историю церкви с самого её возникновения.

224

2. Создатель истины и беллетристика. Случай хоббитов можно рассматривать в казуальной перспективе. Но как быть с художественной литературой? Она вкупе с живописью, музыкой и другими искусствами образует целый мир идей, концептов, переживаний и образов. Эстетическая сфера составляет неотъемлемую часть духовной культуры человечества. Многие исследователи подчеркивают её значимость в плане человеческого самопознания. Однако от романов и до балета художественное творчество пользуется вымышленными персонажами и придуманными сюжетами. Что может быть создателем истины при таком положении дел в эстетической сфере? Ответ на этот вопрос может стать подспорьем при обсуждении отношений между истиной и религиозным сознанием. В поисках ответа мы ограничимся беллетристикой. Другими словами, в качестве носителей истины будут рассматриваться лингвистические структуры (предложения или суждения). Да, и ещё одно замечание. В некоторых рассуждениях я буду опираться на концепцию возможных миров Дэвида Льюиса.

Чтобы придать идее создателя истины статус общего принципа, нужно быть уверенным, что в случае каждой, а не только экзистенциальной истины существует создающая её сущность. Обеспечение этого вывода означает, среди прочего, уверенность, что квантификатор «нечто» в соответствующих утверждениях обладает объективируемым (objectual) содержанием. Такая объектная интерпретация иногда проблематична («поскольку Пегаса не существует, наверняка чего-то не существует»). Эта познавательная ситуация очень широко представлена и в религиозной сфере.

Художественные истины связаны с вымыслом и по отношению к нему делятся на две группы: внутренние и внешние. Первая группа описывает героев и сюжет. Вот как они выглядят в известном романе Пушкина. Онегин «по- французски совершенно / Мог изъяснятся и писал»; «читал Адама Смита / И был глубокий эконом, / То есть умел судить о том, / Как государство богатеет».

Внешние истины отображают отношение между произведением и контекстом: «“Евгений Онегин“ - это энциклопедия русской жизни первой трети XIX века», «Старшеклассники обычно с большим пиететом относятся к Онегину, нежели к Ленскому», «Онегин явился предтечей типажа лишнего человека». Создатели этих истин связаны со своим предметом в лучшем случае частично. Ведь никакого Онегина и Ленского в натуре не было. В теории литературы есть кандидаты на роль создателей истины для подобных утверждений. Однако они не дают онтологического обоснования. Впечатление истинности создается множеством «квази-фактов» [12, p.199].Идея квази- фактов возникает благодаря возможности устанавливать истину без соответствующего создателя истины. Под «квази-фактами» и «квази-положени- ем дел» профессор из Окленда Фредерик Крон предлагает понимать ситуации, где мы некритически апеллируем к разговорам о «фактах» или «состояниях дел», чтобы указать, что делает то или иное утверждение истинным, но где нет очевидных причин истолковывать такие разговоры как отвечающие реальному положению дел. Если хотите, «квази-факты» - это то самое «нечто», которое

225

остается в нашем рассуждении о создателе истины после того, как этот последний будет истолкован посредством подстановки (или замещения).

Льюис выделяет три источника истинности художественного произведения. Первый это явное содержание вещи (сюжет, герои, их действия и т.д). Вторым является «фон» (background), состоящий из реальных фактов нашего жизненного мира и верований (убеждений, представлений), которые распространены и воспроизводятся в обществе, где и для которого данное произведение было создано. К ним присоединяется ещё один, пожалуй, вспомогательный источник; это перенос идейного материала из одного художественного произведения в другое [13, p.273]. По существу речь идет о художественной традиции. (К слову, в Татьяне угадываются черты Элоизы - героини романа Жана Жака Руссо.) Совмещение этих трех источников ограничивает диапазон возможных интерпретаций художественного вымысла и тем самым облегчает постижение его истинностного содержания. Таким образом классификация Льюиса вводит полезные уточнения в деление источников истинности на «внутренние» и «внешние», которое предложил Крон.

Завершая наш коротенький экскурс в особенности создателя художественных истин, отметим, что их жизненное правдоподобие обеспечивается не телесной субстанцией персонажей, не реальным их существованием, но той суммой свойств и отношений, в которые эти персоны втянуты и которые обладают важной для современников идейно- эмоциональной значимостью. Вымышленные герои становятся фокусом читательского внимания, они помещаются в реальный жизненный контекст (напомню в этой связи настольную статуэтку Наполеона, которую Татьяна увидела в кабинете Онегина) и наделяются конкретными чувственно воспринимаемыми чертами. Эти черты приближают внутренний облик героя к мыслям и чувствам людей того времени и помогают последним разобраться в своей собственной жизни. Но предпосылкой такого озарения является признание того, что черты героя воспроизводят реальные характеристики живых людей, они отображают жизненные реалии и потому могут оцениваться на свою истинность.

И как мы увидим дальше, многие из этих особенностей эстетических СИ будут успешно работать и в религиозной сфере.

Стандартным приемом современных апологетов является акцент на принципе дополнительности религии и науки: наука отвечает за техническую, материальную сторону жизни, предмет же религиозной заботы - человеческая нравственность, смысл жизни и ценности. Так, например, полагает наш патриарх. И с этой точки зрения разговоры об истинностной составляющей религии представляются несколько искусственными. Однако религиозное сознание является разновидностью мировоззрения и как таковое оно включает в себя картину мира, то есть предлагает своеобразную онтологию и, стало быть, подлежит оценке на соответствие.

226

3. Становление опытной науки и христианство. Хотя XX век в России прошел под знаком марксизма, отношение нашей интеллигенции к религиозным идеям было сформировано ещё позитивистской философией и за исключением «воинствующих» радикалов оставалось скептическим. Мы, как и интеллигенция Запада, часто полубессознательно принимали доктрину неумолимого прогресса, согласно которой рост знаний сам по себе ведет к торжеству науки и превращению религии в пережиток - примерно так же, как желудь становится дубом.

И все же известны цивилизации, которые возникали и исчезали безо всякой науки. Тип мышления, который известен нам как научный с его акцентом на эксперименте и математике, возник только в одной культуре - западноевропейской — и ни в какой другой. Наука не является «естественным» институтом. Любознательность по отношению к миру - это действительно естественная установка, но институт науки есть нечто большее. Она руководствуется нормами, которые должны быть усвоены, она создает практики и методы, которые должны быть переданы от поколения к поколению в формальном процессе образования. Короче, она является изобретенным институтом, институтом культуры. Наука, вопреки представлению Аристотеля, не могла взрасти из инстинкта. Она требовала особой почвы для своего рождения и расцвета. «Лишенная этой почвы, она столь же способна (as capable of) к распаду и гибели, как и любая другая человеческая деятельность, вроде религии или государственного управления» [7, pp. 95–96].

Что же явилось этой особой почвой? Историко-научные исследования, развернувшиеся со второй половины двадцатого столетия, показывают, что среди факторов, способствовавших рождению «новой» науки, заметное место принадлежит христианской вере. Историки-позитивисты трактовали отношения между наукой и религией как войну [17]. Тем не менее, концепция эта ошибочна. Ученый, живший между 1500 и концом 1800-х годов, жил совсем в другом мире, нежели нынешний. Тогдашний ученый, как правило, был верующим и не считал занятия наукой и религиозность несовместимыми. Напротив, его мотивацией для изучения чудес природы был импульс прославления Бога, который их сотворил. Хотя он изучал физические явления, он часто оставался человеком церкви. В англоязычных странах соединение пасторской деятельности и естественнонаучных изысканий было общей практикой. К слову, термин «ученый» был придуман только в 1834 году [15,

p.7].

Конечно, становлению новой науки способствовало множество факторов: рост рынков, технический прогресс, создание научных учреждений нового типа, вроде Королевского общества, увеличение тиража книг и журналов и так далее. Но это были не источники научной революции, а, скорее, движущие импульсы и пути, по которым она распространялась. Одним из интеллектуальных источников был тот набор допущений (и установок), отображающих существенные характеристики природы и места человека в ней, которые репрезентировались христианской картиной мира. Чтобы всерьез

227

заняться исследованием того или иного природного феномена, человек ещё в преддверии своего обращения к предмету должен был признать за природой такие черты, которые делали ее возможным объектом изучения. Этот взгляд творцы европейской науки унаследовали от христианско-иудейской духовной традиции [8].

Далеко не все европейцы, жившие в эпоху научной революции, пишет Альфред Уайтхед, были правоверными христианами. Но даже критики библейской ортодоксии жили и мыслили в рамках библейской эпистемы. Пытаясь как-то уточнить свои соображения, Уайтхед говорит о «впечатлении» (the impress), «вырастающем из неоспоримой веры веков» и даже «инстинктивном тоне мысли» [18, pp. 12–13]. Как уловить этот «тон мысли»? Трудность в том, что ученые той эпохи часто выражали свои позиции в терминах Аристотеля или неоплатонизма, что маскировало уникальность христианской перспективы. Но она была, и лучший способ её увидеть - это сопоставить христианский взгляд на мир с противоположными воззрениями.

Во-первых, Библия настаивает на реальности природного мира. Если это кажется тривиальным, напомню, что многие системы верований считают природу нереальной. Различные формы пантеизма и идеализма учат, что конечные вещи суть лишь «видимости» единого, абсолютного и трансцендентного начала и в своей отдельности они иллюзорны. Для индуистов повседневный мир материальных объектов - это иллюзия, майя, Сомнительно, чтобы религия, которая так порочит материальный мир, была способна внушить ту степень пристального внимания к нему, которая необходима для науки.

Люди мифологической эпохи жили в «зачарованном лесу». В их картине мира долины и скалы, рощи и ручьи были местом обитания духов, демонов, фей и гномов. Тотемизм строился на идее, что все творения природного мира скрытым образом связаны с человеческими судьбами. Христианский бог не является персонификацией природных сил. Он не живет в мире подобно тому, как дриады живут в деревьях. Он не «душа» мира, а его Создатель. Первые строки Ветхого завета контрастируют с большинством древних религий, отрицая божественный статус солнца, луны и звезд. Они не более, чем носители света, помещенные на небо примерно также, как женщина зажигает свечу, чтобы осветить кладовку.

Десакрализация природы была решающей предпосылкой науки. Пока природа требует религиозного поклонения, попытки её препарирования представляются предосудительными. Если мир населен божественными существами и силами, то единственным верным поведением будет упрашивать их о снисхождении, а вовсе не подвергать вивисекции. Понятно отсюда, почему основоположник химического анализа Роберт Бойль заявлял, что склонность рассматривать природу как священную «была обескураживающей препоной

(discouraging impediment)» для научного поиска.

Вторая особенность христианского миросозерцания высвечивается в связи с тем, что наука покоится не только на метафизических, но и ценностных

228